Онлайн чтение книги Избранные произведения в 2 томах. Том 2. Тень Бафомета
КРАСНАЯ МАГДА

В помещении пожарной охраны полночная тишина. Сигнальный фонарь, подтянутый высоко к потолку, веером неярких лучей освещает квадратную комнату — топчаны у стен, шкаф с документами и запасными касками. За столом у окна двое пожарных играют в шашки, попыхивая вишневыми трубками. Играют вяло, просто чтобы убить время, — руки двигаются лениво, нехотя, на сонных, утомленных вахтой лицах скука. Время от времени то один, то другой широко зевает и потягивается, расправляя усталую спину, или едва внятно бросает слово-другое. И снова тишина, спеленутая клубами желтоватого трубочного дыма.

На топчанах устроились дежурные: у стены слева пожарный сладко храпел, выводя полную октаву, его товарищ напротив молча курил папиросу, рассеяно глядя в потолок. Наконец он очнулся, загасил окурок и бросил в угол. Кто-то из игроков спросил:

— Не спится, пан сержант?

— Да уж, не до сна. Играйте. А я еще тут поразмыслю.

Он снова растянулся на топчане, закинул руки за голову и задумчиво уставился на большую икону Святого Флориана. Невеселые, видно, думы одолевали сержанта — он хмурился, длинные черные брови мрачно сходились у переносицы.

Да и было над чем задуматься пожарному сержанту Петру Шпонару. Уже три недели, как в город вернулась его единственная дочь Магда, а вместе с ней все заботы и сомнения: два года назад сержант — были на то свои причины — отправил девушку к дальним родственникам, где ее не знали.

Удивительное существо — дочь пожарника. Высокая, гибкая, бледная, огромные черные глаза блуждают в неведомом… Руки, тоже бледные, в непрестанном беспокойном движении, нервно вздрагивают, судорожно извиваются пальцы — длинные, тонкие, всегда холодные. Буйные, блестящие, черные как смоль волосы змеятся из-под шелкового огненно-оранжевого платка — единственного богатства бедной девушки.

Бедна, очень бедна была дочь сержанта. Мать ее, Марта, по слухам, редкой красоты цыганка, умерла рано, оставив мужу существо болезненное, диковатое, видать, тоскующее по беспредельным просторам. Отец любил Магду всем сердцем, но любовь его омрачалась тенью страха. Да, Петр Шпонар боялся своей дочери. Боялся мраморно-бледного лица, тонких, упрямо сжатых губ, вечной задумчивости. И другие, более глубокие причины доставляли отцу немалое беспокойство.

Жене его, еще в те времена, когда она скиталась с табором, ворожея-цыганка нагадала: полюбит ее оседлый человек, родят они девочку, дочь огня, и отец жизнь свою положит в неукротимой борьбе с нею.

Ворожба странно сбывалась. Марте довелось узнать лишь половину предсказания, она умерла, когда дочери не исполнилось и пяти лет. С тревогой ожидал Петр своей дальнейшей судьбы, столь неясно предсказанной старой цыганкой. Время шло, и таинственные слова ворожеи обрели пугающий смысл. Магде Шпонар исполнилось пятнадцать, когда в городе на табачной фабрике, где она работала, случился первый пожар: будто сами собой загорелись ящики с папиросной бумагой, и пламя в считанные минуты охватило всю фабрику. Убытки исчислялись огромные. Виновного не нашли. Когда пожар погасили, работницу Магду Шпонар обнаружили в небольшом помещении, чудом уцелевшем в огненной стихии, — девушка крепко спала прямо на полу. По всей видимости, она проспала весь пожар, и лишь после двухчасовых стараний врачи с трудом привели ее в сознание. Как она не задохнулась в закрытом помещении, в море огня, как вообще уцелело помещение в глубине полыхавшей фабрики — навсегда осталось загадкой.

После того случая Магда не раз меняла хозяев — работала горничной в богатых домах, в гардеробных различных заведений, продавщицей в лавках. И везде по какой-то роковой случайности вскоре после ее поступления на службу горело. Причины бедствия всякий раз оставались невыясненными; очевидцы всегда заставали огненный смерч, от которого не было спасения.

