Онлайн чтение книги Тот, кто шепчет He Who Whispers
Глава 10

Профессор Риго, будучи не в силах дождаться реакции остальных, заговорил первым. Он согнал с лица появившееся было на нем саркастическое выражение и посмотрел на Майлса.

– Да, друг мой? – вежливо поощрил он его. – Прошу вас продолжить ваши интересные рассуждения. Ваша сестра отнеслась с юмором, с изрядной долей юмора к вопросу… – Но он не смог сохранить этот тон в такой напряженной атмосфере. Его хриплый голос задрожал, и он посмотрел на доктора Фелла: – Не возникла ли у вас, дорогой доктор, та же мысль, что и у меня?

– Нет! – Громоподобный голос доктора Фелла ослабил сковавшее всех напряжение. – Нет, нет, нет!

Профессор Риго пожал плечами:

– Что до меня, то я считаю: назвав невероятным событие, которое уже произошло, мы мало поможем делу. – Он взглянул на Майлса: – У вашей сестры есть револьвер?

– Да! Но…

Майлс вскочил со своего места.

Он говорил себе, что не должен делать из себя посмешище и со всех ног мчаться наверх, хотя белые пятна выступили на лице Риго, а доктор Фелл вцепился в подлокотники обтянутого гобеленовой тканью кресла. Майлс вышел из комнаты в большую темную гостиную. Из нее можно было подняться по лестнице в коридор второго этажа – и тут Майлс кинулся бежать.

– Марион! – закричал он.

Наверху он попал в очень длинный узкий коридор; на полу светилось желтое пятно от ночника, а множество дверей с обеих сторон казались наглухо запертыми.

– Марион! С тобой все в порядке?

Ответа не последовало.

Дверь спальни Марион была последней слева. По дороге Майлс задержался только затем, чтобы взять с отопительной батареи ночник, маленькую лампу с цилиндрическим стеклянным абажуром.

Майлс обнаружил, что руки у него дрожат. Он терпеливо возился с лампой, прибавляя огня. Повернув дверную ручку, он рывком распахнул дверь, высоко подняв лампу.

– Марион!

Марион была в комнате одна: она полулежала на постели, опершись головой и плечами о спинку кровати. При бешено пляшущем свете лампы Майлс все-таки умудрился это разглядеть.

В комнате было два ряда маленьких окон. Окна одного ряда, расположенные напротив стоявшего в дверном проеме Майлса, выходили на восток, и на них висели шторы. Окна второго ряда выходили на юг – южная стена являлась задним фасадом здания, – и в них лился бледный лунный свет. Лицо лежавшей Марион (нет, она скорее полусидела) было обращено к этим смотрящим на юг окнам, находившимся напротив нее.

– Марион!

Она оставалась неподвижной.

Майлс очень медленно двинулся вперед. Дрожащий свет его лампы выхватывал из темноты одну деталь за другой.

На Марион была светло-голубая пижама; на ее постели царил полный хаос. Ее лицо изменилось почти до неузнаваемости. Остекленевшие карие глаза были полуоткрыты, но она не прищурилась, когда на зрачки упал свет лампы. На лбу блестели капли пота. Рот приоткрылся для крика, которому так и не удалось вырваться из ее груди.

В правой руке Марион сжимала револьвер 32-го калибра. Взглянув направо, на те окна, к которым было обращено лицо Марион, Майлс увидел на стекле отверстие от пули.

Лишившись дара речи, с бешено колотящимся сердцем, Майлс стоял у ее кровати, когда позади раздался хриплый голос.

– Вы позволите? – спросил этот голос.

Жорж Антуан Риго, бледный, но бесстрастный, вошел в комнату своей косолапой походкой, подпрыгивая на ходу. В руке у него была лампа, которую он забрал из маленькой гостиной на первом этаже. Справа от Марион находился ночной столик с наполовину выдвинутым ящиком, из которого, по всей видимости, и был взят револьвер. На столике – Майлс с какой-то патологической отрешенностью отмечал все эти детали – стояли давно погашенная лампа Марион, бутылка с водой и крошечный флакончик французских духов с красно-золотой этикеткой. Майлс ощутил запах этих духов, и ему едва не стало дурно.

Профессор Риго поставил принесенную из гостиной лампу на столик.

– Я немного разбираюсь в медицине, – сказал он. – Позвольте мне!…

– Да, да, да!

Двигаясь по-кошачьи бесшумно, профессор Риго обогнул кровать и взял Марион за безвольно лежавшую на постели левую руку. Ее тело казалось безжизненным, безжизненным и отяжелевшим. Профессор Риго осторожно прижал руку к груди девушки в области сердца. По лицу его пробежала судорога. Теперь в нем не осталось и тени сарказма, только глубокая и искренняя скорбь.

