Онлайн чтение книги Жизнь Мухаммеда
Глава 13. БОЙКОТ

— Мухаммед научился управлять своим даром

— Перелом в характере откровений

— Абдаллах ибн Саад, секретарь Мухаммеда

— Списки Корана

— Образ жизни пророка

— Отношения с верующими

— Абу Джахль разрушает Конфедерацию Добродетельных — главную опору Мухаммеда

— Новое требование выдать пророка

— Курайшиты объявляют хашимитам бойкот

— Жизнь Мухаммеда под угрозой

Бегство части мусульман в Эфиопию, под защиту христианского правителя этой страны, почти совпало с окончанием пятилетия пророческой деятельности Мухаммеда. Да, уже прошло пять лет с тех пор, как на горе Хира Мухаммед получил первое послание от Аллаха, всемогущего, единственного, милостивого и милосердного.

Мухаммеду уже сорок пять лет — возраст, прямо сказать, не юношеский, с мечтательностью и восторгами малосовместимый. К пророческому дару Мухаммед привык — новые и новые откровения, откровения поэтические и вдохновенные, ниспосылаются ему Всевышним более или менее регулярно — мучительных сомнений в своей избранности, боязни оказаться покинутым на произвол судьбы давно нет, они остались в прошлом. Отношения Мухаммеда с Аллахом стали спокойными, в какой-то мере привычными, обыденными.

Пророк и его сподвижники глубоко и искренне убеждены, что стихи Корана — творчество самого Бога, о том, что Мухаммед «сочиняет» их, не может быть и речи. Только злобные курайшиты-язычники считают его автором Корана сердца их наглухо закрыты, божественная истина не может в них проникнуть. В их упрямстве Мухаммед тоже видит промысел Бога — тем более страшное наказание в этой жизни и загробной ждет ненавистных врагов.

С даром пророчества Мухаммед научился каким-то ему одному известным путем обращаться бережно, но властно. Откровения всегда нисходят на него в условиях, для этого подходящих — часто вслед за бурными душевными переживаниями, но никогда в момент самих переживаний. Если нужна собранность, трезвость мысли, действие — общение с Богом не отвлечет его, и он это прекрасно знает. Всему, как говорится, свое время.

Досадное происшествие с дочерьми Бога — лишь печальный эпизод, новые откровения прекрасно укладываются в систему его взглядов, не противоречат сказанному ранее, всегда злободневны, согласованы с причудливыми изменениями обстановки.

Ревел ли во время некоторых вдохновенных общений с Богом Мухаммед, «как молодой верблюд», или не ревел — не столь уж важно. Очевидно, что эпилепсией он не страдал, душевнобольным не был. Напрасно курайшиты называли его «одержимым» — он был хозяином своего Я даже тогда, когда терял сознание, погружаясь в транс. Одержим он был лишь верой — в Бога, в самого себя, в свой пророческий дар и в торжество начатого дела.

Быть пророком, конечно, не так просто. Община верующих властно требует новых и новых откровений. Атмосфера ожидания, тревоги и неуверенности, которая охватывает мусульман, когда откровения задерживаются, тяжело давит на Мухаммеда, угнетает его и мучает. И он торопит новое наитие, чтобы его сторонники получили без промедления столь нужные им стихи Корана — пусть всего несколько строк, но получили.

На время они успокаиваются, занятые изучением нового откровения, переписыванием его, выучиванием наизусть, проникновением в его загадочный, но чрезвычайно важный для них смысл.

В характере откровений Мухаммеду назревает перелом. Они все чаще ниспосылаются ему в форме ритмической прозы, с очень нечеткой рифмой.

Цикл поэтических сур Мухаммед завершил «Фатихой», сурой, которую много лет спустя поместили в начало Корана, как открывающую книгу. «Фатиха» завоевала популярность среди последователей Мухаммеда еще при его жизни, она стала чуть ли не самой распространенной молитвой:

Перед чтением какой-либо суры произносилась бас мала — стандартное восклицание, обращенное к Аллаху.

