Глава VII: Злосчастные записи, история о Лебеде и наблюдение за системой

Онлайн чтение книги Insomnia, или поиски Механической Вороны Insomnia, or in search of Mechanical Crow
Глава VII: Злосчастные записи, история о Лебеде и наблюдение за системой

– Ты ужасно выглядишь, – сказал Мефистофель. В его голосе не слышалось беспокойства или сочувствия. Одно ехидство – и все. Как всегда.

Вид у меня и впрямь был не самый лучший. За последние двое суток я спала всего несколько часов. Свободного времени было хоть отбавляй, но я никак не могла провалиться в сон. Стоило на минуту прикрыть глаза, и меня одолевала странная дрожь, смахивающая на озноб – только не тела, а души. В ушах постоянно звенело. Страх путал все мысли в голове. Что и говорить, состояние было отвратительное.

После долгой бессонницы мне стало казаться, что на самом деле я просто сплю, и мне снится сон, в котором меня преследуют кошмары – Муфлон, Мефистофель и человек в белых одеждах. Но я не лелеяла надежу на то, что в один прекрасный момент проснусь, и все станет хорошо. Мефистофель, когда рассказывал историю о клетке, был прав. То, что произошло, нельзя изменить, где бы это ни происходило… В реальности, на страницах книги или в чьем-нибудь сне.

С этим ощущением ко мне пришла паника. Я в полной мере осознала, что перестала быть отрешенным от всего человеком, и теперь вообще сомневалась, была ли у меня когда-нибудь настоящая апатия. Поэтому я обрадовалась приходу Мефистофеля, невзирая на то, что последнее наше расставание было очень болезненным – в прямом смысле этого слова.

– Муфлон, – сказала я.

Призрак на тротуаре продолжал то стоять по нескольку часов под окном, то исчезать. Я больше не светила фонарем и в окно выглядывала с большой опаской, порой задыхаясь от подступающих слез. Такого со мной давно не бывало. Хотелось забиться в угол. Да куда угодно, только бы подальше от Вопля и его источника.

Самое любопытное заключалось в том, что Мефистофель явно встревожился – непонятно только, моим состоянием или фактом присутствия поблизости Муфлона.

– Плохо дело! – скривился он. – Надоели! Проходу не дают. То Муфлон, то…

– То кто? – я вспомнила человека из Пустоши.

– Тебя не касается! – буркнул Мефистофель, причем как-то особенно, так, что сразу стало понятно, что он врет, и меня это очень даже касается. – И чего набежали!

Он прошелся взад-вперед по комнате, погруженный в задумчивость. Потом направился к окну и посмотрел в него. Снова вернулся ко мне, сложил руки на груди, насупился, глядя на меня сверху вниз.

– Надо тебе сесть на поезд, – отрывисто проговорил он.

– Думаешь?

– Думаю.

– И куда же мне ехать?

– Понятия не имею. Но на поезд сесть надо. Что это?

Его внимание вдруг привлек мой прохудившийся блокнот. В нем осталось совсем мало листов. Уничтоженные сегодня записи лежали рядом в виде смятых клочков бумаги.

– Мусор, – уклончиво пояснила я. О своей привычке выстраивать мысли в текст и тут же уничтожать его я еще никому не рассказывала. Никакой тайны здесь не было, просто уж очень глупое действо.

Но Мефистофель и сам догадался, что к чему.

– Вот же дура, – прошипел он и даже сжал руки в кулаки. – Законченная идиотка…

Я, конечно, не обиделась. Обижаться на Мефистофеля – это как-то смешно. Если обращать внимание на каждый его подобный комментарий, то выбьешься из сил в самые короткие сроки.

Но на сей раз его тон меня насторожил. Похоже, у него и в мыслях не было меня задеть. Просто он был в ярости и не смог сдержаться.

– В чем дело? – постаралась как можно осторожнее спросить я, чтобы Мефистофель понял, что я прочувствовала серьезность ситуации, но искренне не понимаю, чем вызвана его вспышка гнева, и что лучше всего спокойно дать объяснения, а не бросаться эпитетами в мой адрес.

