Онлайн чтение книги Елена Helena
5. ПОЧЕТНОЕ ОДИНОЧЕСТВО

Тринадцать лет Елена жила одна. Ее волосы, когда-то ярко-рыжие, поседели, но она не хотела их красить и только скрывала под шелковым платком. Она погрузнела, держалась спокойнее, двигалась решительнее, говорила властно и веско, уверенно вела свое хозяйство и следила за тем, чтобы все ее распоряжения выполнялись. После возвышения Констанция она переехала из их дома на виллу бывшего мужа, купила и огородила стеной обширный участок земли и превратила его в плодородные угодья. Она знала наперечет всех, кто у нее работал, знала, где сколько скота и какой урожай приносит каждое поле. Вино из ее владений продавалось на столичном базаре за хорошую цену. Чуть дальше к западу разбивались о скалы прибрежных островов огромные волны; чуть дальше к востоку на высокогорные леса налетали зимой снежные бури, неведомые жителям равнины, которые узнавали о них только по рваным свинцовым тучам над вершинами и по обломкам, которые сносило в спокойные воды пролива и прибивало к берегу, где их собирали мальчишки. Так, среди миртов и олеандров, ящериц и цикад, Елена вела свою тихую, одинокую жизнь, безропотно сложив с себя бремя женственности. Казалось, здесь, вдали от родины, ей и суждено со временем лечь в могилу.

Констанций спокойно царствовал в Галлии. Константин испытывал судьбу на Востоке, в войсках Галерия. Жестокий Максимиан наводил страх на италийцев и африканцев. Империя процветала, границы были повсюду надежно защищены, богатства росли. А вдали от всех, на берегах Пропонтиды, где разряженные придворные стояли, словно манекены, столь же неподвижные, как и то чучело, которое когда-то висело при дворе персидского царя, где евнухи разбегались в стороны, словно муравьи, когда мимо проходил легионер, — там, в самой глубокой ячейке зловонного термитника власти, снедаемому бесконечной скукой Диоклетиану вздумалось вспомнить о местах, где он провел детство.

Он приказал выстроить себе тихое прибежище на берегу Адриатического моря. Со всей провинции согнали рабочих, на склоне холма вырубили лес, в бухте качались на волнах суда, подвозившие материалы для стройки. Стены дворца росли с необыкновенной быстротой.

Для Елены и Кальпурнии новый дворец был как бельмо на глазу. Однажды, когда он был уже почти готов, они приехали на него посмотреть. Дворец был величиной с целый военный городок; с прилегающих ферм всех выселили, а поля изрезали колесами повозок или вытоптали — дворец стоял посреди огромного пустыря, который сам же и вызвал к жизни. Земля с втоптанным в нее каменным мусором после недавних дождей раскисла в тесто и налипала женщинам на ноги, когда они вслед за главным надсмотрщиком шли по сводчатым туннелям и свежевырубленным в камне пещерам. Целый час бродили они по белесой грязи. Им показали подъемные краны, бетономешалки, систему центрального отопления — все соответствовало самым новейшим образцам. Вокруг Елены и Кальпурнии и над их головами кучки рабочих тянули веревки, крутили лебедки, тащили на катках огромные каменные блоки и ставили их на место; искусные мастера-каменотесы, сидя верхом на лесах, час за часом и метр за метром вырубали на стенах завитки украшений. Дамы похвалили размах и эффективность работ, вежливо распрощались и, оказавшись наедине в карете, в ужасе переглянулись.

— В Британии такая архитектура никому бы не понравилась, — сказала Елена.

— Наверное, это последняя мода, моя дорогая.

— Ни единого окна во всем дворце!

— И это — на нашем прекрасном побережье...

— Я никогда не видела Диоклетиана. Мой муж очень его уважал, но я не думаю, что он хороший человек.

— Эти места никогда уже не будут прежними, если он переедет сюда жить.

— Может быть, он сюда никогда и не приедет. Императоры не всегда делают то, чего им хочется.

Но он приехал раньше, чем его ожидали, когда дворец еще не был обставлен; приехал без музыки — легион, маршировавший в полном молчании, и посреди него носилки, вокруг которых суетились секретари и лекари. Все они исчезли внутри нового дворца, словно гномы, о которых в детстве, в Колчестере, рассказывала Елене няня, — в расщелине скалы. Разнеслись слухи, что император при смерти, в агонии; потом, через шесть месяцев, процессия снова показалась из дворца и направилась на восток, по дороге, ведущей в Никомедию. Говорили, что он еще вернется; далматинцы смотрели, слушали и по-прежнему угрюмо молчали.

— Пожалуй, я уеду отсюда, — сказала Кальпурния. — Мне все время было не по себе, пока этот тип жил поблизости. Давай вместе переберемся в Италию.

— Я уже никуда не хочу. Время прошло. Когда-то я мечтала путешествовать — в Трою, в Рим. Потом хотела только домой, в Британию. А теперь пустила корни здесь, и живет тут император или нет — мне все равно.

— Говорят, Констанций станет императором Запада. Вот почему Диоклетиан отправился в Никомедию. И он, и Максимиан собираются в отставку [18]В 305 г. Диоклетиан и его соправитель Максимиан отреклись от власти, которая на востоке империи перешла к Галерию, а на западе — к Констанцию Хлору и Максенцию..

— Бедный Хлор, — сказала Елена. — Ему пришлось так долго ждать. Теперь он, наверное, уже совсем старый. Надеюсь, он еще сможет порадоваться. Он так этого хотел.

— Это будет многое значить для Константина.

— Боже сохрани! Я иногда надеюсь, что он сумеет держаться подальше от политики. И может быть, когда-нибудь, отслужив свое, захочет приехать и поселиться здесь, со мной. Он теперь женат, у него сын. Я приготовила для них уютный дом, как раз такой, какой нужен полководцу в отставке. Только бы он держался подальше от политики.

— Трудно ожидать этого от сына императора.

— О, у Хлора есть жена от политики и множество детей от политики. А нам с Константином хватит и частной жизни.

Она регулярно получала от Константина заботливые письма из Египта, Сирии, Персии, Армении и нередко — экзотические подарки. Его портрет работы греческого художника висел у нее в спальне. По слухам, Константин отличался огромной силой, был хорошим воином и пользовался любовью и у солдат, и при дворе. Всякий отставной офицер, приехавший с Востока, всегда мог рассчитывать на ее гостеприимство и на вознаграждение за весточку о нем. О Минервине, его жене, она мало что знала. «Наверное, и Хлор почти ничего обо мне не писал», — думала она. Ее внука назвали Криспом — это было одно из традиционных имен Флавиев.

— Я думаю, он мог бы и забыть, что его род происходит из Мезии, — сказала она.

— Может быть, он этим гордится, — возразила Кальпурния.

— Вряд ли. Все они такие скучные, насквозь деловые люди.

— Но это как-никак императорский род.

— Ох, и про это ему надо бы забыть.

Елена прикупила еще земли, хотя после того, как Диоклетиан начал строиться на побережье, цены здесь стали расти; затеяла обширные работы по осушению бесплодных засоленных низин. «Он привык к грандиозным предприятиям, — объясняла она. — Надо же будет ему здесь чем-нибудь заниматься». Заложила плантацию низкорослых оливковых деревьев — особого испанского сорта, медленно растущих, но очень урожайных. «Может быть, к тому времени, когда они принесут плоды, Константин будет уже здесь», — говорила она. Сын постоянно находился в центре всех ее планов.

Наконец, тринадцать лет спустя, он неожиданно явился, и все эти планы сразу рухнули.

Он приехал, когда солнце садилось.

— На рассвете мы уезжаем, — сказал он. — И ты тоже, мама.

Он был в точности такой, каким она его себе представляла, — словно оживший портрет: рослый, ласковый и властный.

— Мой мальчик, но сейчас я никуда не могу ехать.

— Я потом все объясню. Пойду присмотрю за лошадьми, пока не стемнело. Там, в вестибюле, Минервина с мальчиком. Узнай, не нужно ли им чего-нибудь.

Дело прежде всего; Елена вышла в вестибюль и увидела молодую женщину с маленьким мальчиком, которая, почти без чувств от усталости, полулежала на мраморной скамье — видно было, что она опустилась на нее сразу, как только вошла, и подняться у нее не было сил.

— Дорогая моя, я мать Константина. Ты, наверное, совсем выбилась из сил.

Вместо ответа Минервина только расплакалась.

— Мама всегда усталая, — сообщил ребенок. — А я всегда голодный.

Он уверенно расхаживал взад и вперед, с любопытством разглядывая все вокруг.

— Я совсем не хочу спать, — заявил он. Слуги вносили вьюки.

— Может быть, ты хочешь чего-нибудь поесть? — спросила Елена невестку. — Или принять ванну перед обедом?

— Не хочу я ничего есть, я хочу только лечь.

Елена отвела ее в комнату. Служанка хотела помочь ей раздеться, но Минервина, едва разувшись, повалилась на постель, повернулась к стене и мгновенно заснула. Елена некоторое время смотрела на нее, а потом вышла, уводя с собой Криспа.

— Мы так долго ехали, — сказал он. — На каждой станции отец перед тем, как уехать, приказывал всем лошадям, какие там оставались, перерезать поджилки. А прошлую ночь мы вообще не ночевали. Только прилегли ненадолго на соломе на каком-то постоялом дворе.

— Давай-ка посмотрим, не найдется ли чего тебе на ужин. Я твоя бабушка.

— А мой дедушка — император. Значит, ты императрица?

— Нет.

— Тогда ты мне ненастоящая бабушка, да? Отец говорит, что у меня был еще один дедушка, но он, наверное, тоже ненастоящий. А мы не пойдем к морю?

