Онлайн чтение книги Фрайди Friday
6

Крайстчерч – самый прекрасный город на нашем глобусе. Впрочем, и не только на глобусе, потому что по-настоящему красивого города вне пределов Земли просто нет. Луна-Сити скрыт под поверхностью, Эль-5 снаружи похож на груду металлолома, и лишь одна арка смотрится неплохо. Марсианские города – обыкновенные муравейники, а большинство земных тщетно пытаются походить на Лос-Анджелес.

У Крайстчерча нет великолепия Парижа, местоположения Сан-Франциско или гавани Рио. Зато в нем есть много вещей, превращающих город в чудное место: неспешный Эйвон, сплетающийся с улицами в центре города, умиротворяющая прелесть Кафедральной площади, фонтан Феррей перед городской ратушей и, наконец, дивная красота наших всемирно известных ботанических садов, раскинувшихся по всему городу.

«Каждый грек славит Афины»? Может быть, но я ведь не уроженка Крайстчерча (если «уроженка» вообще применимо к моей породе). Я даже не новозеландка. Мы встретились с Дугласом в Эквадоре (это было до катастрофы «Небесного крюка» в Кито), сначала я была в восторге от дивного романа с вымокшими от пота простынями, потом была напугана его предложением, а потом успокоилась, когда он объяснил, что не имеет сейчас в виду ничего официального, а просто предлагает съездить в гости к его с-семье – посмотреть, понравлюсь ли я им и понравятся ли они мне.

Это меняло дело. Я быстро смоталась в империю, отчиталась перед Боссом и заявила, что забираю накопившийся отпуск, – или он предпочитает принять мою отставку? Он буркнул что-то вроде: «Валяй, съезди, охлади свои придатки и доложи, когда будешь готова снова взяться за работу…» – и я примчалась обратно в Кито до того, как Дуглас вылез из постели.

В то время просто не было способа добраться по прямой из Эквадора в Новую Зеландию, и потому… Сначала по туннелю мы доехали до Лимы, там на полубаллистике, через Южный полюс, в Западно-Австралийский порт в Перте (из-за силы Кориолиса у них очень странная, s-образная посадочная полоса), оттуда опять по туннелю до Сиднея, там – прыжок в Окленд, и по воде в Крайстчерч. На все ушло двадцать четыре часа – дикие зигзаги, и все ради того, чтобы пересечь Тихий океан. Виннипег и Кито почти на одном расстоянии от Окленда (не доверяйте бумажным картам, а спросите у своего компьютера), ну, может, Виннипег и чуть дальше, но не больше чем на одну восьмую пути.

То, что занимает сейчас сорок минут, длилось двадцать четыре часа, но меня это ничуть не огорчало: я ехала с Дугласом, в которого была влюблена по уши.

А еще через двадцать четыре часа я была влюблена по уши во всю его семью. Я никак не ожидала этого. Я предвкушала чудный отпуск с Дугласом – он обещал мне, что мы будем кататься на лыжах и заниматься любовью (честно говоря, я не настаивала на лыжах). Я знала, что должна буду переспать со всеми его с-братьями, если они того пожелают, – своего рода негласный ритуал. Но меня это отнюдь не беспокоило, потому что искусственный человек просто не может относиться так серьезно к обыкновенному совокуплению, как относятся люди. Большинство девочек из моего класса в приюте после наступления половой зрелости проходили специальную тренировку для работы «подружками по вызову», а потом их контрактовали транснациональные корпорации. Я сама прошла базовый курс такого тренинга, до того как объявился Босс, выкупил мой контракт и перевернул всю мою жизнь. А я сбежала, разорвав контракт с ним, и пропадала несколько месяцев черт-те где, но… Это уже другая история.

Но я бы не стала нервничать из-за дружеского секса, даже если бы я и не проходила курс тренинга на «подружку», – ИЧ просто чужды подобные глупости, нас никогда ведь этому не учили. Но мы ничего, ничегошеньки не знаем и о том, что значит быть в семье. В самый первый день моего пребывания там все из-за меня пили чай намного позже обычного, потому что я не могла заставить себя прекратить кататься по полу с семью ребятишками – от одиннадцати лет и до ползункового возраста… Да еще с двумя или тремя собаками и молодым котом по имени Мистер-Смотри-Под-Ноги – его назвали так за уникальную способность занимать сразу весь пол в любой комнате.

Никогда в жизни я не испытывала ничего подобного. И я не хотела, чтобы это кончилось.