Поначалу никому и в голову не приходило связывать пожары с Магдаленой Шпонар — девушка вела себя смирно и не привлекала внимания. Вскоре, однако, пожары участились, и среди городского люда расползлись всякие толки. Дело дошло до того, что в городе полыхало два-три раза в неделю, и — удивительно — всегда огонь будто выбирал районы, дома, семейства, упорно занимался словно в заранее намеченных местах. Наконец однажды, после страшного пожара на Левандувке, когда дотла сгорел только что отстроенный городским синдикатом доходный дом, упорные слухи прямо указали на виновницу бедствий: поджигательница — Магда Шпонар, прислуга в семье Долежанов. Разъяренная толпа окружила девушку на городской площади и расправилась бы с несчастной, не подоспей вовремя полиция, а с ней и отец, всеми уважаемый и ценимый защитник общественного достояния. Они-то и спасли Магду от разъяренной черни.

Скрупулезное расследование не выявило за Магдой ничего подозрительного; следователь, ко всеобщему удивлению, лишь констатировал на основании показаний свидетелей и самой обвиняемой, что в течение одного только года в городе случилось более ста пожаров, причем часто горело в домах ее хозяев. Кроме того, был установлен один характерный факт: в пятидесяти случаях из ста после того, как удавалось потушить огонь, Магду Шпонар находили без сознания, почти в каталепсии, обычно на месте катастрофы. Вот и все. Вины ее следствие не обнаружило ни в одном случае, ни разу не удалось изобличить ее в преступлении. О поджоге не могло и речи идти, ибо, как выяснилось из показаний свидетелей и пострадавших, она с самого начала и до конца пожара погружалась в транс, теряла способность двигаться; огонь же всегда занимался не там, где она находилась, а в соседнем помещении либо еще дальше.

Врачи-эксперты, живо заинтересованные делом, тщательно обследовали Магду и признали ее не вполне нормальной — в ней преобладала подсознательная, ярко выраженная склонность к каталепсии и даже сомнамбулизму.

В итоге ее сочли невиновной; однако судья в частной беседе посоветовал сержанту пожарной службы дочь в люди больше не отдавать — взбудораженное общество настойчиво обвиняло Магду в поджогах. И хотя девушку оправдали, с тех пор в городе ее прозвали Красной Магдой, считали поджигательницей и колдуньей, люди от нее шарахались, опасаясь пустить даже на порог дома.

Озабоченный отец отослал ее далеко в деревню к родственникам, справедливо полагая: со временем пожары забудутся, люди успокоятся, перестанут судачить о Красной Магде, и тогда девушка сможет вернуться.

Магда провела в деревне два года, не подавая о себе вестей. И вдруг три недели назад нежданно-негаданно вернулась в город. Еще больше побледнела, щеки еще глубже запали, глаза не просыхали от слез. На расспросы отвечала нехотя, односложно и рвалась устроиться на работу, чтобы не быть обузой отцу. В конце концов после настойчивых просьб он уступил и с тяжелым сердцем нашел место в доме богатого купца Духаница на Млынарской улице. Девушку взяли прислугой, и уже более недели она ревностно исполняла свои обязанности.

В городе возвращения Красной Магды вроде бы и не заметили. Но Петр Шпонар места себе не находил, со дня на день ожидая недобрых вестей. Хотя власти оправдали Магду и сама она отрицала свою вину, сержант не доверял ей; глубоко в душе своей он был убежден: все, что люди болтают о Магде, к сожалению, страшная и горькая правда. Он, отец и сержант пожарной охраны в одном лице, самолично гасивший все пожары, таинственно связанные в людском мнении с его Магдой, мог кое-что порассказать. Уж кому-кому, а ему довелось наблюдать все сопутствующие пожарам странности и основательно обо всем поразмыслить. Особым чутьем он отличал «ее» пожары от других, «обычных», которых тоже немало погасил за свою жизнь. Не случайно дослужился Шпонар до звания сержанта и считался первоклассным пожарным.

Если бы его спросили на исповеди: «Сержант Петр Шпонар, виновна ли твоя дочь?» — он ответил бы: «Нет, ее совесть чиста, она не злоумышляла». На вопрос же, верит ли он безоговорочно в непричастность Магды, он ответил бы решительным: «Не верю».

