Онлайн чтение книги Гнездо The Nest
Глава шестая

В тот день, когда Лео ступил на порог Стефани, она сразу приспособила его к делу: перетаскивать примерно полкорда[16]Корд – единица измерения объема дров. В США равен объему поленницы 4×8×4 фута (примерно 3,62 м³). дров, сложенного на заднем дворе, на кухонную веранду под брезент – на случай если буря на самом деле окажется такой страшной, как предсказывали прогнозы погоды. Пока Лео складывал дрова, у него загудел телефон. Перезванивал «клочок бумаги» – и надо же, голос на другом конце принадлежал старому знакомцу, дилеру по имени Рико. Они быстро обменялись любезностями и поспешно договорились встретиться на своем обычном месте – в машине Рико, припаркованной у Центрального парка, рядом с «Земляничными полями», – через три дня, прямо перед семейным обедом. Ничего серьезного, немножко травки, чтобы расслабиться; и, возможно, немного викодина. Может, он даже и не пойдет. Может, попробует сохранить ясную голову еще на несколько недель, поглядеть, как оно. Лео любил, когда есть выбор. Стефани выглянула из-за двери и попросила его принести немного дров в гостиную. Проходя по первому этажу, Лео восхищался тем, как она переделала дом, как сохранила все старое, но вместе с тем создала ощущение современности, привнесла свое.

У Стефани хватило прозорливости купить дом на исходе правления Джулиани[17]Рудольф Джулиани (р. 1944) – американский политик, мэр Нью-Йорка в 1994–2001 годах., всего через несколько недель после 11 сентября, во время того, что оказалось одним из кратчайших периодов падения цен на недвижимость. Когда она переехала в квартал на «неправильной» стороне Флэтбуш-авеню, не на стороне Парк-Слоуп, все, включая Лео, посчитали, что она с ума сошла. В одном из домов на углу процветал наркопритон. На окнах ее дома стояли уродливые железные решетки. Дверь кухни, выходившая на неиспользуемую гниющую веранду, была наглухо заложена бетонными блоками. Но в тот день, когда она смотрела дом, она заметила, что дорожные рабочие сажают вдоль улицы, на «ее» стороне, вишневые деревья, а это, как она знала, означало, что в районе активное сообщество соседей. Под ее квартирой можно было сдавать неплохую на первом этаже. Да и сам размер дома – на одном первом этаже поместились бы три ее студии в Верхнем Вест-Сайде. Прогуливаясь в тот день по району, она насчитала три пары с колясками. Ее агентство было на подъеме, а она всегда жила скромно, откладывая все, что можно. Она заплатила, сколько просили.

– Когда у тебя завелся такой прекрасный вкус? – спросил Лео. – Где весь тот хлам из «Икеи», который я помогал тебе собирать?

– Не ты один вырос и начал зарабатывать, Лео. Я уже много лет как избавилась от той икеевской мебели.

Она вышла в гостиную из кухни, вытирая руки посудным полотенцем, радуясь, что может вместе с Лео восхищаться домом. Она любила свой дом; он был ее детищем.

– В итальянском стиле, да? – спросил Лео, рассматривая вычурный мраморный каминный портал.

На центральном медальоне была вырезана девушка. Ее лицо обрамляли мраморные кудри, нос был длинным и прямым, губы пухлыми, она смотрела в упор. Он провел большим пальцем по ее губам, ощутил острый край крошечной выбоины посередине нижней; из-за этого повреждения рот молодой женщины казался и изуродованным, и странно притягательным.

– Разве она не совершенство? – сказала Стефани. – На большинстве порталов, что я видела, вырезаны фрукты или цветы. Никогда не встречала лиц. Мне нравится думать, что она что-то значила для того, кто построил дом. Может, это его дочь или жена.

– Она мне кого-то напоминает.

– Мне тоже. Не могу понять кого.

– Сиськи у нее классные.

– Не пошли́.

Стефани знала, что Лео ее провоцирует.

– Прости.

Он подошел к огню и подкинул дров, посмотрел, как взметнулось пламя, когда он поворошил угли железной кочергой.

– У нее красивое декольте. Так лучше?

– Прекрати пялиться на грудь беззащитной Лилиан.

– Не говори, что ты дала ей имя, – сказал Лео, качая головой. – Прошу, скажи, что кто-то другой назвал ее Лилиан.

