Онлайн чтение книги Жизнь и приключения Николаса Никльби
Глава XI,

Ньюмен Ногс водворяет миссис и мисс Никльби в новое их жилище в Сити

У мисс Никльби, возвращавшейся домой, мысли были унылые, что в достаточной мере объяснялось событиями этого дня. Поведение ее дяди вряд ли способствовало тому, чтобы рассеять те опасения и страхи, какие могли у нее возникнуть с самого начала, да и впечатление, произведенное на нее заведением мадам Манталини, отнюдь ие вселяло бодрости. Вот почему много было у нее мрачных предчувствий и забот, когда она с тяжелым сердцем смотрела в будущее, думая о предстоящей работе.

Если утешения матери могли привести ее в более приятное и радостное расположение духа, то для произведения такого эффекта их было предостаточно. К тому времени, как Кэт вернулась домой, славная леди воскресила в памяти два достоверных случая, когда модистки имели значительное состояние, но было ли оно целиком приобретено их трудами, или они обладали капиталом для начала, или же им посчастливилось, и они удачно вышли замуж, она не могла хорошенько припомнить. Впрочем, как она весьма логически заметила, должна же была существовать какая-нибудь молодая особа, которая, не имея ничего на первых порах, все-таки разбогатела, а если признать этот факт, то почему не может достигнуть того же и Кэт? Мисс Ла-Криви, которая была членом маленького совета, отважилась выразить некоторые сомнения относительно возможности для мисс Никльби добиться этого счастливого результата на протяжении обычной человеческой жизни, но славная леди совершенно отвела это возражение, сообщив, что у нее бывают предчувствия — нечто вроде ясновидения, с помощью которого она имела обыкновение разрешать всякий спор с покойным мистером Никльби; чаще чем в девяти случаях из десяти она оставалась неправой.

— Боюсь, что это занятие вредно для здоровья, — сказала мисс Ла-Криви.Помню, мне позировали три молоденькие модистки, когда я только что начала заниматься живописью, и я припоминаю, что все они были очень бледные и хилые.

— О, это отнюдь не общее правило, — заметила миссис Никльби. — Я помню так, как будто это было вчера, что я наняла модистку, которую мне особо рекомендовали, сшить пунцовый плащ — в те времена, когда пунцовые плащи были в моде, и у нее было очень красное лицо, да, очень красное лицо.

— Может быть, она выпивала? — предположила мисс Ла-Криви.

— Вряд ли это могло быть, — возразила миссис Никльби, — но я знаю, — что у нее было очень красное лицо, стало быть ваш довод ничего не стоит.

Таким-то образом и такими вескими доводами отражала достойная матрона малейшее возражение, какое выдвигалось против нового плана, принятого утром. Счастливица миссис Никльби! Достаточно, чтобы проект был новым, и он уже представлялся ее мысленному взору ослепительно ярким и позолоченным, как блестящая игрушка.

Когда с этим вопросом было покончено, Кэт сообщила о предложении дяди относительно пустующего дома, на которое миссис Никльби с такою же готовностью согласилась, сделав характерное для нее замечание, что в погожий вечер приятно будет прогуляться в Вест-Эид и вернуться с дочерью домой; при этом она проявила столь же характерную забывчивость, ибо дождливые вечера и плохая погода бывают чуть ли не каждую неделю в году.

— Мне грустно, право же грустно расставаться с вами, мой добрый друг,сказала Кэт, на которую произвело глубокое впечатление сочувствие бедной миниатюристки.

— Как бы там ни было, но вы от меня не отделаетесь, — ответила мисс Ла-Криви с таким оживлением, на какое только была способна. — Я буду очень часто вас навещать, приходить и узнавать, как вам живется; и если во всем Лондоне или во всем мире нет другого сердца, которое было бы заинтересовано в вашем благополучии, то всегда останется у вас одна маленькая одинокая женщина, которая будет молиться о нем днем и ночью.

