Онлайн чтение книги Оно It
Глава 2. После фестиваля (1984 г.)

1

Адриан носил эту шляпу по одной причине (как потом скажет его рыдающий бойфренд в полиции) – потому что выиграл ее на конкурсе «Бросай до победного» в ярмарочном комплексе в Бэсси-парк, за шесть дней до смерти. Он ею гордился.

– Он носил ее, потому что любил этот говенный город! – выкрикнул копам Дон Хагарти, бойфренд Адриана.

– Хватит, хватит, в таких словечках нужды нет, – ответил ему патрульный Гарольд Гарденер, один из четырех сыновей Дэйва Гарденера. В тот день, когда его отец вытащил из водостока бездыханное, однорукое тело Джорджа Денбро, Гарольду Гарденеру было пять лет. В этот день, почти двадцать семь лет спустя, тридцатидвухлетний и лысеющий Гарольд понимал, что горе и боль Дона Хагарти – реальность, но не мог заставить себя отнестись к ним серьезно. Этот мужчина (если кому-то хотелось называть его мужчиной) красил губы и носил атласные лосины, такие обтягивающие, что не составляло труда сосчитать все морщинки на его члене. Горе – горем, боль – болью, он все равно оставался педиком. Как его друг, покойный Адриан Меллон.

– Давайте повторим еще разок, – предложил напарник Гарольда, Джеффри Ривз. – Вы вдвоем вышли из «Сокола» и направились к Каналу. Что произошло потом?

– Сколько раз я должен говорить вам одно и то же, придурки? – Хагарти по-прежнему кричал. – Они убили его! Столкнули в воду. Решили, что они в Мачо-Сити! – Дон Хагарти заплакал.

– Еще разок, – терпеливо гнул свое Ривз. – Вы вдвоем вышли из «Сокола». Что произошло потом?

2

В комнате для допросов чуть дальше по коридору двое полицейских Дерри беседовали с семнадцатилетним Стивом Дюбеем. Этажом выше, в кабинете инспектора по надзору за условно осужденными, еще двое допрашивали восемнадцатилетнего Джона Гартона по кличке Паук, и, наконец, в кабинете начальника полиции сам шеф Эндрю Рейдмахер и заместитель окружного прокурора Том Баутильер вели допрос пятнадцатилетнего Кристофера Ануина. Кристофер, в вываренных джинсах, измазанной машинным маслом футболке и массивных тупоносых саперных сапогах, плакал. Рейдмахер и Баутильер занялись им, потому что совершенно справедливо предположили, что он – слабое звено.

– Давай повторим еще разок, – предложил Баутильер Кристоферу, произнеся эту фразу практически одновременно с Джеффри Ривзом, который находился двумя этажами ниже.

– Мы не собирались его убивать, – лепетал Ануин. – Все эта шляпа. Мы не могли поверить, что он будет носить эту шляпу после… вы понимаете, после того, как Паук предупредил его в первый раз. Наверное, мы хотели припугнуть его.

– За то, что он сказал, – вставил шеф Рейдмахер.

– Да.

– Сказал Джону Гартону семнадцатого июля, во второй половине дня.

– Да, Пауку. – Из глаз Ануина вновь брызнули слезы. – Но мы пытались его спасти, когда увидели, что он в беде… во всяком случае, мы со Стиви Дюбеем пытались… мы не собирались его убивать!

– Брось, Крис, не засирай нам мозги, – отмахнулся Баутильер. – Вы же сбросили этого маленького гомика в Канал.

– Да, но…

– И вы трое сами пришли сюда, чтобы выложить все начистоту. Шеф Рейдмахер и я это ценим, верно, Энди?

– Будь уверен. Только настоящий мужчина готов отвечать за то, что он сделал, Крис.

– Так что не опускайся до лжи. Вы решили бросить его в Канал, как только увидели, что он и его дружок-гомик выходят из «Сокола», так?

– Нет! – яростно запротестовал Крис Ануин.

Баутильер достал из нагрудного кармана рубашки пачку «Мальборо», сунул сигарету в рот. Потом предложил пачку Ануину:

– Сигарету?

Ануин взял. Баутильеру пришлось гоняться пламенем спички за кончиком сигареты, потому что губы подростка тряслись.

– В том числе и потому, что он был в этой шляпе? – спросил Рейдмахер.

Ануин глубоко затянулся, опустил голову, сальные волосы упали на глаза. Он выпустил дым через нос, усыпанный угрями.

– Да, – едва слышно выдохнул он.

Баутильер наклонился вперед, его карие глаза сверкнули. Лицо стало хищным, но голос оставался мягким.

– Что, Крис?

– Я сказал, да. Думаю, так. Сбросить в Канал. Но не убивать. – Он поднял голову, охваченный паникой, жалкий, все еще не способный осознать колоссальные перемены, которые произошли в его жизни после того, как вчера вечером в половине восьмого он вышел из дома, чтобы с двумя друзьями повеселиться в последний вечер проходящего в Дерри фестиваля «Дни Канала». – Не убивать! – повторил он. – И этот парень под мостом… я до сих пор не знаю, кто он.

– Какой парень? – спросил Рейдмахер без особого интереса. Эту часть они уже слышали, и ни один в нее не поверил – рано или поздно обвиняемые в убийстве практически всегда указывают на какого-то таинственного другого парня. Баутильер даже придумал название этой увертке: синдром однорукого мужчины, отталкиваясь от старого телесериала «Беглец».

– Парень в клоунском костюме, – ответил Крис Ануин и содрогнулся. – Парень с шариками.

3

Фестиваль «Дни Канала», который проходил с 15 по 21 июля, удался, с этим соглашалось большинство жителей Дерри: положительно сказался и на нравственном облике города, и на его имидже… и на кошельке. Недельный фестиваль проводился в честь столетия открытия Канала, который пересекал центр города. Благодаря сооружению Канала в Дерри активизировалась торговля лесом в 1884–1910 годах. Канал положил начало процветанию Дерри.

Город прихорашивался – с востока на запад и с севера на юг. Рытвины и выбоины, которые, как клялись некоторые жители, не ремонтировались десятилетиями, выравнивали, они обретали твердое покрытие. Городские здания ремонтировали внутри и красили снаружи. Худшие из граффити в Бэсси-парк (главным образом направленные против гомосексуалистов, вроде «УБЬЕМ ВСЕХ ПИДОРОВ» или «СПИД ВАМ ОТ БОГА, ЧЕРТОВЫ ГОМИКИ») счищали со скамеек и деревянных стен крытого пешеходного моста через Канал, прозванного Мостом Поцелуев.