На лыжах меня возил кататься не Дуглас, а Брайан. Лыжные домики на Маунт-Хатт чудесные, но в спальнях там после десяти отключают отопление, и нужно крепко прижиматься друг к другу, чтобы согреться. Потом Викки возила меня смотреть стадо овец, принадлежащее семье, и там меня познакомили с улучшенным псом, который умел говорить, большим колли по имени Лорд Нельсон. Лорд был невысокого мнения об умственных способностях овец, и я думаю, это было вполне обоснованно.

Берти взял меня с собой на Милфорд-Саунд – сначала мы шаттлом добрались до Данидина и провели там ночь. Данидин («Южный Эдинбург») мне понравился, но это все же не Крайстчерч. Мы арендовали маленький пузатенький пароходик и отправились в край фьордов. Там были крошечные каютки, где могли уместиться двое, да и то лишь потому, что было холодно и опять приходилось тесно прижиматься друг к другу. Нигде больше нет фьорда, который мог бы сравниться с фьордом у Милфорд-Саунд. Да, я бывала на Лофтенских островах, там действительно здорово, но… Я уже приняла решение.

Если вы думаете, что для меня Южный остров – все равно что для мамаши ее первенец, что ж, так оно и есть. Северный остров тоже неплох, с его горячими ключами и всемирно известной Пещерой светлячков. И Бей-оф-Айлендс похож на Волшебную страну, но… На Северном острове нет Южных Альп и нет Крайстчерча.

Дуглас водил меня смотреть их маслобойню, и я видела, как огромные полосы прекрасного масла аккуратно нарезались в брикеты. Анита представила меня Алтарной гильдии. Вскоре до меня начало доходить, что, вполне вероятно, мне могут предложить остаться. И тогда я поняла, что от «господи-что-же-мне-делать-если-они-предложат?» я перешла к «господи-что-же-мне-делать-если-они- не -предложат?», а потом к просто «господи-что-же-мне-делать?».

Видите ли, я никогда не говорила Дугласу, что я – не человек. Я слышала не один раз, как люди хвастались, будто они могут моментально отличить искусственного человека от обычного. Чушь! Конечно, все могут отличить искусственное существо, если оно не соответствует человеческому облику, – скажем, мужчину с четырьмя руками или карлика-кобольда. Но если генный инженер решил сознательно следовать образу и подобию человека (в этом и состоит техническое отличие ИЧ от ИС – искусственного человека от искусственного существа), никто из людей никогда не сумеет обнаружить разницу, даже другой генный инженер не сумеет.

У меня иммунитет против рака и большинства инфекционных заболеваний. Но на мне ведь нигде это не написано. У меня необычные рефлексы, но я не демонстрирую их, хватая на лету мух большим и указательным пальцами. Я никогда не участвую в играх с людьми, где требуется ловкость и сноровка.

У меня исключительная память, врожденная способность к вычислениям и выявлению скрытых связей, исключительная способность ориентироваться в пространстве и исключительные лингвистические способности. Но если вы думаете, что из-за всего этого у меня ай-кью гения, то должна вам сказать: в той школе, где я училась, целью проведения ай-кью-тестов было достижение конкретного заданного результата, а не демонстрация истинных твоих способностей. Поэтому на людях никто не сможет уличить меня том, что я умнее окружающих, если только… Если не произойдет что-либо экстремальное, связанное или с моим заданием, или с моей шкурой, или с тем и другим одновременно.

Весь комплекс моих способностей и возможностей накладывает, конечно, отпечаток и на сексуальную жизнь, но, к счастью, большинство мужчин считают любое усиление женской чувственности результатом своего высочайшего качества. (Мужское тщеславие, если к нему правильно подходить, вовсе не порок, а, наоборот, – добродетель. При правильном подходе эта черта делает мужчину намного приятнее, от него получаешь больше удовольствия. Что безумно раздражает меня в Боссе, так это полное отсутствие тщеславия. Поэтому нет никакой возможности манипулировать им, черт бы его побрал!)

Я не боялась, что меня расколют. Поскольку вся лабораторная маркировка была удалена с моего тела, включая и татуировку на нёбе, способа выявить, что я была создана сознательно, а не выскочила по прихоти биорулетки, где миллиард сперматозоидов борется за шанс попасть в яйцеклетку… Такого способа просто не существует.

Но жена в с-браке должна вносить свою лепту в копошащийся клубок детей на ковре в гостиной.

Вы спросите: почему бы и нет? Я имею в виду – спросите меня. Причины есть. Целая куча.