Прием, к счастью, сработал. К счастью – потому что реакция Мефистофеля меня даже немного напугала. Как будто я сделала нечто ужасное и непоправимое.

– Никогда – больше – так – не – делай! – прошипел Мефистофель, четко разделяя слова, словно разговаривал с неразумным ребенком, до которого очень трудно донести, что плохо, а что нет.

– Как?

– Вот так! – Мефистофель ткнул пальцем в смятые клочки бумаги. – Никогда не пиши… Не излагай того, чего не хочешь сказать! – его красные глаза сверкали от ярости.

Я молча смахнула смятые записи в мусорную корзину. Смутно я ощущала – Мефистофель прав. Не зря моя привычка казалась мне глупой. Если подумать, мысль изреченная есть ложь и так далее, и ведь в этом, наверное, и заключался смысл. Только вот как ни изворачивайся, стараясь замаскировать мысль полотном таинственности, сама мысль никуда не исчезнет. Я начала было объяснить это Мефистофелю, чтобы хоть немного оправдаться, но почти сразу оборвала себя на полуслове и спросила:

– Что в этом страшного?

– Что-о-о? – снова зашипел Мефистофель, еще, как видно, не до конца успокоившийся. – Я тебе скажу, что. Держи свои размышления у себя в голове, если не хочешь, чтобы о них все узнали!

– Да даже и если, – сказала я. – Кого могут интересовать мои размышления?

– Абсолютно никого. Выискалась. Но в данном случае достаточно просто того, что они есть. Думаешь, это в порядке вещей? Сидит себе и строчит о Муфлоне! – Мефистофель в сердцах сбросил со стола ни в чем не повинный блокнот. – А ему только того и надо! Достойная причина, чтобы уделить тебе больше времени, чем нужно. И этому тоже.

– Кому «этому»? – мигом насторожилась я, поняв, что он говорит о человеке из Пустоши.

– Не твое дело, – бросил Мефистофель. – Но я предупредил. Если тебе нравится Муфлон перед окном, пожалуйста… Продолжай! – его голос прямо-таки сочился ядом.

– Больше не буду.

Я, обхватив колени руками, уселась поудобнее. Я не совсем понимала, как действует эта система, но в общем и целом получалось так, что пока мои мысли находятся при мне, то есть только в голове, они мои и о них можно лишь подозревать. Может, конечно, и вычленить что-нибудь возможно, но не так просто, как если я добровольно изложу все это на бумаге, пусть потом и разорву все написанное в клочья. Наверное, любое выражение мысли, будь то слова или записи, оставляет в мире свой отпечаток… А с тем, что Муфлон, Мефистофель и другие подобные создания знают о мире больше, чем простые смертные, очевидно. Если я не могу знать о том, что было написано на кем-то уничтоженных листках, то они, наверное, могут. Или Мефистофель имел в виду, что достаточно даже факта – пишет, значит, есть какие-то мысли? Но у кого их нет?

– Послушай, – обратилась я к Мефистофелю. – Это потому, что мысли конкретно о Муфлоне? И о том, другом?

– Лезешь, куда не следует, – буркнул Мефистофель.

– Не было б тебя – и не лезла, – мрачно проговорила я.

– А не лезла бы – я б к тебе и не приходил, – в том же тоне отвечал Мефистофель. – Что ж я сделаю, если ты дурацкая Проволока? Сейчас я тебе покажу, как это работает.

Прежде, чем я успела отшатнуться, вразумив его, что вот только-только он упрекал меня в том, что я лезу, куда не следует, а теперь сам тащит в это «куда не следует», Мефистофель схватил меня за руку. В глазах на мгновение потемнело, но в следующий момент я, разумеется, осознала, что смотрю на живое полотно, на котором был изображен по-зимнему голый заснеженный лес. Перед ним взад-вперед прохаживался Мефистофель.

