Онлайн чтение книги Хайди, или Волшебная долина Heidi
Глава XXIII. НЕ ПРОЩАЙ, А ДО СВИДАНИЯ

За день до своего приезда бабуленька отправила на пастбище еще одно письмо, которое напомнило, что она завтра прибудет. Это письмо рано утром доставил Петер по дороге на выгон. Дед с девочками уже вышел из хижины и даже успел вывести из хлева Лебедку с Медведкой, которые весело трясли головами на свежем утреннем воздухе, а девочки ласково гладили их, желая приятного дня в лугах. Старик с удовольствием поглядывал то на свежие детские личики, то на чистеньких сытых коз. Судя по удовлетворенной улыбке, и те и другие очень ему нравились.

Тут и появился Петер. Завидев их всех, он замедлил шаг, втянул голову в плечи, подошел к деду и подал письмо, и едва тот взял его, Петер мигом отскочил в сторону, словно чего-то испугавшись. Потом быстро оглянулся, будто и сзади ожидал какой-то опасности, и бросился бежать со всех ног.

— Дедушка, — сказала Хайди, удивленная странным поведением Петера, — а что это Петер в последнее время ведет себя точь-в-точь как Турок, когда он видит поднятую хворостину? Вздрагивает, дергается, трясет головой, а потом вдруг отскакивает в сторону. Что это с ним?

— Похоже, Петер тоже чувствует поднятую хворостину, и, ей-богу, он ее заслуживает, — отвечал дед.

Добежав единым духом до места, где его уже нельзя было увидеть снизу, Петер остановился и начал пугливо озираться по сторонам. Внезапно он подскочил и в ужасе оглянулся, словно кто-то схватил его за шиворот. Ему теперь за каждым кустом, за каждым забором мерещился полицейский чин из Франкфурта, который вот-вот выскочит и схватит его. И чем дольше длилось это напряженное ожидание, тем хуже было на душе у Петера. Теперь уже он не знал ни одной спокойной минуты.

Хайди занялась уборкой. К приезду бабуленьки все должно сверкать чистотой!

Кларе эта кипучая деятельность Хайди показалась очень забавной, и она с удовольствием наблюдала за подружкой.

За этими занятиями пролетело утро, и в любой момент можно было ждать бабуленьку.

Принаряженные девочки вышли из хижины и сели на лавку, взволнованно предвкушая встречу.

Вскоре к ним присоединился и дедушка. Он успел сходить за цветами и принес большой букет синей горечавки. При виде цветов девочки завизжали от восторга — так они были красивы в свете утреннего солнца. Дед отнес цветы в хижину. Хайди то и дело срывалась с лавки поглядеть, не видно ли еще гостей.

Ну наконец-то! Они появились внизу, и все было в точности так, как ожидала Хайди. Впереди шел проводник, за ним бабуленька верхом на белой лошади, а за ней носильщик с поклажей за спиною, поскольку бабуленька не решилась бы поехать в Альпы без множества вещей «на всякий случай».

Процессия все приближалась. И вот бабуленька уже увидела девочек.

— Что это значит? Что я вижу, Клерхен?! Ты не в кресле? Почему? Что случилось? — испуганно закричала она и торопливо спешилась. Но еще не дойдя до лавки, она вдруг всплеснула руками и взволнованно воскликнула: — Клерхен! Это ты или не ты? Эти круглые щеки, этот румянец! Боже мой! Девочка моя, да тебя не узнать!

И она хотела уже броситься к внучке, но тут Хайди вскочила, подставила Кларе плечо, и девочки спокойно двинулись навстречу бабуленьке. Та замерла от испуга, так как решила, что Хайди затеяла нечто неслыханное.

Но что это?

Клара идет рядом с Хайди, прямо держась и уверенно ступая. Они идут, румяные, с сияющими лицами! Подумать только! Бабуленька глазам своим не верила.

Она бросилась к девочкам, смеясь и плача, заключила в объятия свою Клерхен, потом Хайди, потом снова Клару. От радости она не находила слов!

И тут взгляд ее упал на деда, стоявшего возле лавки и с довольной улыбкой наблюдавшего за встречей. Бабуленька обняла Клару за плечи и вместе с ней подошла к лавке, то и дело восклицая:

— Боже мой, неужели это правда?! Неужели я могу гулять с моей девочкой?!

Усадив Клару на лавку, она взволнованно схватила руки старика:

— Милый мой Дядя! Милый мой Дядя! Не знаю, как и благодарить вас! Это ваша заслуга! Ваши заботы и уход…

— И наше благословенное солнце и альпийский воздух, — с улыбкой добавил дед.

— Да, а про чудесное молоко Лебедки вы забыли? — закричала Клара. — Бабуленька, если бы ты знала, как я теперь пью козье молоко, какое оно вкусное, душистое!

— Да, Клерхен, это сразу видно по твоим щечкам, — улыбнулась бабуленька. — Нет, тебя просто нельзя узнать, ты поправилась, у тебя цветущий вид, я даже и предположить не могла, что такое возможно! И ты выросла, Клерхен! Нет, нет, я глазам своим не верю! Я не могу на тебя наглядеться! Надо немедленно телеграфировать в Париж моему сыну, он должен сейчас же сюда приехать! Но я не сообщу ему, в чем дело! Это будет самый замечательный сюрприз в его жизни! Милый мой Дядя, как нам это устроить? Вы уже отпустили проводников?