Моя профессия – боевой курьер, работающий в полувоенной организации. Представьте себе, как я пытаюсь отбить неожиданное нападение, выставляя перед собой живот с восьмимесячным младенцем внутри.

Нас, ИЧ женского пола, поставляют или продают в обратимо-стерильном состоянии. Для искусственного человека способность иметь детей – я хочу сказать, выращивать их внутри своего тела – вовсе не кажется «нормальной». Она кажется нам очень странной. In vitro[10]В пробирке (лат.) . кажется нам гораздо более разумным – и более аккуратным, и более удобным, – чем in vivo[11]В живом организме (лат.) .. Когда я впервые увидела беременную женщину, то подумала, что она чем-то страшно больна. Когда же мне объяснили, что с ней, у меня… тошнота подкатила к горлу. И теперь, когда я думала об этом здесь, в Крайстчерче, мне тоже было не по себе. Делать это, как кошки, с болью и кровью, господи, да зачем ? И зачем вообще это делать? Мы заполонили весь этот глобус, не говоря уже о небесах, так зачем же делать его еще хуже?

Словом, я скрепя сердце решила отказаться от участия в браке – сказать, что бесплодна и не могу иметь детей. Это не совсем так, но… Почти правда.

Никто не задавал мне вопросов.

Во всяком случае, на эту тему. Следующие несколько дней я изо всех сил наслаждалась семейной жизнью, пока это было доступно: теплотой женской болтовни, когда мы мыли посуду после чая, шумной возней с собаками, кошками и детьми, добродушными сплетнями за работой в саду – все это обдавало меня теплыми волнами причастности .

Как-то утром Анита пригласила меня на прогулку по саду. Я поблагодарила ее и объяснила, что как раз сейчас мне нужно помочь Викки, но Анита настояла на своем, и через несколько минут мы с ней расположились в дальнем углу сада, а детей мягко отослали прочь.

– Марджори, дорогая, – начала Анита (в Крайстчерче я – Марджори Болдуин, поскольку именно под таким именем я познакомилась с Дугласом в Кито), – мы обе знаем, зачем Дуглас пригласил тебя сюда. Тебе хорошо с нами?

– Ужасно хорошо!

– Как ты думаешь, тебе нравится это настолько, что ты хотела бы остаться насовсем?

– Да, но… – У меня даже не было шанса сказать: «Да, но, к сожалению, я не могу рожать детей». Анита оборвала меня на полуслове.

– Пожалуй, будет лучше, – сказала она, – если сначала я объясню кое-что, дорогая. Мы должны обсудить твое приданое. Если предоставить это мужчинам, деньги вообще не будут упоминаться – Альберт и Брайан так же сходят по тебе с ума, как Дуглас, и я их прекрасно понимаю. Но вся наша группа – это не только брак, но и своего рода семейная деловая корпорация, и кто-то должен взять на себя бухгалтерию, потому-то я являюсь председателем совета директоров и главным менеджером. Дело в том, что эмоции никогда не застилают мне рассудок настолько, чтобы я забывала следить за делами. – Она улыбнулась, и ее вязальные спицы тихонько звякнули. – Спроси у Брайана, он иногда называет меня Дядюшкой Скруджем, но, между прочим, сам ни разу не предложил взять на себя эти заботы. Ты можешь оставаться у нас в гостях сколько пожелаешь. Какое значение может иметь один лишний рот за таким столом, как наш? Никакого. Но если ты хочешь присоединиться к нам официально, на договорной основе, я обязана стать Дядюшкой Скруджем и оговорить все условия контракта, потому что я не могу допустить разбазаривания нашего семейного состояния. Надеюсь, ты поймешь меня правильно… Итак, Брайану принадлежат три доли, Альберту и мне – по две. У Дугласа, Виктории и Лиспет – по одной. У всех право голоса соответствует их долям. Как видишь, из десяти голосов у меня есть лишь два, но… Вот уже несколько лет, когда я грожу им своей отставкой, они тут же голосуют за неограниченное доверие моим способностям. Когда-нибудь они меня прокатят на голосовании, и тогда я смогу со спокойной душой отойти от дел и стать «бабушкой-на-печи». – («Ну да, – подумала я, – и твои похороны состоятся вечером того же дня!») – Однако пока что я при деле. Каждый из детей обладает правом на одну долю, но без права голоса, потому что доля ребенка выплачивается ему наличными, когда тот покидает семью, – в качестве приданого или как начальный капитал или просто проматываются впустую, хотя я и надеюсь, что такого не случится. Такие потери капитала должны, разумеется, учитываться и быть тщательно спланированы – скажем, если три наши дочки выйдут замуж в течение одного и того же года, ситуация может стать довольно затруднительной, если не сказать катастрофической.