– Мне очень жаль, – объявил он. – Эта леди мертва.

Мертва.

Этого не могло быть.

Майлс уже не был в состоянии удержать лампу трясущейся рукой: еще секунда – и она очутилась бы на полу. На ватных ногах он подошел к комоду и со стуком поставил на него лампу.

Потом он посмотрел поверх кровати на профессора Риго.

– Но, – в его горле стоял ком, – но отчего?…

– Шок.

– Шок? Вы имеете в виду…

– С медицинской точки зрения, – сказал профессор Риго, – правомерно говорить о смерти, явившейся следствием сильного испуга. Сердце – вы следите за моей мыслью? – внезапно теряет способность снабжать мозг кровью. Кровь попадает в брюшную полость и застаивается в венах. Видите эту бледность? И капли пота? И расслабленные мускулы?

Майлс не слушал его.

Он любил Марион, по-настоящему любил ее неосознанной любовью, какую испытываешь к тому, кого знаешь двадцать восемь лет из своих тридцати пяти. Он думал о Марион, и он думал о Стиве Кертисе.

– Потом наступают коллапс и смерть, – продолжал профессор Риго. – В некоторых случаях… – Внезапно в его лице произошла пугающая перемена – даже щеточка усов встала дыбом. – О Боже! – закричал он, и этот вопль не прозвучал менее искренне оттого, что сопровождался театральным жестом. – Я забыл! Я забыл! Я забыл!

Майлс смотрел на него во все глаза.

– Может быть, – сказал профессор Риго, – эта леди не умерла.

– Что?!

– В некоторых случаях, – быстро и невнятно проговорил профессор, – пульс невозможно найти. И, даже прижав руку к груди в области сердца, вы не почувствуете его биения. – Он сделал паузу. – Не хочу вас обнадеживать, но такое случается. Где живет ближайший врач?

– В шести милях отсюда.

– Вы можете ему позвонить? Здесь есть телефон?

– Да! Но тем временем!…

– Тем временем, – сказал профессор Риго, потирая лоб и лихорадочно блестя глазами, – мы должны стимулировать работу сердца. Именно так! Стимулировать работу сердца! – Он размышлял, крепко прижав руку к глазам. – Приподнять конечности, надавить на брюшную полость и… У вас есть стрихнин?

– Черт побери, нет!

– Но у вас есть соль, правда? Обычная поваренная соль! И игла для подкожных инъекций?

– По-моему, у Марион когда-то была такая игла. Мне кажется…

Если до сих пор все происходило со страшной быстротой, то теперь время словно остановилось. Каждая секунда тянулась невыносимо медленно. Когда спешка становится жизненно необходимой, вы не способны сдвинуться с места.

Майлс вернулся к комоду, рывком открыл верхний ящик и начал в нем рыться. На этом кленовом комоде, освещенные лампой, которую принес Майлс, стояли две большие фотографии в кожаных рамках. На одной был запечатлен Стив Кертис в шляпе, призванной скрыть его лысину, со второй улыбалась круглолицая Марион, ничуть не похожая на жалкую куклу с пустым взглядом, которая лежала на кровати.

Майлсу казалось, что прошло несколько минут – на самом деле, вероятно, секунд пятнадцать, – прежде чем он нашел шприц, обе части которого лежали в аккуратном кожаном футляре.

– Отнесите его вниз, – торопливо проговорил профессор Риго, – и простерилизуйте в кипящей воде. Затем нагрейте еще воды, бросьте в нее щепотку соли и принесите все сюда. Но прежде всего позвоните врачу. А я пока приму другие меры. Скорее, скорее, скорее!

Кинувшись исполнять приказы Риго, Майлс столкнулся в дверях спальни с доктором Феллом. Выбегая в коридор, он бросил еще один взгляд на них обоих, доктора Фелла и профессора Риго. Риго, снявший пиджак и закатывающий рукава рубашки, атаковал доктора Фелла.

– Видите это, дорогой доктор?

– Да. Вижу.

– Вы догадываетесь, что она увидела за окном?

Но он уже не слышал их голосов.

В маленькой гостиной на первом этаже было бы совсем темно, если бы не великолепие лунного света. Подойдя к телефону, Майлс щелкнул зажигалкой, отыскал записную книжку, которую Марион положила сюда вместе с двумя лондонскими телефонными справочниками, и набрал номер Кадмен 4321. Он никогда не встречался с доктором Гарвисом, даже при жизни дяди, но в трубке раздался спокойный, уверенный голос: врач быстро задавал вопросы, и Майлс достаточно четко на них отвечал.