Более всего Шпонара мучило, что Магда — его дочь, его кровь. Горькая судьба словно глумилась над ним: родное дитя, казалось, порождало ту самую всепожирающую стихию, которую он страстно и упорно преследовал всю свою жизнь. Порой мелькала мысль — может, именно оттого, именно за одержимость в поединке с огнем наказывает его судьба? Не мстит ли ему неумолимая стихия через Магду? Кто знает! Шпонар мучился и страдал невыносимо.

Вот и теперь, в полночный час, тревожные мысли не давали покоя, призраки один другого страшнее будоражили воспаленный мозг.

Он тяжело поднялся с топчана и, стараясь отогнать мучительные страхи, принялся читать вывешенные на стене правила пожарной безопасности. Но и это угнетало. Нехотя повернулся к доске приказов и мелом начал что-то чертить.

Внезапно тишину разорвал сигнальный звонок: три острых, болезненных удара. Пожарные автоматы надрывались. В дежурке засуетились, за окном бегали люди. Шпонар с бьющимся сердцем изучал показания автомата. Аппарат выдавал все новые подробности, уточнения с каждой минутой, секундой. Пожарный взглянул на блестящий платиновый диск… и тут же закрыл глаза. Как игрок, не уверенный в карте, боится открыть ее и гадает, что пришло, так Шпонар закрыл глаза в страхе перед правдой. Наконец с усилием поднял тяжелые веки и жадно впился взглядом в аппарат. Кратко, четко, безжалостно сообщалось:

«Горит! Сектор IX. Гарбажи. Млынарская».

Шпонар побледнел, зашатался. Предчувствие не обмануло. Наверняка там! Да и где бы еще? Конечно же, горит у Духаница! Огненный крестный путь начался. И трех недель не прошло! Боль и ярость на мгновение ослепили его. Но Шпонар пересилил слабость. Раздумывать некогда! Действовать — отдать приказы, все взять на себя!

Взвыл сигнал тревоги, созывая команду. Дремавшие еще минуту назад пожарные в спешке застегивали брезентовые пояса, надевали каски, перебрасывали через плечо свернутые шнуры и спасательные канаты.

Сержант выбежал во двор. У каланчи и в складах кипела работа — готовились к выезду. Из широко распахнутых дверей склада вытаскивали огнетушители, машина со снаряжением и две машины с лестницами уже стояли наготове. В свете прожекторов блестели металлические каски, холодными пятнами светились фонари в рукоятях пожарных топориков.

Шпонар — спокойный, подтянутый — отдавал распоряжения. Голос звучал громко, уверенно, мужественно.

— Проверить вентили!

Послушные руки тотчас же потянулись к помпам.

— Пан сержант, вентили в порядке! — отрапортовали из команды.

— Добро. Вперед, ребята! — крикнул Шпонар, вскакивая на платформу машины. — Время не терпит! С богом, вперед!

Пронзительная нота ля-бемоль пожарной сирены вспорола ночь; расступились ворота, в визге клаксонов, в кровавых бликах красных сигнальных ламп пожарные машины ринулись в тишину улиц: первой на шальной скорости мчалась машина со снаряжением, за ней вторая ощетинилась лестницами и подъемниками, мощный водосборник на платформе; следом две насосные машины «матадор» с экипажем и, наконец, машина с пожарниками под командой сержанта…

Глухая ноябрьская ночь, третий час. В расселинах улиц и проулков ветер порывами швыряет в лицо пыль, песок, камешки с мостовой, из садов тучами гонит ржавые осенние листья — сухой шорох вьется по плитам тротуара…

Миновали Аллеи, свернули на Свентоянскую. Вдали, над шпилями приходского костела, разлилось зарево пожарища. В окнах мелькали испуганные лица, в подворотнях жались заспанные дворники, на площадях толпы людей.

А через пустынные улицы, сдавленные длинными полосами света от фонарей, мчался всхлипывающий визг клаксонов, металлический вой бемольного сигнала.

— Горит! Горит!

