Онлайн чтение книги Горизонт в огне Couleurs de l'incendie
6

После похорон Перикура прошло около двух месяцев. В доме царила напряженная тишина, обстановка была тяжелой, как в конце семейной трапезы, во время которой все перессорились.

Никто и словом не обмолвился, но за несколько минут до прибытия машины все слуги украдкой спустились на первый этаж. Кто-то небрежно обмахивал перила метелкой из перьев, кто-то рылся в книжном шкафу, кто-то ходил туда-сюда якобы в поисках забытой швабры.

Вероятно, это неловкое и смущенное внимание объяснялось тем, что в холле стояла инвалидная коляска, которую за несколько дней до этого купила сама мадемуазель Леонс. Видневшаяся сквозь щели досок ящика коляска напоминала животное в зоопарке, про которое никто не знал, насколько оно опасно.

Когда объявили о возвращении господина Поля, Реймон, садовник, открыл ящик с помощью гвоздодера, и, когда прошел первый ужас, одна из горничных неуверенно подошла к коляске и привела ее в порядок, начистив железные детали, как делала это с медной кухонной утварью, навощила деревянные части, и кресло на колесах так засверкало, что хоть сам становись парализованным.

Мадлен видели лишь мельком, она заходила только переодеться, отвечала на вопросы прислуги рассеянно и торопливо – спросите у Леонс. Она дни напролет проводила в больнице, будто собиралась окончательно туда переселиться и стать одним из тех пациентов, что приезжают в санаторий и навсегда там остаются.

Рано утром прибыла с последней проверкой Леонс. Присутствовал и Андре – в своем вечном темно-сером сюртуке и стоптанных, начищенных до блеска башмаках. Жубер, как свой человек в доме, налил себе немного портвейна и задумался, насколько глубоко Мадлен захочет вникать в дела. Он чувствовал себя вполне уверенно.

Пока Поль лежал в больнице, она все подписывала не читая – спасибо, Гюстав. При встрече она целовала его в щеку, как будто их связывали давние приятельские отношения. Если бы она была накрашена и одета для выхода, Жубер принял бы это как данность. Но поцелуй наскоро причесанной женщины в халате и тапках с помпонами, которые она взяла из дому, пожалуй, смущал его, она вела себя почти по-домашнему, как будто они были женаты и она выходила из своей спальни и целовала, прежде чем спуститься к завтраку. Не говоря уже о том, что Мадлен взяла в привычку вставать на цыпочки, потому что он был намного выше ее, и, чтобы не потерять равновесия, цепляться за его руку и неизбежно прижиматься к нему… Уж не возникла ли опять у нее в мозгу мысль о прежней перспективе, отвергнутой исключительно по чистому стечению обстоятельств?

Не было ли в их сближении – сейчас, когда ей предстояло полностью посвятить себя ребенку, тяжелому инвалиду, – желания опереться на чье-нибудь крепкое плечо?

Около половины одиннадцатого послышался шум машины Шарля. Задыхаясь от нетерпения, он кинулся к бару, щедро плеснул себе шерри и выпил залпом. Лоб у него был в испарине, лицо раскраснелось – все подтверждало то, о чем Гюставу регулярно сообщали верные люди. Шарль Перикур был на редкость в плохом положении. Проблема его стала довольно щекотливой, говорили одни, все завертелось, уверяли другие. Если он решится попросить у него помощи, Жубер еще не знал, как поведет себя. Желание прийти на помощь Шарлю принесло бы столько же пользы, сколько решение дать ему упасть в пропасть. А может быть, и подтолкнуть к ней.

– А! – вдруг заорал Шарль. – Вот и он!

Машина остановилась.

За стеклом – лицо Поля. Очень коротко остриженные волосы придавали ему еще большую округлость. Он смотрел на прислугу, собравшуюся на крыльце, на Гюстава и Шарля, стоящих в первом ряду, на Андре – чуть дальше, в гуще слуг. Наконец показалась Леонс, она прошла через толпу, первой спустилась к машине и открыла дверцу.

– Ну вот, мой маленький принц, ты и вернулся! – Она присела на корточки и улыбнулась.

Поль не ответил, он пристально смотрел на середину крыльца, куда выкатили инвалидную коляску.

В уголках рта у него собралось немного слюны, Леонс пожалела, что не взяла носового платка.

Мадлен, вышедшая с другой стороны, обошла машину. Казалось, с каждым днем она теряла по килограмму, всех потрясла именно худоба хозяйки и господина Поля.

– Вот мы и дома, зайчик мой, – сказала Мадлен, но чувствовалось, что она еле держится и вот-вот расплачется.

Она повернулась к собравшимся. Никто не шелохнулся.

Тут кто-то сообразил, что инвалидную коляску надо спустить вниз, чтобы посадить в нее ребенка.

Садовник Реймон так резко схватился за ручки коляски, что, едва ступив на вторую ступеньку, он осознал весь ужас происходящего, послышались крики – осторожно! Реймон откинулся назад, но под тяжестью своей ноши чуть не упал, ему пришлось отпустить коляску, присутствующие пытались подхватить ее, но было уже слишком поздно: все сильнее подскакивая, она покатилась по ступенькам крыльца, так что Мадлен и Леонс едва успели отскочить. Поль, и глазом не моргнув, спокойно наблюдал за приближающейся катастрофой. Коляска, лязгнув, ударилась об автомобиль и тяжело завалилась набок.

Поспешно поднявшись, Реймон рассыпался в извинениях, которые никто не слушал. Он нервно теребил свой новый передник. Происшествие привело всех в оцепенение. Упавшая набок коляска с вертящимся в воздухе покоробившимся колесом казалась предвестием беды, что еще более подчеркивала мраморная бледность коротко стриженного мальчика, чьи странно неподвижные глаза смотрели в пустоту.

Шарль оторопел, он так и замер с открытым ртом. Дохляк, подумал он, и сердце его сжалось. Этот мальчонка, почти безжизненный, бесполезный, чье абсолютно никчемное присутствие разорит и его, и двух его совершенно здоровых дочерей, которым принадлежит будущее, черт побери, этот малолетний покойник разрушит все, что он создал.

Что-то сконфуженно бормоча, Реймон опустился на колени перед покореженной дверцей и взял мальчика на руки.

Вот так – с ватными и болтающимися ногами, с неподвижным взглядом, в объятиях садовника – господин Поль вернулся домой.