Онлайн чтение книги Дживз в отпуске Jeeves in the Offing
ГЛАВА 20

За сегодня я видел ее в первый раз, так как с утра Ма Крим уезжала в Бирмингем на дружеский ланч. Я бы вполне протянул без ее общества и остаток дня, так почувствовал неладное. Сейчас она выглядела более чем когда-либо по-шерлок-холмсовски. Нацепите на нее халат и суньте ей в руки скрипку, и никто на Бейкер стрит и слова не спросит.

Просверливая меня взглядом, она сказала:

— Вот вы где, мистер Вустер, а я вас везде ищу.

— Вы о чем-то хотите поговорить со мной?

— Да. Я хочу сказать вам, что теперь уж вы мне точно поверите.

— О чем вы?

— О дворецком.

— А в чем дело?

— А вот в чем. вы лучше сядьте. Это длинная история.

Я сел, и с большим удовольствием, так как почувствовал слабость в ногах.

— Вы помните, я вам с самого начала говорила, сто не верю ему.

— Ах, что вы говорите.

— Я говорила, что у него лицо уголовника.

—Лица не выбирают.

— Он проходимец и самозванец. Да какой же он дворецкий! Полиция выведет его на чистую воду. Он такой же дворецкий, как я горничная.

Я продолжал бороться за его честное имя:

— Но не забудьте, что у него есть рекомендательное письмо.

— Я слышала об этом.

— Он не мог бы работать мажордомом у такого человека, как сэр Родерик Глоссоп, если бы он был бесчестным человеком.

— А он и не работал.

— Но Бобби сказала…

— Я прекрасно помню, что сказала мисс Уикам. Что он много лет проработал в доме сэра Родерика Глоссопа.

— Ну так что же тогда…

— Вы думаете, это все объясняет?

— Разумеется.

— А я так не считаю, и вот почему. У сэра Родерика Глоссопа большая клиника в Сомерсетшире в местечке Чафнелл Регис, там лечится одна моя подруга. Я списалась с ней и попросила ее, если она увидит леди Глоссоп, разузнать все насчет ее бывшего дворецкого по фамилии Сордфиш. Я только что вернулась из Бермингема, и меня ждало письмо. Моя приятельница пишет, что леди Глоссоп сказала, что у них в доме никогда не было дворецкого по фамилии Сордфиш. Как вам это понравится?

Я все еще пытался спасти ситуацию.

— Но вы же лично не знакомы с леди Глоссоп?

— Конечно нет. Иначе я бы сама с ней списалась.

— Она очаровательная женщина, но у нее дырявая голова. Каждый раз, выходя в театр, она теряет по одной перчатке. Куда уж ей запомнить имя дворецкого. По ней что Фозерингей, что Бинкс — все одно. Такой вид забывчивости часто встречается. Например, в Оксфорде у меня был один знакомый по фамилии Робинсон, и недавно как-то я пытался вспомнить эту самую его фамилию, но меня хватило только на Фосдайка. И я вспомнил только когда, когда пару дней назад прочитал в «Таймс», что Герберт Родинсон, двадцати шести лет, проживающий на Гроув Роуд, Поднерз Энд, задержан полицией за кражу в магазине штанов в желто-зеленую клетку. Конечно, это был совсем другой Робинсон, но вы понимаете. И я уверен, что в один прекрасный день леди Глоссоп хлопнет себя по лбу и воскликнет: «Конечно же Сордфиш: причем тут Кэтберд [Catbird — дрозд американский.]».

Тут моя собеседница ухмыльнулась улыбкой Шерлока Холмса, который уже приготовил наручники для укравшего рубин махараджи.

— Значит вы утверждаете, что он порядочный человек? Тогда как вы объясните следующее? Я недавно видела Вилли, и он сказал мне, что у него пропал дорогостоящий серебряный сливочник, который он купил у мистера Траверса. И знаете, где этот сливочник? Он запрятан в комнате Сордфиша, в ящике комода, между свежими рубашками.

Наверное, я все-таки ошибся, считая что Вустеры не сдаются. Ибо эти слова сокрушили меня окончательно.

— Неужели? — спросил я. Не ахти как много, но больше я ничего не мог сказать.

— Да, сэр, сливочник именно там. Когда Вилли сообщил мне о его пропаже, я уже знала, где мне его искать. Я пошла в комнату к этому Сордфишу и обыскала ее, и вот вам результат. Я уже позвала полицию.

И снова я почувствовал, что Вустеры сдаются. Я ошарашено посмотрел на нее.

— Вы позвали полицию?

— Да, сейчас прибудет сержант. С минуты на минуту. И знаете что? Я пойду сейчас и встану под дверьми комнаты Сордфиша, чтобы никто не смог стащить улику. Я хочу исключить всякую возможность этого. Я не хотела бы утверждать, что я вам совсем не доверяю, мистер Вустер, но мне не нравится, что вы так защищаете этого человека. Мне кажется, что вы его слишком жалеете.

— Я просто хочу сказать, что может быть он просто поддался минутной слабости или что-нибудь в этом роде.

— Глупости. Он наверняка проделывал это всю свою жизнь. Могу поклясться, что он ворует с самого детства.

— Только печенье.

— Простите.

— Ну как там оно называется, крекер что ли. Он рассказывал, что в свои зеленые годы он мог стащить один-два крекера.

— Ну вот, видите! Сначала крекеры, потом серебряные сливочники. Таков закон жизни, — сказав это, она побежала становиться в караул, оставив меня в смятении, ибо я не нашелся сказать ей что-нибудь насчет человеческого сострадания. Вдруг оно бы у нее нашлось.

Я все еще предавался этим размышлениям, перебирая в уме, что еще я мог бы сказать, как передо мной возникли Бобби и тетушка Далия. Они очень смахивали одна на молодую особу, другая на пожилую в минуты глубокой радости.

— Роберта сказала мне, что она вынудила Апджона забрать иск, — сказала тетушка. — Я очень, очень довольна, но провались я на этом месте, если я знаю, как ей это удалось.

— Я просто воззвала к его лучшим чувствам, — сказала Бобби и многозначительно посмотрела в мою сторону. Я ее понял. Тетушка никогда не должна узнать о том, что на карту было поставлено выступление в Снодсбери. — Я сказала ему, что на свете есть такие вещи, как чувство сострадания… Что ты, Берти?

— Ничего, просто смотрю на тебя и удивляюсь.

— Чему ты удивляешься?

— Мне кажется, что у нас в Бринкли каждый имеет право не только на сострадание, но и на удивление. — Тут я хрипло рассмеялся. — Нет, не подумайте, что я проглотил собственные гланды. Я просто хрипло рассмеялся. Я удивляюсь, что в тот самый момент, когда эта юная дева говорит, что все прекрасно, грядет катастрофа. Я расскажу вам нечто такое, что вполне подпадает под цитату с дикобразом.

И без дальнейших вступлений я начал свое горестное повествование. Как я и предполагал, они были потрясены до глубины своих кружев. Тетушка моя была очень похожа на тетушку, которую ударили по голове ружьем, а Бобби на рыжеволосую девушку, которая представила, что оно заряжено.

— Теперь вы все знаете, — закончил я. Я не хотел их добивать, но вывод напрашивался сам собой. — Сегодня Глоссоп вернется со своего выходного и попадет в руки правосудия, которое нацепит на него наручники. Вряд ли он безропотно станет отматывать свой срок: он сразу же даст свидетельские показания и докажет свою невиновность. «Да», скажет он, «я действительно свистнул этот сливочник, но только потому, что я думал, что его свистнул Уилберт, и я хотел вернуть его хозяину». И тут он расскажет про свои должностные обязанности в этом доме — и все это в присутствии Ма Крим. И что последует? Сержант снимет с него наручники, а Ма Крим спросит, нельзя ли ей воспользоваться вашим телефоном, потому что ей надо заказать международный разговор со своим мужем. Па Крим внимательно выслушает ее в своей другой стране, а некоторое время спустя он предстанет перед дядюшкой Томом и с презрительной гримасой скажет: «Траверс. Я рву наш контракт». «Рвешь?» затрепещет дядюшка Том. «Рву» — скажет Крим. — "Эр Вэ У. Я не хочу иметь дело с людьми, чьи жены подсылают психиатров, чтобы следить за моим сыном. "Как мне это понравится, спросила у меня тут Ма Крим. А теперь я говорю: как вам это понравится.

Тетушка Далия рухнула в кресло и начала потихонечку багроветь, что является для нее признаком больших эмоций.

— Единственно, что нам остается, это уповать на Высший Разум.

— Ты прав, — согласилась тетушка, обмахивая себя рукой. — Роберта, пойди и приведи Дживза. А ты, Берти, выкати из гаража свою машину и поищи по округе Глоссопа. Может, мы сможем упредить события. Давай же, давай, действуй. Что ты ждешь?

Я не то чтобы ждал. Я просто думал, что мне придется искать на машине иголку в стоге сена. Не так просто отыскать специалиста по психам, да еще если он взял выходной в качестве дворецкого, — нельзя сделать это, просто разъезжая по Вустерширу. Тут нужны ищейки, платки, чтобы дать им понюхать, и всякая другая детективная метода. И все же, мне ничего не оставалось, как ответить:

— Ага…