Онлайн чтение книги Жизнь и приключения Николаса Никльби
Глава XXXI,

О Ральфе Никльби и Ньюмене Ногсе и о некоторых разумных мерах предосторожности, успех или неудача коих обнаружится в дальнейшем

В блаженном неведении, что племянник его приближается с быстротою четырех добрых коней к сфере его деятельности и что каждая уходящая минута сокращает расстояние между ними, Ральф Никльби занимался в то утро обычными своими делами и, однако, не мог помешать тому, что его мысли время от времени возвращались к свиданию с племянницей, которое имело место накануне. В такие промежутки Ральф, на несколько секунд рассеявшись, досадливо что-то бормотал и с удвоенным рвением принимался за лежавший перед ним гроссбух, но снова и снова те же мысли возвращались, несмотря на все его усилия отогнать их, мешая ему в его вычислениях и отвлекая внимание от цифр, над которыми он склонялся. Наконец Ральф положил перо и откинулся на спинку кресла, словно решил позволить потоку размышлений бежать своим руслом, и, чтобы от них избавиться, дал им полный простор.

— Я не из тех, кого может растрогать хорошенькое личико, — сердито пробормотал Ральф. — За ним скрывается оскаленный череп, а такие люди, как я, которые смотрят вглубь, видят череп, а не изящную оболочку. И все-таки я расположен к этой девушке, или был бы расположен, если бы ее не воспитали такой гордой и щепетильной. Если бы мальчишка утонул или его повесили, а мать умерла, этот дом был бы ее домом. От всей души хотел бы я, чтобы это с ними случилось.

Несмотря на смертельную ненависть, какую Ральф питал к Николасу, и на жгучее презрение, с каким высмеивал бедную миссис Никльби, несмотря на ту низость, какую он проявил и теперь проявлял (и, если бы того потребовали его интересы, продолжал бы проявлять впредь) по отношению к самой Кэт, все же, как ни странно может это показаться, в ту минуту в размышлениях его сквозила какая-то человечность и даже мягкость. Он думал о том, каким мог быть его дом, если бы здесь была Кэт; он усаживал ее в кресло, смотрел на нее, слушал ее речи; он снова ощущал на своей руке нежное прикосновение дрожащей руки; он разбрасывал по своим богато убранным комнатам сотню немых знаков женского присутствия и женской заботы; потом он возвратился к холодному очагу и безмолвной мрачной роскоши, и в это мгновение — возвышенное, хотя и рожденное эгоистическими мыслями, богач осознал, что у него нет ни детей, ни друзей — никого. И золото на миг утратило в его глазах свой блеск, потому что за него нельзя было купить несметные сокровища сердца.

Самого ничтожного обстоятельства было достаточно, чтобы изгнать эти размышления из головы такого человека. Рассеянно глядя через двор в сторону окна другой конторы, он внезапно обнаружил, что находится под пристальным наблюдением Ньюмена Ногса, который, чуть ли не касаясь красным носом стекла, делал вид, будто чинит перо заржавленным обломком ножа, но в действительности во все глаза смотрел на своего хозяина, выражая своей физиономией самое напряженное и страстное внимание.

Ральф оторвался от своих мыслей и принял обычный деловой вид; лицо Ньюмена скрылось, а с ним и вереница мыслей мгновенно обратилась в бегство.

Через несколько минут Ральф позвонил. Ньюмен явился на зов, и Ральф украдкой бросил взгляд на его лицо, словно боялся прочесть на нем, что тот знает его недавние размышления.

Но ни малейшего проблеска мысли не отражалось на лице Ньюмена Ногса. Если возможно представить себе человека, у которого целы оба глаза и оба широко раскрыты, но никуда не смотрят и ничего не видят, то таким человеком казался Ньюмен, когда Ральф Никльби вглядывался в него.

— Что нужно? — проворчал Ральф.

— О! — сказал Ньюмен, тотчас же придав некоторую живость своему взгляду и устремив его на хозяина. — Я думал, вы звонили.

С таким лаконическим замечанием Ньюмен повернулся и заковылял к двери.

— Стойте! — сказал Ральф.

Ньюмен остановился, ничуть не растерявшись.

— Я звонил.

— Я знал, что звонили.

— Так почему же вы собираетесь уйти, если вы это знаете?

— Я думал, вы звонили, чтобы сказать, что вы не звонили, — ответил Ньюмен. — Вы часто так делаете.

— Как вы смеете шпионить, подсматривать, смотреть на меня в упор, сударь? — сурово спросил Ральф.

