Онлайн чтение книги ФАРХАД И ШИРИН
ГЛАВА XXIV. ФАРХАД ДОБЫВАЕТ ЗЕРКАЛО МИРА

В тот час, когда уставший за ночь мрак

Свой опускал звездистый черный стяг,

И, словно Искандара талисман,

Заголубели сферы сквозь туман, —

Фархад, опять в доспехи облачась,

На подвиг шел, препятствий не страшась.

К ногам отца склонился он с мольбой —

Благословить его на этот бой.

Молитву перстня на коне твердя,

Полдневный путь пустынею пройдя,

Увидел он лужок невдалеке,

Увидел родничок на том лужке.

Тот родничок живую воду нес, —

Он был прозрачней самых чистых слез.

Верхушками в лазури шевеля,

Вокруг него стояли тополя,

И каждый тополь, словно Хызр живой, —

Росою жизни брызнул бы живой!

Фархад подъехал, привязал коня.

У родничка колени преклоня,

И, об успехе богу помолясь,

Он в той воде отмыл печали грязь.

Едва окончил омовенье он,

Заметил в это же мгновенье он

С ним рядом у живого родника

Какого-то седого старика.

Тот старец был в зеленое одет,

Лицом, как ангел, излучал он свет, —

Скажи, сиял он с головы до ног!

И молвил старец ласково: «Сынок!

Будь счастлив и все горести забудь.

Я — Хызр. И здесь я пересек твой путь,

Чтоб легче ты свершил свой путь отсель

Чтоб счастливо свою обрел ты цель.

Как Искандар, скитался годы я,

Как он, искал живую воду я.

Я вместе с ним ее искал и с ним

Был бедствиями страшными казним.

И с ним попал я в область вечной тьмы,

Где ночь и день равно черней сурьмы.

Однако одному лишь мне тогда

Открылась та заветная вода,

А Искандар воды не уследил —

И жажду духа он не утолил.

Гадать по звездным стал дорогам он,

Стал знаменитым астрологом он.

Он связывает нити тайных дел,

Я их развязываньем овладел.

Знай, Искандаров талисман, мой сын,

Расколдовать могу лишь я один.

Недаром называюсь Хызром я:

Помочь тебе всевышним призван я.

Теперь запомни: продолжая путь,

Считать шаги усердно не забудь.

Когда достигнешь лысого бугра,

На горизонте вырастет гора,

По виду — опрокинутый казан:

Она и есть — тот самый талисман!

С бугра спустясь, будь точен и толков:

Двенадцать тысяч отсчитай шагов.

Но так я говорю тебе, смельчак:

Раскаяньем отмечен каждый шаг!

Путь перейдет в тропу. Тропа — узка,

Она ровна, но, словно лед, скользка.

На двух ее обочинах — гранит,

Острей мечей отточенных гранит.

Чуть шаг ступил — и соскользнул с тропы.

Скользнул — от раны не спасешь стопы.

Кто слаб, тот, горько плача и крича,

Вернется к водам этого ключа.

Но сильный духом — отсчитает так

Одиннадцатитысячный свой шаг.

Тут будет крепость. На стальных цепях

К ней лев прикован — воплощенный страх.

Пасть у него — ущелье, а не пасть:

Взглянуть нельзя, чтоб в обморок не пасть.

Но смельчака, кто, страх преодолев,

Пойдет на льва, не тронет страшный лев:

Его судьба теперь в его руках.

Врата твердыни — в тысяче шагах.

За сто шагов — гранитная плита, —

Натужься, сдвинь — откроются врата.

Войдешь — стоит железный истукан:

Вид — человека, воин-великан,

И лук железный держит воин тот,

И он стрелу на тетиву кладет,

А та стрела — и камень просверлит.

Такой дозорный в крепости стоит!

Весь в латах страж от головы до пят,

Горит, пылает жар железных лат.

На грудь навешен, как метальный диск,

Солнцеслепительный зеркальный диск:

Вонзи в него стрелу со ста шагов,

Не оцарапав и не расколов, —

И вмиг — людоподобный исполин

На землю рухнет. Но не он один:

На крепостных стенах их сотня тут, —

И все в одно мгновенье упадут,

И замок-талисман в тот самый миг

Откроется пред тем, кто все постиг.

