Онлайн чтение книги Равнодушные Gli indifferenti
XVI

Когда Микеле и Карла открыли дверь парадного, они увидели, что дождь льет вовсю, не очень яростно, но обильно, словно у огромной небесной чаши вдруг отвалилось дно.

В темноте был слышен шум дождевых струй. По улице текли грязные ручьи, из водосточных труб вырывались целые потоки, в больших трещинах тротуара образовались лужи. Двухнедельной давности кучевые облака наконец-то разродились ливнем. Фонари, казалось, вот-вот захлебнутся. А черные, вознесенные к небу дома еще держались, затопленные тротуары были похожи на морские пристани, во время прилива наполовину уходящие под воду.

Согнувшись, Карла и Микеле торопливо шли под дождем, держась поближе к стенам домов и стараясь укрыться под единственным зонтиком. Внезапно свободное такси ослепило их острыми лучами фар. Они остановили машину, сели; машина сорвалась с места.

В полутьме они молча сидели рядом, не глядя друг на друга. При каждом толчке их резко подбрасывало, и они сталкивались, точно две безжизненные марионетки с деревянными руками и ногами и выпученными, удивленными глазами.

Микеле полулежал, откинувшись на спинку сиденья, и, похоже, о чем-то размышлял. Карла сидела, слегка наклонившись вперед, и пыталась рассмотреть что-либо сквозь стекло. Но это ей не удавалось. Мокрые окна помутнели от ее дыхания и капель дождя. Ей казалось, что ее насильно оторвали от остального мира и вместе с братом посадили в эту темную коробку. И теперь с огромной скоростью увозят в какое-то незнакомое место. Куда? Значит, так кончается этот день, и вместе с ним — ее прежняя жизнь? Ответа на этот вопрос она не находила. Куда нас несет судьба, днем ли, ночью ли, во тьме или при ярком свете? Никто не знает. Карле стало страшно. «Хоть чего-то добиться в жизни!» Ей отчаянно захотелось уберечь хотя бы свой крохотный мирок, замкнутый в пределах ее тесной комнатки. «Выйду замуж за Лео», — подумала она. Не отрываясь, она устало смотрела в ветровое стекло, и ей вдруг показалось, что на его блестящей, темной поверхности появились и задвигались маленькие, сверкающие фигурки. О, эти стекла, стекла домашних окон в дождливые ночи, стекла вагонных окон, монотонные и такие красноречивые, с таинственными искрами огней! Все они словно зовут нас в черную, бесконечную страну грез.

А маленькие фигурки — все ближе и ближе, и вот уже из тени выплыли залитые солнцем ступени церкви.

Сама она в длинном, белоснежном одеянии новобрачной идет под руку с Лео. Должно быть, солнце светит сильно, и оттого она слегка наклоняет голову. За ними, одна за другой, возникают из тьмы другие фигуры свадебного кортежа. В первом ряду идет мать. Она наверняка плачет, но в руках у нее огромный букет ярких цветов, и потому Карле не видно материнских слез. Микеле идет, опустив глаза, точно боится оступиться. Лиза — в необыкновенно красивом летнем платье. А сзади — множество приглашенных, невозможно даже разглядеть их лица; женщины — в белых платьях, мужчины — в черных костюмах. Они замыкают шествие. Некоторые из них еще остаются в тени, другие уже озарены лучами солнца. Все приглашенные — в элегантных костюмах, можно даже различить, как изумительно отглажена складка на брюках. Почти у всех мужчин в руках сверкающие цилиндры. В руках у женщин — большие, пышные букеты цветов… А теперь приглашенные на свадьбу возникают уже из-под невидимых сводов церкви и вслед за новобрачными спускаются по той же лестнице. Как и прежде, ступени церкви залиты лучами солнца.

Внезапно зазвучала музыка, медлительная и торжественная, она точно сопровождает свадебный кортеж. Играет ли это орган или звонят колокола? Карле чудится, что она слышат ликующие звуки церковной музыки. В них и торжество и горькая, щемящая грусть, точно она в своем белоснежном одеянии, под руку с мужем, идет навстречу не счастью, а жизни, полной незаметного самопожертвования, сомнений и неодолимых трудностей…

Она встрепенулась. Рука брата сжала ее руку. Черная тень на ветровом стекле становилась все больше и быстро поглощала сверкающие фигурки свадебного кортежа, точно это была засвеченная фотопленка. Автомобиль замедлил свой бег, а затем и совсем остановился — ждал, пока толпа перейдет улицу. Дождь лил не переставая. Скрип тормозов, гудки, громкие голоса, яркий свет. Наконец автомобиль вздрогнул, покачнулся и понесся дальше.

