CIX
РАЗРУШЕНЬЕ
Меня преследует Злой Дух со всех сторон;
Неосязаемо вокруг меня витая,
Нечистым пламенем мне грудь сжигает он;
Я им дышу, его вдыхая и глотая.
То, образ женственно-пленительный приняв,
Когда душа полна святого вдохновенья,
Весь — лицемерие средь мерзостных забав,
Мои уста сквернит напитком преступленья;
То истомленного от взоров Бога прочь
В пустыни мертвые, где скука, страх и ночь,
Уводит силою таинственной внушенья,
То вдруг насмешливо являет предо мной
Одежд нечистых кровь и ран разверстых гной,
И час кровавого готовит Разрушенья.
le français
CX
МУЧЕНИЦА
Где над флаконами нависли складки тканей,
Где платья пышные влачатся по земле,
Где кресел чувственных и строгих изваяний
Недвижен смутный строй в полупрозрачной мгле;
Где в душном воздухе искусственной теплицы
Подстерегает Смерть и дышит верный яд,
Где, заключенные в стеклянные гробницы,
Букеты льют, как вздох предсмертный, аромат —
Простерт безглавый труп: кровавою струею
Подушки напитав, как будто берега,
Он вспрыснул простыни багровою росою,
Как свежей влагою иссохшие луга.
Как сонмы в сумраке кишащих привидений,
Чья бледность странная приковывает взор,
Сверкая множеством роскошных украшений
На груде черных кос, закрученных в узор,
Немая голова, как лютик, возле ложа
Поставлена на стол, бессмысленно-мертва,
И смутно-беглый взгляд, как сумрак, грудь тревожа,
Случайно вырвавшись, горит едва-едва.
На ложе брошен труп, бесстыдно и небрежно
Раскрыв сокровища таинственных красот:
Природы пышный дар, чья прелесть неизбежно,
Как роковой закон, к погибели влечет.
Как память прошлого, ей ногу облекает
Расшитый золотом, чуть розовый чулок,
И в сумрак комнаты подвязка устремляет
Алмазный, острый взор, как вспыхнувший зрачок.
Все говорит: и труп, бесстыдно-одиноко
На ложе брошенный, затопленный в крови,
Портрета мрачного предательское око —
О черном призраке чудовищной любви,
О дикой оргии, когда при взрывах смеха
Огонь лобзания воспламеняет ад,
И им в ответ звучит сочувственное эхо
Тех падших ангелов, что в складках штор кружат.
Как тонки линии плеча, где дерзновенно
Отпечатлели след кровавые струи!
Как в чуткой талии красив изгиб мгновенно
Развившихся колец встревоженной змеи!
Как молода она!.. Душой опустошенной
Вся — скуки тягостным объятьям предана,
Порывам похоти и страсти исступленной,
Быть может, отдалась, безумствуя, она?
Иль нечестивец тот, в любви всегда упорной
Не истощив до дна ненасытимый пыл,
Ее холодный труп, недвижный и покорный,
Страстей безмерностью бесстыдно осквернил?
Скажи, нечистый труп, ужель своей рукою
Он эту голову за пряди кос поднял,
Ужель лобзания, не дрогнувши душою,
Губами жаркими с холодных губ собрал!
Вдали от шуток злых толпы и поруганья,
От любопытного и праздного судьи,
Вкушая вечный мир, спи, странное созданье,
В могиле роковой, в холодном забытьи!
Он обойдет весь мир, но всюду к изголовью
Приникнет образ твой, тревожа смутный сон,
И не изменит он тебе, такой любовью
С тобою, верная до гроба, обручен!
le français
CXI
ОСУЖДЕННЫЕ
Как тварь дрожащая, прильнувшая к пескам,
Они вперяют взор туда, в просторы моря;
Неверны их шаги, их руки льнут к рукам
С истомой сладостной и робкой дрожью горя.
Одни еще зовут под говор ручейков
Видения, полны признанья слов стыдливых,
Любви ребяческой восторгов боязливых,
И ранят дерево зеленое кустов.
Те, как монахини, походкой величавой
Бредут среди холмов, где призрачной гурьбой
Все искушения плывут багровой лавой,
Как ряд нагих грудей, Антоний [104] Антоний — имеется в виду св. Антоний (ок. 250–356)., пред тобой;
А эти, ладонку прижав у страстной груди,
Прикрыв одеждами бичи, среди дубрав,
Стеня, скитаются во мгле ночных безлюдий,
С слюною похоти потоки слез смешав.
