Онлайн чтение книги Фрайди Friday
4

Когда-нибудь я все-таки переспорю Босса. Только не делайте большие глаза – потому что были дни, когда мне удавалось устоять перед его аргументами. Дни, когда он меня не навещал.

Началось все с различия наших точек зрения на то, сколько я должна еще торчать здесь – на лечении. Я была готова отправиться домой или вернуться к своим обязанностям через четыре дня. Нет, я не собиралась сразу возвращаться на поле боя и принимать участие в крутых операциях, но я могла взяться за какое-нибудь нетрудное задание или… отправиться в Новую Зеландию, что, конечно, было бы намного приятнее. Все мои раны зажили.

Их было не так уж и много: несколько ожогов, четыре сломанных ребра, простой перелом левой голени и малой берцовой кости, множественные переломы костей правой ноги и три сломанных пальца на левой, перелом в основании черепа (без осложнений), и еще (мерзко, но на трудоспособность не влияет) – кто-то отрезал мой правый сосок.

Это и еще ожоги и сломанные пальцы на ноге я хорошо помнила, а что касается всего остального, то, по-видимому, я уже была в отключке.

– Фрайди, ты прекрасно знаешь, что на регенерацию соска уйдет как минимум шесть недель, – сказал Босс.

– Да, но пластическая операция чисто для косметики займет всего неделю. Доктор Красни сам мне сказал.

– Девушка, если кто-то из нашей организации травмирован во время исполнения служебных обязанностей, ему предоставляются для полного выздоровления все средства, которыми располагает современная медицина. Помимо этого обычного правила, в твоем случае есть еще одна причина – настолько важная, что ее одной было бы достаточно. На всех нас лежит моральное обязательство сохранять и оберегать красоту в этом бренном мире – она не должна исчезнуть, и каждая утрата здесь может стать невосполнимой. У тебя исключительно красивое тело, и любая порча его вызывает горькое сожаление. Оно должно быть восстановлено.

– А я говорю, что косметической операции вполне достаточно. Я не ожидаю, что в этих кувшинах когда-то будет молоко. А уж тому, кто окажется со мной в постели, можете быть уверены, будет абсолютно все равно.

– Фрайди, возможно, ты убедила себя в том, что тебе никогда не понадобится никого кормить грудью. Но даже с эстетической точки зрения нормально функционирующая грудь очень отличается от пластиковой имитации. Конечно, твой гипотетический сексуальный партнер может и не знать, но… Ты будешь знать, и я буду знать тоже. Нет, моя дорогая. Ты вернешь себе прежнее совершенство.

– Мм-да? А когда ты собираешься восстановить свой глаз?

– Не груби, детка. В моем случае эстетический фактор не играет никакой роли.

Итак, я верну свои сиськи в прежнем, а может, даже и в лучшем виде. Следующий спор возник по поводу нового курса переподготовки, который был нужен мне, чтобы слегка ослабить мой рефлекс убийства. Когда я вновь заговорила об этом, Босс сморщился так, будто съел какую-то гадость.

– Фрайди, я не помню, чтобы ты когда-либо совершала убийство, которое обернулось бы ошибкой. Были случаи, о которых я не знаю?

– Нет-нет, – торопливо сказала я, – до того как я стала работать на вас, мне никого не приходилось убивать, и нет ничего такого, о чем бы я вам не докладывала.

– В таком случае все твои убийства были совершены как обычные акты самообороны.

– Все, кроме эпизода с этим Бельзеном. Это не было самообороной, он ведь и пальцем до меня не дотронулся.

– Бомонт. Во всяком случае, именно это имя он использовал чаще всего. Самооборона подчас означает: «Делай с другими то, что они могут сделать с тобой, но бей первым». Де Камп, по-моему. Или какой-то другой философ-пессимист двадцатого столетия. Я познакомлю тебя с досье Бомонта, чтобы ты сама могла убедиться в том, что он из тех, кому лучше быть мертвым.

– Не стоит утруждать себя; как только я заглянула в его бумажник, я поняла, что он преследует меня вовсе не для того, чтобы закадрить. Но я поняла это уже после .

Прежде чем ответить, Босс на несколько секунд задумался, что случалось крайне редко. Потом сказал:

– Фрайди, ты хотела бы сменить жанр и стать мясником?

У меня отвисла челюсть, и я широко раскрыла глаза – другого ответа у меня не нашлось.