— Ну, так что случилось? — повернувшись, спросила она у Микеле.

Он как-то нелепо, конвульсивно взмахнул рукой.

— Если не ошибаюсь, — с трудом сказал он, — я так и не объяснил причину, по которой ты должна отказать Лео?

Она пристально посмотрела на него.

— Нет.

— Тогда слушай. — Он наклонился и стал торопливо, сбивчиво рассказывать: — Причина вот в чем… Сегодня, прежде чем отправиться к Лизе… Кстати, это она открыла мне глаза на твою связь с Лео…

— Ах, так это была она!

— Да! Похоже, она застала вас вчера в передней, когда вы обнимались. Но я, кажется, отвлекся… Вчера, прежде чем отправиться к Лизе, не помню уж почему, я задумался о наших делах (по правде говоря, они весьма скверные) и постепенно, в поисках спасительных средств, дошел до того, что, как говорится, потерял всякую совесть. Я поймал себя на том, что хладнокровно прикидываю: мы накануне разорения, и тут уж ничего не поделаешь. Если так будет продолжаться и дальше, через год мы станем нищими… Но чтобы избежать этого, не разумно ли будет пойти на жертвы или хотя бы на сделку? Да, но с кем можно пойти на выгодную сделку? Только с Лео… И я невольно подумал — он ловелас и ради женщины, которая ему понравится, отдаст все. А может, стоит ему намекнуть, что в обмен на определенную сумму денег я не прочь отдать ему свою сестру Карлу. Словом — что я готов привести ее к нему в дом.

— И ты мог такое подумать?! — воскликнула Карла, стремительно повернувшись к брату и впившись в него взглядом.

На миг луч света уличного фонаря упал на лицо Микеле. И она увидела его широко раскрытые глаза, которые безмолвно, с отвратительным, жалким смирением ответили ей «да, мог». Микеле был бледен как полотно. Она отвернулась. Сердце больно сжалось от тоски и щемящей жалости к себе самой.

Машина неслась по улицам, Микеле продолжал рассказывать.

— Да, мне пришла в голову такая мысль… И знаешь, мне казалось, что я все вижу воочию. — Он взмахнул рукой, точно желая схватить что-то. — Казалось, что мы втроем, я, ты, Лео, отправляемся к нему домой… (Когда я бываю в смятении, я словно вижу наяву все, о чем в этот момент думаю.) В гостиной Лео угостил нас чаем. Потом я ушел, незаметно, как мы с ним заранее условились, оставив тебя наедине с Лео.

— Какой ужас! — испуганно пробормотала она, но Микеле не расслышал.

— И вот… Понимаешь? Когда я смотрел на вас, сидящих у окна гостиной, и Лео предложил тебе стать его женой… Мне показалось, что я вижу ту же, созданную моей фантазией, сцену… Такое со всеми случается… Идешь по улице и думаешь, что застанешь знакомых в таком-то виде, и действительно застаешь их в этом виде… Но в данном случае присутствовал еще и расчет — поживиться за счет Лео. И тогда я сказал себе: «Все произошло в точности, как я надеялся». А я не должен был на это надеяться. Все произошло так, словно я действительно предложил Лео: «Послушай, Лео… есть Карла, моя сестра… Красивая, цветущая девушка…» Не обижайся… Но именно так я представлял себе наш разговор…

— Я не обижаюсь, — не оборачиваясь, прошептала Карла. — Продолжай.

— …Красивая, цветущая девушка, — повторил Микеле. — «Ты мне дашь деньги, много денег, возьмешь на себя содержание всей нашей семьи. А в обмен… в обмен я предоставлю тебе свободу действий в отношении Карлы… Делай с ней все, что хочешь».

— Но кем же, ты меня считал? Кем?! Что я — вещь, дрессированный зверек?! — не выдержав, с горечью и гневом воскликнула она.

— Нет, но я знал, — ответил Микеле с невольной улыбкой торжества, — что тебе скучно… Что ты, как бы это поточнее выразиться… созрела для этого и легко уступишь его домогательствам.

— Знал и это? — еле слышно сказала она.

— И то, что наш разговор с Лео не состоялся, — продолжал Микеле, не ответив на ее вопрос, — уже не имеет никакого значения… Все равно я бы всю жизнь испытывал угрызения совести… Бывая в вашем доме, живя на ваши деньги, я бы все равно страдал… Словно настоящий преступник… понимаешь? Ты понимаешь? — повторил он, в порыве отчаяния схватив ее за руку. — Обдумываешь какой-то подлый, гнусный поступок, но так его и не совершаешь… Потом все происходит, как ты предполагал. Но не совсем — и ты еще можешь помешать самому худшему. Что я обязан был сделать? Постараться хотя бы помешать планам Лео, не допустить этого ужасного преступления. Иначе я сделаюсь сообщником Лео с самого начала и останусь им до конца. Ведь получается, что я и в самом деле уступил тебя Лео за деньги, — привел тебя к нему домой… Если ты станешь его женой, мне будет казаться, что я помог этому постыдному браку, толкнул тебя в объятия Лео, получив взамен деньги… Понимаешь?… Теперь ты понимаешь, да?…

Машину подбросило на ухабе, и они на миг столкнулись и с отвращением отпрянули друг от друга. Микеле умолк, машина понеслась дальше.

— Так ты меня прощаешь? — униженно, взволнованным голосом спросил наконец Микеле, наклонившись к самому лицу Карлы. — Ты прощаешь меня, Карла?

Она молчала, глядя прямо перед собой. Потом засмеялась сухим неестественным смехом.

— За что я тебя должна прощать? Ведь ты не сделал мне ничего… Ничего плохого… Что же я должна тебе простить?

Микеле молчал.

— Я никого и ни в чем не обвиняю. Ни в чем, — плачущим голосом, в отчаянье сказала она, не отрывая взгляда от стекла автомобиля. — Никого… Я хочу одного — чтобы меня оставили в покое.

Глаза ее наполнились слезами — виноваты были все — и никто. Она устала копаться в своих и чужих чувствах. И не хочет ни прощать, ни осуждать. Жизнь не изменишь, и лучше принять ее не раздумывая. И пусть ее ради всех святых оставят в покое.

Микеле услышал в ее словах окончательный приговор себе.

— Я ничего не сделал, — с удивлением повторил он, и ему показалось, будто он внезапно постарел, постарел на много лет за один этот страшный день. — И верно… я ничего не сделал… Всего лишь подумал. — Он вздрогнул от страха. — Я не любил Лизу… Я не убил Лео… Всего только подумал… В этом моя трагедия.

Он снова наклонился и взял Карлу за руку.

— Но ты ему откажешь? — в сильном волнении спросил он. — Скажи, что ты ему откажешь!..

В ответ молчание.

— Я выйду за него замуж, — сказала она наконец, И снова умолкла. — Что станет со мной, если я ему откажу? — печальным, но твердым голосом продолжала она. — Что со мной, станет?… Подумай сам… В моем-то положении!..

И она выразительным жестом руки передала сразу и свою бедность, и ожидающий ее неизбежный позор.

— Было бы безумием отказаться. Ничего другого не остается, как выйти за него замуж.

Ее мрачный тон убедил Микеле сильнее, чем все ее доводы.

«Все кончено, — подумал он, глядя на пухлые, точно у ребенка, щеки Карлы, освещенные светом фонаря. — Она рассуждает и поступает, как умудренная опытом женщина». Он понял, что проиграл.

— Значит, Карла, — вновь спросил он, точно мальчишка, который никак не хочет признать очевидный факт, — ты выйдешь за него замуж?

— Да, выйду, — не оборачиваясь, ответила она.

Автомобиль уже подъезжал к дому.