— Может быть, завтра.

— Завтра нам надо будет опять ехать. Я буду моряком, когда стану императором.

— Ты хочешь стать императором, Крисп?

— Конечно. Понимаешь, есть два сорта императоров — плохие и хорошие. Плохой император хочет сделать так, чтобы мы не смогли добраться до хорошего императора, моего дедушки. Но у него ничего не выйдет. Мы слишком быстро ехали и покалечили всех его лошадей.

— Все пошло насмарку, — сказал Константин после ужина. — Пока там был Диоклетиан, дела еще кое-как шли. А теперь повсюду поднимутся мятежи. Ты должна перебраться туда, где правит твой отец.

— Мой дорогой мальчик, ну кому нужна женщина вроде меня, которая тихо живет здесь своей частной жизнью?

— Ты ничего не понимаешь в нынешней политике, мама. Теперь нет больше никакой частной жизни. Ты моя мать, и Галерию этого будет достаточно.

— Но ты же трибун в войске Галерия. Тебе следовало бы быть вместе со своими людьми, а вместо этого ты скачешь через все Балканы и калечишь хороших коней.

— У меня нет выбора. Потом историки напишут обо мне, что я, желая остаться в живых, решительно добивался власти.

— Ах, историки... Я много читала, пока сидела тут год за годом. Держись подальше от истории, Константин. Останься здесь и посмотри, сколько всего тут сделано — сколько расчищено полей, осушено болот, заложено плантаций. А если я уеду, все это пропадет.

— Мама, сейчас пропадает вся империя. Последние сто лет мы держались только за счет нахальства и чистого везения. Люди думают, что империя вечна. Они сидят по домам, читают Вергилия и считают, что все должно идти, как прежде, само собой, без всяких усилий с чьей-нибудь стороны. Там, на границе, я наблюдал, как за год загубили целую провинцию. В последнее время меня преследует кошмар — я вижу, что может случиться в один прекрасный день, если мы перестанем бороться. Сплошная пыльная пустыня, пересохшие каналы в Африке и Месопотамии, разрушенные акведуки в Европе — там и сям полуразвалившиеся арки, а вокруг — мертвая страна, поделенная между тысячью враждующих варварских вождей.

— Так ты поэтому собираешься объединиться с Божественным Максимианом? — спросила Елена. — И это, значит, должно спасти мир?

— Ну уж и Божественный, — сказал Константин. — Неужели ты думаешь, что кто-нибудь вправду считает Максимиана богом? Неужели кто-нибудь еще верит в богов — даже в Августа или Аполлона?

— Да, богов слишком много, — согласилась Елена. — И с каждым днем становится все больше. Никто не может верить во всех богов.

— Знаешь, на чем еще держится мир? Не на богах, не на законе и не на войске. Всего лишь на одном слове. На давнем предрассудке, будто есть на свете священный город Рим. На обмане, который устарел уже двести лет назад.

— Мне не нравится, когда ты так говоришь, Константин.

— Еще бы, конечно. Наше счастье, что есть еще миллионы простых старомодных людей вроде тебя, которым становится не по себе, когда имя Рима упоминают всуе. Вот на чем держится мир — на том, что людям становится не по себе. Ни Милан, ни Никомедия ни у кого такого чувства не вызывают, хотя в смысле политики они сейчас куда важнее. Все дело в том, что Рим священен. Если бы мы только могли снова сделать его действительно священным... Но вместо этого мы имеем христиан. Видела бы ты, какие улики предъявляли на судебных процессах над ними в Никомедии! Ты знаешь, как они называют Рим? «Матерью разврата»! Я сам читал это в их книгах.

— Но ведь с ними уже расправились?

— Слишком поздно. Они везде. Они разложили и войско, и гражданские службы. Их нельзя рассеять, как Тит рассеял евреев. Это целое государство в государстве, со своими законами и своими чиновниками. Мой отец на своей территории даже не пытался привести эдикты [19]Эдикты — изданные Диоклетианом в 303 г. указы, положившие начало жестокому гонению на христиан. в действие.

Мне говорили, что они составляют половину его двора. У них есть свои святые места в самом Риме — могилы их первых вождей. У них есть собственный император или что-то вроде этого — он сейчас живет в Риме и оттуда рассылает приказы. Они — самая большая опасность для империи.

Константин умолк и устало потянулся.

— Завтра ты едешь с нами, мама.

— Только не завтра. Я не могу вдруг взять и бросить всех этих людей. Они вправе ожидать от меня большего. Я ведь не росла при таком дворе, как ты, сын мой. И потом, я сомневаюсь, чтобы твой отец был мне так уж рад. Поезжай сам и найди для меня какое-нибудь тихое место на севере. А потом я поеду следом.

И она добавила:

— А эти христиане — может быть, и они считают Рим священным городом?

— Мама, дорогая, я же тебе говорил, в их книгах...

— Ах, в книгах... — протянула Елена.