О девы-демоны, страдалицы святые,
Для бесконечного покинувшие мир,
Вы — стоны горькие, вы — слезы пролитые,
Вы чище Ангела, бесстыдней, чем сатир.
О сестры бедные! скорбя в мечтах о каждой,
В ваш ад за каждою я смело снизойду,
Чтоб души, полные неутолимой жаждой,
Как урны, полные любви, любить в аду!
le français
CXII
ДВЕ СЕСТРИЦЫ
Разврат и Смерть, — трудясь, вы на лобзанья щедры;
Пусть ваши рубища труд вечный истерзал,
Но ваши пышные и девственные недры
Деторождения позор не разверзал.
Отверженник-поэт, что, обреченный аду,
Давно сменил очаг и ложе на вертеп.
В вас обретет покой и горькую усладу:
От угрызения спасут вертеп и склеп.
Альков и черный гроб, как два родные брата,
В душе, что страшными восторгами богата,
Богохуления несчетные родят;
Когда ж мой склеп Разврат замкнет рукой тлетворной,
Пусть над семьею мирт, собой чаруя взгляд,
Твой кипарис [105] Кипарис — символ скорби; это дерево во Франции традиционно встречается на кладбищах., о Смерть, вдруг встанет тенью черной!
le français
CXIII
ФОНТАН КРОВИ
Струится кровь моя порою, как в фонтане,
Полна созвучьями ритмических рыданий.
Она медлительно течет, журча, пока
Повсюду ищет ран тревожная рука.
Струясь вдоль города, как в замкнутой поляне,
Средь улиц островов обозначая грани,
Поит всех жаждущих кровавая река
И обагряет мир, безбрежно широка.
Я заклинал вино — своей струей обманной
Душе грозящий страх хоть на день усыпить;
Но слух утончился, взор обострился странно;
Я умолял Любовь забвение пролить;
И вот, как ложем игл, истерзан дух любовью,
Сестер безжалостных поя своею кровью.
le français
CXIV
АЛЛЕГОРИЯ
To — образ женщины с осанкой величавой,
Чья прядь в бокал вина бежит волной курчавой,
С чьей плоти каменной бесчувственно скользят
И когти похоти, и всех вертепов яд.
Она стоит, глумясь над Смертью и Развратом.
А им, желанием все сокрушать объятым,
Перед незыблемой, надменной Красотой
Дано смирить порыв неудержимый свой.
Султанша томностью, походкою — богиня;
Лишь Магометов рай — одна ее святыня;
Раскрыв объятья всем, она к себе зовет
Весь человеческий неисчислимый род.
Ты знаешь, мудрая, чудовищная дева,
Что и бесплодное твое желанно чрево,
Что плоть прекрасная есть высочайший дар,
Что всепрощение — награда дивных чар;
Чистилище и Ад ты презрела упорно;
Когда же час пробьет исчезнуть в ночи черной,
Как вновь рожденная, спокойна и горда,
Ты узришь Смерти лик без гнева, без стыда.
le français
CXV
БЕАТРИЧЕ[106] Беатриче — имя, вдохновлявшее Данте. К этому имени нередко обращались поэты-романтики.
В пустыне выжженной, сухой и раскаленной
Природе жалобы слагал я, исступленный,
Точа в душе своей отравленный кинжал,
Как вдруг при свете дня мне сердце ужас сжал:
Большое облако, предвестье страшной бури,
Спускалось на меня из солнечной лазури,
И стадо демонов оно несло с собой,
Как злобных карликов, толпящихся гурьбой.
Но встречен холодно я был их скопом шумным;
Так встречная толпа глумится над безумным.
Они, шушукаясь, смеялись надо мной
И щурились, глаза слегка прикрыв рукой:
«Смотрите, как смешна карикатура эта,
Чьи позы — жалкая пародия Гамлета,
Чей взор — смущение, чьи пряди ветер рвет;
Одно презрение у нас в груди найдет
Потешный арлекин, бездельник, шут убогий,
Сумевший мастерски воспеть свои тревоги
И так пленить игрой искусных поз и слов
Цветы, источники, кузнечиков, орлов,
Что даже мы, творцы всех старых рубрик, рады
Выслушивать его публичные тирады!»
Гордец, вознесшийся высокою душой
Над грозной тучею, над шумною толпой,
Я отвести хотел главу от жалкой своры;
Но срам чудовищный мои узрели взоры..
(И солнца светлая не дрогнула стезя!)
Мою владычицу меж них увидел я:
Она насмешливо моим слезам внимала
И каждого из них развратно обнимала.
le français
CXVI
ПУТЕШЕСТВИЕ НА ОСТРОВ ЦИТЕРУ[107] Цитера (Кифера) — остров в Эгейском море у южной оконечности Пелопоннеса, в античной Греции он являлся центром культа Афродиты (Венеры). Само описание острова навеяно очерком (1844) Ж. де Нерваля.
Как птица, радостно порхая вкруг снастей,
Мой дух стремился вдаль, надеждой окрыленный,
И улетал корабль, как ангел, опьяненный
Лазурью ясною и золотом лучей.
Вот остров сумрачный и черный… То — Цитера,
Превознесенная напевами страна;
О, как безрадостна, безжизненна она!
В ней — рай холостяков, в ней скучно все и серо.
Цитера, остров тайн и праздников любви,
Где всюду реет тень классической Венеры,
Будя в сердцах людей любовь и грусть без меры,
Как благовония тяжелые струи;
Где лес зеленых мирт свои благоуханья
Сливает с запахом священных белых роз,
Где дымкой ладана восходят волны грез,
Признания любви и вздохи обожанья;
Где несмолкаемо воркуют голубки!
— Цитера — груда скал, утес бесплодный, мглистый,
Где только слышатся пронзительные свисты,
Где ужас узрел я, исполненный тоски!
О нет! То не был храм, окутанный тенями,
Где жрица юная, прекрасна и легка,
Приоткрывая грудь дыханью ветерка,
В цветы влюбленная, сжигала плоть огнями;
Лишь только белые спугнули паруса
Птиц возле берега и мы к нему пристали,
Три черные столба нежданно нам предстали,
Как кипарисов ряд, взбегая в небеса.
На труп повешенный насев со всех сторон,
Добычу вороны безжалостно терзали
И клювы грязные, как долота, вонзали
Во все места, и был он кровью обагрен.
Зияли дырами два глаза, а кишки
Из чрева полого текли волной тлетворной,
И палачи, едой пресытившись позорной,
Срывали с остова истлевшие куски.
И морды вверх подняв, под этим трупом вкруг
Кишели жадные стада четвероногих,
Где самый крупный зверь средь стаи мелких многих
Был главным палачом с толпою верных слуг.
А ты, Цитеры сын, дитя небес прекрасных!
Все издевательства безмолвно ты сносил,
Как искупление по воле высших сил
Всех культов мерзостных и всех грехов ужасных.
Твои страдания, потешный труп, — мои!
Пока я созерцал разодранные члены,
Вдруг поднялись во мне потоки желчной пены,
Как рвота горькая, как давних слез ручьи.
Перед тобой, бедняк, не в силах побороть
Я был забытый бред среди камней Цитеры;
Клюв острый ворона и челюсти пантеры
Опять, как некогда, в мою вонзились плоть!
Лазурь была чиста, и было гладко море;
А мозг окутал мрак, и, гибелью дыша,
Себя окутала навек моя душа
Тяжелым саваном зловещих аллегорий.
На острове Любви я мог ли не узнать
Под перекладиной свое изображенье?..
О, дай мне власть, Господь, без дрожи отвращенья
И душу бедную и тело созерцать!
le français
CXVII
АМУР И ЧЕРЕП[108]Стихотворение навеяно гравюрой Г. Гольциуса (1558–1617), на которой Амур, восседающий на черепе, пускает мыльные пузыри (аллегория быстротечности жизни).
Амур бесстыдно и проворно
На череп мира сел,
Как царь на троне, и задорно
И беззаботно смел;
Хохочет он — и выдувает
Рой круглых пузырей,
И каждый в небо уплывает,
К другим мирам, скорей.
Но каждый хрупкий шар, сверкая,
Высоко вознесен,
Вдруг лопнет, душу испуская,
Как золотистый сон.
И каждый раз, вздохнув глубоко,
Печалится мертвец:
— Игре веселой и жестокой
Настанет ли конец?
Иль ты, палач, не замечаешь,
Что в воздух вновь и вновь
Мой мозг безумно расточаешь
И плоть мою и кровь!
le français
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления