Онлайн чтение книги Смертельная игра Entre la vie et la morgue
Глава VI, Что называется, взять быка за рога

Я покидаю КП[12]КП — командный пункт Старого, а в голове у меня одна мысль срочно созвать Пино и Берюрье для трехстороннего совещания в верхах. Видите ли, порой я бываю груб с моими дорогими друзьями[13]К тому же некоторые сердобольные читатели упрекают меня за это в своих письмах! и потчую их многочисленными именами опущенными в словаре литературного языка, но это всего лишь внешняя манера. С вашим покорным слугой нужно быть немного садовником чтобы уметь смотреть в корень. На самом деле я отношусь к ним с большой нежностью и часто говорю себе, что без них сыщицкое дело не стало бы таким, какое оно есть. В трудных случаях я всегда советуюсь с ними. Под ледяным щитом мозгового шара у них два червивых орешка, но, несмотря на то, что они мыслят на коротких волнах, их умением не следует пренебрегать. Хорошо при случае упростить дискуссию.

Я нахожу моих шельмецов в кабинете, предоставленном в их распоряжение благосклонной администрацией. Обычно кабинеты предназначаются для труда более или менее интеллектуального. Однако обитель указанного дуэта дает приют далеко не умственным занятиям. Так, когда я переступаю порог, Толстый занимается тем, что подбивает подметку одного из своих мокасин, а Пино укладывает на соль корнишоны таким образом, чтобы они «пустили сок» перед тем, как их отправить в уксус.

Он любит корнишоны, считает, что они придают жизни пикантность. Я разделяю эту точку зрения. Роль тыквенных растений в современном обществе до сих пор не получила достаточного освещения.

— Ты чем-то расстроен? — замечает преподобный Пинюш и рассеянно кладет мятый бычок на рассыпанную соль.

— Есть причины, мы крупно поговорили со Стариком. Берю перестает терзать дырявую подошву. Он обливается потом. Чтобы предупредить обезвоживание организма, достает из стола кило красненького и принимается исполнять номер «Спускайтесь, вас ждут».

Я сажусь верхом на последний целый стул, стоящий в середине комнаты, специально для задержанных. В самом деле, обратите внимание, на этом стуле надо быть очень сдержанным, так как у него не хватает спинки и можно кувыркнуться на пол, хотя это личное дело каждого.

— Все это надо обсудить, — говорю я… — Если вы, мсье, соблаговолите прервать на минуту ваши занятия…

Берю соглашается. Он бросает свой башмак на землю и кладет на письменный стол разутую ногу, от которой поднимается пар, как от свежевспаханной земли. Пино тоже проникся серьезностью и торжественностью момента. Он пытается закурить корнишон, но когда это ему не удается, обнаруживает свою ошибку и в темпе заменяет огурчик табачным изделием.

— Тебя слушают! — уведомляет он.

— Вы видели утренние газеты?

Они признают это.

— Читали о взрывах бомб?

— Иес, — говорит Берю, который восхищается Уинстоном Черчиллем.

— А то , — бросает Пино, будто экономит каждую букву.

— Мсье с горы считает, что удар нанесен бандой Греты. А так как до сих пор ничего не известно о них, он валит ответственность на нас. Соображаете?

Берю надвинул обросшую мхом шляпу на свой бычий лоб.

Он как будто загипнотизирован ногтем цвета южной ночи, который торчит из носка.

— Может, он и прав, — мрачно формулирует он, вытаскивает из кармана омерзительный платок, которым трубочист не решился бы заткнуть щель дымохода, аккуратно разворачивает его и извлекает маленькую сардельку, которую и принимается жевать, держа большим и указательным пальцами, как это принято при дворе английской королевы.

— Почему ты говоришь, что он прав? — спрашиваю я.

— Минуточку! — поправляет это жеманное существо. — Он напрасно валит ответственность на нас, но он прав, что связывает эти взрывы с теми, которые не заржавели за Гретой.

— Это интересно, объясни!

— Эта Грета занималась штатниками в Европе. Она собиралась поддерживать режим камеры внутреннего сгорания, так? Ну и вот, это продолжает…

— Ты забываешь, ее шлепнули на наших глазах…

— Ну и что?

Этот довод, как бы примитивен он ни был, меня озадачивает.