В трех примыкающих друг к другу пустующих магазинах в центре города разместили Музей дней Канала, заполнив его экспонатами, которые собрал Майкл Хэнлон, местный библиотекарь и историк-любитель. Семьи-старожилы делились своими бесценными сокровищами, и за неделю фестиваля почти сорок тысяч посетителей музея заплатили по четвертаку, чтобы посмотреть на меню столовой 1890-х годов, топоры, пилы, другой инструмент лесорубов 1880-х, детские игрушки 1920-х, более двух тысяч фотографий и девять бобин любительских фильмов о жизни Дерри в последние сто лет.

Спонсировало музей «Женское общество Дерри», которое запретило к показу некоторые из предложенных Хэнлоном экспонатов (в частности, знаменитый стул наказаний из 1930-х) и фотографий (скажем, банды Брэдли после знаменитой перестрелки). Но все согласились: экспозиция и так хороша, и никто, если на то пошло, не хотел видеть всю ту жуть. Куда лучше подчеркнуть позитив и отринуть негатив, как пелось в старой песне.

В Дерри-парк поставили огромный полосатый тент, под которым продавали закуски, выпечку и прохладительные напитки. Каждый вечер там играл оркестр. В Бэсси-парк компания «Смоукис грейтер шоус» привезла аттракционы, а местные жители поставили павильоны с разными конкурсами. Специальный трамвайчик каждый час курсировал по историческим кварталам города, в итоге подъезжая к этой шумной и веселой машине по выкачиванию денег.

Именно здесь Адриан Меллон выиграл шляпу, которая послужила причиной его смерти, – бумажный цилиндр с цветком и надписью на ленте: «Я ♥ ДЕРРИ!»

4

– Я устал, – сказал Джон Гартон. Как и два его друга, одевался он, бессознательно подражая Брюсу Спрингстину, хотя если б его спросили, он, вероятно, назвал бы Спрингстина хлюпиком или тем же гомиком и выказал бы восхищение такими крутыми металлическими группами, как «Деф Леппард», «Твистед систер» или «Джудас Прист». Рукава простой синей футболки он оторвал, чтобы выставить напоказ мускулистые руки. Его густые каштановые волосы падали на один глаз – в этом он скорее копировал Джона Кугара Мелленкампа[13]Мелленкамп, Джон (р. 1951 г.) – американский рок-музыкант., а не Спрингстина. Обе руки украшали синие татуировки – тайные символы, которые выглядели как детские рисунки. – Больше не хочу говорить.

– Только расскажи нам о второй половине вторника на ярмарке, – предложил ему Пол Хьюз. Он тоже устал, а вся эта безобразная история шокировала его и вызывала отвращение. В голову вновь и вновь приходила мысль о том, что фестиваль «Дни Канала» закончился событием, о котором все знали, но никто не решался сообщить в «Программе дня». А если бы решился, то выглядело бы это следующим образом:

– На хер ярмарку, – ответил Паук.

– Только повтори, что ты сказал Меллону, и что он сказал тебе.

– Господи… – Паук закатил глаза.

– Давай, Паук, – поддакнул напарник Хьюза.

Джон Гартон вновь закатил глаза и пошел по новому кругу.

5

Гартон увидел их обоих, Меллона и Хагарти, когда они фланировали, обняв друг друга за талию и хихикая словно девушки. Поначалу он и впрямь подумал, что это две девушки. Потом узнал Меллона. Ему раньше подсказали, кто он такой. А в тот момент, когда он смотрел на них, Меллон повернулся к Хагарти… и они поцеловались.

– Чел, я сейчас блевану, – в отвращении воскликнул Паук.

Компанию Гартону составляли Крис Ануин и Стив Дюбей. Когда Паук указал на Меллона, Дюбей сказал, что он вроде бы знает второго педика. Его звали Дон, фамилию он не помнил, и этот педик подвозил одного ученика средней школы Дерри и пытался к нему подкатить.

Меллон и Хагарти вновь двинулись к трем парням. Они вышли из павильона, где проводился конкурс «Бросай до победного», и направлялись к выходу с территории ярмарочного комплекса. Паук Гартон потом скажет полицейским Хьюзу и Конли, что его «гражданская гордость» почувствовала себя уязвленной при виде этого гребаного педика в шляпе с надписью на ленте «Я ♥ ДЕРРИ». Идиотская хреновина, эта шляпа – бумажная имитация цилиндра с приклеенным сверху цветком, который покачивался из стороны в сторону. И эта идиотская шляпа еще сильнее уязвила гражданскую гордость Паука.

А потому, когда Меллон и Хагарти проходили мимо, по-прежнему обнимая друг друга за талию, Паук Гартон крикнул: «Надо бы мне заставить тебя съесть эту шляпу, гребаный жоподрючило!»

Меллон повернулся к Гартону, флиртующе поиграл глазками.

– Если тебе хочется что-нибудь съесть, милый, я могу найти кое-что повкуснее моей шляпы.

Тут Паук Гартон решил, что сейчас он подправит лицо этого гомика. На нем поднимутся новые горы и континенты заметно сместятся. Никто еще не предлагал ему отсосать. Никто.

Он уже двинулся к Меллону. Хагарти, дружок Меллона, испугавшись, попытался его увести, но тот, улыбаясь, не двигался с места. Потом Гартон скажет патрульным Хьюзу и Конли, что Меллон, по его мнению, был под кайфом. Был, подтвердит Хагарти, когда патрульные Гарденер и Ривз поделятся с ним предположением Гартона, под кайфом от двух пончиков с каплей меда, от ярмарки и дня в целом. И следовательно, не мог адекватно воспринимать реальность угрозы, которую представлял собой Паук Гартон.

– Но таким уж был Адриан. – Бумажной салфеткой Дон вытер глаза и размазал тушь на веках. – Он не считал нужным прятаться. Относился к тем дуракам, которые думают, что все так или иначе образуется.

И ему в тот день крепко бы досталось, если бы Гартон вдруг не почувствовал, как что-то постукивает ему по локтю. Полицейская дубинка. Повернул голову и увидел патрульного Фрэнка Мейкена, еще одного представителя «Гордости Дерри».

– Не обращай на него внимания, дружок, – предложил Мейкен Гартону. – Занимайся своими делами и оставь этих голубков в покое. Развлекайся.