Я сказала ей, что все это звучит очень разумно и что наверняка на свете есть немного семей, где так заботились бы о будущем детей. (На самом деле я в этих делах совершенно не разбираюсь.)

– Да, мы стараемся, чтобы им было как можно лучше, – согласилась она. – В конце концов, в детях весь смысл семьи. Итак, ты сама понимаешь, что взрослый человек, желающий присоединиться к нашей семье, должен выкупить свою долю, иначе весь механизм перестает работать. Браки, конечно, совершаются на небесах, но счета должны быть оплачены здесь, на земле.

– Аминь! – кивнула я, поняв, что вопрос для меня исчерпан. И решение отрицательное. Я не могла, конечно, сейчас точно подсчитать состояние групповой семьи Дэвидсонов, но… Они были богаты – это ясно, хотя и обходились без слуг и жили в старом доме без всякой автоматики. Как бы то ни было, я не могла выкупить свою долю.

– Дуглас сказал, что он понятия не имеет, есть у тебя деньги или нет. Я имею в виду капиталовложения.

– У меня их нет.

Она и бровью не повела.

– Когда мне было столько же лет, сколько тебе, у меня их тоже не было. Но ты ведь работаешь? Не могла бы ты работать в Крайстчерче и выплачивать деньги за свою долю из своего жалованья? Я понимаю, найти работу в чужом городе не так-то просто, но… У меня есть кое-какие связи. Скажи, чем ты занимаешься? Ты никогда об этом не рассказывала.

(И не собираюсь!) Я поотнекивалась, а потом откровенно сказала, что работа моя секретная и я не стану обсуждать ее даже в общих чертах, но… Нет, я не могу найти постоянную работу в Крайстчерче, и поэтому вряд ли есть способ, с помощью которого я смогла бы присоединиться к ним, но я чудесно провела время здесь и надеюсь, что они тоже…

– Дорогая, – оборвала она меня на полуслове, – я затевала этот разговор вовсе не для того, чтобы доказать невозможность заключения контракта. Меня не так интересует, почему это не получится, я хочу сделать так, чтобы это получилось. Брайан предложил отдать тебе одну из своих трех акций… Дуглас и Альберт тут же заявили, что возместят, хотя и не сразу, ему эту долю, но я наложила вето на эту схему. Это был бы плохой прецедент – я им так прямо и сказала, напомнив о баранах, которых стригут по весне. Вместо этого я согласилась принять одну долю Брайана в качестве поручительства за выполнение обязательств твоего контракта.

– Но… у меня нет никакого контракта!

– Будет. Продолжая работать там, где ты работаешь, сколько ты можешь выплачивать в месяц? Не нужно лезть из кожи вон, но постарайся выплатить свою долю как можно быстрее, потому что это как с годовым доходом от недвижимости: часть идет на уплату налога, а часть покрывает оставшийся долг, и таким образом, чем больше взносы, тем лучше для тебя.

Я никогда раньше не покупала недвижимость!

– Могу ли я выплачивать золотом? Я могу, конечно, обменивать золото и на здешнюю валюту, но мне платят золотом.

– Золотом? – Анита неожиданно оживилась, открыла сумочку и достала мини-терминал, связанный с ее компьютером. – С золотом я могу предложить тебе более выгодную сделку. – Она что-то набрала, подождала, пока на дисплее появились какие-то цифры, и кивнула. – Намного более выгодную. Я, конечно, не могу сбывать целые слитки, но кое-что мы можем устроить.

– Я же говорю, что могу перевести их в деньги. Платежи идут в граммах, проба три девятки, обеспечены банком ЦиЮАА, «Церера и Южная Африка аксептанс, лимитед» в Луна-Сити. Можно даже в новозеландскую валюту и прямо сюда, через автоматический банковский депозит, даже если я в этот момент буду не на Земле. Куда лучше? В крайстчерчскую контору банка Новой Зеландии?

– Мм, нет. Пожалуй, в Кентерберийский земельный банк. Я состою там в совете директоров. Не возражаешь?

– Конечно нет. Чем ближе к семье, тем лучше.