Но если кто в мишень и попадет,

Но зеркало стрелою разобьет, —

Все стрелы полетят в него — и он,

Как жаворонок, будет оперен.

Похож на клетку станет он, но в ней

Не запоет отныне соловей…

Все в памяти, сынок мой, сбереги:

На всем пути считай свои шаги.

Не делай шага на своем пути,

Чтоб имя божье не произнести.

Лишь пасть отверзнет лев сторожевой,

Немедля в пасть ты бросишь перстень свой.

Твой перстень отрыгнув, издохнет зверь.

Поднимешь перстень и пойдешь теперь

Еще на девятьсот шагов вперед:

Плита тебе ворота отопрет.

А зеркало стрелой не расколоть

В тот миг тебе поможет сам господь.

Ступай и делай все, как я сказал…»

Прах перед ним Фархад облобызал —

И в путь пустился, помня те слова;

Шаги считая, он дошел до льва.

Он бросил перстень в льва — и зверь издох:

Дошел до камня — сдвинул, сколько смог, —

И сразу же услышал голоса:

Шум за стеной высокой поднялся.

Но лишь открылись крепости врата,

В ней смерти воцарилась немота.

Глядит Фархад, не знает — явь иль блажь:

Стоит пред ним железный грозный страж —

И сто стрелков железных на стене

Натягивают луки, как во сне.

Молитвою сомнения глуша,

Спустил стрелу царевич не спеша —

И в средоточье зеркала, как в глаз,

Не расколов его, стрела впилась.

(Так женщина, к любимому прильнув

И робко и томительно мигнув,

Возобновляя страсть в его крови,

Медлительно кладет клеймо любви.)

Когда молниеносная стрела

Покой в зеркальном диске обрела,

Свалился вмиг железный Руин-Тен,

И сто других попадали со стен…

Освободив от истуканов путь,

Свободно к замку-талисману в путь

Пошел Фархад, и кованая дверь

Сама раскрылась перед ним теперь.

Богатства, там представшие ему,

Не снились и Каруну самому:

И Запад и Восток завоевав,

Тягот немало в жизни испытав,

Сокровища из побежденных стран

Свозил Руми в свой замок-талисман…

Был в середине замка небольшой,

От прочих обособленный покой.

Он вкруг себя сиянье излучал,

Загадочностью душу обольщал.

Фархад вошел, предчувствием влеком;

Увидел солнце он под потолком, —

Нет, это лучезарная была

Самосветящаяся пиала!..

Не пиала, а зеркало чудес, —

Всевидящее око, дар небес!

Весь мир в многообразии своем,

Все тайны тайн отображались в нем:

События, дела и люди — все,

И то, что было, и что будет, все.

С поверхности был виден пуп земной.

Внутри вращались сферы — до одной.

Поверхность — словно сердце мудреца,

А внутренность, как помыслы творца.

Найдя такое чудо, стал Фархад

Не только весел и не только рад,

А воплощенным счастьем стал он сам,

К зеркальным приобщившись чудесам…

Оставив все на месте, он ушел,

Обратно с дивной вестью он ушел.

У родника он на коня вскочил, —

Утешить войско и отца спешил.

От груза горя всех избавил он,

Свои войска опять возглавил он.

Войска расположив у родника,

С собой он взял вазира-старика —

И в замок Искандара поутру

Привел благополучно Мульк-Ару.

Все для отца вручил вазиру он,

Поднес ему и чашу мира он. [30] Поднес ему и чашу мира он . — Здесь: чаша мира — зеркало Искандара (см. прим. 28).

К стоянке лишь с вечернею зарей

Пришел царевич вместе с Мульк-Арой…

Когда фархадоликая луна,

Сияющим спокойствием полна,

Разбила талисман твердыни дня,

И солнце-Искандар, главу склоня,

Ушло во мрак, и легендарный Джем

Незримо поднял чащу вслед за тем, —

У родника живой воды вазир

Устраивал опять богатый пир.

Вино из чаши Джема пили там,

До дна не пивших не любили там,

Там пели о Джемшиде до утра,

Об Искандаре, сидя до утра.

Эй, кравчий, пир мой нынешний укрась:

Налей Джемшида чашу, не скупясь!

Напьюсь — мне Искандаров талисман

Откроет тайны всех времен и стран!