– Вы слышали, что он мне сказал? – зло спросил Гартон. К нему уже присоединились Ануин и Дюбей (они оба, почувствовав беду, попытались увести его на центральную аллею, но Гартон оттолкнул их, набросился бы с кулаками, если б они не отстали). Его мужское начало чувствовало себя оскорбленным и требовало отмщения. Никто не предлагал ему отсосать. Никто.

– Я не верю, что он как-то тебя обозвал, – ответил Мейкен. – И ты, если мне не изменяет память, заговорил с ним первым. Так что двигай отсюда, сынок. И не хочу тебе это повторять.

– Он назвал меня гомиком!

– Так ты боишься, что, может, ты гомик? – спросил Мейкен вроде бы с искренним интересом, и Гартон густо покраснел.

По ходу этого диалога Хагарти изо всех сил пытался увести Адриана Меллона. И наконец Меллон сдвинулся с места.

– Пока-пока, любовь моя! – обернувшись, крикнул Адриан.

– Заткнись, сладкожопый, – бросил ему Мейкен. – Проваливай отсюда.

Гартон попытался броситься на Меллона, но Мейкен схватил его.

– Я могу отвезти тебя в участок, дружок, и, судя по тому, как ты себя ведешь, это не самая плохая мысль.

– Когда увижу тебя в следующий раз, тебе будет больно! – крикнул Гартон вслед удаляющейся паре, и многие головы повернулись в его сторону. – А если ты будешь в этой шляпе, я тебя убью. Не нужны городу такие гомики, как ты!

Не поворачиваясь, Меллон поднял левую руку, помахал пальцами (с ногтями, накрашенными светло-вишневым лаком) и еще сильнее принялся крутить бедрами. Гартон вновь рванулся к нему.

– Еще одно слово или движение, и ты едешь в участок, – спокойно предупредил Мейкен. – И поверь, мой мальчик, слова у меня не разойдутся с делом.

– Пошли, Паук. – Крис Ануин дернул его за рукав. – Остынь.

– Вы любите таких, как этот? – спросил Паук Мейкена, полностью игнорируя Криса и Стива. – Да?

– Такие мне как раз безразличны, – ответил Мейкен. – А что я действительно люблю, так это спокойствие и порядок, и их ты как раз и нарушаешь, прыщавый. А теперь хочешь проехать со мной или как?

– Пошли, Паук, – подал голос Стив Дюбей. – Давай съедим по хот-догу.

Паук пошел, нарочито одергивая футболку и убирая волосы с глаз. Мейкен, который тоже давал показания наутро после смерти Адриана Меллона, указал в них: «Последнее, что я слышал, когда он уходил с дружками, были его слова: «Когда увижу его в следующий раз, ему крепко достанется».

6

– Пожалуйста, мне нужно поговорить с матерью, – в третий раз попросил Стив Дюбей. – Я должен поговорить с матерью, чтобы она успокоила моего отчима, не то он задаст мне чертовскую трепку, когда я вернусь домой.

– Скоро поговоришь, – пообещал ему патрульный Чарльз Аварино. И Аварино, и его напарник, Барни Моррисон, знали, что сегодня Стив Дюбей домой не вернется, возможно, не попадет туда еще много вечеров. Парень, похоже, не понимал, насколько серьезен этот арест, и Аварино не сильно удивился, когда какое-то время спустя узнал, что Дюбей бросил учебу в шестнадцать лет. До того он учился в школе на Уотер-стрит. Его коэффициент умственного развития равнялся 68, как следовало из теста Векслера, который он проходил в седьмом классе, где дважды оставался на второй год.

– Расскажи нам, что случилось, когда ты увидел Меллона, выходящего из «Сокола», – предложил Моррисон.

– Нет, чел, лучше не буду.

– Почему нет? – спросил Аварино.

– Я, возможно, и так наговорил слишком много.

– Ты и пришел сюда, чтобы поговорить, – напомнил Аварино, – нет разве?

– Ну… да… но…

– Послушай, – Моррисон сел рядом с Дюбеем, дал ему сигарету, – ты думаешь, я и Чик любим педиков?

– Я не знаю…

– По нам видно, что мы любим педиков?

– Нет, но…

– Мы твои друзья, Стиви, – говорил Моррисон без тени улыбки. – И поверь, тебе, Крису и Пауку сейчас нужны все друзья, которые только у вас есть, потому что завтра все правдолюбцы этого города будут требовать вашей крови.

На лице Стива Дюбея отразилась тревога. Аварино, который буквально мог читать мысли этого волосатого маменькиного сынка, подозревал, что тот вновь думает о своем отчиме. И хотя Аварино терпеть не мог маленькое сообщество геев города Дерри (как практически все копы, он бы только порадовался, увидев, что «Сокол» закрылся навсегда), он бы с удовольствием лично отвез Дюбея домой. Более того, подержал бы Дюбея за руки, пока отчим будет превращать этого говнюка в отбивную котлету. Аварино не любил геев, но не считал, что их можно мучить и убивать только за то, что они – геи. С Меллоном обошлись жестоко и безжалостно. Из-под моста через Канал его достали с выпученными от ужаса глазами. А этот парень, похоже, не имел ни малейшего представления о том, что он помог сделать.

– Мы не собирались причинять ему вреда, – повторил Стив. Эту фразу он говорил всякий раз, когда начинал путаться.

– Потому ты и хочешь поговорить с нами начистоту, – кивнул Аварино. – Если мы доберемся до истины, то, возможно, вся эта история не будет стоить и выеденного яйца. Правда, Барни?

– Не то слово, – согласился Моррисон.

– Еще раз, что ты можешь сказать? – терпеливо настаивал Аварино.

– Что ж… – И Стив, пусть и медленно, начал говорить.

7

Когда бар «Сокол» открылся в 1973 году, Элмер Керти полагал, что его клиентура будет по большей части состоять из пассажиров автобусов: расположенная рядом автостанция обслуживала маршруты трех компаний – «Трейлуэйз», «Грейхаунд» и «Арустук». Он не принял в расчет, что на автобусах ездили главным образом женщины и семьи с маленькими детьми. А многие другие брали с собой в дорогу бутылку в пакете из плотной оберточной бумаги и вообще не поднимались со своего кресла. Выходили из автобуса разве что солдаты или моряки, которые пропускали по стакану пива, иногда по два. Да и какой можно устроить загул за десятиминутную остановку?

