Онлайн чтение книги Исключение
Глава 2

– Дед, я дома! – крикнула Лида из коридора, стараясь пробиться сквозь неизменное «Эхо Москвы».

Александр Борисович Титов разменял девятый десяток, но силы политических убеждений не утратил. Поредели волосы, правое ухо почти перестало слышать, а пальцы и колени поразил артрит. И все же ярые оппозиционные взгляды и живой интерес к государственным делам не оставили Александра Борисовича.

Дитя сталинской эпохи и баскетболист советского ЦСКА, он стал увлекаться политикой уже после шестидесяти. Но зато вложил в это всю нерастраченную энергию спортсмена на пенсии. Его покойная жена, Зоя Павловна, ушедшая на тот свет в первый год нового тысячелетия, любила посмеиваться над супругом. Уже, мол, и стар стал, а все туда же. Но дед упорно рисовал плакаты, надевал серую фетровую шляпу и с утра до вечера пропадал на митингах. Один раз ему случилось даже загреметь на 15 суток, но сей факт не только не убавил старческого энтузиазма, но и поддал боевого жару. С тех пор «Эхо Москвы» выключалось только на ночь. Иногда Лиде казалось, что дед уснул или не слышит, и она пыталась потихоньку выключить орущий приемник, но тут же раздавалось «Сделай обратно!».

Часто бывает, что человек, успешный в карьере, получает от судьбы серьезные удары в чем-то другом. Так вышло и с Александром Борисовичем. Звезда советского баскетбола, чьи кубки не помещались на домашней стене славы, из-за автокатастрофы потерял молодую дочь и зятя, получив на руки трехлетнюю внучку Лидочку. Вместе с женой, Зоей Павловной, он воспитывал девочку, пока на супругу не обрушился рак легких. Лиде тогда только стукнуло четырнадцать, но они вместе с дедом до последнего несли вахту у больничной койки. В марте 2001 года бабушкины боли стали настолько сильными, что Александр Борисович перестал пускать внучку к жене.

– Тебе не надо этого видеть, – сказал он тогда.

В середине апреля бабушки не стало.

Александр Борисович и Лида остались одни. Дед до последнего работал учителем физкультуры, а Лиду забрал из баскетбольной секции и отправил учить иностранные языки.

– Меня не будет, сможешь заработать на хлеб с маслом. А лучше беги из этой страны.

Лида понимала, что пока хлеб с маслом нужно дать деду. Если хоть так можно было отблагодарить его за все. Она сидела за учебниками, как проклятая, до онемения повторяла за кассетой английские фразы, но все ж таки поступила в институт иностранных языков и получила международный сертификат.

Сразу после института она тыкалась в конторы переводчиков, но везде платили гроши, и тогда через однокурсника Лида устроилась корреспондентом в «Богему», где ее нередко отправляли в командировки, чтобы она могла писать в туристическую колонку. Денег хватало. Ей даже удалось накопить на подержанный «Фольксваген», на котором она каждую весну вывозила деда на дачу.

– Дедуль, смотри, что я купила, – Лида заглянула в дедову комнату. – Брауншвейгскую, твою любимую!

Александр Борисович кивнул и поднял вверх указательный палец.

– Подожди, там интервью с минфином.

– Чаю?

Дед снова кивнул, и Лида ретировалась на кухню, чтобы сделать пару бутербродов с ароматной сырокопченой колбасой. Дедушка почему-то очень любил, когда колбасу нарезали на тонкие, просвечивающие кружочки.

– Я ем хлеб с колбасой, а не колбасу с хлебом, – говаривал он.

С колбасой полагалось делать только белый хлеб, а с сыром – черный. И белый хлеб надо было нарезать исключительно по диагонали.

У деда был персональный граненый стакан в железном подстаканнике с гравировкой от ЦСКА. К стакану прилагалась чайная ложка, а сахар рафинад надо было давать на отдельном блюдце, – его дед ел вприкуску.