— Они ушли, — отвечал дед, — но ежели мадам бабуленька так спешит, то можно будет послать пастуха.

Бабуленьке не терпелось отправить сыну телеграмму. Он не должен потерять ни единого дня такого удивительного счастья!

Дед отошел в сторонку и так засвистал в два пальца, что свист этот эхом отдался в скалах. И вскоре появился Петер. Он хорошо знал этот свист.

Петер был белый как мел, он думал, что Горный Дядя зовет его на расправу. Но тот всего-навсего передал Петеру бумагу, которую успела написать бабуленька, и наказал сейчас же отнести ее в Деревеньку на почту. Заплатить за телеграмму он потом сам сходит, ибо столько поручений за раз Петер не в состоянии исполнить.

Зажав в руке бумагу, Петер стал спускаться с горы. Уф, кажется, на этот раз пронесло! Старик позвал его не на расправу, и полицейский чин пока не приехал.

Наконец-то все спокойно уселись за стол возле хижины, и тут уж Горному Дяде пришлось подробно рассказать, как все происходило, с самого начала.

Как он каждый день заставлял Клару хоть мгновение постоять на ногах и сделать хоть крохотный шажок, как они отправились на выгон, когда ветром унесло кресло. Как Клара впервые пошла, горя желанием увидеть цветы, и так далее и так далее. Девочкам, в свою очередь, тоже пришлось подробно все рассказать, но это продолжалось очень долго, так как бабуленька то и дело прерывала их своими восклицаниями:

— Неужели это правда? И это не сон? Неужели мы наяву сидим здесь и вот эта девочка, румяная, круглолицая, и есть моя бледненькая, бессильная Клерхен? Неужели это и вправду моя внучка!

Клара и Хайди не могли опомниться от восторга: их сюрприз удался на славу!

Между тем господин Зеземанн завершил свои дела в Париже. И он тоже решил сделать сюрприз. Не написав матери ни слова, солнечным летним днем он сел в поезд и отправился в Базель. Там, не теряя времени даром, он пересел в другой поезд, уж очень ему не терпелось поскорее обнять дочку, которую он не видел все лето. И он прибыл в Бад Рагатц спустя несколько часов после отъезда госпожи Зеземанн.

Сообщение о том, что его мать отправилась в Альпы, было весьма на руку господину Зеземанну. Он немедленно сел в коляску и поехал в Майенфельд. Там сказали, что в коляске можно доехать только до Деревеньки. Так он и сделал, решив, что пешей прогулки в горы из Деревеньки с него вполне хватит.

И оказался прав. Идти все время в гору показалось ему скучным и обременительным занятием. Еще не видя домишко Козьего Петера, господин Зеземанн уже знал, что скоро будет на полпути к цели, ведь он столько раз слышал описания этой дороги.

Множество узких тропок разбегались в разные стороны от основной тропы. Господин Зеземанн не был твердо уверен, что он на правильном пути. Он озирался в поисках хоть одной живой души, чтобы спросить дорогу, но кругом никого не было ни видно, ни слышно. Только горный ветер посвистывал да мошки жужжали в солнечной синеве, да веселая птичка чирикала в ветвях одинокой лиственницы. Господин Зеземанн стоял, с удовольствием подставляя прохладному ветру разгоряченный лоб.

Но вот он заметил, что кто-то бегом спускается с горы. Это был Петер с телеграммой в руках. Он бежал вниз по склону, а не по тропе, на которой стоял господин Зеземанн. Но тут господин Зеземанн жестом попросил его подойти поближе. Слегка помедлив, Петер робко приблизился к незнакомцу, но шел он не прямо, а как-то боком, словно мог ступать только на одну ногу, а вторую должен приволакивать.

— Ну же, малый, смелее! — подбодрил его господин Зеземанн. — Скажи-ка мне, братец, я по этой дорожке приду к дому, где живет старик с внучкой по имени Хайди? Да? К ним приехали гости из Франкфурта?

Глухой вопль безмерного ужаса был ему ответом, и Петер бросился наутек, да так, что полетел кувырком со склона, точь-в-точь как летело кресло, с той только счастливой разницей, что Петер не распался на куски.

Пострадала лишь телеграмма, от нее остались одни клочья.

— До чего же пугливый горец, — пробормотал господин Зеземанн, решивший, что на этого простого сына Альп так подействовало неожиданное появление незнакомого человека.

Еще немного последив глазами за непроизвольным полетом Петера, господин Зеземанн двинулся дальше.

А Петер все не мог ни за что уцепиться и катился вниз, иногда как-то странно подвывая.

Но это было еще далеко не самое страшное. Куда страшнее был ужас, переполнявший его! Он ведь догадался, что это был полицейский чин из Франкфурта. Он все-таки прибыл! Прибыл по его, Петера, душу! Ну конечно, это он, кто же еще мог спросить про гостивших у Горного Дяди франкфуртцев! Наконец, уже неподалеку от Деревеньки, ему удалось ухватиться за куст. Но он не сразу поднялся на ноги, надо было обдумать, что теперь будет!

— Вот тебе и раз! Еще подарочек сверху! — услышал он рядом с собою чей-то голос. — Это кому же завтра влетит за то, что он катится с горы, как дырявый мешок картошки?