Керти начал сознавать эту горькую правду где-то к 1977 году, но тогда он уже ничего не мог изменить. По уши погряз в счетах и не знал, как выйти из минуса. Мысль о том, чтобы поджечь бар и получить страховку, конечно же, приходила в голову, но он полагал, что нанимать надо профессионала, поскольку его самого вывели бы на чистую воду… и понятия не имел, где нанимают профессиональных поджигателей.

В феврале того года он решил, что протянет до Четвертого июля[14]День Независимости США., а потом, если ситуация не улучшится, просто выйдет за дверь, сядет в автобус и поедет посмотреть, как живут люди во Флориде.

Но в следующие пять месяцев бар вдруг начал процветать, хотя ничего в нем не изменилось. Остались прежними и интерьер, выдержанный в черно-золотых тонах, и украшавшие его чучела птиц (брат Элмера Керти был таксидермистом-любителем, специализировался на птицах, и Элмер унаследовал чучела после его смерти). Если раньше он наливал шестьдесят стаканов пива и смешивал двадцать напитков за вечер, то теперь неожиданно для себя Элмер наливал восемьдесят стаканов и смешивал сто напитков… сто двадцать… иногда сто шестьдесят.

Теперь его клиентура за редким исключением состояла из вежливых молодых людей. Многие из них одевались, мягко говоря, необычно, но тогда необычная одежда еще оставалась практически нормой, и Элмер Керти понял, что посетители его бара почти все без исключения геи, где-то году в 1981-м. Если бы жители Дерри услышали, как он говорит об этом, они бы рассмеялись и сказали, что Элмер Керти, должно быть, считает, что они только вчера на свет родились – но в этом его утверждении не было ни грана лжи. Как муж погуливающей жены, он узнал последним. А к тому времени, когда узнал, его это не волновало. Бар приносил прибыль, как и четыре других бара в Дерри, но «Сокол» был единственным, который регулярно не разносили буйные посетители. Во-первых, в бар не заходили женщины, из-за которых обычно и вспыхивали драки, а во-вторых, эти мужчины, геи они или нет, где-то овладели тем секретом мирного общения друг с другом, что никак не давался их гетеросексуальным собратьям.

Как только Керти узнал о нетрадиционной ориентации своих завсегдатаев, до его ушей отовсюду начали долетать страшные истории о «Соколе». Истории эти циркулировали по городу многие годы, но до 1981-го Керти просто их не слышал. Самыми активными рассказчиками этих историй, как выяснил он, были мужчины, которых не затащили бы в «Сокол» и на аркане, из страха, что у них руки отсохнут или что-то другое. И однако именно они знали самые пикантные подробности.

Согласно этим историям, ты мог зайти в бар в любой вечер и увидеть, как мужчины, тесно прижавшись друг к другу, танцуют, вместе гоняя шкурку прямо на танцплощадке; как мужчины целуются взасос у стойки бара; как мужчины отсасывают друг другу в туалетах. А еще была комната, куда ты шел, если хотел провести какое-то время на Башне силы: там восседал здоровяк в нацистской униформе, со смазанной вазелином рукой, который с радостью ублажал всех, кто этого хотел.

На самом деле ничего такого не было и в помине. Если какие-то пассажиры автобусов заходили в «Сокол» выпить пива или стаканчик виски, они не замечали ничего необычного: да, сидели в баре только мужчины, но по всей стране работали тысячи баров для рабочих, куда тоже не заглядывали женщины. Посещали бар геи, но гей и глупец – не синонимы. Если им хотелось немного оторваться, они ехали в Портленд. Если им хотелось оторваться на полную, прочувствовать, что такое шомпол или большой мальчик Пека, они ехали в Нью-Йорк или Бостон. Дерри был небольшим городком, провинциальным городком, и здешнее маленькое сообщество геев понимало, какая над ними нависала угроза.

Дон Хагарти бывал в «Соколе» два или три года до того мартовского вечера в 1984 году, когда впервые появился там с Адрианом Меллоном. Ранее Хагарти считал себя вольным стрелком, встречался с одним партнером не более пяти-шести раз. Но к концу апреля даже Элмеру Керти, который не обращал на такие дела никакого внимания, стало ясно: у Хагарти и Меллона завязались серьезные отношения.

Хагарти работал чертежником в конструкторском бюро в Бангоре. Адриан Меллон, журналист, в штате нигде не состоял, писал статьи во все издания, где его могли опубликовать – в журналы авиакомпаний, в исповедальные журналы, в региональные, в воскресные приложения, в журналы эротических писем. Кропал он и роман, но не так чтобы усердно: начал его на третьем курсе колледжа, двенадцатью годами раньше.

Адриан приехал в Дерри, чтобы написать большую статью о Канале – получил заказ от «Нью-Ингленд байуэйз», глянцевого журнала, выходящего в Конкорде раз в два месяца. Адриан Меллон согласился написать эту статью, потому что выжал из «Байуэйза» командировочные на три недели плюс оплату номера в «Дерри таун-хаусе», хотя на сбор материала требовалось пять дней. За оставшиеся две недели он мог собрать материал для статей в еще четыре региональных издания.

Но в этот трехнедельный период он встретил Дона Хагарти, и вместо того чтобы вернуться в Портленд по завершении командировки, нашел себе маленькую квартирку на Коссат-лейн. Прожил там только шесть недель, а потом перебрался к Дону Хагарти.

8

Это лето, рассказал Хагарти Гарольду Гарденеру и Джеффу Ривзу, стало счастливейшим в его жизни… и ему следовало быть начеку, так он и сказал; уж он-то точно знал, что Бог подкладывает ковер под таких, как он, лишь затем, чтобы выдернуть из-под ног.

По словам Хагарти, его смущало только одно – Адриан очень уж восхищался Дерри. Он купил футболку с надписью на груди «МЭН НЕ ТАК ПЛОХ, НО ДЕРРИ ЧУДО КАК ХОРОШ». Он купил свитер школьной команды «Тигры Дерри». И конечно же, эта шляпа. Он заявлял, что местная атмосфера будоражит кровь и вдохновляет. Возможно, говорил правду: впервые за год он достал из чемодана совсем уж зачахнувший роман.

– Так он действительно работал над романом? – спросил Гарденер. Не потому, что его это интересовало, просто хотел, чтобы Дон побольше им рассказал.

– Да… писал страницу за страницей. Говорил, что роман получится ужасным, но он более не будет ужасным незаконченным романом, как все прошедшие годы. Собирался поставить последнюю точку к своему дню рождения, в октябре. Конечно же, он не знал, каков Дерри на самом деле. Думал, что знал, но не прожил здесь достаточно долго, чтобы прочувствовать настоящий Дерри. Я пытался рассказать ему, но он не слушал.