– Не бойся, я не выставляю тебя на улицу, – заметил он сухо. – Ты должна понимать, что в этой организации есть свои убийцы. Я бы не хотел терять тебя в качестве курьера – ты лучшая из лучших. Но квалифицированные убийцы нам нужны постоянно, у них слишком высокий процент убыли. Однако между курьером и киллером есть очень существенная разница: курьер убивает только в случае самообороны, чаще всего рефлекторно и… я полагаю – всегда с некоторой вероятностью ошибки, ведь не все курьеры обладают твоей блестящей способностью мгновенного сопоставления всех факторов и принятия единственно верного решения.

– Вот как?!

– Ты не ослышалась. Фрайди, ты недооцениваешь себя, и это одна из твоих слабостей. Профессионал же убивает не рефлекторно, а в соответствии с разработанным планом. Если его план провалится и ему придется заниматься самообороной, он почти наверняка испортит нам статистику. Убивая, он всегда знает зачем и соглашается с необходимостью; в противном случае… я никогда не пошлю его на задание.

Спланированное убийство? Умышленное убийство как оно есть? Встать утром, скушать сытный завтрак, затем встретиться с жертвой и хладнокровно прирезать ее? Потом поужинать и крепко уснуть?

– Босс, не думаю, что это работа для меня.

– Я тоже не уверен, что у тебя подходящий темперамент для этого. Но на всякий случай не отвергай это сразу. Я не в восторге от твоей идеи ослабить твои защитные рефлексы. Более того, можешь быть совершенно уверена, что, если мы попытаемся сделать то, о чем ты просишь, я больше никогда не буду использовать тебя в качестве курьера. Никогда. Хочешь рисковать жизнью – твое дело, но… в свободное от работы время. Твои задания всегда были очень важны, и я не стану использовать в них курьера, чей профессиональный уровень намеренно занижен.

Босс не убедил меня, но вынудил засомневаться. Когда я еще раз сказала ему, что мне вовсе не улыбается стать мясником, он, кажется, даже не слышал… Буркнул лишь, что даст мне кое-что почитать.

Я ожидала, что это – что бы там он ни решил мне дать – появится на терминале в моей комнате. Однако вместо этого минут через двадцать после его ухода в комнате появился какой-то мальчик, ну, в смысле, парень был моложе меня, с книгой в руках (настоящей книгой, в переплете и с бумажными страницами). На обложке стоял серийный номер и штампы: «Не конспектировать», «По особому распоряжению», «Совершенно секретно. СПЕЦИАЛЬНЫЙ ГОЛУБОЙ ДОПУСК».

Я взглянула на книгу. Притронуться к ней было все равно что взять в руки змею.

– Это мне? По-моему, тут какая-то ошибка.

– Старик никогда не ошибается. Просто дай расписку.

Ему пришлось подождать, пока я прочла все, что там было написано мелким шрифтом, а потом сказала:

– Здесь написано: «Не выпускать из поля зрения». Я, вообще-то, сплю время от времени.

– Позвоните перед тем, как заснете, в архив, спросите служащего по секретной документации – это я, и я тут же приду. Но пока я не приду, постарайтесь не засыпать. Очень постарайтесь.

– Хорошо. – Я расписалась, подняла на него глаза и увидела, что он с интересом меня рассматривает.

– На что, интересно, ты уставился?

– Мм… Мисс Фрайди, вы очень красивая.

Никогда не знала, что на это надо отвечать, потому что это неправда. Фигура у меня действительно классная, но… Я ведь была одета.

– Откуда ты знаешь, как меня зовут?

– Так ведь… Все знают, кто вы. Ну, понимаете. Две недели назад. На ферме. Вы там были.

– Ах да. Я была там. Но честно говоря, плохо помню.

– Зато я помню ! – Глаза у него сияли. – Единственный раз, когда я участвовал в настоящей силовой операции! Это было так здорово!

Ну и что бы вы сделали на моем месте?

Я взяла его за руку, притянула к себе поближе, обеими руками взяла его за щеки и осторожно поцеловала – что-то среднее между теплым сестринским поцелуем и «а ну, давай-ка займемся этим». Может быть, мне следовало вложить в поцелуй побольше страсти, но он был на дежурстве, а я все еще на больничном режиме, так что… Давать обещания, которые не можешь выполнить, – нечестно, особенно юнцам с такими сияющими глазами.