Вот и улица Святого Духа. Над обрывами домов в небо впились кровавые когти огня, черной траурной вуалью извивается дым. Пахнет гарью, доносятся отчаянные крики…

Пролетели площадь, стремглав обогнули почту и с яростным напором ринулись в устье Млынарской. Здесь, в ущелье улицы, грозной красотой слепило пожарище. Горел четырехэтажный дом купца Духаница. Огонь занялся на втором этаже, порывы осеннего ветра за пятнадцать минут перебросили пламя на самый верх, багровая волна захлестывала и первый этаж. Ночная мгла рассеялась. В криках толпы, в реве огня свернули машины в большой сквер перед домом, осыпаемый пылающими головнями. Адский шум, стоны, на улице наспех выброшенные из окон вещи, горы чемоданов, даже шкафы и ковры.

Полыхнуло внезапно, пламя охватило дом столь быстро, что многие выскочили в одном белье. Огонь преградил путь жильцам верхних этажей — ждали помощи пожарников. В окнах маячили бледные лица несчастных, моливших о спасении. Женщина в отчаянии бросилась с третьего этажа на мостовую и разбилась насмерть, а пожарные уже спешили на помощь. Оттеснили толпу, быстро размотали кишку к берегу реки. Пока накачивали воду в водосборник, начали работать брандспойты. Мощные «резе» и «матадоры», снабженные ручными насосами, забирая воду из гидрантов, водопадом обрушились на первый и второй этажи. К стене мгновенно приставили пять лестниц и два подъемника.

Придерживая правой рукой брандспойт, первым бросился наверх сержант Шпонар.

— За мной, ребята! — подбадривал он товарищей.

Шестеро пожарных, следуя за ним, начали подниматься к пылающим этажам, спасительные змеи шлангов ползли за ними, закрепляемые по мере подъема скобами и веревками. На втором этаже Шпонар мощной струей воды ударил в густое клубящееся руно пламени и дыма. Огненная завеса на миг отступила, обнажив полуобгорелое помещение.

«Отсюда, видно, успели уйти», — мелькнуло у сержанта. И он оставил подоспевших товарищей добивать огонь.

Лестница кончилась, сержант закрепил карабин страховочного пояса за предпоследнюю ступеньку, схватил обеими руками поданную снизу лестницу с крючьями, поднял ее, зацепил за оконную раму на третьем этаже. Быстро и ловко выполнив маневр, начал подниматься с пожарным топориком в правой руке.

Багряная волна захлестнула два нижних этажа и кровавой гривой взвилась к третьему; длинные малиновые языки уже лизали балконы и галереи, раскаленные жала вонзались в окна и двери. Со звоном лопнуло стекло, взметнулся крик ужаса.

На балконе сбились люди, заслоняясь руками от нестерпимого жара.

В одно мгновенье сержант перебрался на балкон. Движением быстрым, как мысль, схватил на руки женщину с длинными разметавшимися волосами, поднял ее над балюстрадой и передал стоящему ниже товарищу, а тот спустил ее на землю.

Брезент! — скомандовал Шпонар.

Медлить нельзя, на балкон выбегали люди, а огонь вторгся в прилегающее помещение.

Еще несколько человек выхватил он из огня, остальных поручил команде, взяв на себя самое опасное — бешенный огненный смерч в глубине дома. Опустил защитный капюшон, отцепил карабин и, оттолкнувшись от последней ступени лестницы, перепрыгнул через окно в комнату. За ним скользнуло предательское пламя.

Начался исступленный поединок пожарного со стихией. Словно ныряльщик, Шпонар бросался сквозь огонь в поисках жертв, заглядывал в роскошные будуары, пробегал недавно оставленные спальни. Распростертое на полу неподвижное тело. Наклонился, поднял на руки и, задыхаясь в густом дыму, бросился к окну. К счастью, рядом кто-то из команды — ему и передал хорошенькую десятилетнюю девочку.

— К верхним этажам спасательные мешки! — крикнул он и снова бросился в огонь.

В этот момент огонь победно охватил левое крыло третьего этажа, оранжевой лавой хлынул вглубь. Сержант на секунду оглянулся: из алькова змеей извивалась пурпурная шея пламени. Вдохнул побольше воздуха — да, хорошо знакомый запах «ее» волос.

Этот запах не впервые преследовал его во время пожаров: пламя пахло мать-и-мачехой, листьями ореха — таким отваром Магда мыла свои длинные черные волосы.

Сомнений не было: и здесь «ее» пожар.

Будто преследуемый фуриями, бросился сержант в узкий коридор направо, оттуда доносились стоны. Здесь, в конце коридора, на пути его вырос багряно-красный столп — Магда… Рассыпая снопы искр, она поднялась высокая, выше человеческого роста, торжествующая и грозная.