– А каков настоящий Дерри, Дон? – спросил Ривз.

– Больше всего похож на мертвую шлюху с червяками, выползающими из манды.

Оба копа в изумлении уставились на него.

– Это плохое место, – добавил Хагарти. – Это клоака. Как будто вы оба этого не знаете? Вы прожили здесь всю жизнь и этого не знаете?

Ни один из них не ответил, и после короткой паузы Хагарти продолжил.

9

Перед тем как Адриан Меллон вошел в его жизнь, Дон собирался уехать из Дерри. Он прожил здесь три года, главным образом потому, что согласился снять на длительный срок квартиру, из окон которой открывался самый фантастический вид на реку, но теперь срок договора подходил к концу, и Дона это радовало. Отпадала необходимость каждый рабочий день мотаться в Бангор и обратно. Никаких тебе больше зловещих флюидов, которые все время незримо чувствовались в Дерри. Адриан мог думать, что лучше Дерри ничего нет, а вот Дона город пугал. И не только гомофобскими настроениями, которые ясно выражали и местные проповедники, и граффити в Бэсси-парк, но как раз это Дон мог привести в качестве вещественного доказательства. Адриан лишь рассмеялся.

– Дон, в каждом городе Америки есть люди, которые ненавидят геев. И не говори мне, что ты не в курсе. У нас, в конце концов, эпоха слабоумного Ронни и Филлис Хаусфлай[15]Хаусфлай (Комнатная муха) – прозвище Филлис Шлафлай (р. 1924), активной противницы феминизма и легализации однополых отношений..

– Пойдем со мной в Бэсси-парк, – предложил Дон, когда понял, что Адриан верит в то, что говорит – а говорил он по большому счету о том, что Дерри ничуть не хуже любого другого города, расположенного в глубинке и с тем же количеством жителей. – Я хочу тебе кое-что показать, любовь моя.

Они поехали в Бэсси-парк – как сказал Хагарти копам, произошло это в середине июня, примерно за месяц до убийства Адриана. Он привел его в темные, дурно пахнущие тени под Мостом Поцелуев и указал на одно из граффити. Адриану пришлось зажечь спичку и поднести к надписи, чтобы прочитать ее.

– Я знаю, как люди относятся к геям. – Дон заговорил ровным, спокойным голосом. – Подростком меня избили на стоянке грузовиков в Дейтоне. Какие-то парни в Портленде подожгли мне брюки около закусочной, а толстозадый старый коп сидел в патрульной машине и смеялся. Я много чего повидал – но с подобным никогда не сталкивался. Посмотри сюда. Прочитай.

Пламя второй спички высветило:

– Кто бы ни писал эти короткие наставления, с головой у них совсем плохо. Мне было бы легче, если б я думал, что все надписи – дело рук одного человека, психа-одиночки, но… – Дон обвел рукой свод Моста Поцелуев. – Здесь много таких надписей. И я уверен, что писал не один человек. Вот почему я хочу уехать из Дерри, Ади. Здесь слишком много таких мест и людей, которые свихнулись на этом.

– Знаешь, подожди, пока я не закончу роман, хорошо? Пожалуйста? В октябре, обещаю, не позже. Воздух здесь лучше.

– Он не знал, что остерегаться следовало воды, – с горечью добавил Дон Хагарти.

10

Том Баутильер и шеф Рейдмахер наклонились вперед, оба молчали. Крис Ануин сидел, наклонив голову, говорил в пол. Именно эту часть его рассказа они хотели услышать, ту самую часть, которая отправляла в Томастонскую тюрьму штата как минимум двоих из этой троицы говнюков.

– Ярмарка была не очень, – монотонно бубнил Ануин. – Все эти клевые аттракционы уже разбирали, ну, знаете, вроде «Чертова блюда» или «Парашютной карусели». На автодроме, где сталкиваются машины, вывесили табличку «ЗАКРЫТО». Ездили только дет ские автомобильчики. Мы пошли к павильонам, Паук увидел тот, где проводился конкурс «Бросай до победного», заплатил пятьдесят центов, увидел шляпу, которую носил тот гомик, попытался выиграть ее, но броски ему не удавались, и после каждого нового промаха настроение у него ухудшалось, вы понимаете. И Стив… он из тех парней, которые постоянно говорят, забей, блин, забей на это, забей на то, почему бы тебе не забить, понимаете? Только в этот день он очень уж настаивал на своем, потому что принял ту таблетку, понимаете? Красную таблетку. Может, даже не запрещенную. Он цеплялся к Пауку, и я даже подумал, что сейчас Паук ему врежет. Но он продолжал цепляться: «Ты даже не можешь выиграть эту пидорскую шляпу. Ты, должно быть, совсем выдохся, раз не можешь выиграть эту пидорскую шляпу». Наконец женщина, которая там работала, дает нам приз, хотя кольцо даже не висело над ним, потому что, думаю, она хотела от нас избавиться. Не знаю, может, и не хотела. Но мне кажется, что хотела. Дала нам такую дуделку, ну, понимаете. Ты в нее дуешь, надуваешь ее, раскатываешь. А она вроде бы пердит, знаете? У меня такая была. Я получил ее на Хэллоуин, или на Новый год, или на какой-то другой чертов праздник, я думал, отличная штука, только я ее потерял. А может, кто-то вытащил ее из моего кармана на этой гребаной школьной игровой площадке, знаете? Так что, когда ярмарка закрывалась и мы уходили оттуда, Стив по-прежнему доставал Паука насчет того, что тот не смог выиграть пидорскую шляпу, Паук все больше молчал, и я знал, что это дурной признак, но мне оставалось только идти с ними, понимаете? Я знал, что надо найти нам всем какое-то занятие, только не мог ничего придумать. Поэтому, когда мы пришли на автомобильную стоянку, Стив говорит: «Куда едем? По домам?» – а Паук отвечает: «Давай сначала подскочим к «Соколу» и посмотрим, нет ли там этого педика».

Баутильер и Рейдмахер переглянулись. Баутильер поднял палец и постучал по щеке: хотя этот кретин в саперных сапогах не имел об этом ни малейшего понятия, говорил он об убийстве по предварительному сговору.