Улицы стали шире и безлюднее. Дальше были уже не дома, а белые виллы и угрюмые, исхлестанные дождем сады. Редкие фонари, широкие, пустынные тротуары. Карла неотрывно следила за стремительным бегом машины, и с такой же быстротой в ее усталом, возбужденном мозгу проносились тоскливые мысли. Вот так же, как и эта машина, ее жизнь слепо летела во тьму. Да, она выйдет замуж за Лео… Совместная жизнь! Они будут спать вместе, есть вместе, вместе выходить из дому, путешествовать, вместе страдать и радоваться. У них будет свой красивый дом в фешенебельном районе… В роскошную, с тонким вкусом обставленную гостиную входит элегантная синьора, ее подруга. Она, Карла, приветливо встречает ее, потом они вдвоем не спеша пьют чай, затем спускаются вниз. У парадного их ждет машина. Они садятся в машину, уезжают. Машина принадлежит ей, синьоре Мерумечи… Странно, что это она станет госпожой Мерумечи. Карла ясно представила себя несколько лет спустя. Она стала немного выше ростом, чем сейчас, раздалась вширь, — полные бедра и ноги, — после замужества женщины обычно полнеют, на шее — ожерелье, на пальцах — кольца, на запястьях — золотые браслеты. Она стала более равнодушной и холодной, очень красивой, но холодной. Ее суровые глаза словно хранят какую-то тайну. Чтобы случайно не выдать ее, она подавила в себе всякое чувство. И вот, элегантная, невозмутимая, она входит в переполненный зал ресторана. Следом идет ее муж, Лео Мерумечи. Он еще сильнее облысел и располнел, но, в общем, изменился мало. Они садятся, пьют чай, танцуют. Многие смотрят на них и думают: «Красивая женщина! Очень красивая, но злая… Ни разу не улыбнулась… У нее недобрый взгляд… Она похожа на статую… Кто знает, какие мысли бродят у нее сейчас в голове?» Другие стоят, прислонившись к колоннам и шепчутся. «Она вышла замуж за друга матери, который много старше ее… Она его не любит. У нее наверняка есть любовник». Все шепчутся, неотрывно смотрят на нее, строят догадки. А она сидит рядом с мужем, сидит, небрежно закинув ногу на ногу, и курит… И ее ноги, короткое платье с глубоким декольте вызывают у мужчин восторг. Они, все до одного, жаждут обладать ею и смотрят на нее так, словно готовы проглотить. А она отвечает им безразличным взглядом.

А дальше — уютная комната, синьора Мерумечи, опоздавшая на несколько минут из-за визита, от которого нельзя было уклониться, бежит навстречу возлюбленному, судорожно его обнимает. Куда вдруг девалась ее холодность бездушной статуи! Такие женщины, как она, самые темпераментные. На короткое время она вновь становится девочкой, плачет, смеется, что-то лепечет. Она точно пленница, впервые увидевшая свет. Ее счастье — белое, вся комната — белая, и сама она в объятиях возлюбленного превращается в белоснежную голубку… вновь обретает свою душевную чистоту. А когда наступает время расстаться, уставшая и счастливая, она возвращается в дом мужа, и снова на ее лице — прежнее холодное выражение. И так — долгие годы… Многие завидуют ей, она богата, развлекается, путешествует, имеет любовников. Что еще можно желать? Все, что нужно женщине, у нее есть…

Машина остановилась, они вышли. Дождь перестал. Было холодно, по небу ползли облака. Влажный ветер беспрестанно шелестел в густой вечнозеленой листве садов. Карла легко перепрыгнула через широкую лужу у края тротуара и, стоя возле фонаря, ждала, пока Микеле расплатится с владельцем такси. И тут она заметила у обочины дороги черный и длинный, похожий на кита, выброшенного на берег могучей гигантской волной, огромный автомобиль со сверкающим капотом. Шофер в надвинутой на глаза фуражке, словно приросший к сиденью, крепко спал. «Машина Берарди», — с удивлением отметила Карла. И внезапно вспомнила, что они приглашены на бал-маскарад.

— Микеле, — обратилась она к брату, который шел ей навстречу, осторожно перепрыгивая через лужи, — это машина Берарди?!

— Да, — подтвердил он, бросив взгляд на автомобиль. — Должно быть, приехали за нами.