– Была одна такая же, – говорил он, причем по его тону сразу можно было догадаться, что «такая же» кончила плохо, но его это ни капли не огорчает.

– Жила себе. Пока не увидела того, чего ей видеть не следовало.

Я увидела девушку. Примерно одного со мной возраста, может, чуть старше. Темные, почти черные вьющиеся волосы схвачены в два хвоста, лицо бледное, глаза удивительно холодные. В общем и целом – симпатичное, но мрачноватое создание. Представить ее в шумной компании было невозможно. Если такая придет, скажем, в бар, то наверняка устроится в гордом одиночестве и будет всех отгонять одной своей мрачностью.

– Существо отрешенное, – Мефистофель точно зачитывал результаты лично проведенного психологического теста. – В себя погруженное. Знаешь, в чем проблемы таких людей? Они видят так много ночных кошмаров, что забывают, что реальность гораздо страшнее.

– Разве страшнее?

– Ну конечно, да! – передернул плечами Мефистофель. – Сама подумай. Пусть даже ты понимаешь, что вот-вот умрешь от Вопля, у тебя всегда остается заманчивая возможность списать все на сумасшествие. Куда сложнее, если погрязший в кошмарах человек вдруг сталкивается с чем-то настолько реальным, что списать это на сумасшествие нельзя. Как здесь и случилось, например.

Он прищелкнул пальцами, и я увидела, как девушка, шедшая по зимнему лесу, вдруг замерла и остекленевшими от ужаса глазами уставилась прямо перед собой. Ракурс сменился, и я приглушенно вскрикнула от неожиданности, чем весьма позабавила Мефистофеля.

По снегу расплылось огромное кровавое пятно, по форме напоминающее лебедя. Судя по «шее», кого-то, истекающего кровью, протащили дальше, к сугробу. Там и в самом деле лежал человек; над неподвижным телом стоял высокий мужчина и вновь и вновь опускал зажатый в руке камень. Рядом, сложив руки на груди, стояла молодая женщина. Время от времени она нервно поглядывала на наручные часы. Из-за дерева, на которое она опиралась, на поляну падала пугающая, неестественно черная тень, создающая обманчивое впечатление, что у женщины из спины вот-вот вырвется крыло.

Разумеется, присутствие незваной гостьи было тут же обнаружено. Когда мужчина одним прыжком настиг ее и схватил за руки, мне стало дурно. Не дай бог, подумалось мне, Мефистофель опять что-нибудь учудит, и мы окажемся там! Но нет, к счастью, он был полностью увлечен историей и с огромным удовольствием рассказывал:

– Думаешь, они и ее убили? Нет! Представь, они ее пожалели. Устроили игру – расскажешь – убьем, не расскажешь – живи. В основном ради того, чтобы позабавиться. Потому что странная особа попалась. В неописуемом ужасе, а не бежит и не кричит… Как будто с ума сошла.

– И они ее вот так отпустили? – растерялась я, наблюдая за тем, как молодая женщина, весело хохоча, подталкивает девушку к тропе, да еще ободряюще похлопывает по плечам. – Ненормальные…

– А я разве говорил, что нормальные? Нормальные людей с таким усердием не убивают, – резонно заметил Мефистофель. – Всему есть предел, знаешь ли!.. Итак, бедняжка Ариана мучается страшным воспоминанием. Молчать ей, казалось бы, легко – все всегда считали, что она немного не в себе, поэтому никто ничего странного не замечал. Но ей безумно хотелось рассказать обо всем. Сначала куда следует, дабы наказать виновных, а потом уж всем остальным. Мысль была недурной, – справедливости ради заметил он. – Потому что убийцы о ней ничего толком не знали, следить не стали и вообще практически забыли. Когда вспоминали, смеялись – были уверены в том, что она сидит там себе и страдает… Так оно и было.


Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином Litres.ru Купить полную версию
Глава VII: Злосчастные записи, история о Лебеде и наблюдение за системой

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть