Онлайн чтение книги Гнездо The Nest
Глава вторая

Никто не помнил, кто первым назвал светившее им наследство «Гнездом», но так и повелось. Мелоди было шестнадцать, когда Леонард Плам-старший решил основать для своих детей трастовый фонд. «Ничего значительного, – повторял он им, – скромный резерв, консервативные вложения, распределенные во времени, чтобы вы могли их использовать, но не тратить». Средства, объяснял Плам-старший, будут недоступны, пока Мелоди, самой младшей, не исполнится сорок.

Джек первым открыто возразил против такого распределения; он хотел знать, почему они все не могут получить свою долю раньше, и указывал на то, что Мелоди получит деньги, когда будет моложе их всех, а разве это справедливо? Но Леонард тщательно обдумал распределение фондов, сколько кому достанется и когда. Леонард был – и буквально думал о себе так несколько раз на дню  – человеком, который всего добился сам . Он строил свою жизнь исходя из следующего принципа: деньги и связанные с ними вознаграждения должны появляться благодаря работе, усердию, преданности и четкому распорядку. Когда-то у Пламов из восточного Лонг-Айленда было семейное состояние и приличная недвижимость. Десятилетия ошибок, необдуманных браков и разорившихся предприятий привели к тому, что, когда Леонард пошел в старшую школу, не осталось почти ничего. Он ухитрился получить стипендию по инженерному делу в Корнелле, а потом работу в «Доу Кемикал» во времена, которые почтительно называл Зарей Революции Сорбентов.

Леонарду повезло попасть в команду, работавшую над новым веществом – синтетическим полимером, который мог поглощать в триста раз больше жидкости, чем привычные органические сорбенты вроде бумаги и хлопка. И когда его коллеги взялись определять, в каких областях может быть применен новый сорбент – сельское хозяйство, промышленное производство, архитектура, военные цели, – Леонард ухватился за кое-что совсем иное: потребительские товары.

Согласно легенде, которую часто повторял Леонард, бизнес, основанный им и двумя его партнерами, предлагал крупным корпорациям методы применения нового сорбента и в итоге почти полностью отвечал за появление более тонких средств женской гигиены (он неизменно упоминал об этом в смешанных компаниях, причиняя страдания своим детям), улучшенных одноразовых подгузников (этим он гордился больше всего, поскольку потратил небольшое состояние на подгузники с тремя первыми детьми) и клетчатых кусочков мерзкого пластика, который до сих пор лежит под любым куском мяса или птицы в супермаркете (он не считал ниже своего достоинства порыться в мусоре во время обеда и вынуть квадратик с торжественным «Мой!»). Леонард выстроил процветающий бизнес на сорбентах, и это было самой большой его гордостью, тем, что придавало всем его достижениям приятный блеск.

Он не был человеком материальных ценностей. Снаружи его просторный особняк в тюдоровском стиле был тщательно ухожен, внутри – едва ли не неопрятен. Он не любил тратить деньги на что-то, что мог починить сам, и считал, что может починить все. Имущество в доме Пламов пребывало на различных стадиях разрушения, дожидаясь внимания Леонарда. Ко всему были прикреплены написанные им ярлычки: фен можно было держать только кухонной рукавицей-прихваткой, потому что треснувшая ручка очень быстро перегревалась («Использовать с осторожностью!»), розетки легонько били током («Пользоваться верхней, не нижней!»), кофеварки текли («Использовать умеренно!»), у велосипедов не было тормозов («Пользоваться осторожно!»), бесчисленные блендеры, магнитофоны, телевизоры и музыкальные центры просто не работали («Не пользоваться!»).

Леонард осторожно, консервативно вкладывал в недорогие «голубые фишки»[10]То есть акции компаний с наибольшей капитализацией на рынке.. Он был только рад что-то отложить детям на будущее, но еще он хотел, чтобы они были финансово независимы и ценили усердный труд. Он вырос среди детишек с трастовыми фондами – он и теперь со многими из них поддерживал отношения – и видел, сколько вреда наносит ранний приток денег: слишком рано предоставленное изобилие вело к слабости и праздности, к смутной неудовлетворенности. Траст, который основал он, должен был стать soupçon , небольшим дополнением к их собственным, неизбежным финансовым достижениям – они же были его детьми, в конце концов, – и слегка смягчить им выход на пенсию, возможно, обеспечить курс или два в колледже внукам. Ничего такого, чтобы считать его серьезным.

Идея придержать деньги до сорокалетия Мелоди нравилась Леонарду по многим причинам. Он здраво оценивал зрелость – как эмоциональную, так и в других аспектах – четверых своих детей: ничего похвального. Он подозревал, что если они не получат деньги одновременно, это станет источником конфликта между теми, у кого деньги есть, и теми, у кого нет; они не будут друг к другу добры. И если кому-то из них и понадобятся деньги пораньше, Леонард полагал, что это будет Мелоди. Она не была ни самой умной из четверых (ею была Беа), ни самой обаятельной (Лео), ни самой изобретательной (Джек).

В длинном списке того, во что не верил Леонард, где-то в верхних строках значилось «нанимать чужих людей, чтобы они управляли твоими финансами». Так что однажды летним вечером он позвал своего троюродного брата, Джорджа Плама, который был юристом, на ужин, чтобы обговорить все, что касалось его состояния.

В тот вечер, пока они с Джорджем неспешно отдавали должное двум гибсоновским мартини, превосходному поммару, двадцати восьми унциям рибая со шпинатом в сливочном соусе, сигарам и бренди, Леонарду и в голову не могло прийти, что меньше чем через два года его настигнет обширный инфаркт, когда он поздно вечером будет возвращаться с работы за рулем своего пятнадцатилетнего седана BMW, тщательно поддерживаемого в идеальном состоянии. Он и представить не мог, что игра на повышение в нулевые, опиравшаяся на ипотечное обеспечение, даст его трасту взлететь куда выше, чем он намеревался; не мог он предвидеть и того, что консервативный, но пугающе дальновидный Джордж предусмотрительно переведет «Гнездо» в более безопасную гавань облигаций прямо перед обвалом рынка в 2008-м, защитив капитал, и что тот на глазах у детей Пламов все десятилетие до сорокового дня рождения Мелоди будет раздуваться до цифр, о которых они и мечтать не могли. Не представлял он и того, что вместе с ростом траста будет расти готовность его детей рисковать, делать то единственное , чего Леонард велел им не делать никогда , ни за что, с тех пор как они вошли в разум: считать цыплят до осени.

Единственным человеком, имевшим доступ к средствам, была Франси, и, несмотря на то что она лишь время от времени хранила верность Леонарду, пока он был жив (или благодаря этому – она вышла замуж во второй раз практически через несколько минут после того, как сняла траур), она строго исполняла волю Леонарда. Ее интерес к детям, вялый и в то время, когда она за них на самом деле отвечала, свелся к редким бранчам по праздникам и звонкам в дни рождения. Лео был единственным, кто ни разу не просил Франси о ссуде под «Гнездо». Было время, Джек, Мелоди и Беа просили ее подумать о более раннем открытии средств, но она упрямо отказывалась.

До аварии Лео.