Когда Лида появилась в комнате с подносом, дед убавил радио и указал на диван.

– Рассказывай.

Лида устало села и откинулась на мягкую спинку.

– Все как обычно.

– Посылают куда?

– Да нет, я ж только два месяца назад вернулась из Чехии. Теперь очередь Матвеевой, она летит на Шри-Ланку.

– Ясно, – дед пожевал и кивнул. – На море не тебе.

– Да брось. Все равно не дают времени покупаться. А в Чехии было здорово, погуляла по Старому городу.

– В феврале. Красота, – дед усмехнулся. – В 63-м мы ездили в Чехословакию. В Брно. Игру уже не помню. Зато я привез тогда твоей матери туфельки. Красные, кожаные, с пряжками. Зоя сшила ей в красную клетку платье, и она ходила в школе на танцы. Самая модная была. И косички с бантами, Зоя ей туго плела, а все равно кудряшки по всей голове торчали. Да. Это ты в мать белобрысая, только жалко, кудрей нет.

Лида вздохнула. Она слышала эту историю не первый раз. Она не помнила родителей, хотя по всей квартире висели мамины фотографии и только одна – с отцом, Михаилом Стрельниковым.

Бабушка часто рассказывала Лиде о ее маме, о своей Катеньке. Они были похожи: Зоя Павловна и Катя: обе маленькие, хрупкие, с большими голубыми глазами и тонким, изогнутым ртом. Только Катя смотрела со всех фотографий, счастливо улыбаясь. Вот она в садике, Снежинка. Здесь на даче, в венке из одуванчиков. А это выпускной, нарядное платье. И институтский снимок, они ездили на картошку. У нее здесь модный в те годы начес. И, наконец, единственная фотография с папой: свадебная. Цветная. Мама в коротком платье и с маленькой фатой, а в руках – красные гвоздики. И глаза со стрелками. А у папы длинная битловская стрижка и усы. От папы Лиде достались карие глаза. Бабушка раньше думала, что и волосы у нее потемнеют в отца, но Лида на удивление осталась темноглазой и светловолосой.

В остальном Лида пошла в деда. Она вытягивалась и вытягивалась, потеряв всякую надежду остановиться. Длинные пальцы и прямой дедов нос.

– Титовская порода, – качала головой бабушка, которая едва дотягивала двенадцатилетней внучке до плеча.

Они смотрелись странно: высокий статный дед и крошечная бабушка. Дед даже в старости не сутулился, а бабушка с каждым годом гнулась ближе к земле.

– Мне поручили интервью, – Лида нарушила тишину.

– С кем?

– С кинозвездой.

Дед поморщился.

– Ну-ну.

Они еще помолчали.

– А что Виталик?

– В Питере Виталик.

– Замуж еще не позвал?

– Дед!

– А что? Он неплохой. Я помру скоро, ты хоть будешь при муже.

– Не говори так!

– Эка новость. Из команды только я жив еще да Андрюха Короленко. И как его…

– Мусурбеков.

– Да, Рашид. Надо позвонить ему, а то только в декабре говорили. Ах да. Виталик. Хочешь, я с ним поговорю.

– Тут такое дело, дед. Я хочу с ним разойтись.

Александр Борисович хлопнул себя по ногам.

– Ты с ума, что ли, сошла?

– Почему?

– Вы два года уже наматываете сопли на кулак. Мы с Зоей встретились и через три месяца поженились. Я к ее родителям в Сергиев Посад ездил только раз, и все. Ты когда собралась детей заводить?

– Дед, сейчас все после тридцати рожают, и ничего.

– Ты считаешь, сколько я могу еще протянуть? А мне нужны гарантии.

– Ты ведь любил бабушку. А я Виталика – нет. Не хочу я так. Тошно, понимаешь?

Александр Борисович замолчал и посмотрел на фотографию жены. Она стояла на полке среди кубков и наград. В рамке с янтарем, которую дед еще в молодости привез из Риги.

– Смотри, Лидок. Смотри. Человеку одному плохо.