– Спасибо, что вытащил меня оттуда, – сказала я ровным голосом и отпустила его щеки.

Парнишка зарделся и потупился, но все равно выглядел очень довольным.

Я так зачиталась этой книгой, что ночная медсестра принялась ворчать. Впрочем, медсестрам иногда просто необходимо на что-нибудь поворчать – это часть их работы. Не стану приводить здесь отрывки из секретного документа, но… Вы только послушайте заголовки:

«Раздел первый: Единственное смертоносное оружие».

И дальше:

«Ликвидация как высочайшее искусство.

Ликвидация как политический инструмент.

Ликвидация ради прибыли.

Убийцы, изменившие ход истории.

Общество креативной эвтаназии.

Каноны гильдии профессиональных убийц.

Убийцы-любители: нужно ли их уничтожать?

Настоящие профессионалы – несколько исторических примеров.

„Крайние меры“ – „Мокрые дела“ – Необходимы ли эвфемизмы?

Рабочие стенограммы семинаров: Техника и инструментарий».

Вот это да! Не было смысла читать все это. Но я прочла всю книгу от корки до корки. В ней было какое-то жуткое очарование. Мерзкая вещь.

Я решила для себя, что никогда в жизни я не сменю профессию и не стану больше поднимать вопрос о своей переподготовке. Если Босс захочет вернуться к этой теме, это его дело. Я включила терминал, связалась с архивом и сообщила, что мне нужен служащий по секретной документации, чтобы забрать у меня документ под номером таким-то, и пусть не забудет мою расписку. «Будет сделано, мисс Фрайди», – ответил женский голос.

Вот она, известность…

И я с тревогой ждала появления этого мальчишки. Стыдно признаться, но эта отравленная книга произвела на меня совсем неподобающий эффект. Было уже за полночь, почти утро, вокруг стояла мертвая тишина и… Если бы этот обаяшка ко мне притронулся, я тут же забыла бы, что технически я пока еще инвалид. Мне сейчас не помешал бы пояс верности со здоровенным замком.

Но это был не он. У милого мальчика закончилось дежурство. Вместо него мою расписку принесла пожилая женщина, отвечавшая мне по терминалу. Я ощутила облегчение и разочарование одновременно, и досаду – оттого что была разочарована. Неужели у всех выздоравливающих наступает такая легкомысленная озабоченность? Интересно, как в больницах обстоят дела с дисциплиной? Честно говоря, мне редко приходилось болеть и тут я была не в курсе.

Служащая взяла у меня книгу, вернула мне мою расписку, а потом, к моему крайнему удивлению, спросила:

– А мне поцелуй не положен?

– О-о… Вы тоже там были?

– Там были все, дорогая, кто мог двигаться. Нам очень не хватало людей. Я, конечно, не лучший боец на свете, но у меня, как и у всех, есть базовая подготовка. Да, я была там. И не жалею об этом.

– Спасибо, что вытащили меня, – сказала я и поцеловала ее. Я пыталась сделать это чисто символически, но она перехватила инициативу и сама решила, каким будет этот поцелуй. Он был крепким и жадным. Яснее, чем любыми словами, она дала мне понять, что, если я когда-нибудь захочу поработать на другой стороне улицы, она будет ждать.

Ну, что бы вы сделали на моем месте? Похоже, бывают такие ситуации, для которых не существует строго утвержденного регламента. Только что я узнала, что она рисковала своей жизнью ради спасения моей… В этом нет сомнений, поскольку рейд был наверняка не так прост, как он выглядел в изложении Босса. Его обычная манера выражаться такова, что полное уничтожение, скажем, Сиэтла он охарактеризовал бы как «сейсмические возмущения». Поблагодарив ее за спасение своей жизни, могла ли я сейчас оттолкнуть ее?

Нет. И, целуя ее в ответ, я своей половиной этого поцелуя ответила на ее безмолвное послание… Правда, тайком скрестив пальцы за спиной, в надежде, что мне никогда не придется соблюдать свое безмолвное обещание.

Наконец она прервала поцелуй, но не отодвинулась от меня.

– Милая, – сказала она, – хочешь я тебе скажу кое-что? Помнишь, как ты отбрила этого подонка, которого они называли Майором?

– Помню.

– Этот кусочек пленки переписан и ходит сейчас у нас по рукам. От того, что ты ему ответила и как ответила, все наши в восторге. Особенно я.