Через калитку они вошли в сад, молча пересекли его, выбирая места посуше. Под ногами хрустел гравий, было сыро, в небе плыли черные, сказочно-причудливые облака. Высокие деревья глухо шумели, словно морской прибой. Но дождь стих, как бы решив дать городу передышку. В теплом, ярко освещенном холле Микеле снял плащ и шляпу.

— Карла, — обратился он наконец к сестре, которая ждала его на пороге, — когда ты скажешь маме о своем решении выйти замуж?

Она быстро взглянула на него и спокойно ответила:

— Завтра.

Они пошли по длинному коридору. Из гостиной доносились голоса и громкий смех. Карла подошла к портьере, за которой она целовалась с Лео. Осторожно ее раздвинула и на секунду заглянула в гостиную.

— Микеле, там уже сидят все трое — Пиппо, Мэри и Фанни, — сказала она, повернувшись к брату.

Они поднялись по лестнице. В передней их уже ждали Мариаграция и Лиза. Мариаграция была в костюме испанки. Ее увядшее лицо покрывал густой слой белил, что придавало ему смешное и нелепое выражение. Накрашенные щеки — в мушках, губы-ярко-красные, глаза — в черной туши. Длинный черный, весь в складках, костюм испанки колыхался в такт покачиванию бедер, из воткнутого в волосы большого черепахового гребня на жирные плечи и широкие, дряблые обнаженные руки ниспадала роскошная вышитая вуаль. В руках она держала веер из страусовых перьев, глупо улыбалась и, точно боясь нарушить неосторожным движением великолепие своей прически, ступала величественно, высоко вскинув голову.

Рядом стояла Лиза — белокурая, с белым, как мука, лицом, одетая в светлое платье. Если Мариаграция была царицей ночи, то она — королевой утра.

Завидев Карлу и Микеле, Мариаграция торопливо пошла им навстречу.

Где вы так задержались? — крикнула она, прежде чем они успели подняться на последнюю ступеньку лестницы. — Берарди ждут вас уже целых четверть часа!

Она была довольна и счастлива: Лиза провела все послеобеденное время с ней. Значит, Лео сказал правду, он ей не изменяет. От радости она выказала Лизе величайшую доброту. Поделилась с ней множеством своих секретов. На миг у нее даже мелькнула мысль пригласить Лизу на вечер. Но она тут же из природного эгоизма отказалась от этой идеи: Берарди очень плохо знают Лизу и могут не одобрить этой ее вольности.

— Живее, живее, — дважды повторила она Карле, которая, не двигаясь, разглядывала ее одеяние. — Поторопись, ведь тебе еще надо надеть маскарадный костюм!

— Так я должна надеть маску? — не подымая глаз, грудным голосом, в котором звучало сомнение, спросила Карла.

Мариаграция засмеялась.

— Проснись, Карла, — сказала она, и ее испанская вуаль сразу заколыхалась. — О чем ты только думаешь?… Уж не хочешь ли ты отправиться на бал без маски?!

Она взяла дочь под руку.

— Идем, идем, не то мы опоздаем, — сказала она.

Карла машинально сняла шляпу и, тряхнув большой головой, с копной растрепавшихся волос, пошла за матерью. Испанская вуаль мягко колыхалась, ниспадая на большие, туго обтянутые бедра. Карла смотрела на мать, совершенно не меняющуюся с годами, верную своим привычкам, и ей казалось, что с ней самой сегодня ничего не произошло. «И все-таки, — подумала она, — нужно сказать маме о предстоящем замужестве».

Так, все ускоряя шаги, они вышли из передней.

Лиза и Микеле остались одни.

С первой же минуты Лиза с жадным, болезненным любопытством следила из своего угла за братом и сестрой, которые откуда-то вернулись вместе. Теперь, не дождавшись, пока Микеле заговорит первым, она сама подошла к нему.

— Расскажи же… чем все кончилось! — воскликнула она, не скрывая бесцеремонного, назойливого интереса.

Он повернулся, пристально посмотрел на нее.

— Чем все кончилось? — неторопливо повторил он… — Плохо кончилось… Я выстрелил в него в упор.

— О, боже! — с напускным ужасом воскликнула Лиза. — Ты его ранил?!

— Промахнулся. Он даже царапины не получил.

— Идем…

В сильном возбуждении она потащила его к дивану.

— Садись вот сюда… Рассказывай! — И сама села рядом.

Но Микеле устало и недовольно отмахнулся.

— Не сейчас… позже…

Он смотрел на ее бледно-розовое тело, на тугую грудь, и ему отчаянно хотелось хоть на миг забыть о своем жалком положении.

— Ты тоже идешь на бал-маскарад? — перестав любоваться ее пышными формами, спросил он наконец.

— Нет.

— Тогда… тогда, коль скоро я тоже остаюсь дома, — после секундного колебания сказал он, — поужинаем вместе. У тебя… Там я тебе все и расскажу.

Она с восторгом согласилась.

— Очень хорошо, чудесно… Мы поужинаем вместе.

Он печально усмехнулся.

«На этот раз, — с раздражением и в то же время с внутренним удовлетворением подумал он, — можешь не бояться — я тебя не оттолкну, моя милая».

Ему стало противно, тошно. В сердце были лишь опустошенность и сознание одиночества, точно он один в целой пустыне. Ни веры, ни надежды, в тени которой можно было бы утолить жажду, отдохнуть душой. Он видел, что и другие столь же лицемерны, и грязны, и подлы, как и он. И все время с отчаяньем наблюдал за самим собой, и это отравляло ему жизнь. «Хоть немного искренности и веры, — повторил он, не в силах избавиться от навязчивой идеи. — И я бы убил Лео… Погубил бы себя, зато стал бы чистым, как капля в ручье».

Он чувствовал, что задыхается от тоски. Посмотрел на Лизу, и ему до боли захотелось крикнуть ей прямо в лицо: «А как ты живешь? Честно? С искренней верой? Объясни, как тебе удается наслаждаться жизнью?» Мысли его сбивались, путались. «А может, — подумал он, внезапно вернувшись к суровой действительности, — может, у меня просто сдали нервы?… Может, все дело в деньгах или в неудачном стечении обстоятельств?» Но чем больше он старался упростить, преуменьшить свои проблемы, тем более пугающими и трудными они ему казались. «Так дальше жить нельзя!» Непролазно густой, темный лес жизни обступил его со всех сторон. А вдали — ни единого огонька. И никакого выхода.

Вернулись Мариаграция и Карла. Она была в костюме Пьеро. На лице — маленькая маска из черного атласа, шея схвачена огромным накрахмаленным воротником. Треуголка, слегка сдвинутая набок, курточка, панталоны, белые шелковые туфельки с большими черными пуговицами. Она шла на цыпочках, загадочно улыбаясь.

— Ну, как мы выглядим? — спросила Мариаграция.

— Очень оригинально… очень, — сказала Лиза. — Желаю вам повеселиться всласть.

— Так мы и сделаем, — с громким хохотом ответила Карла.

В маске она чувствовала себя иной, более веселой и легкомысленной… Она подошла к брату и хлопнула его веером по плечу.

— А с тобой мы завтра еще поговорим, — шепотом сказала она. Разговор в автомобиле произвел на нее тяжелое впечатление. Ей казалось, что Микеле губит себя и свою жизнь. «А между тем все так просто, — подумала она, надевая в своей комнатке перед, зеркалом панталоны Пьеро. — Взять хотя бы меня. После всего, что случилось, я, как ни в чем ни бывало, переодеваюсь и еду на бал-маскарад». И теперь ей хотелось крикнуть Микеле: «Все так просто!» И она решила, что нужно будет подыскать ему работу, приличное место, словом, какое-нибудь занятие, как только они с Лео поженятся… Но Мариаграция потащила ее за собой.

— Идем… идем… — повторяла она, — нас ждут Берарди.

Они вместе спустились по лестнице — белый Пьеро и черная испанка. На лестничной площадке Мариаграция задержала дочь.

— Постарайся, — прошептала она ей на ухо, — быть… ну как бы это сказать?… Полюбезнее с Пиппо… Я долго об этом думала… Наверно, он все-таки любит тебя… А жених он завидный.

— Не волнуйся, я постараюсь, — очень серьезно пообещала ей Карла.

Они спустились вниз. Мариаграция довольно улыбалась. Она подумала, что Лео тоже придет на бал, и заранее предвкушала приятный вечер.