— Смотреть в упор! — воскликнул Ньюмен. — На вас! Ха-ха!..

Вот и все объяснение, какое удостоил дать Ньюмен.

— Берегитесь, сэр, — сказал Ральф, глядя на него пристально. — Чтобы у меня здесь не было пьяных дурачеств! Видите этот пакет?

— Он достаточно велик, — отозвался Ньюмен.

— Отнесите его в Сити, Кросс, на Брод-стрит, и оставьте там. Живо! Слышите?

Ньюмен кивнул и, выйдя на минутку из комнаты, вернулся со шляпой. После многих неудачных попыток уложить пакет (который был размерами около двух квадратных футов) в тулью упомянутой шляпы Ньюмен взял его под мышку; натянув с величайшей аккуратностью и старательностью свои перчатки без пальцев, все время не спуская глаз с мистера Ральфа Никльби, он водрузил на голову шляду с такой заботливостью, подлинной или притворной, словно это была новехонькая шляпа самого лучшего качества, и, наконец, отправился исполнять поручение.

Он быстро покончил с ним, только разок заглянув на минуту в трактир, да и то, можно сказать, мимоходом, так как вошел в одну дверь, а вышел в другую; но, повернув домой и дойдя уже до Стрэнда, Ньюмен замедлил шаг с неуверенным видом человека, который окончательно еще не решил, задержаться ему или продолжать путь. После очень короткого раздумья первое влечение победило, и, направившись к тому пункту, который он все время держал в уме, Ньюмен постучал тихим двойным ударом, или, вернее, одним нервическим, в дверь мисс Ла-Криви.

Ее открыла незнакомая служанка, на которую странная фигура посетителя, по-видимому, не произвела благоприятного впечатления, так как, едва взглянув на него, она почти совсем закрыла дверь и, поместившись в узкой щели, спросила, что ему нужно. Но Ньюмен, произнеся один лишь слог «Ногс», словно это было какое-то кабалистическое слово, при звуке которого все засовы должны падать и двери распахиваться, бойко прошмыгнул и очутился у двери гостиной мисс Ла-Криви, прежде чем изумленная служанка могла оказать сопротивление.

— Войдите, пожалуйста! — сказала мисс Ла-Кривн в ответ на стук Ньюмена. И он вошел.

— Господи помилуй! — воскликнула мисс Ла-Криви, вздрогнув, когда ввалился Ньюмен. — Что вам угодно, сэр?

— Вы меня забыли, — сказал Ньюмен, кланяясь. — Меня это удивляет. Что меня не помнит никто из тех, кто знал меня в былые дни, это натурально, но мало кто, увидев один раз, может забыть меня теперь.

Говоря это, он взглянул на свое поношенное платье и парализованную ногу и слегка покачал головой.

— Правда, я вас забыла, — сказала мисс Ла-Криви, поднимаясь, чтобы принять Ньюмена, который шел ей навстречу, — и мне стыдно, потому что вы добрый, хороший человек, мистер Ногс. Садитесь и расскажите мне все о мисс Никльби. Милая бедная девушка! Вот уже несколько недель, как я ее не видела.

— Как так? — спросил Ньюмен.

— Сказать вам правду, мистер Ногс, — ответила мисс Ла-Криви, — я уезжала погостить — в первый раз за пятнадцать лет.

— Это долгий срок, — грустно сказал Ньюмен.

— Совершенно верно, очень долгий срок, если оглянуться на истекшие годы, хотя так или иначе, слава богу, одинокие дни проходят довольно мирно и счастливо, — отозвалась миниатюристка. — У меня есть брат, мистер Ногс,единственный мой родственник, — и за все это время я ни разу его не видела. Не то чтобы мы поссорились, но он учился в провинции и женился там, а когда возникли новые привязанности, он забыл о такой бедной маленькой женщине, как я, и это, знаете ли, вполне понятно. Не подумайте, что я жалуюсь, я всегда себе говорила: «Это очень натурально: бедный дорогой Джон пробивает себе дорогу в жизни, и у него есть жена, которой он поверяет свои работы и печали, и дети играют теперь около него, и да благословит бог его и их и да приведет нам всем встретиться когда-нибудь там, где мы больше не разлучимся». Но подумайте только, мистер Ногс, — продолжала миниатюристка, просияв и захлопав в ладоши, — этот самый брат приезжает, наконец, в Лондон и не успокаивается до тех пор, пока не находит меня. Вы подумайте только! Он приходит сюда и сидит вот на этом самом стуле и плачет, как дитя, потому что он так рад меня видеть; вы подумайте только, он настаивает на том, чтобы увезти меня к себе домой, в провинцию (это прекрасное место, мистер Ногс, большой сад и уж не знаю сколько там земли, и за столом прислуживает человек в ливрее, и коровы, и лошади, и свиньи, и уж не знаю, что там еще), и заставляет меня гостить целый месяц, и уговаривает остаться там на всю жизнь — да, на всю жизнь, — и жена его уговаривает, и дети — а детей четверо, и самую старшую девочку они… они назвали в честь меня… уже восемь лет тому назад… правда, они ее назвали в честь меня! Я никогда еще не была так счастлива, никогда в жизни не была так счастлива!