– Это интересно. Скажи, а не ты ли сама ухитрилась переписать этот кусочек?

– Ну что ты! Как ты могла подумать? – Она усмехнулась. – А ты против?

Я раздумывала не больше четверти секунды.

– Нет. Если тем, кто меня спас, нравится слушать, что я сказала этому ублюдку, я не против, пусть слушают. Но обычно я такие вещи не говорю.

– Никто так не думает, милая. – Она быстро чмокнула меня в щеку. – Но когда потребовалось, у тебя это здорово получилось, и каждая женщина здесь гордится тобой. Мужики тоже.

Она, похоже, вообще не собиралась уходить, но пришла ночная медсестра, строго приказала мне ложиться в кровать и приготовилась поставить мне укол снотворного. Я запротестовала, но так – приличия ради.

– Привет, Голди, – сказала служащая. – А тебе спокойной ночи, милая. – И она ушла.

Голди (это имя ей не шло – она была крашеная блондинка) спросила меня:

– Предпочитаете в руку? Или в ногу? Не обращайте внимания на Анну, она вполне безвредна.

– Нет, с ней все в порядке. – Мне пришло в голову, что Голди могла все слышать и видеть на своем мониторе. Могла? Да наверняка она так и делала! – А ты была там? На ферме? Когда горел дом?

– Нет, когда он загорелся, меня там уже не было. Я была в гравилете, который увозил вас сюда, и мы мчались как могли. На вас было больно смотреть, мисс Фрайди.

– Не сомневаюсь. Спасибо тебе. Голди, а ты поцелуешь меня на ночь?

Ее поцелуй был теплым и совершенно нетребовательным. Позже мне стало известно, что она была в той четверке, которая ворвалась в дом, чтобы вызволить меня: один нес кусачки, двое были с оружием и стреляли, а Голди в одиночку волокла мои носилки. Но сама она об этом никогда не упоминала – ни тогда, ни позже.

О времени, проведенном в больничной палате, я всегда вспоминаю как о первом случае в своей жизни, не считая отпусков в Крайстчерче, когда я ощущала простую, тихую радость. Каждый день. Каждую ночь. Почему? Да просто потому, что я была не одна.

Все, конечно же, догадываются, что в организацию меня приняли много лет назад. У меня давно уже нет удостоверения с большой пометкой «ИС» (равно как и с пометкой «ИЧ»). А когда я захожу в туалет, мне никто не говорит, чтобы я шла в последнюю кабинку. Но фальшивое удостоверение и поддельная родословная нисколько не согревают душу, они лишь помогают избежать неприятных проблем и дискриминации. Потому что ты прекрасно понимаешь, что на свете нет такой нации, что сочтет тебя и тебе подобных достойными гражданства, зато есть множество мест, откуда тебя депортируют или где тебя даже убьют или продадут в рабство, стоит твоей легенде рухнуть.

Искусственный человек страдает от того, что у него нет родословной, гораздо сильнее, чем вам может показаться. «Где вы родились?» Что ж, строго говоря, я вообще не рождалась: я была создана в лаборатории генной инженерии при Трех университетах в Детройте. «Ах вот как?» Мою схему разработали в Мендельской ассоциации, в Цюрихе. Замечательно поболтали! Только вы никогда и нигде такого не услышите – ведь это плоховато выглядит на фоне слов о предках, приплывших на «Мэйфлауэре»[5] «Мэйфлауэр» – судно, на котором в Америку приплыли в 1620 г. первые сто два переселенца. или занесенных в Книгу Судного дня[6] Книга Судного дня – книга с данными первой переписи населения Англии, проведенной в 1086 г.. В моей метрике (в одной из них) сказано, что я «родилась» в Сиэтле – разрушенном городе, из которого вышло чудное местечко для пропавших метрик. А еще отличное место, чтобы потерять и всех ближайших родственников, вдобавок.

Поскольку я никогда не была в Сиэтле, я очень тщательно изучила все записи и фото, которые только могла достать. Я думаю, истинный уроженец Сиэтла не смог бы подловить меня на какой-нибудь неточности. Во всяком случае, я надеюсь на это.

Но то, как ко мне относились здесь, пока я отходила от этого дурацкого изнасилования и не очень забавного допроса, было вовсе не фальшивкой, и я совсем не беспокоилась о том, чтобы соблюдать осторожность. Не только Голди, Анна, мальчишка (его звали Теренс), но и две с лишним дюжины человек побывали здесь, пока доктор Красни меня не выгнал. Это были те, с кем я контактировала. Но в том рейде участвовало гораздо больше народу. Сколько? Не знаю. Одно из основных правил Босса – не допускать контактов между членами организации, если этого не требуют их обязанности. По той же причине он упорно избегал ответов на вопросы – вы ведь не можете выдать секреты, которых просто не знаете, как не можете и выдать человека, о существовании которого не имеете представления.

Но Босс не придумывал правила ради правил. Встретившись однажды с коллегой по делам службы, вы можете продолжать встречаться с ним и просто так. Босс не поощрял неформальные отношения, но он не был дураком и не пытался их запрещать. Поэтому Анна частенько навешала меня поздними вечерами, перед тем как заступить на свое дежурство.

Она ни разу не пыталась получить награду, на которую намекнула первым поцелуем. Правда, и возможностей для этого было немного, но мы могли бы их найти, если бы попытались. Я не пыталась ее отшить – ни в коем случае! Если бы она хоть раз еще намекнула, что не прочь получить по счету, я не только расплатилась бы с удовольствием, но и постаралась бы изо всех сил убедить ее, что это моя инициатива. Но она ни разу больше не выказала таких намерений.

Я думаю, она была сродни тем чутким и очень редко встречающимся мужчинам, которые никогда не станут лапать женщину, если она того не хочет, – они это чувствуют и первыми не начинают.

Однажды вечером, незадолго до выписки, у меня было особенно хорошее настроение – этим днем я завела себе двух новых друзей (отмеченных поцелуями), тоже принимавших участие в рейде и моем спасении. Мне захотелось объяснить Анне, почему это так много для меня значит, и я внезапно поймала себя на том, что рассказываю ей, что я не совсем то, чем кажусь. Она прервала меня:

– Фрайди, родная, послушай-ка секунду свою старшую сестричку.

– А? Я что, все испортила?

– Возможно, ты чуть этого не сделала. Помнишь, той ночью, когда мы познакомились, ты возвращала мне секретный документ? Так вот, я получила свой допуск к «сов. секретно» лично от мистера Два Костыля много лет назад. Книгу, которую ты вернула, я могу взять в любой момент. Но я никогда ее не раскрывала и никогда не раскрою. На ее обложке написано: «По особому распоряжению», а мне никто не давал распоряжения ее прочитать. Ты прочла ее, а я даже не знаю названия, не говоря уже о содержании, – мне известен только ее номер… Точно так же дело обстоит и с личными вопросами. Когда-то был такой элитный военный отряд, Иностранный легион, славившийся тем, что у каждого легионера не было прошлого – до того дня, когда он записался в этот легион. Мистер Два Костыля хочет, чтобы мы были именно такими. К примеру, если бы нам потребовалось искусственное существо или, скажем, ИЧ – искусственный человек, – наш кадровый служащий знал бы об этом. Я это знаю, поскольку раньше была кадровым служащим. Надо было бы обзавестись поддельным личным делом; возможно, потребовалась бы пластическая операция, в некоторых случаях – ликвидация лабораторных маркировок, а затем регенерация тех мест, где они ставились… Словом, когда все это было бы сделано, ему уже никогда не надо было бы волноваться и переживать, что его могут похлопать где-нибудь по плечу и вытолкать из очереди. Он мог бы даже жениться и завести детей, не беспокоясь о том, что когда-нибудь это может вызвать у них проблемы. Не стоит ему беспокоиться и относительно меня, поскольку я обучена забывать . Так вот, дорогая, я не знаю, что у тебя сейчас на уме. Но если это то, что ты обычно никому не рассказываешь, не рассказывай и мне , а то на следующее утро ты можешь возненавидеть себя.

– Нет! Так не случится. Я…

– Ну хорошо. Если через неделю ты захочешь выложить мне это, я тебя выслушаю. Идет?

Анна была права: через неделю у меня уже не было потребности исповедоваться. На девяносто девять процентов я уверена, что она в курсе и… В любом случае это здорово, когда кто-то любит тебя за то, что ты такая, какая ты есть. Когда кто-то не считает ИЧ нелюдями и монстрами.