–  Я назвала ее Лилиан. Мы иногда болтаем. Не трогай ее грудь.

– Не настолько я озабочен.

Он сел на один из диванов, стоявших у камина, осмотрел комнату, ища следы мужского присутствия.

– Платочка больше нет?

Стефани невольно улыбнулась. Платочком Лео прозвал одного из ее любовников, уже после себя, того, с кем она прожила недолго и кто однажды опрометчиво надел на книжную вечеринку бархатный пиджак с шелковым шейным платком.

– Его здесь уже много лет нет.

– Не хватило места для его домашних курток?

Она покачала головой.

– Мне правда нужно защищать человека, сто лет назад неудачно выбравшего наряд?

– Я помню еще летнюю соломенную шляпу.

– У тебя всегда была прекрасная память на то, что позволяло чувствовать собственное превосходство.

– Что мне сказать? Шляпы и шейные платки – это не мое.

– Тут мы похожи.

Лео снял промокшие ботинки и поставил их у камина, чтобы просохли. Положил ноги на кофейный столик. Стефани села напротив.

– Ты всегда умела их выбирать, – сказал Лео.

– Иногда попадались отличные.

– Например? – спросил Лео, откликаясь на легкий отзвук флирта в ее голосе.

– Уилл Пек.

–  Пожарный ?

– Да, пожарный . Он был замечательным. С ним было легко.

Лео это поразило. Он видел пожарного всего один раз, тот запомнился ему тем, что был подозрительно хорош собой и подтянут. Бывший морской пехотинец или что-то настолько же брутальное.

– Помимо физической силы, развитой в морской пехоте…

– Не будь таким снобом. Уилл интеллектуал, человек эпохи Возрождения.

– Эпохи Возрождения ? – Лео не мог удержаться от насмешливого тона.

– Да. Он путешествовал. Читал. Готовил. Делал что-то своими руками.

– Что? Строгал? Нет, нет, я забыл, мы же в Бруклине. Вязал? Это он тебе связал этот свитер?

– Это вряд ли, – сказала Стефани. – Это свитер из итальянского кашемира.

Она указала на книжный стеллаж, стоявший вдоль противоположной стены, тот, изящный минимализм которого так восхитил Лео.

– Вот, это он построил.

– Хорошо, признаю, – сказал Лео. – Хороший стеллаж.

– Потрясающий стеллаж.

– Так почему его здесь нет, если он такой прекрасный?

– Может быть, потому, что его еще не выгнала из дома жена.

– Понял.

Он это заслужил. Он не мог отвести взгляд от стеллажа; приходилось признать, тот и правда был потрясающим.

– И он хотел другого. – Стефани на секунду замолчала, задумавшись о том, как хорошо было с Уиллом и как она в итоге не смогла сделать его счастливым. Она иногда встречала его с новой женой. Детей у них вроде бы пока не было. Она подняла глаза и подумала: «Лео!»

А потом: «Осторожнее!»

Снаружи усиливалась буря. На улицах было тихо, ни пешеходов, ни машин. Казалось, весь город сжался от непогоды. Огонь трещал, шипел и согревал комнату. Лео начал расслабляться впервые за несколько недель, по сути, впервые после аварии. Он скучал по Стефани, по тому, как легко с ней было, по ее надежному и успокаивающему присутствию. Она сидела напротив него в свете камина и лучилась здоровьем, благополучием и добросердечием.

– Поверить не могу, что ты продала свой бизнес, – сказал он.

– Поверить не могу, какой ты лицемер.

– Я не лицемер, я говорю по опыту. Мне не следовало продавать.

– Это сейчас ты так говоришь. Я помню те времена. Тебя страшно заводил чек на крупную сумму. И к тому же я не продала, это слияние. Моя жизнь станет намного проще. Жду не дождусь.

– Говорю тебе, – сказал Лео. – Для меня это было началом конца.

Стефани пожала плечами, взяла из вазы на столе клементин, стала его чистить.

– Мог бы остаться. Нэйтан хотел, чтобы ты ос-тался.

Нэйтан Чаудери был партнером Лео по «Спикизи Медиа» . Работал за кулисами, управлял финансовой стороной – и остался после слияния; теперь он был финансовым директором всего конгломерата. С точки зрения Стефани, началом конца для Лео была не продажа «Спикизи» , а «приобретение» Виктории и то, что последовало за этим, – то есть ничего.