Заслонился рукой и, дрожа всем телом, прохрипел:

— Чего тебе?

Ее губы змеились жестокой улыбкой, огненным бликом мелькнувшей на пылающих щеках. Взмыли ввысь руки — и багровой завесой отрезали путь вперед.

— Прочь с дороги! — Шпонар обезумел от ужаса и гнева. — С дороги, Магда!

И прошел сквозь завесу — сквозь багровый туман. Обожгло руки и шею, вскрикнул от боли. И все-таки прорвался.

В следующее мгновение уже нес на руках старушку и, сев на подоконник, передал спасенную пожарному на лестнице.

Тем временем команда опускала людей на землю в спасательных мешках, а более сильных, особенно мужчин, — в петлях, наскоро связанных из шнура; иные, посмелее, сами спрыгнули на разостланные внизу маты. Оставался последний этаж. Несмотря на усилия пожарных, огненные вихри торжествующе охватили весь дом, победно взвились над крышей.

Шпонар работал за двоих, за троих. Успевал повсюду. Словно демон спасения, бросался в самое пекло, презирая жизнь, повисал над пропастью; подобно канатоходцу, то и дело держал равновесие между небом и землей. В напряжении всех своих сил вынес из пламени двадцать человек, спас жизнь двоим товарищам, обеспечил отступление другим. И повсюду крался за ним красный призрак, преследовал запах огнистых волос. То лицо возникало в дымной мгле, то кроваво-рдяная фигура проплывала над рухнувшим балконом, и метелью искр повсюду развевались пламенные космы.

Шпонар не отступал, закованный в панцирь железной воли, одержимо исполнял свой долг. Самое страшное испытание ждало впереди.

О спасении дома нечего было и думать: с грохотом рушились прогоревшие перекрытия верхних этажей, дырявые, будто решето, потолки обваливались с глухим треском. В окне правого крыла на третьем этаже, охваченном огнем, собралось несколько человек: двое стариков, инвалид и молодая мать, прижавшая к груди младенца.

Пожарные под командой сержанта спешно готовили спасательный мешок, чтобы снять этих последних.

Вдруг в окне отчаянно закричала женщина. Несчастная, левой рукой прижимая к себе плачущего ребенка, правой показывала в глубь дома, откуда с невероятной быстротой надвигался бешеный пламенный хаос. Черно-желтые кудри едкого дыма на миг заволокли людей в окне.

Когда порывом ветра отогнало душную завесь, Шпонар оцепенел от ужаса.

Через окно змеиным изгибом перекинулась Красная Магда, длинными пламенистыми волосами поджигая уже растянутый спасательный мешок. Дьявольская улыбка пылала на ее губах, адская радость играла на лице в пурпурных кольцах волос…

— Господи Иисусе! — простонал Шпонар. — Сгинь, наваждение!

И, сотворив крестное знамение, он швырнул в Магду топорик.

Удар пришелся в голову. Раздался долгий, протяжный, леденящий душу вой.

Рдяный призрак отступил в глубину дома.

Сержант отер рукой лицо, повел вокруг безумным взглядом… Как-то вдруг сломался, поник. На помощь подоспели товарищи.

Пожар внезапно и быстро уступил, укрощенный, затих; насосы наконец одолели огонь. В шипящих брызгах воды, изрыгаемой брандспойтами, последних погорельцев спустили на землю.

Небо уже посерело, когда смертельно усталые, черные от дыма и копоти пожарные сняли лестницы. Последним, шатаясь, ступил на землю сержант Петр Шпонар…

Вдруг послышались крики. От догоравшего дома летело зловещее:

— Красная Магда! Красная Магда!

Сержант бросился к дому.

— Дорогу! Дорогу! Отец!

Длинный, мучительно длинный коридор сквозь толпу до самого обугленного входа в дом…

Под бичом испытующих взглядов, пошатываясь, словно пьяный, сержант безотчетно повернул налево к небольшой, чудом уцелевшей каморке. В углу, на тряпье, — окровавленный труп дочери; из рассеченной головы еще сочилась черная полузапекшаяся кровь.

— Доченька! Доченька моя! — выдохнул он.

И замертво рухнул наземь.