Достойная женщина закрыла лицо носовым платком и расплакалась, потому что ей впервые представился случай раскрыть свое сердце, и сердце дало себе волю.

— Ах, боже мой! — сказала мисс Ла-Криви после короткой паузы, вытерев глаза и очень проворно сунув платок в карман. — Каким глупым созданием должна я показаться вам, мистер Ногс! Мне не следовало об этом рассказывать, но я хотела вам объяснить, почему так случилось, что я не видела мисс Никльби.

— А старую леди вы видели? — спросил Ньюмен.

— Вы имеете в виду миссис Никльби? — осведомилась мисс Ла-Криви. — Так вот что я вам скажу, мистер Ногс: если вы хотите быть там в милости, лучше не называйте вы ее старой леди, потому что, боюсь, ей неприятно будет это слышать. Да, я пошла туда третьего дня вечером, но она почему-то очень важничала и была такой неприступной и таинственной, что я ничего не могла понять. И вот, сказать вам по правде, я решила тоже быть неприступной и с достоинством удалилась. Я думала, она зайдет ко мне, но ее здесь не было.

— А мисс Никльби… — начал Ньюмен.

— О, она заходила два раза за время моего отсутствия, — отозвалась мисс Ла-Криви. — Я боялась, что ей, может быть, не понравится, если я навещу ее у этих важных людей… как там называется это место?.. и вот я решила подождать день-другой и написать, если я ее за это время не увижу.

— А! — воскликнул Ньюмен, треща пальцами.

— Но я хочу услышать от вас все новости, — сказала мисс Ла-Криви. — Как поживает это грубое чудовище на Гольдн-сквере? Разумеется, хорошо: таким людям всегда хорошо. Я не спрашиваю, как его здоровье, но что он поделывает, как себя ведет?

— Будь он проклят! Вероломный презренный пес! — вскричал Ньюмен, швыряя на пол свою драгоценную шляпу.

— Боже милостивый! Мистер Ногс, вы меня просто пугаете! — побледнев, воскликнула мисс Ла-Криви.

— Я бы ему вчера разбил физиономию, если бы только мог себе это позволить, — сказал Ньюмен, беспокойно шагая по комнате и грозя кулаком портрету Каннинга[63] Каннинг Джордж (1770—1827) — известный английский политический деятель консервативной партии тори; был министром иностранных дел, а затем премьер-министром. над камином. — Я был очень близок к этому. Пришлось засунуть руки в карманы и изо всех сил удерживать их там. Когда-нибудь я это сделаю в той задней комнатке, знаю, что сделаю. Я бы давно уже это сделал, если бы не боялся, что выйдет еще хуже. Я еще запрусь с ним в комнате и расправлюсь, прежде чем умереть. В этом я совершенно уверен.

— Я закричу, если вы не успокоитесь, мистер Ногс, — сказала мисс Ла-Криви. — Уверяю вас, я не удержусь и закричу.

— Все равно! — заявил Ньюмен, неистово мечась по комнате. — Он приезжает сегодня вечером: я ему написал. А он и не подозревает, что я знаю; он и не подозревает, что меня это касается. Коварный негодяй! Он этого и не подозревает. О нет, о нет! Все равно, я расстрою его планы — я, Ньюмен Ногс! Хо-хо, мерзавец!

Доведя себя до бешенства, Ньюмен Ногс, дергаясь, забегал до комнате, проделывая самые эксцентрические движения, какие когда-либо делал человек: то он метил кулаком в миниатюры на стене, то, как бы для полноты впечатления, неистово колотил себя по голове, пока, наконец, не упал на стул, запыхавшись и в полном изнеможении.

— Ну вот, — продолжал Ньюмен, поднимая шляпу, — мне это доставило облегчение. Теперь мне лучше, и я расскажу вам все.