– Я не буду одна. У меня ты есть, – Лида погладила деда по плечу. – Ладно, пойду к себе. Мне по работе еще надо доделать.

Лида отнесла поднос на кухню, вымыла посуду и взяла себе бутылку йогурта из холодильника. Ее ждали «Мертвая кровь» и другие фильмы с Андерсом Норбергом. Но сначала – Виталик.

Лида уселась в кресло на колесиках, надела наушники с микрофоном и открыла скайп. Скайп был и в телефоне, но только на большом компьютере хорошо шли видеозвонки. Виталик был в сети, и через несколько гудков на экране появилось его лицо.

– Привет. Вот пять минут назад хотел тебе звонить, но ты была в офлайне.

– Привет. Что нового?

– Ничего. Все по-старому. Думаю, через месяц приеду в Москву, можно было бы летом взять вместе пару недель и рвануть куда-нибудь. В Турцию или куда захочешь. Что скажешь?

– Слушай, Виталь… Такое дело…

Лида замолчала.

– Ау, ты здесь? – обеспокоенно спросил Виталик.

– Ага.

– Слава Богу, я уж думал, интернет залип. Тут со связью не очень.

– Виталь, я думаю, нам надо повременить.

– С чем? С отпуском? Хочешь, осенью возьмем.

– Я не про отпуск. Ты же знаешь, я с дедушкой буду на даче. Я про нас.

– Ты что, расстаться хочешь?

– Ну… вроде того.

– И почему так вдруг?

– Не знаю, что тебе ответить. Я думаю, что не особо подхожу тебе.

– Давай я это как-нибудь сам решу.

– Дело во мне. Серьезно.

– Что-то случилось? У тебя кто-то есть?

– Нет. Просто я… я не люблю тебя.

– И все?

– Этого достаточно.

– И за два года ты это только сейчас поняла?

– Нет. Просто… Я думала, что смогу. А я не могу.

Виталик затих.

– Ты тут? – на этот раз спросила Лида.

– Тут, – Виталик вздохнул. – Слушай, давай не будем рубить сплеча.

– А я думаю, что лучше на этом закончить. Прости меня, мне очень жаль, правда.

– Мне тоже. Но я для себя точки не ставлю. Мне надо еще подумать, и давай этот месяц отдохнем друг от друга, а потом я приеду, и мы поговорим.

– Я все обдумала, Виталь. Я серьезно.

– Смотри сама. Но мы еще поговорим. Пока.

Лида не успела ответить, как Виталик закрыл разговор. Она вздохнула. Может, она приняла неправильное решение. Но почему тогда ей вдруг стало легче?

Она повернула монитор к дивану, включила первую серию «Мертвой крови» и подложила под спину подушку.

Норберг появился на экране только в третьей серии, когда она уже устала ждать. Сам сериал ей понравился. Она не любила слащавое кинцо, здесь же вся подноготная, все низы выворачивались наружу. Глухая провинция, пьянчуги, захолустный бар. Мрачная действительность, на фоне которой появление вампиров выглядело вполне себе органично. Да и сами вампиры были показаны без излишнего лоска. Такие же, как другие жители маленького городка в Луизиане. На экране разворачивалась загадочная череда убийств вокруг главной героини, когда, наконец, появился тысячелетний вампир, герой Андерса Норберга. Лида сразу поняла все восторги коллег. Если бы она видела Норберга таким до того, как Казакова объявила о его визите, она бы тоже сходила с ума от счастья.

Когда Лида усилием воли заставила себя выключить компьютер, было около четырех часов утра. Она наспех умылась, заглянула к деду, убедившись, что тот мирно спит, и легла вздремнуть до работы.

Во сне ее преследовал вампирский образ Норберга с жестким взглядом, зачесанными назад волосами и роскошным телом. Мелькали картинки из сериала, откровенные и кровавые, и Лида, всю жизнь считавшая себя флегматичной, жарко металась, сбрасывая с себя тяжелое одеяло.