Через минуту он уже был в кухне, расположенной в западном крыле дома; в нее вел такой же длинный коридор, как на втором этаже, и по обе стороны его располагались пустующие спальни. Кухня была просторная и сверкала чистотой; Майлс зажег там несколько ламп, включил газ, зашипевший на новой, покрытой белой эмалью плите. Он налил воду в кастрюли и с грохотом поставил их на огонь, опустил в одну из них обе части шприца. И все время тикали висевшие на стене большие часы с белым циферблатом.

Без двадцати два…

Без четверти два…

Господи Боже, да закипит когда-нибудь эта вода?

Он отказывался думать о Фей Ситон, спящей на первом этаже в комнате, находящейся в каких-то двадцати футах от кухни.

Он отказывался думать о ней, пока не повернулся и не увидел, что она стоит посередине кухни позади него, опершись рукой о стол.

Дверь кухни была распахнута в тьму коридора. Он не услышал шагов Фей по каменному полу, покрытому линолеумом. На ней были очень тонкая белая ночная сорочка с накинутым поверх нее розовым стеганым халатом и белые шлепанцы. Пышные рыжие волосы разметались по плечам. Розовые ногти выбивали неровную, еле слышную дробь на чисто вымытом столе.

Какой-то животный инстинкт подсказал Майлсу, что она где-то поблизости: это чувство всегда возникало у него, когда эта женщина находилась рядом с ним. Он повернулся так стремительно, что задел ручку кастрюли, и та завертелась на конфорке. Раздалось тихо шипение выплеснувшейся воды.

И он был поражен, встретив взгляд Фей Ситон, полный самой настоящей ненависти.

Голубые глаза сверкали, яркий румянец окрасил белую кожу, сухие губы были полуоткрыты. Это была ненависть, смешанная – да! – с безумным страданием. Когда Майлс повернулся к ней, Фей не успела взять себя в руки, не смогла согнать это ненавидящее выражение со своего лица – она глубоко, судорожно вздохнула и сцепила пальцы.

Однако ее голос звучал очень кротко:

– Что… случилось?

Большие часы на стене четыре раза сказали свое «тик-так», прежде чем Майлс ответил ей:

– Возможно, моя сестра мертва или умирает.

– Да. Я знаю.

– Знаете?

– Я услышала что-то вроде выстрела. Я еще только дремала. Я поднялась наверх узнать, в чем дело. – Фей очень быстро проговорила эти слова тихим голосом, и ей снова не хватило воздуха. Казалось, она старается – словно усилием воли можно подчинить себе кровь и нервы – согнать с лица залившую его краску. – Вы должны простить меня, – сказала она. – Я только что увидела то, чего прежде не замечала.

– Вы что-то увидели?

– Да. Что… произошло?

– Марион увидела что-то в окне, и это испугало ее. Она выстрелила.

– Это был грабитель?

– Ни один грабитель на свете не смог бы испугать Марион. Ее не назовешь слабонервной. Кроме того…

– Пожалуйста, расскажите мне, что произошло!

– Окна в ее комнате… – Майлс отчетливо представил себе эту комнату: голубые с золотыми узорами занавески, желтовато-коричневый ковер, большой платяной шкаф, туалетный столик с зеркалом, мягкое кресло у камина, расположенного у той же стены, что и дверь. – Окна в ее комнате находятся на высоте более пятнадцати футов над землей. Под ними нет ничего, кроме гладкой стены, задней стены библиотеки. Не могу себе представить, как грабитель смог бы забраться по ней.

Вода начала закипать. Перед мысленным взором Мацдса появились пылающие буквы слова «соль» – он совершенно забыл про соль. Майлс бросился к кухонным шкафчикам и отыскал банку. Профессор Риго говорил о щепотке соли, и он попросил его только нагреть воду, а не кипятить ее. Майлс бросил немного соли во вторую кастрюлю: в первой вода уже кипела вовсю.

Казалось, Фей Ситон едва держалась на ногах.

У кухонного стола стоял стул. Фей, уцепившись за спинку, опустилась на него. Она сидела, не глядя на Майлса, слегка выставив вперед колено, и плечи ее были напряжены.

Следы укусов острых зубов в тех местах, где из него высасывали кровь…

Майлс повернул кран газовой плиты, погасив огонь. Фей Ситон вскочила.

– Я… мне очень жаль! Могу я вам помочь?

– Нет! Отойдите!

И вопрос, и ответ, которыми они обменялись в тишине кухни, прозвучали так, что все стало ясно без слов.

