Онлайн чтение книги Губительница душ
XXXIV. Призраки

На следующий день граф Солтык получил от Эммы Малютиной записку такого содержания:

«Сегодня вечером я буду у Монкони, там у нас будет возможность переговорить наедине. Придите непременно».

Монкони затеял домашний спектакль, и в этот вечер была назначена репетиция одной из новелл даровитого Мюссе. Так как ни Эмма, ни граф не были в числе участвующих, то они остались в гостиной одни, и никто не обратил на это внимания.

— Что же вы мне скажете? — начал Солтык.

— Я готова ввести вас в таинственный мир, — отвечала сектантка, — но для этого необходима своего рода нравственная подготовка. Вы должны удалиться на несколько дней от шумного света и обратить все ваши помыслы к Богу. Советую вам употребить это время на говенье, исповедь и приобщение к святым тайнам.

Все эти предписания были буквально исполнены графом, и несколько дней спустя Эмма пригласила его к себе в одиннадцать часов вечера. Борис доложил молодой хозяйке о приезде ожидаемого ею гостя. Она встретила его в зале и, взяв под руку, вышла вместе с ним из дому. Дойдя до площади, они сели в наемную карету, поехали в одну из самых отдаленных частей города и остановились перед старым, одиноко стоящим домом, окруженным высокой стеной. Седой старик в овчинном полушубке и с фонарем в руке отворил им ворота и повел их через сад к дому, который, казался необитаемым. Стены его поросли мхом и во многих местах дали трещины, ставни были закрыты, вокруг царила глубокая тишина, не было даже цепной собаки на дворе. Полуразрушенная лестница вела в длинный коридор, на одной из стен которого висел женский портрет без рамы. Старик ввел посетителей в небольшую комнату, где местами на потолке еще сохранились следы лепных украшений, зажег свечи в канделябрах, подбросил несколько поленьев в топившийся камин и остановился у дверей, ожидая дальнейших приказаний.

— Ты можешь уйти, Аполлон, — сказала ему Эмма, — я позвоню, когда ты мне понадобишься.

В комнате пахло сыростью. Кроме стола, комода и двух стульев не было никакой мебели. На окнах висели гардины из шерстяной материи темного цвета, двери в смежные комнаты были затворены, на камине стояли старинные часы, на стене между иконами Богородицы и Св. Ольги висело распятие. Один из углов комнаты был отделен белой занавеской.

Эмма, не снимая ни шубки, ни башлыка села на стул у камина, а граф с любопытством принялся рассматривать странную обстановку комнаты.

— Что скрывается за этой белой занавеской? — спросил он.

— Посмотрите сами, — ответила девушка, — теперь там никого нет, но ровно в полночь появятся бесплотные духи.

Солтык приподнял занавеску и удостоверился, что за ней действительно никто не был спрятан.

Часы показывали три четверти двенадцатого. Эмма сняла с себя шубку и башлык; на ней было черное бархатное платье без всяких украшений. Лицо ее было бледно, большие синие глаза горели лихорадочным огнем. Долго и усердно молилась она, стоя на коленях перед распятием, затем взяла графа за руку и поставила его рядом с собой у камина.

Наступила полночь. Послышался дребезжащий монотонный бой часов. Не успел еще последний звук замереть в воздухе, как свечи погасли сами собой, и водворился непроницаемый мрак. Затем по комнате начало витать что-то странное, непонятное: это было в одно и то же время и слабое мерцание света, и нежные, чуть слышные звуки, и необыкновенно приятный запах. На полу образовалось пустое белое облако; не принимая никакого определенного очертания, оно вытянулось, поднялось к потолку и исчезло.

— Что это значит? — тихонько спросил Солтык.

— Я не знаю.

— Каким образом могу я войти в общение с дорогими мне умершими людьми?

— Вы должны сосредоточить все ваши мысли и желания на одной известной вам личности, душу которой вы хотите вызвать сюда.