Она до сих пор помнила день, когда Лео сказал ей, что планирует продажу, день, когда она зашла к нему на работу, в то время они пытались – и у них почти получалось – «просто дружить». В его кабинет вошла Виктория.

– Привет, – сказала она Лео, чуть подняв брови, с ровной и самодовольной улыбкой.

В этом одном «привет» Стефани услышала все. Интимную монотонность нижнего регистра в исполнении Виктории. Такое «привет» означало, что они проснулись утром в одной постели, наверное, у них от рук все еще пахнет друг другом. Это «привет» не было вопросительным, сдержанным или извиняющимся; оно метило территорию. Стефани и раньше слышала такое «привет», оно исходило из ее собственного глупо самоуверенного рта. После того как Лео продал «Спикизи» и женился на Виктории, он практически пропал с радаров. Последнее, что нужно было Стефани, – это его советы о жизни или о бизнесе.

– Тебе надо было мне позвонить, – сказал Лео.

– Зачем бы мне тебе звонить, Лео? Когда мы в последний раз разговаривали?

Стефани не собиралась повышать его самооценку, признаваясь, что она на самом деле звонила. Она оставила сообщение в его голосовой почте, и кто-то, назвавшийся «личной помощницей» Лео, ей перезвонил.

– А в чем именно вы ему помогаете? – спросила Стефани девушку, которой, судя по голосу, было лет шестнадцать. – У Лео есть работа?

– Лео работает над несколькими проектами, – сказала девушка.

Она говорила до смешного робко и нервничала. Стефани предположила, что она притворяется помощницей, чтобы установить личность всех женщин, звонивших Лео. Ну что ж, подумала Стефани, удачи.

– Что мне сказать Лео, по какому вы вопросу? – спросила девушка.

Стефани повесила трубку и больше не перезванивала.

– Я тебе звонил, – сказал Лео.

– До сегодняшнего дня? Два года назад.

– Быть не может.

– Два года.

– Господи, – сказал Лео. – Прости. – Он рассмеялся. – Если тебе от этого станет легче, я перестал быть интересным как раз года два назад.

– Начнем с того, что мне не было особенно тяжело, но спасибо.

Он нахмурился и посмотрел на нее, все так же недоверчиво и уязвленно.

– Два года? Серьезно?

– Серьезно, – сказала она.

– Тогда иди сюда и расскажи, чем ты вообще занималась, – сказал он, похлопывая рядом с собой по дивану.

Несколько часов спустя, когда они съели баранину, подбросили дров в огонь и Стефани посвятила его в последние новости и сплетни издательского мира, после того, как Лео убрал со стола, загрузил посудомойку (кое-как) и ополоснул кастрюли (еще хуже), он открыл еще бутылку каберне, а Стефани разложила по мискам мороженое, и они вернулись в гостиную.

– Тебе можно это пить? – спросила она, указывая на бокал.

– Технически, я так понимаю, нет, – сказал он. – Но у меня проблемы не с выпивкой. Ты же знаешь.

– Я ничего не знаю, Лео. Ты можешь и героином колоться. Вообще-то я что-то слышала про героин, было дело.

– Полная чушь, – возразил Лео. – Были ли излишества? Да. Сознаю ли я, что надо бы держаться подальше от спидов? Да. Но это, – он поднял бокал, – для меня не проблема.

– Так ты мне расскажешь, что случилось? Хочешь об этом говорить?

– Не особенно, – сказал Лео.

Он не был уверен, что именно дошло до Стефани и о чем она умалчивает. Джордж заверил его, что этот скелет надежно заперт в шкафу. Он заплатил состояние, чтобы заставить Викторию молчать, но он просто никому не верил. Стефани помолчала, позволяя тишине набрать разбег. На окне, выходившем на улицу, скопился снег, с перил соседнего магазина свисала ненадежная толща дюймов в шесть. По заснеженной улице проползла одинокая машина, ее слегка заносило. Стефани слышала, как в соседнем дворе визжат и смеются дети. Их отец кричал: «Не ешьте снег! Он грязный!»

– Нам не обязательно это обсуждать, Лео, но я умею хранить тайны.