— Как ну и что, — ворчу я, — когда с кем-то разделываются таким образом, это значит, по крайней мере, что на него имеют зуб.

— Ну и что? — настаивает Берю, выплевывая на три метра веревочку от сардельки.

— Я предполагаю, что Грету убили, чтобы прикрыть всю эту лавочку. Если бы Старому не звонили каждое утро из посольства, чтобы узнать, как идет расследование, я бы подумал, что эти люди из ФБР пустили Грету под откос!

— Постой, — бросает Толстый, — постой, я должен покумекать. — Все, я готов. Слушай сюда, маленькая головенка: штатники, может, и телефонят боссу для того, чтобы замести собственное дерьмо. Делая вид, что тормошат из-за расследования, они сбивают нас с толку!

— Ты думаешь, они бы взяли на себя такой труд?

— Нет, конечно, — соглашается Берю. Он выдергивает вставную челюсть, чистит ее и, снова расставив стулья в своей столовой, продолжает:

— Почему ты вообразил себе, будто эту секс-бомбу разрядили, чтобы она больше нигде не взрывала? А может, как раз наоборот, ее лишили праздника жизни, потому что ОНА решила выйти из игры? Тогда это меняет всю историю, помнишь, как в той египетской басне, когда Клио[14]По Берю Клио — королева историй, как Клеопатра — царица Египта патриоту показывает свой беспечный нос.

Я ликую.

— Берюрье, милый мой, если бы хоть раз ты в этом году умылся, я бы тебя расцеловал за эти слова!

Действительно, это меняет всю историю. В зависимости от мотива убийства, дело можно рассматривать с двух противоположных точек зрения.

Пино покашливает. Он завидует поздравлениям, которые заслужил его напарник. Он тоже любит лавры победителя.

— Нечему особенно радоваться, — брюзжит он. — Нет, это потрясающе, предприняв такие поиски, мы не нашли ни типа с поезда, ни «мерседеса».

Он противно, по козлиному, смеется.

— Я, послушайте меня, я когда-то знавал одну Мерседес. Она танцевала в «Сфинксе» Это была не женщина — ураган: когда я в первый раз поднялся к ней, она мне устроила такой скандал…

— Короче, — испускает звук Берю, который хочет вернуть себе инициативу, — если мы желаем подвести итог, то надо сказать следующее, или это службы штатников шлепнули Грету, и тогда, естественно, расследование будет безрезультатным, или удар нанесен бандой Греты — и все мы шляпы, как это утверждает Старик!

— Вот замечательно сформулированное уравнение с двумя неизвестными, — говорю я. — Только могу тебя заверить в одном, Толстый: штатники не подкладывали бомбу своему послу! Из этого следует, что банда Греты реально существует.

— Ты прав, — соглашается Жиртрест, — значит, ошибки нет, просто все мы ж…

Сделав это заявление, носящее отпечаток самоуничижения, он возвращается к оставленной туфле.

— Замкнутый круг, — вздыхаю я. — Эти типы с поезда как будто растворились во мраке. И все же они где-то есть!

Берю высасывает остаток литровки, кокетливыми движениями вытирает губы рукавом куртки и объявляет, что не может врубиться, где здесь собака зарыта; для ее праха это большая удача.

Именно в эту минуту Пино поднимает личную гвардию. Мой милый пластинчатожаберный бросает в бой все свои серые клетки. Он такой — старый Пиноккио. Последнее ура, последнее тик-так, последнее чуть-чуть!

— Тоньо! Ты наводишь меня на кое-какие мысли, говоря, что они где-то есть.

— Мне нравится равновесие твоей фразы, продолжай!

— Твой «мерседес» и твоего приятеля искали в Париже, искали в провинции. Их искали за границей…

Он останавливается, как старый кошак, у которого закружилась голова на краю водосточного желоба.

— Кончай!

— Он даже не знает, чем закончит, — ухмыляется отвратительный Берю. — Ты что, не видишь, что он поплыл.

Пино артачится. Он пылко и красноречиво заявляет, что за ним есть кое-какое прошлое! И что, если кое-кого и зовут Берюрье, он не может себе позволить насмехаться над таким достойным человеком, карьера которого…

— О! Заткнись! — грохочу я. — К чему клонишь, Пино?

— Я клоню к одному очень важному факту, тому, на который ты не обратил внимания, Сан-А! Перед происшествием в поезде ты видел, что «мерседес» подавал сигналы фарами…

— Ну, дальше?

