Онлайн чтение книги Смертельная игра Entre la vie et la morgue
Глава XVII, Что называется, взять реванш

Берю, который сидит, глубоко задумавшись, рядом со мной, удается отчеканить одну красивую фразу.

— К кому мы едем? — спрашивает он.

Я остановил свой танк перед кокетливым особнячком, соседствующим с сен-жерменским лесом, где, как поется в песне, от обиды повесился юный влюбленный с натянутым носом.

— К одному моему знакомому, — информирую я его.

— И что мы у него будем делать вместо того, чтобы сразу отправиться и собрать букет этих ублюдков в Отеле Цветов, о котором нам наболтал Меарист?

Я поднимаю бровь.

— Видишь ли, Толстый шпик, эти ребята пугливее тигров. А доказательством служит то, что во время нашего десанта к Кайюку в Рамбуйе им удалось смыться. Кроме того, ты ведь слышал, что сказал Меарист: хозяин Отеля Цветов их дружок. Уверяю тебя, что при малейшей опасности в этом борделе опять начнется спасайся-кто-может.

— Другими словами, ты замышляешь что? — спрашивает Толстый, которого наконец охватывает страсть к делу.

— Что надо выбирать окольные пути, которые зачастую сокращают расстояние!

Удовлетворенный этой цитатой, я вылезаю из моей тройки и иду трезвонить в дверь особнячка.

Дверь открывает хорошенькая субретка, крепко сбитая, с пушком на верхней губе. Я спрашиваю ее, дома ли мсье и мадам Всемоетвойе, а она спрашивает меня, кто их спрашивает, что неявно обнаруживает присутствие хозяев. Всемоетвойе мой старинный приятель. Мы вместе учились в лицее, вместе первый раз надрались и вместе, не переключая передачи, въехали под наш первый красный фонарь. Это добрый толстяк, отец которого ковал бабки и который продолжает ковать их по привычке, почти не замечая этого. Во времена наших похождений я занимался тем, что уводил у него из-под носа его подружек, что повергало его в глубокую тоску. Но, так как это лучший из людей, он никогда не сердился на меня за это дольше двадцати четырех часов, то есть времени, необходимого, чтобы найти замену. Странная вещь — которая проливает яркий свет на изгибы души, — как только он совершал очередное завоевание, он из кожи лез, чтобы мне его показать. Это было что-то вроде испытания, которому он подвергал себя. Рисковый парень, этот Всемоетвойе.

Во время моего необычного появления в гостиной, он, обрюзгший, сидит в кресле, покуривая толстенную штуковину, произведенную в Ла Хабане.

— Не может быть! — восклицает он, бросая финансовую газету, котора представляет собой его «Приключения Тинтина». — Я не верю своим глазам!

Он еще больше растолстел. Надо сказать, что я его не видел уже десять лет. Сейчас у него крупное представительство выше колен, солидный багаж под зенками, серебро в шевелюре, хотя он старше меня на каких-то пару лет, и вид прелата чревоугодника, внушающего доверие.

Мы обмениваемся обычными похлопываниями и восклицаниями. Вкратце рассказываем друг другу о последних десяти годах. Говорим, что совсем не изменились. И, наконец, я выкладываю свою историйку.

— Людовик (это его имя), ты знаешь Отель Цветов? И мой приятель краснеет, как храбрый омар, который нырнул в кастрюлю с кипящей водой, чтобы спасти утопающую лангусту.

— Еще бы!

— Что это за лавочка?

— Ну, эдакое любовное гнездышко! Оно открыто преимущественно после полудня, если ты понимаешь, что я хочу сказать!

— Ага! Ясно. Для избранных?

— Очень. Парижское джентри[45]Русский эквивалент покинул родину после 17-го года наставляет там друг другу рога изо всех сил!

— Занятная картина!

В эту секунду дверь гостиной открывается и появляется чудное белокурое создание. Ему не больше двадцати пяти. Линии корпуса образца двадцать первого века. Загорелое лицо буквально озарено глазами сиамской кошки.

— Но это так! — бросает Людовик. — Ты, кажется, не знаком с моей женой!

Вошедшая мило улыбается мне. У нее такие зубки, которые бы затмили витрину у Картье.

— Это комиссар Сан-Антонио, о котором я тебе часто рассказывал! — говорит Всемоетвойе.

— О! Да, — говорит она. — Кажется, вы у него уводили подружек?

— Из-за этого Казановы я не мог удержать ни одной! — шутит мой дружок.

Атмосфера лучше некуда.

Мы выпиваем по рюмочке. Я с трудом отрываю глаза от мадам Всемоетвойе. Настоящая богиня! На ней бежевое платье, на котором прописными буквами написано, что оно от Диора! Как Людо ухитрился овладеть такой потрясающей женщиной!

— Итак, к делу, ты хотел меня о чем-то попросить? — говорит он.

— Да… — говорю я.

— Валяй, все мое — твое, мой вероломный дружище! Я допиваю бокал и, ставя его на английский салонный столик, невинно говорю:

— Я хотел попросить тебя одолжить мне мадам! Молчание, которое последовало за этим, могло стать катастрофическим, если бы я не пустился в подробные объяснения:

— Те, кого я разыскиваю, скрываются в Отеле Цветов. Они настороже и при малейшей опасности ускользнут. Значит, я должен хитрить и появиться в этом отеле как клиент. Однако это такое заведение, куда ходят вдвоем и преимущественно с хорошенькой женщиной…

— Нет, ну ты ненормальный! — протестует Людовик. — Моя жена!

— О! Конечно же, да! — стучит ножками белокурая красотка. — Это безумно увлекательно. Я успокаиваю своего друга.

— Для мадам это абсолютно безопасно. Главное для меня — проникнуть внутрь, не привлекая внимания. Как только мы окажемся внутри, она останется в закрытой комнате, пока будет проходить операци…

Он боится рискнуть, рисковый Людовик. Зато его жена рисковая за двоих. Вы думаете, она упустит такую возможность — нарушить обывательскую монотонность своего существования?

— Ты отдаешь себе отчет, наконец, — жалуется он, понимая, что его не услышат, — если кто-нибудь узнает ее в тот момент, когда она будет входить в Цветы, я заработаю репутацию рогоносца!

— Никто ее не узнает, — обещаю я. Он поднимает руки.

— Ты никогда не изменишься, Сан-Антонио. Ты не видел меня десять лет и вдруг сваливаешься мне на голову, чтобы одолжить мою жену, в этом весь ты!

Зарегистрировав это безмолвное согласие, я ввожу Берюрье.

— Ты принимаешь командование операцией снаружи, — говорю я ему. — Необходимо вызвать из Парижа два фургона с двумя дюжинами молодцов. Вы займете исходную позицию вблизи отеля. Кстати, что представляет из себя это заведение? — спрашиваю я друга детства.

Надутый, он объясняет:

— Особняк, увитый плющом, посреди парка.

— Хорошо. Когда я решу, что настало время действовать, — говорю я Толстому, — то привяжу свой платок к оконной ручке, улавливаешь?

— Ясно!

— Тогда появляетесь вы и быстро окружаете отель. Будьте внимательными к запасным выходам.

— Не беспокойся.

— Ни одна душа не должна проскользнуть.

— Пусть попробует!

— Очень хорошо, а теперь принеси из машины мой гримерный набор.

— Зачем?

— Я хочу немного изменить свой внешний вид. Пока он выполняет, я спрашиваю Всемоетвойе:

— Какая у тебя тачка?

— "Студебеккер", — говорит он. Я ласково похлопываю его.

— Не дуйся, вернем мы твою даму в целости и сохранности, Людо. Неужели, старея, ты становишься ревнивцем?

— Ты думаешь…

Тут снова появляется мадам, которая исчезла, чтобы привести себя в порядок.

— Я к вашим услугам!

Это заявление не способно рассеять дурное настроение моего однокашника.

* * *

Вы бы меня, ей-Богу, не узнали, если бы видели, как я отправляюсь в путь в элегантном «Студе» рядом с мадам Всемоетвойе. Я вырядился в маленькие усики а-ля Кларк; круглые очки в золотой оправе и всунул в храпелки два маленьких резиновых шарика, которые расширили крылья носа. Это меня изменило до неузнаваемости!

— Я предпочитаю вас в натуральном виде! — говорит по дороге моя спутница.

— Спасибо!

— Это удивительное приключение для такой бедной маленькой обывательницы, как я… В пригороде так скучаешь… Лошадь, теннис… Это утомительно, в конце концов.

Что нужно этой чаровнице, так это атлетически сложенный малыш для утоления ее послеобеденного голода.

Все денежные бабы таковы: время после полудня гибельно для них. Сиеста огромна, она угнетает, если нет посуды, чтобы помыть, белья, чтобы постирать, пола, чтобы натереть воском.

Я въезжаю через широкий открытый портал, увенчанный вывеской в виде полукруглой арки, возвещающей: «Отель — пансион Цветов».

Цветы здесь повсюду. Шикарные, хорошо ухоженные цветники. В конце бетонной аллеи стоит особняк, перед ним эспланада, усыпанная розовым гравием для шарабанов. Я оставляю свой между «Кадиллаком» с открытым верхом и «Бозон-Вердюра» с кузовом Шапрон и, нежно поддерживая свою мнимую спутницу (которая мило попросила называть себя Патрицией) за талию, вхожу в отель.

Огромный чистый холл, окна в мелкую клетку за шторами в мелкую сетку… Старинная мебель норманнского стиля… Все это необычайно богато.

— Никогда не думала, что когда-нибудь попаду сюда! — шепчет Патриция.