Перед ним один за другим всплывали образы той ночи: визг тормозов, острота соленого воздуха, удивительно нелепый голос Марвина Гэя, доносящийся из колонок ударившего их внедорожника, убеждавший их «не останавливаться». Лео задумался, надо ли об этом говорить. В клинике он даже не пытался. Интересно, что скажет Стефани, если он просто выложит ей все, здесь и сейчас. Когда-то они все друг другу рассказывали, или – мысленно поправил он себя – она рассказывала ему все, а он рассказывал ей то, что ей, по его мнению, нужно было знать. Вышло не очень хорошо.

– Лео?

Лео не понимал, как вообще начать об этом говорить. Он посмотрел на резное лицо на мраморе каминного портала и понял, отчего оно ему знакомо: волна волос, тонкий аристократический нос, оценивающий взгляд.

– Она похожа на Беа, – сказал он.

– Кто?

– Лилиан. Твоя каменная подружка. Она похожа на Беа.

– Беа, – простонала Стефани, закрыв глаза.

– Она ничего так. Беа.

– Нет, дело не в этом. Она мне несколько раз звонила, а я от нее бегаю. Что-то по поводу ее новой работы.

– Господи. Только не роман.

– Нет, нет, нет. Я ей давным-давно сказала, что больше не стану читать этот роман. Вообще-то я ей сказала, чтобы она искала другого агента. Она оставила мне сообщение про какой-то новый проект… но я просто не могу.

Стефани встала и собрала пустые миски из-под мороженого; умиротворение было нарушено.

– Это одна из многих причин, по которым я рада, что стану частью большой организации, – сказала она. – Ужасно чувствовать себя ответственной за бывшие таланты. Слишком расстраиваешься. Я могу передать ее кому-то, кто ее без всяких угрызений зарежет.

Мысль о том, что Беа зарежет какой-то безымянный ассистент, вызвала у Лео неожиданную печаль. Он не удивился, когда ее первые рассказы оказались чем-то вроде аномалии, вызванной юностью и бесстрашием (благодаря ему ), но теперь она, судя по всему, исписалась. А ведь она была первым заметным клиентом Стефани, благодаря ей очень юную Стефани принимали всерьез редакторы и обозреватели. Ему не хотелось представлять, как Беа вынуждена будет всю оставшуюся жизнь работать с Полом Андервудом в каком-то литературном журнале и жить в одиночестве в своей квартирке на севере. О брате и сестрах тяжело было думать по разным причинам, так что он этого и не делал. Сейчас казалось, что его мыслям некуда устремиться, всюду были противопехотные мины – сожаление, злость или чувство вины.

– Ты прав, – сказала Стефани, остановившись и посмотрев на портал. – Она правда похожа на Беа. Черт.

– Не уходи, – сказал Лео.

– Я только на кухню.

– Останься, – сказал он.

Ему не понравилось, как прозвучал его голос, как он чуть-чуть дрогнул. И очень не понравилось, как внезапно, стремительно участился его пульс, что до сих пор бывало связано с определенным классом стимуляторов, а не с гостиной в Бруклине, Стефани и камином.

– Сейчас вернусь, – сказала Стефани.

Лео, казалось, слегка побледнел, и на мгновение вид у него сделался потерянный, почти испуганный; это ее встревожило.

– Лео?

– Все хорошо. – Он помотал головой и встал. – Это твоя старая вертушка?

– Да, – сказала она. – Поставь что-нибудь. Я просто сполосну их.

Из кухни Стефани слышала, как Лео роется в ее пластинках. Он крикнул:

– В музыке ты по-прежнему ничего не смыслишь!

– Музыка у меня, как у всех в Америке, в компьютере. Это старье. Я просто достала вертушку из подвала пару месяцев назад.

Лео зачитывал обложки альбомов:

– Синди Лопер, Пэт Бенатар, Хью Льюис, Пола Абдул? Это какое-то адское MTV, программа «Где они сейчас?».

– Скорее, «Угадайте, кто вступил в клуб „Коламбия Рекордс“ в восемнадцать».

Лео слегка поморщился, услышав о «Коламбии Рекордс». Отмахнулся.

– А, вот, – сказал он.