Майлс сомневался, что дрожь в руках прошла и он способен управиться с кастрюлями, но все-таки рискнул подхватить их с плиты.

– Профессор Риго сейчас там, правда? – тихо спросила Фей.

– Да. Отойдите же в сторону, прошу вас.

– Вы… вы верите тому, что я сказала вам вечером? Верите?

– Да, да, да! – закричал он. – Но, ради Бога, посторонитесь! Моя сестра…

Из кастрюли выплеснулся кипяток. Фей Ситон стояла, прижавшись спиной к краю стола; она отбросила свою манеру робко держаться в тени и, тяжело дыша, величественно выпрямилась во весь рост.

– Так продолжаться не может, – сказала она.

Майлс не смотрел ей в глаза, он не осмеливался. Внезапно у него возникло почти непреодолимое желание обнять ее. Так поступал Гарри Брук, молодой Гарри, умерший и ставший прахом. А сколько было других, в тех благополучных семьях, в которых она жила.

А тем временем…

Не взглянув на нее, он вышел из кухни. В начале коридора, у кухни, находилась лестница, по которой можно было подняться в верхний коридор, сразу к комнате Марион. Держа в руках кастрюли, Майлс осторожно одолел освещенные лунными лучами ступеньки. Дверь в комнату Марион была уже на дюйм приоткрыта, и он едва не налетел в дверном проеме на профессора Риго.

– Я шел, – сказал Риго, и его английское произношение впервые не было безупречным, – чтобы узнать, почему вы так замешкались.

Что-то в выражении его лица заставило сердце Майлса сжаться.

– Профессор Риго! Она не?…

– Нет, нет, нет! Я добился так называемой реакции. Она дышит, и мне кажется, что у нее уже не такой слабый пульс.

Из кастрюль выплеснулась еще порция кипятка.

– Но я не могу сказать, надолго ли улучшилось ее состояние. Вы позвонили врачу?

– Да. Он уже едет сюда.

– Хорошо. Дайте мне эти котелки. Нет, нет и нет! – заявил профессор Риго, начиная нервничать. – Вы не войдете в комнату. Когда человека выводят из состояния транса, это зрелище не из приятных, и, кроме того, вы будете мне мешать.

Он взял кастрюли и поставил их на пол за дверью. После чего захлопнул ее перед Майлсом.

Майлс отступил назад. Тон Риго – люди не говорят так, если считают положение больного безнадежным, – немного укрепил жившую в нем безумную надежду. Лунные лучи уже иначе падали из окна в конце коридора, и Майлс вскоре понял почему.

У этого окна стоял доктор Гидеон Фелл и курил пенковую трубку. Ее красное мерцание отражалось в стеклах очков, а дым окутывал окно призрачным туманом.

– Знаете, – заметил доктор Фелл, вынув трубку изо рта. – Мне нравится этот человек.

– Профессор Риго?

– Да. Мне он нравится.

– Мне тоже. И, Господи, как я ему благодарен!

– Он прагматик, настоящий прагматик. Которыми, – виновато сказал доктор Фелл, яростно пыхтя трубкой, – мы с вами, боюсь, не являемся. Настоящий прагматик.

– И тем не менее, – заметил Майлс, – он верит в вампиров.

Доктор Фелл прочистил горло:

– Да. Именно так.

– Давайте обсудим это. Что думаете вы?

– Мой дорогой Хэммонд, – ответил доктор Фелл, раздувая щеки и энергично тряся головой, – будь я проклят, если могу сейчас ответить на ваш вопрос. Это-то меня и угнетает. До событий нынешней ночи, – он кивнул в направлении спальни Марион, – до событий нынешней ночи, разрушивших все мои построения, мне казалось, что передо мною забрезжил довольно яркий свет в той тьме, которая окутала убийство Говарда Брука.

– Да, – сказал Майлс, – я так и подумал.

– О, вот как?

– Когда я повторял вам то, что рассказала мне Фей об убийстве на крыше башни, на вашем лице несколько раз появлялось выражение, способное вселить страх в любого. Ужас? Не знаю! Что-то вроде этого.

– О, правда? – спросил доктор Фелл. В его трубке мерцал огонь. – Да, да! Я помню! Но меня ужаснула не мысль о злом духе. Я подумал о мотиве.

– Мотиве убийства?

– О нет, – сказал доктор Фелл. – Но приведшем к убийству. О мотиве, непревзойденном по гнусности и жестокости… – Он помолчал. В его трубке по-прежнему мерцал огонь. – Как вы считаете, мы можем сейчас поговорить с мисс Ситон?