На следующий день мы подписали контракт, и в конце недели я вышла за них замуж – все чин по чину – в боковой часовенке кафедрального собора, и… Я была вся в белом (мать честная!)…

Еще через неделю я вернулась на работу – и с грустью, и с радостью одновременно. Следующие семнадцать лет я буду выплачивать 858 новозеландских долларов и 13 центов ежемесячно, если не выплачу все быстрее. За что? Я не смогу жить дома, пока не выплачу все, потому что для ежемесячных взносов должна продолжать работать. Так за что же тогда? Не за секс, это точно. Как я говорила капитану Тормею, секс можно найти где угодно – глупо платить за это. Наверное, за привилегию окунать руки в мыльную воду при мытье посуды, так я думаю. За привилегию кататься по полу с детьми и щенками так, чтобы тряслись стены. За теплое чувство, что, где бы я ни была, на этой планете есть место, где я могу все это делать по праву, потому что я часть этого.

Неплохая сделка. На мой взгляд.

Как только шаттл взлетел, я звякнула своим, нарвалась на Викки и, дождавшись, пока она перестанет визжать, сказала ей номер моего рейса. Я собиралась позвонить из офиса «Киви лайнс» в порту Окленда, но все время в оклендском аэропорту ушло на моего Вежливого Волка – капитана Жана. Впрочем, какая разница – хоть шаттл и летит быстрее скорости звука, он делает две посадки, в Веллингтоне и Нельсоне, так что кто-нибудь меня да встретит. Во всяком случае – я надеялась на это.

Встречали меня все. Вернее, почти все… У нас есть лицензия на владение гравилетом, поскольку мы разводим овец и коров и не можем обойтись без грузового транспорта, однако нам не разрешено пользоваться им в пределах города. Тем не менее Брайан как-то ухитрился обойти это правило и теперь из дверей этого фермерского летающего вагончика высыпала вся трудоспособная часть нашей большой семьи.

Прошел без малого год с моего последнего визита – вдвое больший интервал по сравнению с предыдущими. Нехорошо. За такое время дети могут вырасти и отдалиться от вас. Я перебрала в памяти все имена, стараясь никого не пропустить, и убедилась, что все на месте, кроме Эллен, которую уже трудно было назвать ребенком, – ей было одиннадцать, когда я выходила за них замуж, а теперь она уже молодая дама студенческих лет. Анита и Лиспет остались дома – готовить пир по случаю моего приезда, и… Опять меня ожидали мягкие упреки за то, что я не предупредила их заранее, и опять мне придется терпеливо объяснять, что при моей работе мне лучше, как только выдадутся свободные деньки, схватить первый же ПБ, а не давать предупредительные звонки… В самом деле, мне что, нужно заранее договариваться о приезде к себе домой ?

Вскоре я уже каталась по полу с детьми. Мистер-Смотри-Под-Ноги (когда я впервые познакомилась с ним, он был молодым тощим котярой) ждал возможности поприветствовать меня с достоинством, подобающим его статусу Главного Кота, пожилого, толстого, неспешного. Он внимательно оглядел меня, подошел, потерся о мой локоть и заурчал. Я была дома.

Через некоторое время я спросила:

– А где Эллен? Все еще в Окленде? Мне казалось, в университете уже каникулы. – Спрашивая, я смотрела на Аниту, но она, казалось, меня не слышала. Интересно, у нее что-нибудь со слухом? Вряд ли.

– Марджи… – раздался голос Брайана, и я оглянулась. Он смотрел на меня без всякого выражения и больше не произнес ни слова, а лишь отрицательно покачал головой.

(Эллен – запретная тема? В чем дело, Брайан? Я решила отложить разговор, пока не смогу поговорить с ним наедине. Анита всегда подчеркивала, что любит всех детей одинаково, независимо от того, ее эти дети или нет. Ну да, конечно! За исключением того, что ее особое отношение к Эллен становилось ясно любому, кто приближался к ней на расстояние выстрела.)

Поздно вечером, когда дом приутих и мы с Берти собирались ложиться в постель (следуя результату своего рода лотереи, где проигравший по придуманным нашими шутниками-мужьями правилам был обязан спать со мной первым), Брайан постучался и зашел в нашу комнату.

– Все нормально, – сказал Берти, – ты свободен. Я проиграл и готов расплатиться.

– Постой, Берт. Ты говорил с Марджи насчет Эллен?

– Нет еще.

– Тогда давай объясним ей… Милая, Эллен вышла замуж без благословения Аниты, и… Анита от этого в ярости. Поэтому лучше при Аните сейчас не говорить об Эллен, verb. sap.?[12] Verb. sap.  – verbum sapienti sat est (лат.)  – умный понимает с полуслова. Ну а теперь я побегу, пока она меня не хватилась.

– А что, тебе запрещено зайти и сказать мне «спокойной ночи»? Или поцеловать меня? Или задержаться для этой цели здесь подольше? Ты ведь и мой муж тоже. Или нет?

– Да, дорогая, разумеется, но Анита сейчас очень чувствительна, и совершенно незачем ее лишний раз задевать.

Брайан чмокнул нас обоих, сказал нам «спокойной ночи» и ушел.

– Что все это значит, Берти? – спросила я. – Почему Эллен не может выйти замуж за того, за кого она хочет? Она достаточно взрослая, чтобы самой решить этот вопрос.

– Ну… Да, но… Эллен сделала не очень хороший выбор. Она вышла замуж за тонга и уехала к нему в Нукуалофу[13] Нукуалофа – столица Королевства Тонга..

– А Анита считает, что они должны жить здесь, в Крайстчерче?

– А-а, нет… Конечно нет! Она вообще против этого брака.

– Что-то не так с этим парнем?

– Марджори, ты не расслышала меня? Он тонга .

– Да-да, я не глухая. Ну, раз он живет в Нукуалофе, то кем же ему быть еще?.. Эллен там будет жарко. Для того, кто вырос в идеальном климате, там слишком жарко, но это уже ее проблемы. И я так и не поняла, почему Анита расстроилась. Наверняка есть еще что-то, чего я не знаю.

– Да все ты знаешь! А может быть, и нет… Тонга не такие, как мы, они не белые. Они дикари…

– Ничего подобного! – Я привстала на кровати, оборвав то, что по-настоящему еще не началось. Секс и диспуты плохо совместимы. Для меня, во всяком случае. – Они самые цивилизованные люди из всех полинезийцев. Иначе зачем было бы ранним исследователям называть эти острова островами Дружбы? Ты когда-нибудь был там, Берти?

– Нет, но…

– Я была. Если бы не жара, это был бы просто райский уголок. И не спорь, пока сам не увидишь. Этот парень… Чем он занимается? Если он просто сидит и вырезает безделушки из красного дерева для туристов, я могу понять беспокойство Аниты. Это так?

– Нет. Но я сомневаюсь, что он сможет содержать жену. А Эллен не сможет содержать мужа, потому что все еще учится. Он – морской биолог.

– Понятно. Он небогат, а Анита… уважает деньги. Но он ведь и не будет нищим – он сможет стать профессором в Окленде или в Сиднее. Кроме того, биолог может здорово разбогатеть в наши дни. Он может создать какое-нибудь новое растение или животное, которое его озолотит.

– Дорогая, ты так и не поняла.

– Да, не поняла. Так объясни мне.

– Ну… Эллен должна была выйти замуж за кого-то из своих.

– Что ты хочешь этим сказать, Альберт? За того, кто живет в Крайстчерче?

– Мм… Это не повредило бы.

– За богатого?

– Не обязательно. Хотя большинство удачных браков – те, которые с финансовой стороны не слишком однобоки. Когда полинезийский парень женится на белой наследнице приличного состояния, это за версту пахнет…

– А-а-а, вот оно что! Стало быть, он без гроша в кармане, а она только что получила причитающуюся ей долю… Да?

– Нет… Не совсем… А, черт, ну почему она не могла выйти за белого? Не для того же мы ее вырастили…

– Берти, что за чушь? Ты говоришь прямо как датчанин о шведе. Я думала, в Новой Зеландии давно покончили с этим. Помню, Брайан объяснял мне, что маори и в политическом, и в социальном смысле полностью равноправны с англичанами.

– Никто с этим не спорит. Но тут… другое дело.

– Наверное, я отупела, – сказала я (а может, это Берти отупел? Маори – полинезийцы, тонга – тоже, так какого же?..) и оставила эту тему. Я проделала весь путь из Виннипега не для того, чтобы обсуждать достоинства своего зятя, которого я и в глаза не видела. «Зятя»… Как странно. Меня всегда умиляло, когда кто-нибудь из детишек называл меня не Марджи, а «мама», но… Я никогда не представляла себе, что у меня может быть зять.

Однако по закону Новой Зеландии он был моим зятем… А я даже не знаю, как его зовут!

Я постаралась утихомириться, ни о чем не думать и дать возможность Берти доказать, что мне тут рады, – он в этом смысле очень неплох. Прошло немного времени, и я уже вовсю показала ему, как я рада, что я наконец дома, и… неприятная прелюдия была позабыта.