С этими словами добрая леди, у которой было такое большое сердце, что его хватило бы на Гога, гения-хранителя Лондона, да и на Магога в придачу[34] …Гога, гения-хранителя Лондона, да и на Магога в придачу… — Гог и Магог — две гигантские деревянные фигуры, поставленные в начале XVIII века в главном зале лондонского муниципалитета (Гильдхолл). Англичане называют своих великанов «Гог» и «Магог» по имени двух упоминаемых в библии мифических народов, война с которыми будет якобы предшествовать «Страшному суду». Фигуры гигантов иэ ивняка стояли в Гильдхолле с XVI вежа, но во время «великого» лондонского пожара 1666 года сгорели., — добрая леди, скроив сначала множество изумительных гримас, которые обеспечили бы ей солидное состояние, если бы она могла перенести их на слоновую кость или холст, уселась в уголок и, как она выражалась, «хорошенько всплакнула».

Но ни слезы, ни разговоры, ни надежды, ни опасения не могли отдалить страшной субботы и Ньюмена Ногса, который точно в назначенный час приковылял к двери и дохнул в замочную скважину парами джина как раз в тот момент, когда часы на соседних церквах договорились между собой относительно времени и пробили пять. Ньюмен дождался последнего удара и затем постучал.

— От мистера Ральфа Никльби, — поднявшись наверх, сказал Ньюмен Ногс, с возможною краткостью возвещая о данном ему поручении.

— Сейчас мы будем готовы, — сказала Кэт. — Вещей у нас мало, но все-таки я боюсь, что придется взять карету.

— Я найму, — сказал Ньюмен.

— Нет, вы не должны утруждать себя, — сказала миссис Никльби.

— Найму, — сказал Ньюмен.

— Я не могу допустить, чтобы у вас даже мелькнула такая мысль, — сказала миссис Никльби.

— Не от вас зависит, — сказал Ньюмен.

— Не от меня?

— Да. Я об этом думал, когда шел сюда, но не стал нанимать, думая, что вы еще не собрались. Я много о чем думаю. Никто не может этому помешать.

— Да, я вас понимаю, мистер Ногс, — сказала миссис Никльби. — Разумеется, наши мысли свободны. Ясно, что мысли каждого человека — его собственность.

— Они не были бы ею, если бы иные люди могли сделать по-своему,пробормотал Ньюмен.

— Совершенно верно, мистер Ногс, — подхватила миссис Никльби. — Иные люди и в самом деле такие… Как поживает ваш хозяин?

Ньюмен бросил многозначительный взгляд на Кэт и ответил с сильным ударением на предпоследнем слове, что мистер Ральф Никльби здоров и шлет свой сердечный привет.

— Право же, мы ему очень обязаны, — заметила миссис Никльби.

— Очень, — сказал Ньюмен. — Я так и передам ему.

Не очень-то легко было, раз увидев Ньюмена Ногса, не узнать его, и, когда Кэт, обратив внимание на его странное обхождение (в котором на сей раз было, однако, что-то почтительное и деликатное, несмотря на отрывистую речь), посмотрела на него пристальнее, она припомнила, что уже мельком заметила раньше это оригинальное существо.

— Простите мое любопытство, — сказала Кэт, — но не видела ли я вас на почтовом дворе в то утро, когда мой брат уехал в Йоркшир?

Ньюмен задумчиво посмотрел на миссис Никльби и сказал «нет», даже не покраснев.

— Нет? — воскликнула Кэт. — А я была бы готова поручиться!

— И были бы неправы, — возразил Ньюмен. — Я вышел сегодня в первый раз за три недели. У меня был приступ подагры.

Ньюмен был вовсе не похож на подагрического субъекта, и Кэт невольно призадумалась; но беседу прервала миссис Никльби, которая настаивала, чтобы закрыли дверь, иначе мистер Ногс схватит простуду, и послали за каретой служанку — из страха, как бы он не навлек на себя новый приступ болезни. На оба условия Ньюмен принужден был согласиться. Вскоре появилась карета; и после многочисленных горестных прощальных слов и долгой беготни мисс Ла-Криви взад и вперед по тротуару, вследствие чего желтый тюрбан пришел в резкое столкновение с различными пешеходами, она (то есть карета, а не мисс Ла-Криви) отъехала с двумя леди и их пожитками внутри и Ньюменом на козлах, рядом с кучером, — несмотря на все уверения миссис Никльби, что это грозит ему смертью.

Они въехали в Сити, свернув к реке, и после долгой и медленной езды, так как в этот час улицы были запружены всевозможными экипажами, остановились перед большим старым, хмурым домом на Темз-стрит, дверь и окна которого были такие грязные, словно он много лет стоял необитаемым.