— Во имя Аллаха милостивого, милосердного! Впоследствии басмала стала рассматриваться как первый стих любой суры. Поэтому и «Фатиха», занимающая у мусульман еще более почетное место, чем «Отче наш» у православных христиан, в ее теперешнем виде начинается с басмалы. Напомним, что «Фатиха», Kaк и другие поэтические суры Корана, рифмована: все eё строчки оканчиваются на одну и ту же рифму, закрепляющую ее четкий музыкальный ритм. По единогласному мнению: «Фатиха» — одна из самых поэтически совершенных сур Корана.

Обилие накопившихся священных посланий всемогущего Аллаха создавало для Мухаммеда немалые трудности. Опасность забыть, исказить или перепутать слова Аллаха была вполне реальна, и эта постоянная опасность немало тревожила Мухаммеда.

— Мы дадим прочесть тебе, и ты не забудешь, если не пожелает чего-нибудь Аллах, — утешал Мухаммеда Всевышний в одном из откровений, ведь, поистине, Он знает явное и то, что скрыто!

— Не шевели свой язык с этим, чтобы ускорить его Поистине, на Нас лежит собирание его и чтение. И когда Мы читаем его, то следуй за его чтением.

Иными словами, не волнуйся, Аллах сам позаботится о твоей памяти. Ты забудешь только то, что следует за быть, вычеркнуть навсегда. Не все, что ниспосылается предназначено на века — иное нужно будет забыть, это приказания Аллаха, справедливые только для определенного времени и для данных обстоятельств. Если кто-нибудь попрекнет тебя: «Разве ты не помнишь, что ты говорил раньше?» — не смущайся. Раз забыл, — значит, то, что говорилось раньше, отменено Богом, а не тобой. И тот, кто настаивает на устаревшем, отмененном, идет не только против тебя — дерзает идти наперекор Богу, впадает в непростительный грех, ему нет места среди правоверных.

Позднее Аллах пообещал отмененные стихи Корана заменить новыми, на этот раз правильными и непреходящими…

Проблема, вызванная обилием священных текстов, получила, как видим, всестороннее разрешение. Забудется — не страшно, значит, так тому и быть, забылось не случайно, а по воле Аллаха.

Обидно, конечно, если забудется или перепутается не устаревшее, а хорошее, вполне удавшееся, то, что выбрасывать из Корана жалко. А ведь как ни феноменальна память Мухаммеда, и такое может случиться — священные тексты множатся, в разных сурах содержатся близкие по смыслу места и словосочетания, в пределах сур — резкие тематические переходы. Во избежание путаницы пришлось Мухаммеду, который был неграмотным или недостаточно грамотным, прибегнуть к услугам секретаря. Для такой работы нужен был Мухаммеду человек вполне надежный, безгранично преданный — должность секретаря посланника божьего, записывающего с его слов откровения, чрезвычайно ответственная должность. Ведь кое-что сразу после откровения Мухаммед может и не запомнить, так что первоначальный текст в некотором смысле все-таки является лишь черновиком, в него следует внести поправки, если Аллах оживит память Мухаммеда. В этих небольших доработках окончательного текста откровений — большой соблазн для секретаря легкомысленного, не обладающего полнотой веры в Аллаха и его посланника.

Чаще других пользовался Мухаммед для записи откровений услугами некоего Абдаллаха, сына Саада, молочного брата Османа ибн аль-Аффана, зятя Мухаммеда. Абдаллах ибн Саад сам был поэтом, он отличался безукоризненной грамотностью и превосходным чувством слова. По отношению к Мухаммеду держался почтительно, смотрел преданно, работал усердно, и Мухаммед ему полностью доверял. К сожалению, Абдаллах ибн Саад был честолюбив и к чужой славе несколько завистлив; кроме того, хотя он и стал мусульманином, но особого рвения в вопросах веры не проявлял, а аскетических наклонностей лишен был вовсе. Он продолжал водить дружбу с поэтами-язычниками и в их компании, за чашей вина, не прочь иногда был о своей работе у Мухаммеда выразиться несколько таинственно и загадочно, а то и лукаво. Ничего порочащего Мухаммеда он не рассказывал — тому бы тотчас обо всем донесли, но по его тону и выражению лица можно было догадаться, что себя он отнюдь не считает человеком, совершенно непричастным к творчеству Мухаммеда, простым исполнителем, писцом. Впоследствии оказалось, что Мухаммед превосходно разбиравшийся в людях, в своем секретаре ошибся, что попросту он пригрел змею у себя на груди.