Это пекарь насмехался над ним. Выйдя из своей пекарни немножко прохладиться и глотнуть свежего воздуха, он спокойно наблюдал, как Петер кубарем летит с горы, точь-в-точь как недавно летело кресло.

Петер мигом вскочил на ноги. Страх снова душил его. Выходит, пекарь знает про кресло? И Петер без оглядки бросился опять наверх. Лучше всего сейчас побежать домой и плюхнуться на кровать, чтобы никто его не нашел. Там он чувствовал себя увереннее всего. Но ведь наверху остались козы, да и Горный Дядя велел ему не задерживаться, нельзя же коз надолго оставлять без присмотра. Петер так боялся и почитал Горного Дядю, что никогда бы не посмел ослушаться его.

Он громко застонал и, прихрамывая, пошел дальше. Ничего не попишешь, надо идти. Но бежать он уже не мог. Страх и многочисленные ушибы не могли не сказаться на нем. Так он и поднимался в гору — прихрамывая и стеная.

Вскоре после встречи с Петером господин Зеземанн добрался до его хижины и там узнал, что он на верном пути. Это придало ему новых сил, и вот уже после долгого и весьма утомительного подъема он достиг цели. Наверху невдалеке стояла пастушеская хижина, а за ней виднелись темные верхушки старых елей.

Обрадованный, он преодолел последний подъем. Сейчас он удивит свою дочку!

Однако компания, сидевшая за столом возле хижины, давно заприметила и опознала его, и вот теперь ему готовили сюрприз, какого он никак не мог ожидать.

Едва он направился к хижине, как оттуда вышли две девочки. Одна, высокая, белокурая, с румяным личиком, опиралась на руку другой девочки, поменьше ростом. Это была Хайди, и в глазах ее плясали веселые искры. Господин Зеземанн замер в изумлении, не сводя глаз с приближающихся к нему девочек. И вдруг из глаз его хлынули слезы. Воспоминания волной захлестнули его. Совершенно такой же была Кларина мать — белокурой и румяной! Господин Зеземанн не знал, наяву он видит ее или во сне.

— Папа, ты меня уже не узнаешь? — с сияющим видом спросила Клара. — Неужто я так изменилась?

Тут уж господин Зеземанн бросился к дочери и заключил ее в объятия.

— О! Ты неузнаваемо изменилась! Может ли это быть? Неужели это не сон?

И растерявшийся от счастья отец отступил на несколько шагов, чтобы убедиться, что дивное видение не исчезает.

— Клерхен, это и в самом деле ты? Скажи мне, неужели это ты? — все восклицал он, снова и снова сжимая дочь в своих объятиях, потом отстранялся, словно проверяя, действительно ли это Клара стоит перед ним, и снова ее обнимал.

А тут подошла и бабуленька, у нее больше не было сил ждать. Ей не терпелось увидеть счастливое лицо сына.

— Ну, мой мальчик, что ты на это скажешь? — обратилась она к сыну. — Твой сюрприз, несомненно, удался, но наш, по-моему, куда лучше? Ты не согласен?

И она с радостью обняла любимого сына.

— А теперь, дорогой мой, мы с тобой должны поблагодарить Горного Дядю, он поистине наш благодетель!

— Ну, разумеется, разумеется, но сперва я поздороваюсь с нашей хозяюшкой Хайди, — сказал господин Зеземанн, пожимая девочке руку. — Как ты себя чувствуешь здесь, в Альпах? Свежа, здорова? Впрочем, и спрашивать нечего, и так видно — цветешь! Что в сравнении с тобой альпийские розы! Я так рад этому, детка, очень, очень рад!

Хайди тоже с радостью смотрела на милого господина Зеземанна. Он всегда был так добр к ней! А то, что здесь, в Альпах, он нашел такое неслыханное счастье, переполняло ее сердце гордостью.

Бабуленька подвела сына к Горному Дяде. И покуда мужчины сердечно пожимали друг другу руки, а господин Зеземанн рассыпался в самых искренних благодарностях за сотворенное чудо, бабуленька отошла в сторонку.

Она все это уже много раз сама говорила старику. Ей захотелось еще раз полюбоваться старыми елями.

И тут ее вновь поджидал сюрприз. Под деревьями, там, где длинные ветви немного расступались, стоял пышный букет восхитительных темно-синих горечавок, таких ярких и свежих, словно они тут и выросли. От восторга бабуленька захлопала в ладоши.

— Какая прелесть! Какая красота! Что за диво! — восклицала она. — Хайди, девочка моя, поди сюда! Это твоя работа? Чудо, да и только!

Девочки уже были тут как тут.

— Нет, нет, я здесь ни при чем, — сказала Хайди, — но я догадываюсь, кто это сделал.

— Они совсем такие, как на выгоне, бабуленька, только еще красивее, — сказала Клара. — А ты попробуй угадать, кто это сегодня спозаранку принес эти цветы?

И Клара с таким удовольствием улыбнулась, что бабуленька на какое-то мгновение решила, что это сама Клара с утра пораньше успела побывать на выгоне. Но все-таки вряд ли такое возможно!

За елями вдруг послышался легкий шорох. Это Петер наконец взобрался сюда. Но увидав, кто стоит возле хижины и разговаривает с Горным Дядей, он решил сделать крюк и пробраться наверх под прикрытием старых елей. Однако бабуленька сразу его приметила, и тут новая мысль посетила ее. Вероятно, это Петер принес цветы, но из скромности и робости решил улизнуть незамеченным. Нет, его нельзя так просто отпустить, он должен получить хоть маленькое вознаграждение.

— Иди сюда, мой мальчик, выходи, не бойся, ну что же ты, иди сюда скорее! — крикнула бабуленька, показавшись между деревьями.

Петер стоял, окаменев от страха. После всего пережитого у него уже не было сил сопротивляться. «Вот и все, конец!» — пронеслось у него в голове. Волосы встали дыбом. И белый как мел, с гримасой ужаса на лице, он отважился выйти из своего укрытия.

— Ну подойди же ко мне, смелее, смелее, — подбадривала его бабуленька. — А теперь ответь мне, мальчик, это твоих рук дело?

Петер стоял не поднимая глаз и потому не видел, куда указывала бабуленька. Он видел только устремленный на него пронзительный взгляд карих глаз Горного Дяди, который стоял неподалеку рядом с тем страшным господином, которого Петер уже знал, это был полицейский чин из Франкфурта. Дрожа всем телом, Петер едва сумел выдавить из себя:

— Да.

— Вот и славно! Молодец! — сказала бабуленька. — Чего же ты боишься?

— Что оно… что оно… совсем сломалось и его уже не починишь, — пролепетал Петер, и колени его так задрожали, что он уже едва держался на ногах.

Бабуленька подошла к Горному Дяде.

— Скажите, милый Дядя, у бедного мальчонки и впрямь что-то неладно с головой? — участливо осведомилась она. — Он так странно ведет себя.

— Да нет, — отвечал старик, — просто он и есть тот самый ветер, который столкнул кресло с горы. Вот он теперь и ждет заслуженной кары.

Бабуленька не могла в это поверить. Как же так, мальчуган вовсе не похож на злодея, да и зачем ему было ломать кресло, столь необходимое Кларе?

Но для Горного Дяди признание Петера лишь подтвердило подозрение, зародившееся у него, едва он узнал о происшедшем. Мрачные взгляды, которые Петер с самого первого дня бросал на Клару, и другие знаки его злобного отношения к гостье не укрылись от зоркого взгляда Горного Дяди. Нанизывая одну мысль на другую, он мало-помалу сообразил, как все было, и откровенно поведал об этом бабуленьке. Когда он закончил свой рассказ, старая дама энергично заявила:

— Нет, дорогой мой Дядя, нет, и еще раз нет, мы не станем больше наказывать мальчика. Надо быть справедливыми. Вы только представьте себе: приезжают из Франкфурта какие-то чужие люди и на долгие недели отнимают у него Хайди, его единственную истинную отраду, он целыми днями торчит один на выгоне, изнывая от тоски. Нет, нет, справедливость прежде всего. Подумайте сами: гнев переполняет его, толкает к мести. Месть, конечно, глуповатая, ничего не скажешь, но, с другой стороны, в гневе мы все глупеем.

С этими словами бабуленька вернулась к Петеру, который все еще дрожал как осиновый лист.

Она присела на скамейку под елями и приветливо обратилась к нему:

— Ну, друг мой, подойди ко мне. Я хочу тебе что-то сказать. И перестань трястись! Послушай лучше меня: ты столкнул кресло с горы, чтобы его уничтожить. Разумеется, это был дурной, очень дурной поступок, и ты сам прекрасно это знаешь. Знаешь ты и то, что заслуживаешь наказания и, стремясь его избежать, ты должен был все силы прилагать, чтобы никто не узнал, что же ты натворил. Но теперь тебе, наверное, ясно: тот, кто творит зло, полагая, что никто об этом не узнает, глубоко ошибается. Ведь Господь Бог видит и слышит все. Он сразу замечает, когда кто-то пытается скрыть свое злодеяние, и старается пробудить в этом человеке того маленького стража, что живет в каждом из нас с самого рождения. Страж этот крепко спит, покуда человек не совершит чего-то дурного. В руке этот страж держит иголку, которой он непрерывно колет совершившего зло человека, не давая ему ни минуты покоя. И еще он мучает его, все время нашептывая ему: «Вот сейчас, сию минуту все выйдет наружу! И ты будешь наказан!» Такому человеку приходится постоянно жить в страхе, он не ведает больше радости. Разве ты, Петер, не испытываешь сейчас то же самое?

Петер сокрушенно кивнул головой. Да, именно так все и происходит.

— Но ты, друг мой, просчитался, — продолжала бабуленька. — Смотри, как зло, сотворенное тобой, обернулось добром для той, кому ты хотел его причинить! Клара лишилась кресла, на котором ее можно было возить, но ей так хотелось увидеть альпийские цветы, что она напрягла все силы, чтобы встать и пойти. С тех пор она учится ходить, и с каждым днем ходит все лучше, и скоро уже она сама сможет ходить на выгон, и притом куда чаще, чем если бы ее возили в кресле. Ты понимаешь, Петер? Всемилостивый Бог все видит, и, если кто-то хочет причинить кому-то зло, Он успеет вмешаться и повернуть дело так, что это зло непременно обернется добром для того, кто должен был от этого зла пострадать. А злоумышленнику от этого никакой пользы не будет, одни только неприятности. Ты все понял, Петер, да? Хорошо понял? А теперь сам поразмысли над всем этим и, ежели тебе еще когда-нибудь вздумается сотворить что-то дурное, вспомни про маленького стража с иголкой и противным голосом. Обещаешь?

— Да, обещаю, — проговорил Петер, все еще очень подавленный, ведь он до сих пор не знал, чем же вся эта история закончится — полицейский чин по-прежнему разговаривал с Горным Дядей.

— Ну вот и славно, вот все и разрешилось, — заключила бабуленька. — А теперь мне хочется, чтобы у тебя осталось что-нибудь приятное на память о франкфуртских гостях. Скажи мне, мой мальчик, есть у тебя какое-нибудь заветное желание? Может быть, ты мечтаешь о чем-то, о какой-то вещи например? Скажи мне, чего бы тебе хотелось?

Петер поднял голову и в изумлении уставился на бабуленьку. Ведь он все время ожидал чего-то страшного, а тут вдруг ему предлагают подарок! В голове у бедняги все перемешалось.

— Да, да, Петер, я спрашиваю вполне серьезно, — продолжала бабуленька. — У у скажи, что тебе хочется иметь на память о франкфуртских гостях в знак того, что они не помнят больше зла? Ты понимаешь меня, мой мальчик?

До Петера мало-помалу стало доходить, что можно больше не бояться наказания и что сидящая перед ним добрая женщина спасла его от полицейского чина. У бедолаги гора с плеч свалилась, гора, которая чуть его не придавила. Более того, он мигом смекнул, что лучше уж сразу признаться и во втором грехе.

— А еще я потерял бумагу! — выпалил он.

Бабуленька не сразу сообразила, о чем идет речь, но потом вспомнила о телеграмме, и ей все стало ясно.

— Так, так, — ласково проговорила она, — хорошо, что ты сразу об этом сказал! Всегда лучше сразу признаться, если что не так, тогда дело легко поправить. Ну а теперь говори, чего ты хочешь?

Теперь Петер мог пожелать все, что душе угодно. У него даже голова закружилась. Ему сразу представилась большая ярмарка в Майенфельде, множество чудесных заманчивых вещиц, которыми он мог часами любоваться, считая их совершенно недоступными. В руках у него отродясь не бывало монеты крупнее пяти пфеннигов, а все эти восхитительные штучки стоили как минимум десять. Например, дивные красные свистульки, которые так могут пригодиться на выгоне. А ножички с круглыми черенками, которые назывались «жабьи колючки»! Срезать таким ножичком хворостину — одно удовольствие!

Петер стоял, погруженный в тяжкие раздумья. Он решал, что лучше — свисток или ножик, и никак не мог выбрать. Но вдруг в мозгу забрезжила светлая мысль. Ого! Теперь-то он сможет подождать с выбором до следующей ярмарки.

— Десять пфеннигов, — решительно ответил он.

Бабуленька усмехнулась.

— Нескромным такое желание не назовешь. Ну что ж, будь по-твоему!

Она взяла свой ридикюль, достала оттуда талер, большой, круглый. И добавила еще две десятипфенниговые монетки.

— Вот, — сказала она, — держи. А теперь давай-ка хорошенько посчитаем! Я хочу тебе все объяснить. Вот здесь у тебя столько раз по десять пфеннигов, сколько в году недель. Таким образом, ты сможешь целый год каждое воскресенье брать по десять пфеннигов и тратить их в свое удовольствие.

— Всю жизнь? — простодушно осведомился Петер.

Тут бабуленька расхохоталась так, что мужчины прервали свой разговор, чтобы послушать, что же там происходит.

Бабуленька все еще смеялась.

— Да, мой мальчик, ты получишь эти деньги, я впишу этот пункт в свое завещание. Слышишь, сынок? Придется и тебе внести этот пункт в свое завещание. Это будет звучать так: Козьему Петеру, покуда он жив, выделять еженедельно десять пфеннигов.

Господин Зеземанн кивнул, соглашаясь, и тоже расхохотался.

Петер долго смотрел на деньги в своей руке, словно не веря своим глазам. А потом пробормотал:

— Благослови вас Бог! Большое спасибо!

И, сорвавшись с места, он понесся прочь какими-то немыслимыми скачками, однако сейчас ноги его держали крепко, ведь его гнал не страх, а радость, такая радость, какой он никогда еще не испытывал. Подумать только, какое облегчение! Все ужасы и страхи позади, и всю жизнь он будет каждую неделю получать по десять пфеннигов!

Когда позднее веселый обед возле хижины был закончен, но все еще сидели за столом и беседовали, Клара взяла за руку отца, который так и сиял от радости и всякий раз, взглянув на дочь, расплывался во все более счастливой улыбке, и сказала с энергией, не свойственной прежней, изможденной Кларе:

— Папа, если бы ты знал, как дедушка обо мне заботился, сколько он для меня сделал! Просто пересказать невозможно, и я до конца жизни этого не забуду. Я все время думаю, что бы я могла сделать для моего дорогого дедушки. Может, подарить ему что-нибудь такое, что доставит ему удовольствие и настоящую радость, пусть хоть малую долю той радости, что он доставил мне.