– Я говорю, нет, мне пора домой, а Паук говорит, ты боишься подъехать к этому пидорскому бару? И я, блин, еду. А Стив все еще под кайфом, и он говорит, давай вмажем какому-нибудь гомику, давай вмажем какому-нибудь гомику, давай вмажем…

11

И так уж вышло, что сложилось все наихудшим для всех образом. Адриан Меллон и Дон Хагарти вышли из бара «Сокол», выпив по два стакана пива, миновали автобусную станцию, а потом взялись за руки. Ни один об этом не подумал, иногда они делали так инстинктивно. Часы показывали двадцать минут одиннадцатого. На углу они повернули налево.

Мост Поцелуев находился в полумиле выше по течению. Они собирались перейти реку по Мосту Главной улицы, не так разрисованному граффити. Кендускиг, как обычно летом, сильно обмелела, глубина не превышала четырех футов. Вода бесшумно обтекала бетонные опоры моста.

Когда «Дастер» настиг их (Стив Дюбей заметил, как они вдвоем выходили из «Сокола» и радостно указал на них), они только поднялись на мост.

– Подрезай их! Подрезай их! – крикнул Паук Гартон. Адриан и Дон только что прошли под фонарем, и он заметил, что они идут, держась за руки. Это его разъярило – но не так сильно, как шляпа. С большим бумажным цветком, который болтался из стороны в сторону. – Подрезай их, на хрен!

Стив так и сделал.

Крис Ануин отрицал свое активное участие в том, что последовало дальше, но Дон Хагарти рассказал другую историю. По его словам, Гартон выскочил из автомобиля чуть ли не до того, как он остановился, а остальные двое быстро последовали за ним. Потом состоялся разговор. Не очень хороший разговор. В тот вечер Адриану было не до красноречия или ложного кокетства: он понял, что они с Доном в беде.

– Дай мне эту шляпу. – Гартон протянул руку. – Дай мне эту шляпу, гомик.

– Если дам, ты оставишь нас в покое? – Голос Адриана дрожал от страха, он чуть не плакал, в ужасе переводя взгляд с Ануина на Дюбея и Гартона.

– Просто дай мне эту хреновину!

Адриан протянул ему шляпу. Гартон достал выкидной нож из левого переднего кармана джинсов и разрезал шляпу на две части. Потер обе половинки о свой обтянутый джинсами зад. Потом бросил под ноги и потоптался на них.

Дон Хагарти тем временем подался назад, воспользовавшись тем, что внимание троицы сосредоточилось на Адриане и шляпе, – по его словам, он искал копа.

– А теперь вы позволите нам… – начал Адриан Меллон, но в тот момент Гартон ударил его по лицу, и Адриана отбросило к парапету моста, высотой до пояса. Он закричал, прижимая руки ко рту. Сквозь пальцы сочилась кровь.

– Ади! – закричал Хагарти и метнулся к другу. Дюбей поставил ему подножку. Гартон ударил его ногой в живот. Хагарти отлетел с тротуара на проезжую часть. Мимо проехала машина. Хагарти поднялся на колени, закричал, привлекая внимание. Машина не сбавила скорости. Водитель, как сказал он Гарденеру и Ривзу, даже не оглянулся.

– Заткнись, гомик! – рявкнул Дюбей и ударил Хагарти в лицо. Тот, теряя сознание, повалился на бок в ливневую канаву.

Чуть позже он услышал голос Криса Ануина, советующий ему убраться и не получить того, что получит его дружок. В своих показаниях Ануин подтвердил, что предупреждал Хагарти.

Хагарти слышал тяжелые удары и крики своего возлюбленного. Адриан кричал, как кролик в силке, сказал он полиции. Хагарти пополз к перекрестку и ярким огням автостанции, но в какой-то момент обернулся, чтобы посмотреть.

Адриана Меллона, ростом в пять футов и пять дюймов и весящего фунтов сто тридцать пять в одежде и с ботинками, бросало от Гартона к Дюбею и Ануину, словно в какой-то игре. Его тело напоминало трясущуюся и заваливающуюся то в одну, то в другую сторону тряпичную куклу. Но упасть на землю ему не давали удары этой троицы. Били они от души, рвали одежду Адриана. Хагарти увидел, как Гартон ударил его в пах. Волосы Адриана падали на лицо. Кровь текла изо рта на рубашку. На правой руке Паук Гартон носил два тяжелых перстня: один – положенный выпускникам средней школы Дерри, второй – с бронзовыми, переплетенными буквами «Д» и «Б», аббревиатурой «Дэд Багз», металлической группы, которая ему особенно нравилась. Перстни разделяли три дюйма. Они уже разорвали верхнюю губу Адриана и выбили ему три передних зуба.

– Помогите! – завопил Хагарти. – Помогите! Помогите! Они убивают его! Помогите!

Дома на Главной улице стояли темные и затаившиеся. Никто не поспешил на помощь, даже с островка света – автостанции, и Хагарти не понимал, как такое могло быть. Ведь там были люди. Он их видел, когда они с Ади прошли мимо. Неужели никто не хотел помочь? Никто?

– ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ! ОНИ ЕГО УБИВАЮТ! ПОЖАЛУЙСТА! РАДИ БОГА!

– Помогите, – прошептал тихий голос слева от Хагарти и тут же сменился хихиканьем.

– Вышвырнем его! – уже кричал Гартон, кричал и смеялся. – Вышвырнем его! За борт!

– Вышвырнем! – смеясь, подхватил Дюбей. – Вышвырнем! Вышвырнем!

– Помогите, – повторил тихий голос, слово это произнес серьезно, но потом вновь засмеялся… как ребенок, который больше не мог сдерживать смех.

Хагарти посмотрел вниз и увидел клоуна – в этот момент Гарденер и Ривз перестали всерьез воспринимать рассказ Хагарти, потому что остальное более всего тянуло на бред сумасшедшего. Потом, правда, у Гарольда Гарденера возникли сомнения. Потом, выяснив, что Ануин тоже видел клоуна (или только сказал, что видел), Гарденер задумался: а вдруг это не бред? У его напарника сомнений не возникло, или он в них не признался.

Клоун, по словам Хагарти, являл собой нечто среднее между Рональдом Макдональдом и клоуном из старых телепрограмм, Бозо… так он, во всяком случае, подумал. Но в дальнейшем Хагарти пришел к выводу, что клоун выглядел иначе. С нарисованной красной (не оранжевой) улыбкой на белом лице и необычными, сверкающими серебром глазами. Возможно, контактными линзами, но какая-то часть Хагарти думала тогда и продолжала думать, что он увидел естественный цвет глаз клоуна – серебряный. Он был в мешковатом костюме с большими оранжевыми пуговицами-помпонами и в мультяшных перчатках.