Дверь этого заброшенного жилища Ньюмен отпер ключом, который достал из шляпы, — кстати сказать, в ней, вследствие ветхости своих карманов, он прятал все и, по всей вероятности, носил бы в ней и деньги, будь у него таковые, — и когда карету отпустилд, он повел их в дом.

Да, старым, мрачным и черным был он, и угрюмы и темны были комнаты, в которых некогда кипела жизнь. Позади дома была пристань на берегу Темзы. Пустая конура, кости животных, обломки железных обручей и старые бочарные доски, но никаких признаков жизни. Это было зрелище холодного, немого разрушения.

— Этот дом угнетает и приводит в уныние, — сказала Кэт, — и кажется, будто на нем лежит какое-то проклятье. Будь я суеверна, я бы могла подумать, что в этих старых стенах было совершено какое-то ужасное преступление и с той поры этот дом никому не приносил счастья. Каким он кажется хмурым и темным!

— Ах, боже мой, дорогая моя! — воскликнула миссис Никльби. — Не говори так, ты меня испугаешь на смерть!

— Это только мое глупое воображение, мама, — сказала Кэт, стараясь улыбнуться.

— В таком случае, милочка, я хочу, чтобы ты держала при себе твое глупое воображение и не пробуждала моего глупого воображения, чтобы составить ему компанию, — заявила миссис Никльби. — Почему ты не подумала обо всем этом раньше? Ты так беспечна… Мы могли бы попросить мисс Ла-Криви составить нам компанию, или взяли бы собаку, или сделали бы тысячу других вещей… Но так бывало всегда, и точь-в-точь так же было с твоим бедным дорогим отцом. Если я сама обо всем не подумаю…

Так обычно начинались сетования миссис Никльби, состоявшие примерно из дюжины запутанных фраз, ни к кому в частности не обращенных, которые она и принялась сейчас перебирать, пока хватило дыхания.

Ньюмен как будто не слышал этих замечаний и проводил обеих леди в две комнаты во втором этаже, из которых кое-как постарались сделать нечто пригодное для жилья. В одной комнате было несколько стульев, стол, старый коврик перед камином и какая-то вылинявшая дорожка, а в камине был уже разведен огонь. В другой комнате стояла старая складная кровать и кое-какие убогие предметы обстановки, необходимые для спальни.

— Смотри, дорогая моя, — сказала миссис Никльби, стараясь быть довольной, — разве это не заботливость и внимание со стороны твоего дяди? Да ведь если бы не его предусмотрительность, у нас не было бы ничего, кроме кровати, которую мы вчера купили!

— Да, это очень любезно, — отозвалась Кэт, осматриваясь вокруг.

Ньюмен Ногс промолчал о том, что он выудил старую мебель, которую они здесь видели, с чердака и из подвала, и о том, что он купил к чаю на полпенни молока, стоявшего на полке, налил воды в ржавый чайник на каменной подставке, набрал щепок на пристани и где-то выпросил угля. Но догадка, будто Ральф Никльби отдал распоряжение это сделать, столь раздражающе подействовала на его воображение, что он не мог удержаться, чтобы не затрещать всеми десятью пальцами по очереди. Сначала миссис Никльби была слегка испугана таким упражнением, но, предположив, что оно каким-то отдаленным образом связано с подагрой, не стала об этом говорить.

— Я думаю, нам больше незачем вас задерживать, — сказала Кэт.

— Мне больше нечего здесь делать? — спросил Ньюмен.

— Да, нечего. Благодарю вас, — отвечала мисс Никльби.

— Милая моя, может быть, мистер Ногс не прочь выпить за наше здоровье, — сказала миссис Никльби, роясь в ридикюле в поисках какой-нибудь мелкой монеты.

— Я думаю, мама, — нерешительно сказала Кэт, заметив, что Ньюмен отвернулся, — вы задели бы его чувства, если бы предложили ему денег…

Ньюмен Ногс, поклонившись молодой леди скорее как джентльмен, чем как злополучный бедняк, каким он казался, прижал руку к груди и, секунду помедлив с видом человека, который пытается заговорить, но хорошенько не знает, что сказать, вышел из комнаты.

Когда тяжелая дверь внизу со скрежетом захлопнулась на щеколду и эхо мрачно разнеслось по дому, Кэт почувствовала искушение вернуть его и попросить, чтобы он остался хоть ненадолго, но ей было стыдно признаться, в своих страхах, и Ньюмен Ногс отправился в обратный путь.