К нам приближается дама, хорошо одетая, седеющая, сердечная, очкастая.

— Господа!

Она не задает вопросов. Просто нажимает кнопку, и возникает служанка. Ладненькая и аппетитненькая.

— Проведите этих господ в двадцать третий! — говорит хозяйка.

— Желаете что-нибудь выпить?

— Шампанское, — отвечаю я, играя свою роль.

— Сладкое?

— Сухое!

Обмениваясь этими прекрасными репликами, я фотографирую глазами топографию местности. Более того, я пропитываюсь атмосферой. Очень важно — чувствовать атмосферу!

Я устанавливаю, что особняк разделен на две части: эта — рабочая половина, она побольше. И еще есть крыло, предназначенное для владельцев и служащих. Ставлю Биг Бен против Бим Бома, маленькие друзья, которых я ищу, обитают во второй половине. Меарист поступил правильно, предупредив меня, что его сообщники — друзья трактирщика.

У дамы-приемщицы легкий центрально-европейский акцент, что говорит мне о многом.

— Вы расплатитесь сейчас? — спрашивает она.

— А как же!

Она возвращается к кассе, скромно расположенной в глубине холла за гигантскими филодендронами.

— Сто ф! — говорит она.

Я говорю себе, что молчание стоит дороговато в наши дни и шампанское тоже. Я плачу, и служанка ведет нас наверх.

* * *

Апартаменты стоят путешествия. Если бы Мишлин обставлял жилище подобного типа, то в нем стояла бы кровать на четыре лошадки. Все обито цветастым кретоном и обставлено с роскошью. Все радует глаз, все звуконепроницаемое, все симпатично.

Патриция кладет свою сумочку на низкий столик. Она разрумянилась от волнения.

— Что делают в подобных случаях? — спрашивает она голосом, в котором слышна неуверенность. Я улыбаюсь.

— Ну, я думаю, целуют даму. Усаживают ее на канапе, вот сюда. Говорят, что с такой страстью мечтали об этой минуте, что все это похоже на сон. Замечают, что здесь душно, и советуют быть как у себя дома.

Она смеется.

— Кажется, вы хорошо осведомлены.

— Я читал об этом в романах!

— Забавные книги вы читаете!

Тук-тук в дверь. Это возвращается служанка с серебряным ведерком, из которого выныривает золотистая головка пузыря.

— За вами поухаживать? — спрашивает она.

— Нет, мы предпочитаем его хорошо охлажденным.

Я сую ей тысчонку старыми, которая мгновенно исчезает.

— У вас прелестно, — говорю я. — Как давно я здесь не был!

Она улыбается мне.

— О! Да…

— Новый владелец, да?

— Да, в прошлом году…

— Как зовут этого нового?

— Пабст!

— Он сейчас здесь?

— Да, но у него люди…

Разговаривая, я отпускаю маленькие шаловливые поцелуйчики в чудную шейку Патриции, чтобы сбить с толку служанку. Так как я больше не задаю вопросов, она скромно удаляется.

— Итак, что вы сейчас собираетесь делать? — спрашивает моя спутница.

— Подождать полчаса, чтобы дать время моим коллегам занять исходную позицию.

— А потом?

— А потом вдохновение будет диктовать мои действия, мой милый друг…

Я подхожу к стеклу, чтобы поднять занавеску. Окно выходит на эспланаду. Передо мной панорама парка, бульвара и прилегающих улиц.

Патриция садится на диван.

— У вас необыкновенная профессия, — говорит она. Я оборачиваюсь. Она положила ногу на ногу так высоко, что я оказался на грани инфаркта. Ее светлый взгляд подернут томной вуалью. По всей видимости, она поддалась сладострастной атмосфере комнаты.

Для приличия я сличаю содержимое бутылки.

— Глоток шампанского, мой друг?

— Вы принимаете свою роль всерьез! — щебечет она. Мы пьем, стараясь не смотреть друг другу в глаза.

— Это правда, что вы отбивали всех подружек у Людо? — спрашивает она, заставляя испустить надлежащий смешок.

— Это правда, впрочем, мне стыдно за это!

— Бедняжка Людо! Вы знаете, что он на вас совсем не сердится? Наоборот, он находит это забавным.

— У него очень добрая душа…

Зато у его жены — гром и молния, думаю я! Она откидывается на гору подушек.

— Вы очень обольстительны, правда, — шепчет она, — даже с этими смешными усами.

Ну что вы от меня хотите, когда я слышу призыв, будь то для игры в белот или в частную жизнь, я отвечаю. И самый лучший ответ, который мог дать этой светловолосой подстрекательнице, это сыграть для нее Вальс конькобежцев. Она меня отталкивает как раз настолько, чтобы придать пикантность сцене.

— Вы — демон! — хрипит она, обвивая руками мою шею. Я говорю себе, что если Людо никогда не выигрывал в Лотерею, для него пришло время срочно купить билет.