— По-твоему, это был сигнал разделаться с малышкой?

— Без сомнения!

— Хорошо, я предложу тебе только одно возражение, комиссар из большой деревни: а если бы девушка не встала в этот самый момент, а? Представь, что она продолжала бы сидеть напротив и слушать твою белиберду, — как бы они смогли вышвырнуть ее из поезда?

Я смотрю на Берю, Берю смотрит на меня, мы смотрим на Пино. Пино смотрит на свои пожелтевшие от никотина ногти. Торжественная минута молчания.

— Пинюш, — проговариваю я, — ты, как всегда, на высоте!

— Подожди, я продолжаю…

Артист не устал. Он работает под куполом без страховки.

— Ты говоришь, что девушка не видела сигналов?

— Нет, она видела сигналы. Потому что надо знать правила грамматики.

— И ты еще хочешь, чтобы мы серьезно это обсуждали, — сетует кавалер родной речи.

— Прошу тебя, извини, продолжай.

— Если девушка поднялась по сигналу, это значит, что она его ждала?

— Да.

— Но она не ожидала того, что с ней случилось?

— Нет!

— Значит, ее убедили в том, что произойдет что-то другое?

— Возможно.

— И были определенные причины для того, чтобы это что-то произошло именно в этом месте, а не в другом?

— Ты увлекаешь меня все больше и больше, Пино. Преподобный открывает ящик и выдирает из него дорожную карту. Он раскладывает ее на своих корнишонах.

— Подойдите! — говорит он нам.

Мы покорно становимся у него по бокам. Пинюш явно заслуживает того, чтобы вставить его в раму, клянусь вам! Если бы вы его видели красные опаленные огнем окурков усы, слезящиеся глаза слишком длинный нос и жалкий… Да, если бы вы его видели, вы бы склонили головы перед пятьюдесятью годами честной и верной службы.

— В первый раз, когда я стал размышлять над этой проблемой — заводит он.

— А, так ты уже думал над этим?

— Естественно. Это мой профессиональный долг. Итак, когда я в первый раз занялся этой дилеммой, то сначала подумал что покушение было совершено в этой точке пути потому что дорога идет вдоль железки, что позволило нападавшим смыться на машине.

— Хорошо придумано.

Его указательный палец, узловатый и короткий, скользит по черным извилинам пути Париж — Ренн.

— Но, посмотрите, здесь нет недостатка в местах, где автострада и железная дорога идут совсем рядом. Тогда почему именно здесь, а не где-нибудь в другом месте, скажете вы?

— Действительно, мы скажем тебе это, Пино.

— А я отвечу потому что, после того как дело сделано, авто должно развернуться другим бортом и вернуться на базу. И чем большее расстояние оно должно проехать, тем больше риск быть замеченным.

— Ты на правильном пути дружище — подбадриваю я, — давай, мы следуем за тобой в соседнем вагоне.

— Вывод. КП этих мерзавцев находится недалеко от места нападения! Вот к чему я клонил с самого начала искали повсюду, но только не рядом с местом происшествия! Почему? Потому что какая-то деревенщина вбила себе в башку что авто развернулось в сторону Парижа. Только вот в сторону Парижа — не значит Париж!

Он садится, опустошенный удовлетворенный, лучезарный, благородный.

Это настоящий Бернар Палисси это Пастер, это Эйнштейн[15]Знакомые все имена это сгусток всех тех, кто однажды нашел то, что искал, с помощью или без помощи Сан-Антонио из Падуи. Пино оставил свое послание. Он может умереть, имя его останется высеченное на мраморе нашей памяти! Можно складывать шатер шапито его полушарий! К его могильному камню будут приносить охапки гвоздик!

— Мои верные — говорю я им — подайте сюда свои пересохшие глотки, чтобы я мог промочить их мюскаде этого года. Вы заслужили это!

Я цепляю карту славного хрыча, чтобы изучить на свежую голову подозреваемый район.

Мой вещун шепчет мне, что Пино прав. Чтобы найти человека с седыми волосами в поношенной куртке и подстриженных штанах (Берю dixit[16]Dixit (англ.)  — Безопеляционное утверждение), так же, как и «мерседес», надо их искать там, где они находятся.

Это ведь так просто, надо приложить ума.