Понадобилось некоторое время, чтобы успокоить мисс Ла-Криви, которая чуть с ума не сошла от страха при виде такой удивительной демонстрации чувств; но после этого Ньюмен добросовестно передал все, что произошло во время свидания Кэт с ее дядей, предпослав своему рассказу замечание о прежних своих подозрениях и о причинах, по которым они возникли, и закончив сообщением о предпринятом им шага — о секретном письме Николасу.

Хотя негодование маленькой мисс Ла-Криви и не проявлялось так странно, как негодование Ньюмена, но вряд ли оно уступало ему по силе и напряженности. Случись Ральфу Никльби появиться в этот момент в комнате, возможно, что он встретил бы в мисс Ла-Криви более опасного врага, чем сам Ньюмен Ногс.

— Да простит мне бог эти слова, — сказала мисс ЛаКриви в заключение своих гневных излияний, — но, право же, я чувствую, что с удовольствием проткнула бы его вот этим. оружие, которое держала в руке мисс Ла-Криви, было не очень грозное — в сущности, это был всего-навсего карандаш, — но, обнаружив свою ошибку, маленькая портретистка заменила его перламутровым ножиком для фруктов, коим в подтверждение своих отчаянных мыслей нанесла при этих словах удар, который вряд ли мог раскрошить мякиш двухфунтовой булки.

— С завтрашнего дия ее не будет там, где она сейчас находится, — сказал Ньюмен. — Это утешительно.

— Не будет! — вскричала мисс Ла-Криви. — Она должна была уйти оттуда еще несколько недель тому назад.

— Если бы мы это знали, — возразил — Ньюмен. — Но мы не знали. Никто не имел права вмешиваться, кроме ее матери и брата. Мать слаба… бедняжка… слаба. Милый юноша будет здесь сегодня вечером.

— Силы небесные! — вскричала мисс Ла-Криви. — Он сделает что-нибудь отчаянное, мистер Ногс, если вы ему сразу все расскажете.

Ньюмен перестал потирать руки и призадумался.

— Можете быть уверены, — очень серьезно продолжала мисс Ла-Криви, — если вы не будете соблюдать величайшую осторожность, открывая ему правду, он совершит какое-нибудь насилие над своим дядей или над одним из этих людей, чем навлечет страшные беды на свою голову, а всех нас погрузит в печаль и скорбь.

— Я об этом и не подумал, — отозвался Ньюмен, чья физиономия вытягивалась все больше и больше. — Я пришел просить вас, чтобы вы приютили его сестру, в случае если он приведет ее сюда, но…

— Но это вопрос гораздо более важный, — перебила мисс Ла-Криви. — В первом вы могли быть уверены и не приходя сюда, но результатов никто не может предвидеть, если вы не будете очень осторожны и осмотрительны.

— Что я могу поделать! — воскликнул Ньюмен, скребя в затылке с видом крайне расстроенным и недоумевающим. — Если бы он заговорил о том, чтобы перестрелять их всех, я бы вынужден был ответить: «Разумеется. Поделом им».

Услыхав это, мисс Ла-Криви невольно взвизгнула и немедленно потребовала от Ньюмена торжественной клятвы, что он приложит все силы, дабы утишить гнев Николаса, и эта клятва после некоторых колебаний была дана. Затем они вместе стали придумывать самый безопасный и надежный способ сообщить ему о тех обстоятельствах, какие делают его присутствие необходимым.

— Ему нужно дать время остыть, прежде чем он получит возможность что-нибудь предпринять, — сказала мисс Ла-Криви. Это крайне важно! Не нужно говорить ему до поздней ночи.

— Но он приедет сегодня между шестью и семью вечера, — ответил Ньюмен. — Я не смогу ничего скрыть, когда он меня спросит.

— Значит, вы должны уйти, мистер Ногс, — сказала мисс Ла-Криви. — Вас легко могут задержать по делу, и вы не должны возвращаться раньше полуночи.

— Тогда он придет прямо сюда, — возразил Ньюмен.

— Я тоже так думаю, — заметила мисс Ла-Криви, — но меня он не застанет дома, потому что, как только вы уйдете, я отправлюсь прямо в Сити улаживать отношения с миссис Никльби и уведу ее в театр, так что ему не удастся даже узнать, где живет его сестра.

После дальнейших обсуждений этот план действий был признан самым разумным и легко осуществимым. Поэтому в конце концов порешили, что так и надо поступить. Выслушав ряд дополнительных советов и просьб, Ньюмен распрощался с мисс Ла-Криви и поплелся к Гольдн-скверу, по дороге размышляя о великом множестве событий, возможных и невозможных, мысли о которых неслись в его голове, возникнув после беседы, только что закончившейся.