После довольно продолжительной паузы приподнялась белая занавеска и показалась тень мужчины высокого роста.

— Отец мой! — воскликнул граф.

— Поговорите с ним.

— Могу ли я к нему приблизиться?

— Вы можете делать все, что вам угодно.

— Позволите ли вы мне выстрелить в этот призрак? — спросил Солтык, вынимая из кармана револьвер.

— Почему же нет… Стреляйте.

Грянул выстрел. Когда дым рассеялся, Солтык увидел, что призрак стоит на том же самом месте.

— Скептик! — проговорил он глухим голосом.

Граф протянул руки с намерением обнять тень своего отца, но она мгновенно испарилась.

— Невозможно не верить тому, что сам видишь и слышишь, — в раздумье произнес Солтык и прибавил, обращаясь к Эмме: — Если я не сойду с ума, то готов сделаться членом вашего общества.

Снова поднялась занавеска, и явилась тень женщины, взоры которой с выражением неземной любви устремились на графа.

— Моя мать! — вскричал он, вне себя от испуга и изумления.

— О дитя мое, — проговорила тень, — зачем уклоняешься ты от Бога? Опомнись и покайся, пока еще есть время. Я буду молиться за тебя у престола Всевышнего и Он смилостивится над тобой.

— Скажи мне, откуда ты пришла?

— Из далекой неведомой тебе страны.

— Куда ты стремишься?

— В высокие надзвездные сферы… Туда влечет меня непреодолимая сила… Прощай, дитя мое, прощай!

Призрак исчез, и комната снова погрузилась в глубокий мрак.

— О ком вы думаете в эту минуту? — спросила Эмма.

— О моей сестре.

Комната внезапно озарилась сверхъестественным светом, в воздухе возник нежный аромат цветов. Легкое белое облачко приняло образ прелестной девочки в белом платье, с вьющимися волосами и большими синими глазами.

— Это ты, Богуслав! — произнес нежный, мелодичный голос. — Я так давно с тобой не играла… Пойдем! Я не смею здесь долго оставаться.

Слова эти произвели на графа потрясающее впечатление. Он сделал два шага вперед, упал на колени, закрыл лицо руками и зарыдал, как ребенок. Его обняли две бесплотные маленькие ручки, свежие и душистые, как лепестки розы. Ощущение это было до такой степени приятно, что граф пролепетал, задыхаясь от восторга:

— Не покидай меня!

— Не могу, — отвечал призрак, — вот эта девушка останется с тобой навсегда.

— Кто? Эмма?

— Да… Она укажет тебе путь к вечному блаженству… Прощай!.. Не забывай меня… Я часто о тебе думаю…

Милый призрак с улыбкой на устах поднялся вверх. Напрасно граф старался поймать его руками — он упорхнул, как резвая птичка. Дивные звуки вихрем пронеслись по воздуху и умолкли, аромат цветов исчез бесследно, в комнате снова воцарилась темнота.

— Довольно! — воскликнул Солтык. — Иначе я сойду с ума! Умоляю вас, Эмма, прекратите этот опыт!

— Это не от меня зависит.

— Прикажите зажечь свечи.

Девушка позвонила. В комнату вошел Аполлон и зажег свечи.

— Отдерни занавески, — приказал ему граф.

Старик обменялся с Эммой быстрым выразительным взглядом и немедленно исполнил приказание. Снова раздались нежные, жалобные, неземные звуки; вдали показался неясный призрак в виде белого туманного облачка и спросил торжественным, как струна звучащим голосом:

— Неужели ты и теперь еще сомневаешься?

— Нет, нет! — возразил граф.

Призрак исчез, как дым.

— Убедились ли вы, наконец? — спросила Эмма.

Вместо ответа Солтык упал перед ней на колени и покорно склонил голову, а сектантка смотрела на него с невозмутимым равнодушием, без насмешки, но и без сострадания.