В эти годы получил Мухаммед свыше и указание, как следует читать Коран. Оказывается, очень громко читать Коран ни к чему — Мухаммед и его последователи поступали так напрасно, Бог прекрасно слышит и молитвы, произнесенные не слишком громко, но внятно. Очень громкое чтение Корана лишь на руку язычникам — оно позволяет им передразнивать молящихся мусульман и подавать оскорбительные реплики; в таких условиях от молитвенного настроения, без которого никакой пользы от чтения Корана нет, вряд ли что-нибудь может остаться. Изменения в правилах чтения Корана вызваны были, как видим, в первую очередь враждебным поведением курайшитов, не упускавших случая помешать сторонникам Мухаммеда совершать молитвы.

За пять лет, прошедших от начала пророческой деятельности Мухаммеда, многое изменилось в образе его жизни. Появление секретаря, записывающего тексты божественных откровений, — не единственная перемена. Абиссинец Билаль, бывший раб, выкупленный и отпущенный на волю Абу Бакром, принял на себя заботу о пророке и посланнике божьем — он одновременно и брат Мухаммеда по вере, и слуга, и привратник, и телохранитель. Впрочем, заботы о Мухаммеде несложны — живет он по-прежнему предельно просто, одевается скромно, в грубый плащ, имеет одну перемену полотняного белья, никаких шелков и дорогих тканей себе не позволяет, носит чалму или наголовный четырехугольный платок, сапоги или сандалии, собственноручно чистит и чинит свою одежду, слуга ему для этого не нужен.

За своими густыми, спадающими на плечи волосами, за бородой и усами он также ухаживает сам, и ухаживает заботливо — пророк по-прежнему любит опрятность, бороду и усы он смачивает благовониями — единственная роскошь, которую он себе позволяет. Без помощи слуги совершает Мухаммед частичные и полные омовения.

Столь же проста и еда Мухаммеда: горсть фиников, ячменная лепешка, сыр, чашка молока, каша и фрукты — вот его пища изо дня в день. Вина Мухаммед не пьет, мясо подается не чаще раза в неделю.

Переселение Мухаммеда в дом аль-Акрама, случившееся в начале 614 года, не следует понимать буквально. У аль-Акрама, в самом центре Мекки, неподалеку от холма ас-Сафа, от которого паломники начинают свой благочестивый бег, Мухаммед проводит целые дни, нередко он здесь же ночует, но это не его дом. Отсюда он возвращается туда, где живет Хадиджа, его дочь Фатима, племянник и воспитанник Али и приемный сын Зайд — здесь его настоящий и единственный дом, здесь его семья, здесь протекает его частная жизнь, протекает замкнуто, не на виду.

Хадидже уже за шестьдесят, но она по-прежнему для Мухаммеда и любимая жена, и самый близкий друг одновременно. Между ними полное согласие, трогательная и заботливая дружба. Хадиджа без колебаний следует за своим мужем-пророком навстречу тревогам и опасностям, она глубоко верит в него, утешает его в минуты поражений, радуется его успехам, заботится о нем. В вере она тверда, впрочем не проявляя никакого излишнего рвения и фанатизма от мусульманки этого не требуется. В дела мусульманской общины Хадиджа не вмешивается, политикой не занимается. Все ее былое «богатство» ушло на приданое дочерям, растрачено на дело веры. Со всеми братьями и сестрами по вере она равно приветлива и уважительна. Отношение мусульманской общины к ней почтительное и доброжелательное, можно с уверенностью сказать, что ее все любят — название «Мать верующих» она вполне заслуживает.

Ненависть, которую курайшиты питают к Мухаммеду, на Хадиджу не распространяется — она жена, ей и положено следовать за своим мужем, иначе, по понятиям язычников, она и не должна поступать. Никто ее не оскорбляет, ничто не угрожает ее жизни, и в этом отношении дни ее проходят мирно. Сфера ее забот — дом, семья.

Фатиме, младшей дочери Мухаммеда, уже десять лет, она ревностная и сознательная мусульманка. Ни красотой, ни особым умом Фатима не отличается, она несколько флегматична. Но для Мухаммеда она самая близкая и любимая из его дочерей.