Понятия не имею, знали ли об этом или хотя бы догадывались другие мои новые друзья. Босс, конечно, не в счет, он-то знает, но он – не друг. Он – Босс. Но это не имело никакого значения, потому что я поняла: если знали, им это безразлично, и если узнают, им будет наплевать. Единственное, на что им не наплевать, – это член ли ты команды Босса. И все.

Как-то вечером ко мне зашел Босс, постукивая костылями и недовольно фыркая себе под нос. За его спиной маячила Голди. Он грузно уселся в кресло для посетителей и небрежно бросил Голди:

– Спасибо, сестра, вы мне не нужны, – потом повернулся ко мне и сказал: – Разденься.

В устах любого другого мужчины это прозвучало бы либо оскорбительно, либо заманчиво – смотря по обстоятельствам. В случае с Боссом это означало лишь, что он просто хочет, чтобы я сняла с себя одежду. Голди, по-видимому, поняла это, поскольку, услышав приказание Босса, она просто кивнула и вышла, а Голди из тех медсестер, что дадут прикурить самому Джеку-потрошителю, вздумай он покуситься на кого-то из ее пациентов.

Я быстро стащила с себя одежду и молча застыла в ожидании. Он оглядел меня сверху донизу и буркнул:

– Они стали совершенно одинаковыми.

– Мне тоже так кажется.

– Доктор Красни сказал, что провел тест на функциональность. Результат положительный.

– Да, он сделал какой-то трюк с моим гормональным балансом, и из них чуть-чуть закапало. Забавное ощущение… Потом он восстановил баланс, и я иссякла.

Босс хмыкнул.

– Повернись. Так… Покажи правую ступню. Теперь левую. Достаточно. Следы от ожогов исчезли.

– Те, что видны мне, да. Доктор сказал, что и остальные тоже. Зуд прекратился, так что, наверное, он не соврал.

– Одевайся. Доктор Красни говорит, что с тобой все нормально.

– Если бы я была нормальнее, чем сейчас, вам пришлось бы выпустить мне немного крови.

– Нормально – это предел. Нельзя быть более нормальным или менее. Да – да, нет – нет.

– Ладно. Я нормальнейшая.

– Пустая болтовня. Завтра с утра ты отправляешься на реабилитационный тренировочный курс. Собери вещи и будь готова в девять ноль-ноль.

– На мне даже улыбки не было, когда меня сюда притащили, так что на сборы у меня уйдет одиннадцать секунд. Но мне нужно новое удостоверение личности, новый паспорт, новая кредитная карточка и немного наличности, потому что…

– Все это ты получишь к девяти ноль-ноль.

– …потому что я не собираюсь отправляться на тренировки, а еду в Новую Зеландию. Босс, сколько раз мне надо вам повторять: мне уже поздно переучиваться, менять профессию, а кроме того, мне кажется, я заслужила отдых в качестве компенсации за время, проведенное на больничной койке. А вы… Вы же не рабовладелец, в конце концов.

– Фрайди, сколько лет тебе понадобится, чтобы усвоить: когда я не потакаю какому-нибудь твоему капризу, я делаю это прежде всего для твоего блага и для пользы нашей организации?

– Хорошо, Большой Белый Вождь, я смиряюсь, готова к разжалованию и пошлю вам цветную открытку из Веллингтона.

– Только с какой-нибудь хорошенькой маори, пожалуйста. Гейзер я уже видел. Реабилитационный курс будет проведен согласно твоим собственным потребностям, и ты сама решишь, когда закончить его. Хоть ты у нас теперь и «нормальнейшая», тебе нужна физподготовка, чтобы вернуть мышечный тонус, дыхание и превосходные рефлексы, которые даны тебе от рождения.

– Рождения? Хватит шуток, Босс, у вас это плохо получается. «Мать моя – пробирка, а скальпель – мой отец».

– С твоей стороны это глупость и ребячество – придавать значение этой дурацкой помехе, с которой было покончено много лет назад.

– Вот как? Закон гласит, что я никогда не смогу быть гражданкой. Церковь утверждает, что у меня нет души. Я… Я – не «человек, рожденный женщиной», – по крайней мере, перед лицом закона.

– «Закон – осел»[7] «Закон – осел» – цитата из книги Ч. Диккенса «Оливер Твист».. Все записи относительно твоего происхождения давно изъяты из лабораторной картотеки, а вместо них подложены фальшивые, содержащие сведения об ИЧ мужского рода.

– Вы… Вы никогда мне об этом не говорили!