– Если тебе нужна помощь, Дон, – обратился клоун к Хагарти, – возьми шарик.

Он протянул руку со связкой воздушных шариков.

– Они летают, – продолжил клоун. – Здесь, внизу, мы все летаем. И твой дружок тоже скоро будет летать.

12

– Этот клоун назвал вас по имени? – уточнил Джефф Ривз совершенно бесстрастным голосом. Посмотрел на Гарденера поверх склоненной головы Хагарти, подмигнул.

– Да, – ответил Хагарти, не поднимая головы. – Я знаю, как это выглядит со стороны.

13

– Значит, вы сбросили его в реку, – первым заговорил Баутильер. – «Вышвырнем его», так?

– Не я. – Ануин поднял голову. Одной рукой откинул волосы с глаз и с мольбой посмотрел на них. – Когда я увидел, что они действительно хотят это сделать, я попытался оттащить Стива, потому что этот парень мог разбиться… До воды там футов десять…

Поверхность воды и парапет моста разделяли двадцать три фута. Один из патрульных шефа Рейдмахера уже все замерил.

– Но он, казалось, обезумел. Эти двое продолжали кричать: «Вышвырнем его! Вышвырнем!» – а потом они его подняли. Паук ухватил под мышками, Стив – за штаны под задом, и… и…

14

Когда Хагарти увидел, что они собираются сделать, он бросился к ним, крича во весь голос: «Нет! Нет! Нет!»

Крис Ануин оттолкнул его, и Хагарти плюхнулся на тротуар, так сильно, что лязгнули зубы.

– Тоже хочешь туда? – прошептал он. – Вали отсюда, бэби.

Они сбросили Адриана Меллона с моста в текущую под ним реку. Хагарти услышал всплеск.

– Сматываемся, – сказал Стив Дюбей. Он и Паук уже пятились к автомобилю.

Крис Ануин подошел к парапету и посмотрел вниз. Сначала он увидел Хагарти. Тот, скользя и хватаясь за все, что попадалось под руку, сползал к воде по заросшему сорняками, замусоренному склону. Потом увидел клоуна. Клоун одной рукой вытаскивал Адриана из воды на дальнем берегу; в другой руке он держал связку воздушных шариков. С Адриана стекала вода, он кашлял, стонал. Клоун повернул голову и улыбнулся Крису. По словам Криса, он увидел сверкающие серебряные глаза клоуна и его оскаленные зубы… большущие зубы, так он сказал.

– Как у льва в цирке, чел. Я хочу сказать, такие они были большие.

Потом, по его словам, он увидел, как клоун закинул одну руку Адриана себе за голову.

– И что потом, Крис? – спросил Баутильер. Эта часть вызывала у него скуку. Сказки вызывали у него скуку с восьми лет.

– Не знаю, – ответил Крис. – В этот момент Стив схватил меня и потащил к машине. Но… мне кажется, он вгрызся ему в подмышку. – Он вновь посмотрел на них, в глазах читалась неуверенность. – Мне кажется, именно это он сделал. Вгрызся ему в подмышку. Как будто хотел съесть его, чел. Как будто хотел съесть его сердце.

15

Нет, сказал Хагарти, когда его познакомили с версией Криса Ануина, изложенной в форме вопросов. Клоун не вытаскивал Ади на дальний берег, по крайней мере он этого не видел… и он признавал, что в тот момент он не мог считаться беспристрастным свидетелем. В тот момент он просто обезумел.

Клоун, по его словам, стоял у дальнего берега, держа в руках тело Адриана, с которого стекала вода. Правая рука Ади находилась за головой клоуна, а лицом клоун действительно утыкался в правую подмышку Ади, но не вгрызался в нее. Клоун улыбался. Хагарти видел, как он выглядывает из-под руки Ади и улыбается.

Руки клоуна напряглись, и Хагарти услышал хруст ломающихся ребер.

Ади закричал.

– Лети с нами, Дон, – донеслись до него слова клоуна, сорвавшиеся с улыбающихся красных губ, а потом рукой в белой перчатке он указал под мост.

Шарики, взлетев, бились о свод моста – не десяток, и не сотня, а тысячи, красных, синих, зеленых и желтых, и на каждом написано «Я ♥ ДЕРРИ».

16

– Очень хорошо, теперь это точно звучит, как бред. – Ривз вновь подмигнул Гарденеру.

– Я знаю, как это звучит, – ответил Хагарти все тем же мертвым голосом.

– Вы видели все эти шарики? – спросил Гарденер.

Дон Хагарти медленно поднял руки перед собой.

– Я видел их так же ясно, как вижу сейчас мои пальцы. Тысячи шариков. Я не мог разглядеть за ними поверхность моста, так их было много. Они непрерывно колыхались, поднимаясь и опускаясь. И еще был звук. Необычный глуховатый скрип. Это они терлись друг о друга. И нити. Вниз свисал лес белых нитей. Они казались свисающими свободными концами паутины. Клоун утащил Ади под мост. Я видел, как он идет сквозь эти белые нити. Ади ужасно хрипел. Я пошел за ними… а потом клоун обернулся. Я увидел его глаза, и сразу понял, с чем имею дело.

– С чем, Дон? – мягко спросил Гарольд Гарденер.

– Это был Дерри, – ответил Дон Хагарти. – Это был сам город.

– И что вы сделали потом? – На этот раз вопрос последовал от Ривза.

– Я убежал, тупая ты срань. – И Хагарти разрыдался.

17

Гарольд Гарденер держал свои сомнения при себе до 13 ноября. На следующий день в окружном суде Дерри начинался суд над Джоном Гартоном и Стивеном Дюбеем, обвиняемыми в убийстве Адриана Меллона. Но 13 ноября он пошел к Тому Баутильеру, потому что хотел поговорить о клоуне. Баутильер такого желания не испытывал, однако увидел, что без должных наставлений Гарденер может сотворить какую-то глупость, и согласился поговорить.

– Никакого клоуна не было, Гарольд. В ту ночь в роли клоунов выступили те три парня. И тебе это известно так же хорошо, как и мне.

– У нас два свидетеля.

– Все это бред сивой кобылы. Ануин решил вплести в эту историю однорукого мужчину, чтобы прозвучала она следующим образом: «Мы не убивали этого бедного гомика, это сделал однорукий мужчина». Решил, как только понял, что своими показаниями он подвел себя и дружков под монастырь. У Хагарти была истерика. Он находился рядом и смотрел, как эти парни убивали его лучшего друга. Меня бы не удивило, если б в таком состоянии он увидел летающие тарелки.