Али, родной племянник пророка, пламенно предан Мухаммеду и исламу. Впрочем, не меньшей преданностью одушевлен и Зайд, приемный сын Мухаммеда. Между Зайдом и Али уже начинается соперничество за любовь и близость к посланцу Бога. Оба они — его единственные прямые наследники.

Если в семье Мухаммед живет уединенно, то в доме аль-Акрама, в штаб-квартире мусульманской общины, он на виду. Здесь, в большом зале, в котором, потеснившись, помещаются сорок — пятьдесят человек, постоянно окруженный единоверцами, проводит Мухаммед большую часть времени.

Дел у него много — он не только духовный, но и светский глава общины верующих. Светская власть перешла к нему сама собой: люди, предавшие себя Богу, поклялись руководствоваться ниспосылаемыми от Бога законами — только божественными законами, и никакими иными: другие законы, кроме одобренных Богом, для них просто не существуют. Только божественные законы — настоящие, которым следует подчиняться не за страх, а за совесть, без такого послушания не может быть счастья ни в ближней жизни, ни в загробной. Все остальные так называемые законы лишь измышления людей, в зависимости от обстоятельств им можно подчиняться или не подчиняться, но нравственной силы они не имеют. Мухаммед — пророк, от него поступают к людям распоряжения Аллаха, поэтому он же и законоучитель. Впрочем, деление на духовное и светское чисто условно: на самом деле поступков, не имеющих отношения к Богу и вере, — нет, вера должна охватывать все стороны человеческого бытия, все должно строиться на правилах, прямо или косвенно вытекающих из повелений Бога.

Поэтому иная власть, кроме власти духовного главы, для общины истинно верующих неприемлема, будущее общины мыслится без каких-либо существенных изменений ее уклада.

В большом зале дома аль-Акрама Мухаммед руководит коллективными молитвами верующих. Время и продолжительность молитв еще не установлены. Руководить совместными молитвами мусульман — исключительное право Мухаммеда. Без него не бывает и совместных молитв, тогда каждый молится сам по себе.

Немало времени отнимает у Мухаммеда толкование Корана — в божественной книге для верующих много неясного и непонятного. Упоминания о событиях древности, описания страшного суда, ада и рая порой очень кратки, иногда это только намек, а верующие жадно интересуются подробностями, они хотят видеть полную картину, и Мухаммед в своих рассказах дорисовывает, дополняет Коран.

В общине верующих царит братская любовь, правдивость и искренность. Со всеми заботами и сомнениями верующие идут к Мухаммеду. Запретных тем почти нет — все одинаково существенно; и торговые дела, и сны, и душевные побуждения, и подробности интимной жизни выносятся на общий суд. О самом же сокровенном верующие беседуют с Мухаммедом с глазу на глаз. Он — посланник божий, секретов от него быть не может.

Нет ли греха в том, что я сделал, сказал, почувствовал, подумал, — вот главный вопрос, с которым обращаются к Мухаммеду. И Мухаммед должен решить, есть грех или нет, а если есть — то как его искупить, как очистить себя, чтобы в дальнейшем греховный поступок или низкое движение души не повторилось.

При оценках серьезности того или иного проступка Мухаммед чаще всего исходит из побуждений. Важно выяснить, какие побуждения лежали в основе греха, не гнездится ли в душе тяготение ко злу и беззаконию. Формальная же сторона дела интересует его меньше — случайные оплошности он вообще не склонен считать грехами.

Пропустил утреннюю молитву? Ну что же, надо было помолиться, когда вспомнил об этом. Нарушил пост? Нехорошо, конечно, придется тебе начинать его сначала. Приласкал жену в неположенное время? Очень нехорошо, это гадость и грех в глазах Бога, так поступают только гнусные язычники! Помолись, назначь себе пост во искупление греха, подай милостыню и впредь удерживай себя от таких мерзостей. Аллах же милостив, милосерден, он готов простить каждого, кто покаялся в грехе и тверд в вере.

Главное — это вера, если есть вера, непростительных грехов нет. Не можешь ежедневно выстаивать треть ночи на молитве? Жаль, конечно, дело это очень полезное и угодное Аллаху, но раз не можешь — что же, сократи продолжительность молитвы или молись через день, как тебе будет по силам. Вообще же чрезмерно не изнуряй себя, ничего хорошего в этом нет, Аллах не требует этого от человека.