– До тех пор пока ты не обнаружила в себе этот невротический комплекс, я не считал это необходимым. Подмена такого рода должна быть безупречна, и она была безупречна. Если завтра ты попытаешься объявить о своем истинном происхождении, ты нигде не сумеешь найти тому доказательств. Говорить, конечно, ты можешь, что хочешь и кому хочешь, но это не имеет никакого значения. И… Дорогая моя, откуда вдруг такие комплексы? Ты не просто такой же человек, как сама праматерь Ева, ты улучшенный человек, настолько близкий к идеалу, насколько это удалось твоим дизайнерам. Как ты думаешь, почему я бросил все свои дела, чтобы заполучить тебя, когда у тебя не было ни опыта, ни умения, ни даже проблеска интереса к твоей нынешней профессии? Почему потратил небольшое состояние на твое образование и подготовку? Потому что я знал . Я несколько лет ждал, чтобы убедиться, что ты действительно развиваешься так, как спланировали твои создатели, а потом я… Чуть было не потерял тебя, когда ты неожиданно вильнула хвостом и исчезла… – Он изобразил на своем лице гримасу, которая, по-видимому, должна была означать улыбку. – Ты доставила мне немало хлопот, девочка. Теперь о твоей тренировке. Реабилитационном курсе. Желаешь послушать?

– Да, сэр. – (Я не пыталась рассказать ему о приюте при лаборатории, люди думают, что все приюты похожи на те, что они видели. Я не рассказывала ему о том, что до десяти лет мне все приходилось есть только пластиковой ложкой, потому что не хотела рассказывать о том, как впервые попробовала есть вилкой и проткнула ею губу и истекала кровью, а все надо мной смеялись. Это только один эпизод, а там их был миллион, и в этих мелочах заключалась разница между тем, как воспитывают человеческое дитя, и тем, как выращивают животное.)

– Ты пройдешь повторный курс для схваток без применения оружия, но заниматься будешь только со своим инструктором, так что никаких следов на тебе, когда ты отправишься навещать свою семью в Крайстчерче, не будет. Кроме того, ты пройдешь дополнительный курс обращения с личным оружием, включая некоторые его виды, о которых ты, возможно, никогда не слыхала. Если ты сменишь амплуа, это тебе понадобится.

– Босс, я не собираюсь становиться убийцей.

– В любом случае тебе это понадобится. Иногда курьер может носить оружие, и тогда он должен быть готов на все. Фрайди, не стоит презирать убийц лишь за то, что они убийцы. Хорош или плох не сам инструмент, а то, для чего его используют. Закат и падение бывших Соединенных Штатов Северной Америки произошли отчасти благодаря серии убийств. Но только отчасти, поскольку убийства были бессистемны и нецеленаправленны. Что ты можешь сказать мне о прусско-русской войне?

– Не слишком много. Главным образом то, что шкуры пруссаков в итоге украсили русские стены, хотя все ставки в игре были на их победу.

– А что, если я скажу тебе, что эту войну выиграли двенадцать человек – семеро мужчин и пять женщин – и что самым тяжелым оружием, которым при этом пользовались, был пистолет шестимиллиметрового калибра?

– Что ж, вы никогда не лгали мне. Каким же образом?

– Фрайди, интеллект – это самый дефицитный товар и единственная реальная ценность в мире. Любая организация, любая структура может оказаться бесполезной, беспомощной и представлять опасность для себя самой, если выборочно удалить из нее лучшие умы и при этом оставить всех тупых на местах. Потребовалось лишь несколько тщательно спланированных «несчастных случаев», чтобы уничтожить великую прусскую военную машину и превратить ее в бессмысленную толпу людей. Но это никак не проявлялось до начала боевых действий, потому что, пока бой не начался, тупые болваны выглядят так же хорошо, как гении стратегии и тактики.

– Дюжина людей?! Босс! Это мы сделали?

– Ты же знаешь, что я не люблю отвечать на подобные вопросы. Нет, не мы. Это была работа по контракту одной организации, такой же небольшой и специализированной, как наша. Но я не люблю втягивать своих людей в войны между нациями – там всегда трудно понять, на чьей стороне ангелы, а на чьей – черти.

– Но я по-прежнему не хочу быть убийцей.

– А я и не позволю тебе становиться убийцей, так что давай на этом закроем тему. Будь готова к выписке завтра в девять.