Стефани услышала, как закрутился проигрыватель и знакомое потрескивание, когда игла вошла в дорожку. Потом раздались первые, пугающе дисгармоничные ноты фортепьяно, и комнату заполнил вязкий, рокочущий голос Тома Уэйтса: «Пианино напилось, мой галстук спит».

Стефани не слышала эту песню много лет. Наверное, с тех пор, когда они с Лео были вместе. Альбом, скорее всего, принадлежал ему. Он будил ее в похмельное утро (их было много; почти все), напевая эту песню. Подтаскивал ее, сонную, к себе, обнимал, упирался привставшим членом ей в спину. Она вяло пыталась зарыться обратно в постель, цепляясь за сон и ощущение обнимающих ее рук, такое спокойное.

– От тебя воняет, – стонала она, изображая куда больше раздражения, чем чувствовала; она, в общем, и не возражала против его несвежего дыхания. – Пахнешь, как мой дядя Хауи после ночи в баре.

Он напевал ей на ухо надтреснутым от виски голосом: «Пианино напилось, а не я, не я, не я».

Стефани начала перемывать сковородку, которую Лео бросил на столе с жирной пленкой, пытаясь примириться с тем, что Лео у нее в гостиной, тот Лео, с которым она последний раз виделась почти два года назад, как-то вечером, и он был с Викторией; казалось, они оба под кайфом. Этот Лео был тоньше и, несмотря на то, что она слышала (и иногда наблюдала) – несколько лет активной ночной жизни, проблемы в браке и дебоши, – почему-то выглядел моложе. Он был тише, спокойнее. Такой же смешной. Такой же хваткий. Такой же красивый.

Она покачала головой. Она не собирается , совершенно точно не собирается снова втягиваться в орбиту Лео. Вообще лучше установить какие-то внятные твердые условия, на которых он может остаться. И еще надо сходить наверх и постелить на раскладном диване в кабинете.

А потом Лео вдруг оказался у нее за спиной. Положил ей руку на плечо.

– Хочешь, потанцуем?

Она рассмеялась.

– Нет, – ответила она. – Я совершенно точно не хочу с тобой танцевать. И еще: ты ужасно моешь посуду. Только посмотри.

– Я серьезно, – сказал он.

Он вынул ее руки из мыльной воды.

– Лео, – она была тверда, – я ясно выразилась.

Она держала оборону, но он услышал в ее голосе что-то новое, какое-то мимолетное колебание.

Он придвинулся ближе.

– Ты сказала: не трахаться. Я уважаю требование не трахаться.

Лео был полностью на ней сосредоточен. Желание было физическим, да (двенадцать недель воздержания, не считая пары быстрых моментов с помощницей терапевта в тренажерном зале клиники), но еще он помнил, как ему это нравилось – пробиваться сквозь ее защиту, раскрывать ее, как устрицу. Он давно об этом не думал, о том, какое наслаждение видеть, как ее стальной скелет слегка подается, слышать, как у нее перехватывает дыхание. Как хорошо побеждать. К черту пожарного.

Она вздохнула и посмотрела ему за спину, в окно, выходившее в бруклинскую ночь, на снежинки, бешено вращавшиеся в луче фонаря на кухонной веранде. Руки у нее были мокрые и холодные, тепло пальцев Лео на ее запястьях сбивало с толку.

Лео не мог понять, что за выражение у нее на лице. Сожаление? Надежда? Поражение? Желания он пока не видел, но помнил, как его вызвать.

– Стеф? – позвал он.

Она слегка улыбнулась, но улыбка была невеселой.

– Правда, Лео, – тихо сказала она, почти умоляюще. – Я счастлива.

Он стоял достаточно близко, чтобы зарыться лицом ей в шею и вдохнуть запах ее кожи, всегдашний, чуть отдающий хлоркой, из-за чего ему казалось, что он может поплыть в ней, уверенно и легко. Так они простояли какое-то время. Он чувствовал, как его колотящийся пульс постепенно замедляется, подстраиваясь под надежный ритм ее ровно бьющегося сердца. Он отстранился, чтобы взглянуть на нее. Провел большим пальцем по ее нижней губе, так же, как раньше по мраморному барельефу, только на этот раз губа подалась.

И тут на заднем дворе раздался оглушительный грохот, словно ударил гром. Потом замигал свет. А потом все погрузилось во тьму.