— Поверь мне, Клерхен, это и мое самое горячее желание, — отвечал господин Зеземанн. — Я тоже все время думаю, как мы могли бы, хоть отчасти, выразить свою благодарность нашему благодетелю.

Господин Зеземанн поднялся и подошел к Горному Дяде, сидевшему рядом с бабуленькой. Они были захвачены беседой. Господин Зеземанн схватил старика за руку и тепло сказал:

— Дорогой мой друг! Позвольте нам с дочкой кое-что сказать вам. Вы, несомненно, поймете, если я признаюсь вам, что жизнь моя на протяжении многих лет была поистине безрадостной. Что толку в деньгах и домах, если, глядя на свое бедное дитя, я всякий раз думал, что никакое богатство не сделает ее здоровой и счастливой? Вместе с Господом нашим вы вернули здоровье моей девочке и подарили ей, а заодно и мне, новую жизнь. Так ответьте же мне, как и чем я могу выразить вам свою благодарность? Никакими деньгами нельзя расплатиться за то, что вы сделали для нас. Но все, чем я располагаю, к вашим услугам. Скажите, друг мой, что я могу для вас сделать?

Старик молча слушал и с довольной улыбкой смотрел на счастливого отца.

— Господин Зеземанн безусловно поверит, что я тоже бесконечно рад этому чудесному исцелению. И эта радость искупает все мои труды, — с присущей ему твердостью отвечал старик. — Я благодарен господину Зеземанну за его великодушное предложение, но мне ничего не нужно. Пока я жив, у меня всего достанет и для внучки, и для себя. Но все же одно желание у меня есть, и если бы оно исполнилось, я был бы спокоен до конца жизни.

— Говорите, говорите же, дорогой мой друг! — воскликнул господин Зеземанн.

— Я уже стар, — продолжал Горный Дядя, — и мне недолго осталось жить. Когда я умру, я ничего не смогу оставить моей девочке, а других родственников у нее нет. Только одна особа, Дета, но она прежде всего думает о собственной выгоде. Вот если бы господин Зеземанн пообещал мне, что Хайди никогда в жизни не придется есть чужой хлеб, то этого мне будет более чем достаточно за то, что я сделал для него и его дочери.

— Да что вы, друг мой, об этом даже и говорить не стоит! — вскричал господин Зеземанн. — Хайди нам как родная. Спросите мою матушку или Клару! Они никогда в жизни не позволят отдать Хайди в чужие руки! И вот вам моя рука, друг мой, будьте спокойны за вашу внучку. Я обещаю вам: этой девочке никогда не придется искать свой хлеб у чужих людей. Даже после моей смерти, уж я об этом позабочусь. Но я хочу еще кое-что сказать. Эта девочка не создана для жизни на чужбине, ни при каких обстоятельствах! Мы уже имели случай в этом убедиться. Но у нее есть друзья. Одного из этих друзей я хорошо знаю, он сейчас во Франкфурте улаживает последние дела, чтобы приехать сюда, где ему так понравилось, и обрести, наконец, покой. Я имею в виду моего друга доктора, он приедет сюда осенью просить вашего совета. Он хочет здесь осесть. Говорит, что никогда и нигде не чувствовал себя так хорошо, как здесь, в вашем доме, с вами и вашей внучкой. Таким образом, у Хайди тут будет уже двое защитников. И оба, я надеюсь, еще долго будут заботиться о ней.

— Дай-то Бог! — воскликнула бабуленька и словно бы в подтверждение слов сына долго и сердечно трясла руку Горного Дяди. Потом она обняла Хайди и прижала к себе.

— Дорогая моя девочка, тебя ведь тоже надо спросить, нет ли у тебя какого-нибудь желания, которое я могла бы исполнить?

— Да, конечно, есть, — отвечала Хайди, радостно глядя в добрые глаза бабуленьки.

— Вот и прекрасно! Так скажи же мне, моя хорошая, чего бы тебе хотелось?

— Знаете, мне бы очень, очень хотелось, чтобы из Франкфурта привезли мою кровать с тремя пышными подушками и теплым одеялом. Тогда бабушке не придется больше спать вниз головой на узенькой кроватке. Ей так очень трудно дышать. А под теплым одеялом ей будет хорошо и не надо будет на ночь надевать платок, а то она очень мерзнет.

Хайди все это выпалила единым духом, как бы спеша достигнуть желанной цели.

— Ах, Хайди, дорогая моя, что ты говоришь! — взволнованно проговорила бабуленька. — Как хорошо, что ты мне напомнила! Человек в радости легко забывает, о чем нужно думать в первую очередь. Когда Господь Бог посылает нам что-то доброе и хорошее, мы должны, мы просто обязаны прежде всего подумать о тех, кто столь многого лишен! Я сейчас же телеграфирую во Франкфурт! Роттенмайер сегодня же все упакует, и дня через два кровать с одеялами и подушками будет здесь. И видит Бог, бабушке будет удобно и уютно спать на этой кровати!

Хайди восторженно скакала вокруг бабуленьки. Но вдруг она остановилась и быстро проговорила:

— Мне надо срочно сбегать к бабушке, а то, когда я долго не прихожу, она начинает бояться.

Хайди не терпелось принести бабушке добрую весть, а кроме того, она вспомнила, как тряслась от страха бабушка, когда она была у нее в последний раз.

— Нет, Хайди, нет, так нельзя, что это тебе вдруг вздумалось? — одернул ее дед. — Когда в доме гости, не годится вдруг вскакивать и бежать Бог весть куда.

Но бабуленька поддержала Хайди.

— Дорогой мой Дядя, ребенок не так уж не прав. Из-за нас бедная бабушка совсем заброшена. Давайте-ка пойдем к ней все вместе, я ведь и там могу дождаться своей лошади. А потом вместе спустимся в Деревеньку и отправим телеграмму во Франкфурт. Что ты на это скажешь? — обратилась она к сыну.

Господин Зеземанн до сих пор не успел еще рассказать о своих планах и потому просил мать немного повременить с прогулкой.

Оказалось, что поначалу господин Зеземанн намеревался вместе с матушкой немного попутешествовать по Швейцарии, убедившись предварительно в том, что Клару такая поездка не слишком огорчит. Но теперь, ввиду новых обстоятельств, ему не терпится совершить это путешествие с матерью и дочерью, воспользовавшись дивными днями позднего лета, а посему он предполагает провести эту ночь в Деревеньке, а утром вернуться сюда за Кларой. Потом они вместе заедут в Бад Рагатц за бабуленькой и уже оттуда отправятся дальше.

Клара была немного смущена перспективой столь внезапного отъезда. Но с другой стороны, это так весело и интересно — путешествовать!

Но времени печалиться уже не было. Бабуленька поднялась, взяла Хайди за руку, и они собрались было идти, как вдруг бабуленька обернулась.

— Ради всего святого, что же нам делать с Клерхен? — испуганно воскликнула она. Ей вдруг пришло в голову, что для Клары путь к хижине Козьего Петера может оказаться непосильным.

Но Горный Дядя привычным движением взял девочку на руки и твердым шагом двинулся за бабуленькой, которая, удовлетворенно кивнув, пошла впереди. Замыкал шествие господин Зеземанн.

Хайди все время скакала рядом с бабуленькой. А та все расспрашивала ее о бабушке, как она живет, как чувствует себя, чем питается и чего ей не хватает.

До самого дома Козьего Петера бабуленька с живейшим участием слушала рассказы Хайди.

Бригитта как раз развешивала на веревке рубашку Петера. Одну он носил, а вторую она только что постирала. Заметив приближающуюся компанию, она опрометью бросилась в дом.

— Все, мама, конец, они уходят! — крикнула она. — Их много, с ними Дядя, он несет на руках больную девочку!

— Ах, неужто и в самом деле?.. — вздохнула бабушка. — Хайди тоже с ними, ты не видала? Они, наверное, ее заберут с собой! Мне бы хоть еще разочек ее за руку подержать! Услыхать ее голосок!

И тут же дверь распахнулась. Хайди в два прыжка оказалась рядом с бабушкой и бурно ее обняла:

— Бабушка! Бабушка! Ты знаешь, из Франкфурта пришлют мою кровать, три подушки и теплое одеяло! Через два дня все будет здесь, бабуленька так сказала!

Старушка улыбнулась и печально проговорила:

— Ах, какая это, должно быть, добрая женщина! Мне остается только радоваться, что она заберет тебя с собою, Хайди, но я это вряд ли переживу.

— Что? Что такое? Кто мог сказать такое нашей милой старой бабушке? — раздался чей-то приветливый голос. Кто-то схватил бабушкину руку и ласково пожал. Конечно, это была бабуленька. — Нет, нет, об этом не может быть и речи! Хайди останется с бабушкой и будет по-прежнему ее радовать. А когда нам захочется повидаться с нашей Хайди, мы сами к ней приедем. Мы станем приезжать сюда каждый год, ведь у нас есть все основания каждый год возносить хвалы Господу именно здесь, где Он сотворил такое чудо с нашей Клерхен.

Вот тут бабушкино лицо просветлело, и она с безмолвной благодарностью сжала руку доброй госпожи Зеземанн. При этом по ее морщинистым щекам катились крупные слезы, слезы подлинной радости. Хайди сразу заметила, как просветлело бабушкино лицо. Теперь и девочка была по-настоящему счастлива!

— Знаешь, бабушка, — сказала она, ластясь к старушке, — все получилось точно так, как я тебе читала тогда, в последний раз! Скажи мне, кровать из Франкфурта и вправду тебя исцелит?

— О да, Хайди, да! Господи, подумать только, сколько добра ты мне сделал! — растроганно промолвила старушка. — Уму непостижимо, какие добрые люди есть на свете, они заботятся о бедной старухе, столько для нее делают! А ведь в скольких сердцах укрепится вера во Всевышнего, стоит им узнать, как добры и милосердны эти люди и сколько они сделали для такой никчемной старухи, как я!

— Бабушка, хорошая моя, — перебила ее госпожа Зеземанн, — перед лицом Всевышнего все мы равно сиры и убоги и все нуждаемся в том, чтобы Он помнил о нас. А теперь пришла пора прощаться, но не навсегда, а до следующего свидания, потому что в будущем году мы непременно сюда приедем и, разумеется, навестим нашу милую бабушку! Мы никогда о ней не забудем!