Но Баутильер знал, что это не так. Гарденер видел это по его глазам, и отговорки заместителя окружного прокурора только раздражали.

– Перестаньте. Мы говорим о независимых свидетелях. Не надо мне вешать лапшу на уши.

– Ты хочешь поговорить о лапше? Ты говоришь мне, что веришь в вампира-клоуна под Мостом Главной улицы? Потому что, по моему разумению, это и есть лапша на уши.

– Не верю, но…

– Или в то, что Хагарти увидел миллион воздушных шариков под мостом, и каждый с той же надписью, что и на шляпе его любовника? Потому что и это я полагаю лапшой…

– Нет. Разумеется, н…

– Тогда чего тебя это волнует?

– Прекратите этот перекрестный допрос! – взорвался Гарденер. – Они оба описали клоуна одинаково, и ни один не знал, что говорил другой.

Баутильер сидел за столом, вертел в руке карандаш. Но тут положил карандаш, встал, подошел к Гарольду Гарденеру. Коп возвышался над заместителем окружного прокурора на добрых пять дюймов, но отступил на шаг под напором злости Баутильера.

– Ты хочешь, чтобы мы проиграли это дело, Гарольд?

– Нет. Разумеется, н…

– Ты хочешь, чтобы эти двуногие гниды вышли на свободу?

– Нет!

– Ладно. Хорошо. Раз уж в этом у нас полное согласие, я скажу тебе, что думаю. Да, вероятно, в ту ночь под мостом был человек. Может, даже в клоунском костюме, хотя я имел дело с достаточным числом свидетелей, чтобы предположить, что это был какой-то бродяга, надевший найденную на помойках одежду. Я думаю, он искал оброненную мелочь или объедки, недоеденный бургер, брошенный с моста, крошки в пакете из-под чипсов «Фрито». Остальное дополнило их воображение. Такое возможно?

– Не знаю, – ответил Гарольд. Он хотел бы согласиться с доводами Баутильера, но, учитывая степень совпадения двух описаний… Нет. Не складывалось.

– Подведем итоги. Мне без разницы, был ли там Кинки-Клоун[16]Кинки-Клоун – герой одноименной песни группы «Ogden Edsl», созданной в 1970 г., парень в костюме Дяди Сэма или Хуберт – счастливый гомик[17]Кеннеди, Хуберт – американский математик и активный пропагандист гомосексуализма.. Если мы введем этого человека в процесс, их адвокат вцепится в него, не успеешь ты и глазом моргнуть. Он заявит, что эти невинные барашки, а они будут сидеть с короткими стрижками и в новеньких костюмах, не сделали ничего такого, только ради шутки сбросили этого гея Меллона с моста. Он укажет, что Меллон после падения в реку был жив. Это подтвердят показания Хагарти и Ануина. Его клиенты не совершали убийства, нет, нет! Это дело рук психа в клоунском костюме. Если мы введем этого человека в процесс, так оно и будет, и ты это знаешь.

– Ануин все равно изложит свою версию.

– Но Хагарти – нет, – указал заместитель окружного прокурора. – Потому что он понимает. А без показаний Хагарти кто поверит Ануину?

– Есть еще мы, – горечь, прозвучавшая в голосе Гарденера, изумила его самого, – но, полагаю, мы не скажем.

– Да перестань! – взревел Баутильер, вскинув руки. – Они убили его! Не просто сбросили с моста в реку! У Гартона был выкидной нож. На теле Меллона нашли семь колотых ран, в том числе один удар, нанесенный в левое легкое, а два – в яйца. Размер ран соответствует лезвию ножа Гартона. Меллону сломали четыре ребра – это сделал Дюбей своим медвежьим объятьем. Его покусали, все так. Укусы обнаружены на руках, левой щеке, шее. Я думаю, это работа Ануина и Гартона, хотя мы четко идентифицировали только один укус, и недостаточно четко, чтобы выходить с ним в суд. И действительно, из правой подмышки вырван большой кусок мяса, но что с того? Один из этой троицы любил кусаться. Возможно, у него возник крепкий стояк, когда он это делал. Я готов спорить, что это Гартон, хотя доказать мы ничего не сможем. И Меллон лишился мочки уха. – Баутильер замолчал, сверля взглядом Гарольда. – Если в эту историю просочится клоун, мы никогда не сможем добиться для них обвинительного приговора. Ты этого хочешь?

– Нет, я же сказал.

– Этот парень, конечно, был гомиком, но он никому ничего дурного не делал, – продолжил Баутильер. – И тут, бац! – появляются эти три говнюка в саперных сапогах и лишают его жизни. Я собираюсь отправить их в тюрьму, и если услышу, что в Томастоне их трахнули в жопу, то пошлю им открытки, выразив надежду, что у того, кто это сделал, был СПИД.

«Очень уж праведный у тебя гнев, – подумал Гарденер. – И этот обвинительный приговор будет прекрасно смотреться в твоем послужном списке, когда двумя годами позже ты захочешь баллотироваться на более высокий пост».

Но он ушел, больше ничего не сказав, потому что тоже хотел, чтобы их посадили.

18

Джона Уэббера Гартона признали виновным в убийстве по предварительному сговору и назначили наказание от десяти до два дцати лет лишения свободы с отбыванием в Томастонской тюрьме штата.

Стивена Бишоффа Дюбея признали виновным в убийстве по предварительному сговору и приговорили к пятнадцати годам лишения свободы с отбыванием в Шоушенкской тюрьме штата.

Кристофера Филиппа Ануина судили отдельно как несовершеннолетнего и признали виновным в убийстве без отягощающих обстоятельств. Его приговорили к шести месяцам лишения свободы в исправительной колонии для подростков в Саут-Уиндэме условно.

На все три приговора были поданы апелляции, а потому, когда писалась эта книга, Гартон и Дюбей едва ли не каждый день появлялись в Бэсси-парк, глазели на девушек или играли в «Брось монетку»[18]«Брось монетку» – игра состоит в том, чтобы с определенного расстояния попасть центом в отверстие, вырезанное в скамье. Запечатлена в начальных кадрах фильма «Пурпурная роза Каира» (1985 г.)., не так уж и далеко от того места, где нашли изуродованное тело Адриана Меллона, покачивающееся на воде у одной из опор Моста Главной улицы.

Дон Хагарти и Крис Ануин уехали из города.

На судебном процессе (речь о Гартоне и Дюбее) никто не упомянул про клоуна.