И с этими словами госпожа Зеземанн снова протянула руку бабушке. Но уйти сразу, как она собиралась, госпоже Зеземанн не удалось, она вынуждена была сначала выслушать поток бабушкиных благодарностей и пожеланий всего самого лучшего, что Господь может дать благодетельнице и всей ее семье.

Наконец господин Зеземанн с матушкой направились в Деревеньку, а Горный Дядя с Кларой на руках пошел домой. Хайди всю дорогу скакала рядом с ним. Она была в таком восторге от того, что бабушке пришлют кровать с подушками, что просто не знала удержу.

Наутро, когда пришла пора прощаться, Клара горько плакала, расставаясь с дивными альпийскими лугами, где ей было так хорошо. Хайди старалась ее утешить:

— Не плачь, не надо, скоро опять настанет лето, и ты опять к нам приедешь! Подумай, насколько лучше нам будет тогда! Ты уже с самого начала будешь ходить сама, и мы с тобой целыми днями будем на выгоне любоваться цветами! Что ты плачешь, ведь самое лучшее у нас еще впереди!

Господин Зеземанн явился, как и было условлено, за своей дочуркой. И теперь они с дедом беседовали о разных разностях. Клара утерла слезы. Слова Хайди немного утешили ее.

— Непременно передай привет Петеру, — наказывала она Хайди. — И всем козам, особенно Лебедке. О, если бы я могла сделать ей какой-нибудь подарок! Ведь без нее я так скоро ни за что бы не выздоровела!

— Подарок Лебедке? Нет ничего проще! — откликнулась Хайди. — Пришли ей соли, ты же знаешь, как она обожает лизать соль с дедушкиной ладони.

Эта мысль очень воодушевила Клару.

— О, тогда я пришлю ей из Франкфурта сто фунтов соли! — обрадованно вскричала она. — Пусть лижет на здоровье и меня вспоминает!

Господин Зеземанн сказал, что им пора уезжать. На сей раз белую лошадь, на которой ездила бабуленька, привели для Клары, ведь в портшезе она больше не нуждалась.

Стоя на краю обрыва, Хайди махала вслед Кларе до тех пор, пока маленькая всадница окончательно не скрылась из глаз.

Кровать из Франкфурта прибыла, и теперь бабушка каждую ночь спит так крепко, что у нее, конечно же, прибавится сил и здоровья.

Бабуленька не забыла, какой суровой бывает зима в горах. Она прислала в дом Козьего Петера большущий пакет. Там оказалось столько теплых вещей, что бабушка смогла в них укутаться с ног до головы. Теперь ей уже не придется дрожать от холода в своем углу.

А в Деревеньке полным ходом идет строительство. Приехал доктор и поначалу поселился на прежней квартире. Потом, по совету своего друга, он купил старый дом, где зимой жил Горный Дядя с Хайди. Ведь это большой помещичий дом, что сразу заметно по одной только зале с красивой печью и резными панелями. Эту половину дома доктор отстраивал для себя. А во второй половине будет зимняя квартира Горного Дяди и Хайди. Доктору отлично известно, какой независимый человек Горный Дядя и ему, конечно же, необходимо свое, отдельное хозяйство. А на задах строится крепкий, теплый хлев, где Лебедке с Медведкой уютно будет коротать зимние месяцы.

Доктор и Горный Дядя очень подружились. И когда они вдвоем обходили стройку, чтобы проверить, как подвигаются работы, разговоры их в основном сводились к Хайди. Оба были по-настоящему счастливы оттого, что с ними в доме будет жить эта веселая, жизнерадостная девочка.

Как-то раз, стоя рядом с Горным Дядей на каменной ограде, доктор сказал:

— Дорогой мой друг! Попробуйте взглянуть на вещи так же, как я. Я делю с вами все радости, касающиеся Хайди, как самый близкий ей после вас человек. Но я хочу делить с вами не только радости, но и обязанности, хочу заботиться как можно лучше о ее благе. У меня есть свои права на нашу Хайди, и мне хотелось бы надеяться, что и она не оставит меня в старости и станет заботиться обо мне. Это мое самое горячее желание. Хайди должна пользоваться всеми правами, какими пользовалась бы моя дочь. И тогда мы сможем спокойно оставить ее, когда придет наш черед покинуть этот мир.

Старик долго жал руку доктора, хотя ни слова не произнес, но его добрый друг видел в глазах старика растроганность и радость, вызванные его словами…

Хайди и Петер между тем сидели у бабушки. Хайди надо было столько всего рассказать, а Петеру столько всего выслушать! Хайди трещала без умолку, едва переводя дух, и в пылу рассказа все ближе придвигалась к бабушке, а за ней и Петер.

Бабушка непременно должна была узнать обо всем, что случилось за лето, ведь они так редко виделись в это время!

И надо сказать, все трое выглядели счастливыми, оттого что они снова вместе. Да еще столько чудесных событий!

Но, пожалуй, самым счастливым было лицо Бригитты. Только теперь, с помощью Хайди, она наконец смогла толком разобраться в этой странной истории с пожизненными десятью пфеннигами. Но вдруг бабушка попросила:

— Хайди, прочитай мне хвалебную и благодарственную песню! По-моему, мне остается теперь только возносить хвалы, благодарить и славить Всевышнего за все, что Он для нас сделал!