В этом нет греха, и в этом тоже нет греха, приходилось постоянно повторять Мухаммеду, потому что верующие часто шли к нему с совершенной ерундой, особенно те, кто во что бы то ни стало хотел получить точные указания на каждый случай, который может произойти в жизни. Самое главное вера, неоднократно повторял Мухаммед, а не то, сколько ты молишься, постишься, сколько сотворил поясных и земных поклонов; вера и стремление к чистоте.

Быть особенно строгим со своими последователями Мухаммед и не мог ведь иной, если его прижать покрепче, пожалуй, может и не выдержать, скажет: «Салам! Мир тебе, Мухаммед!» — только его и видели, вернулся к почитанию старых и не столь требовательных богов, благо курайшиты-язычники готовы встретить вероотступников с распростертыми объятиями…

Искренность и правдивость мусульман друг с другом и с Мухаммедом сильно напоминает публичную и тайную исповедь: этот обычай исповедоваться никогда не был узаконен Мухаммедом, пожалуй, пророк никогда и не рассматривал исповедь как составную часть религиозной практики. Некоторые мусульмане определенно тяготели к этим регулярным самообнажениям и самобичеваниям, против чего Мухаммед не возражал. Большинство было, однако, против исповеди, чрезмерной и ненужной правдивости, против бесстыдного обнажения собственных грехов, считая, что исповедь противоречит обязанностям верующего. «Не торопись разглашать то, что Аллах оставляет до времени скрытым», — с гневом говорил Абу Бакр одному из любителей каяться.

Во время конфиденциальных бесед с Мухаммедом верующие обсуждали с посланником Бога не только свои дела, но и слова и поступки других — важно было узнать, хорошо ли поступил, например, Омар, который третьего дня сделал то-то и то-то, можно ли, не впадая в грех, говорить так, как позволяет себе говорить Абу Бакр?

Правильно ли пришедший посоветоваться с Мухаммедом оценил их слова и поступки? Подобные вопросы Мухаммед выслушивал внимательно и благосклонно, а добровольных осведомителей не только не гнал от себя, но определенно даже поощрял — ему было важно знать, чем дышит каждый из его последователей, везде иметь свои «глаза и уши». Делалось все это, конечно, исключительно в интересах общего дела, во имя торжества истинной веры. Так или иначе, о положении дел в общине Мухаммед был прекрасно осведомлен.

Весть о появлении в Мекке проповедника новой веры, объявившего себя пророком и посланником единого всемогущего Бога, Аллаха, и о вспыхнувшей в связи с этим вражде в племени курайшитов быстро разнеслась по Центральной Аравии. Среди паломников и торговцев, посещавших Мекку, немало было и таких, которые собственными глазами хотели увидеть новоявленного пророка и из его уст услышать о той вере, которую он проповедует. Не повидав такой диковинки, появившейся в «столице», просто было неловко возвращаться домой, в родные оазисы и кочевья. Конечно, курайшиты, как могли, препятствовали встречам приезжих с Мухаммедом, но предотвратить их были не в силах.

Приезжих язычников Мухаммед принимал охотно, чаще всего в том же доме аль-Акрама. Гости постоянно заставали Мухаммеда в окружении его «спутников» — большей частью это были окончательно разорившиеся мусульмане; торговать им было не на что, какую-нибудь поденную работу в Мекке было найти трудно, особенно для мусульманина, а потому они чуть не с утра до вечера пребывали вместе с пророком, составляя его свиту, всегда готовую услужить, а если надо, и защитить посланника. Кормились эти братья по вере вместе с Мухаммедом за счет той милостыни, которую Абу Бакр, аль-Акрам, Омар и другие зажиточные мусульмане продолжали регулярно вносить в кассу общины.

Гостей угощали щедро, не скупились, и все же обстановка, в которой они заставали Мухаммеда, производила на них самое неблагоприятное впечатление. Бедность даже не главное — ее можно было понять и как нарочитую, продиктованную религиозными соображениями; что пророк ведет самый простой образ жизни, было всем известно. Но окружение… Сплошь ничтожные люди, ни одного лица, пользующегося известностью или уважением, одни какие-то неудачники. С первого взгляда было понятно, что ни богатством, ни властью, ни авторитетом в своем племени Мухаммед не пользуется…

Какое впечатление производит его «свита» на гостей, Мухаммед прекрасно знал, и это его огорчало. Говорят, когда знатные курайшиты «соблазняли» Мухаммеда признать своих богинь в качестве дочерей Бога, они среди прочего сулили ему, что будут «сидеть вокруг него» — тогда, дескать, любой пожаловавший к Мухаммеду шейх кочевого племени сразу же поймет, что пророк Бога — лицо значительное и важное.

Вслед за угощением начиналась неторопливая беседа — гости спрашивали, Мухаммед отвечал. Подробно рассказывал им о милосердном Аллахе, о явившихся ему, Мухаммеду, откровениях, цитировал наизусть Коран, разъясняя заповеди Бога. Гости внимательно слушали все это, вежливо благодарили, прощались и уходили. Никаких важных результатов подобные встречи не приносили — правда, росту известности Мухаммеда они все-таки способствовали.

Мухаммед с горечью убеждался, что на кочевников его проповедь не производит почти никакого впечатления, они совершенно чужды исламу, Коран для них — забавная сказка, не более. Языческие боги вполне устраивают их, никакой новой веры кочевники не ищут и не хотят.

Выходцы из оазисов казались менее безнадежными — ислам они принимать не собирались, но слушали с интересом, чувствовалось, что религиозные поиски для них — дело наболевшее, серьезное.

В целом же, повторяем, ощутимой пользы контакты Мухаммеда с иноплеменниками не давали, он лишь все больше убеждался, что Аравия не готова принять его учение в том виде, как оно есть. Только в самой Мекке у него достаточно сильные позиции, только здесь, несмотря на вражду курайшитов, есть реальные шансы на успех. Здесь, в Мекке, и надо было удержаться во что бы то ни стало.

В общине верующих к 616 году уже определились свои лидеры. Ближе всех к Мухаммеду стоит Абу Бакр. Он умен, грамотен, тверд в исламе, щедро творит милостыню — состояние его тает на глазах. Среди мусульман он пользуется заслуженным уважением, в общине на его стороне сильная партия. О конкуренции с Мухаммедом, конечно, не может быть и речи, но многие считают его самым авторитетным после пророка, готовым бескорыстно отстаивать общее дело. Кроме того, с Мухаммедом его связывает личная дружба — он первый советчик посланника Бога в трудную минуту, доверенное лицо и помощник. Лишь отсутствие родства с пророком роняет Абу Бакра в его собственных глазах и глазах верующих — что ни говори, они с Мухаммедом люди чужие: Мухаммед хашимит, он, Абу Бакр, — из клана Ади. Это, пожалуй, единственное уязвимое место Абу Бакра, предмет его потаенной горечи.

Вторая фигура после Абу Бакра — богатырь Хамза. Знатоком ислама и тонким политиком его назвать нельзя, но он прямодушен, честен и непоколебимо предан Мухаммеду, готов не задумываясь отдать за него жизнь. Как воин он стоит едва ли не больше, чем добрая половина мусульман. Хамза — родной дядя Мухаммеда, это тоже не следует сбрасывать со счетов.

На глазах «растет» недавний прозелит, неустрашимый Омар, сын Хаттаба. Пока ему еще далеко до Абу Бакра и Хамзы, но авторитет его в общине верующих неуклонно повышается, а дружба с Мухаммедом крепнет. Среди мусульман у него много родственников. Абу Бакр, Хамза, Омар — ровесники Мухаммеда, это старшее поколение мусульман, люди между сорока и пятьюдесятью годами. Но растет и молодежь. Наиболее опасными конкурентами старшего поколения обещают стать в будущем Али и Зайд.

Остальных лидеров мусульманской общины — зятя посланника божьего Османа ибн аль-Аффана и бывшего ханифа Османа ибн Махаума — сейчас нет в Мекке; они отправились в Эфиопию, спасаясь от преследований курайшитов.

После бегства восьмидесяти трех мусульман в Эфиопию с Мухаммедом в Мекке осталось меньше сотни «спутников», единоверцев, сопутствующих пророку в его борьбе за правую веру. Из них несколько десятков вынуждены были хранить в глубокой тайне свою приверженность исламу из-за боязни крутых мер со стороны родственников, оставшихся в язычестве. Надо сказать, что родственники-язычники в этот период распоясались окончательно: старшие братья, отцы, деды и дядья по освященному традицией праву наводили порядок в своих семьях, нередко кулаками вразумляя провинившихся «детей», впавших вместе с Мухаммедом в «сабейство». От такой расправы со стороны родственников ничто не могло спасти мусульман — свои своих могли в принципе и убить, никому до этого дела не было, внутренние дела каждого клана никого не касались. Вразумление мусульман, позоривших честь семьи и клана, чаще всего производилось патриархально, без увечий и истязаний. Хуже приходилось рабам, вопреки воле хозяев примкнувшим к Мухаммеду, — некоторым из них пришлось вынести серьезные испытания: их изо дня в день избивали, лишали пищи и воды, заставляли часами стоять на солнцепеке. Рассказывают, что одна мусульманка из клана Махзум, не выдержав истязаний, умерла. Некоторые, спасая жизнь, отрекались от веры в Аллаха и признавали традиционных курайшитских богов. Отречение под угрозой смерти, успокаивал Мухаммед малодушных, не является непростительным грехом, верность исламу до конца похвальна, но не обязательна. Более того, отрекшийся под угрозой смерти продолжает оставаться мусульманином. Таким образом, в период наиболее острых преследований можно было тайно исповедовать ислам и успешно скрывать принадлежность к общине мусульман, формально соблюдая языческие обряды.

Искоренить ислам с помощью жестоких мер «вразумления», впрочем применявшихся очень редко и почти исключительно по отношению к рабам, было невозможно. Торговая же блокада оставалась недостаточно эффективной, пока Мухаммед и его приверженцы опирались на поддержку Конфедерации Добродетельных.

Примерно в начале 616 года главой махзумитов, наиболее богатого и влиятельного клана Мекки, вместо престарелого и консервативно-умеренного аль-Валида стал энергичный и умный Абу Джахль, сторонник искоренения ислама любой ценой. Понимая, что Мухаммед неуязвим, пока за его спиной стоит оппозиционно настроенный к мекканским верхам сильный блок из пяти кланов, Абу Джахль приложил все усилия, чтобы ослабить и разрушить Конфедерацию Добродетельных. В сравнительно короткий срок Абу Джахлю и другим врагам Мухаммеда путем выгодных предложений о торговом партнерстве удалось склонить на свою сторону кланы Зухра, Тайм и Ади и создать коалицию, в которую впервые в истории Мекки вошли почти все кланы курайшитов. Коалиция была направлена главным образом против хашимитов, которые в результате дружбы с общиной мусульман, способной в случае чего выставить до пятидесяти воинов, опасно усилились.

Представительная депутация вскоре отправилась к Абу Талибу и вновь, на этот раз от имени всего племени курайшитов, потребовала либо усмирить, либо выдать Мухаммеда. При этом было твердо заявлено, что никаких проволочек курайшиты терпеть не намерены: если хашимиты не выдадут Мухаммеда, вражда их со всем племенем неизбежна.

Абу Талиб и другие «сыны Хашима» оказались в трудном положении. Выдать Мухаммеда означало потерять также и бесстрашного богатыря Хамзу, и сыновей Абу Талиба, и многих других сородичей — урон для клана непоправимый, дружба же с курайшитами, купленная подобной ценой, казалась весьма сомнительной.

С другой стороны, лишившись союзников, кроме общины мусульман и крошечного клана аль-Мутталиб, хашимиты в случае вражды со всем племенем рисковали подвергнуться полному разгрому.

Выбор был тяжелый, и тем не менее хашимиты снова отказались выдать Мухаммеда. Решающую роль при этом сыграл Абу Талиб, лично для которого дружба с курайшитами означала потерю двух сыновей Али и Джафара, племянника и родного брата, на что он ни при каких обстоятельствах согласиться не мог. Не будь Абу Талиба, хашимиты выдали бы Мухаммеда его врагам.

Санкции со стороны курайшитов последовали немедленно: за поддержку врагов и сеятелей смуты, богохульников и вероотступников всему клану Хашим был объявлен бойкот — это означало, что ни один человек в Мекке не имеет права вступать с хашимитами в какие-либо деловые отношения; брачные союзы между хашимитами и представителями всех других кланов также запрещались.

Бойкот хашимитов и единственного оставшегося у него союзника — слабого и малочисленного клана аль-Муталлиб — был торжественно провозглашен в конце 616 года. Текст принятого решения курайшиты прикрепили к стене Каабы — для всеобщего сведения, чтобы не только мекканцы, но и все приходящие в город знали, что клан Хашим из племени исключен. По замыслу врагов Мухаммеда, эта мера должна была нанести такой ущерб торговле хашимитов, которого они не выдержат. В конце концов под угрозой неизбежного разорения хашимиты откажутся поддерживать Мухаммеда, и тому не останется иного выхода, как бежать из Мекки.

Не заточить в темницу, не убить, а во что бы то ни стало изгнать Мухаммеда из Мекки — вот та цель, которую преследовали курайшиты.

Бежать Мухаммеду было совершенно некуда — разве что спасаться в Эфиопию или Византию, поставив крест на своей пророческой миссии. На успех проповеди в этих странах он, конечно, рассчитывать не мог, и не только потому, что никаким языком, кроме арабского, не владел. В странах восторжествовавшего христианства государственная власть с пророками не церемонилась, и буде какой объявлялся, его, как лжепророка, немедленно казнили или на всю жизнь сажали в тюрьму, чтобы он зря не смущал народ. И справедливейший эфиопский негус, давший приют бежавшим из Мекки мусульманам, по отношению к своим собственным подданным поступал точно так же. В пределах же Аравии не было ни одного племени, хоть сколько-нибудь сочувствовавшего исламу и готового предоставить убежище посланнику Бога.

Курайшиты не собирались убивать Мухаммеда, и все же период личной безопасности для него миновал — силы коалиции, враждебной хашимитам, были так велики, что никто не мог поручиться за дальнейшее. В истории арабских племен случаи жестокой расправы с беспечным противником, положившимся на мирные уверения, были хорошо известны. Коварное нападение из-за угла, ночной налет с последующей кровавой резней и обращением в рабство всех уцелевших и сдавшихся на милость победителей расценивались как похвальное проявление военной хитрости, нисколько не пятнающее честь победителей. С такой же жестокостью нередко решались споры и между родственниками.

От возможности внезапного нападения следовало застраховаться и Мухаммед сразу же после провозглашения бойкота перебирается в «замок» Абу Талиба — укрепленный квартал хашимитов, расположенный в узкой долине на восточной окраине Мекки. Вместе с ним за прочной стеной из сырцового кирпича, перегородившей долину, укрылись и другие мусульмане со своими семьями. О том, что все они вооружены, можно было бы и не упоминать — каждый свободный араб умел владеть оружием и хоть какое-нибудь оружие было у каждого. Союзники мусульман — хашимиты — также покинули свои дома, рассеянные по всему городу, и собрались в «замке» Абу Талиба. Здесь, в случае необходимости, они могли выдержать даже продолжительную осаду.

Когда Мухаммед поднимался на стену, он видел перед собой каменистый, выжженный солнцем пустырь. За ним начинался город, он сбегал на дно мекканской долины, разливался вправо и влево, карабкался на противоположный склон. Серый куб священного храма вздымался в центре города, на плоской крыше храма темнели каменные идолы — торжествующие, ненавистные, незыблемые.

Его загнали на самую окраину города, который был для него его родиной. Сразу за его спиной, там, где по утрам над невысокими горами вставало солнце, начиналась уже собственно Аравия — тоже родина, но без священного города как бы не существующая, лишенная одухотворенности и смысла. Бойкот поставил Мухаммеда на границу между Меккой и Аравией — границу условную и зыбкую, пролегшую через душу и сознание. Прочь, в Аравию, гнали Мухаммеда курайшиты, выполняя предусмотренную для них Аллахом роль, необходимую для правильного течения истории. Мухаммед же был готов сделать все, чтобы не дать вышвырнуть себя из Мекки, во что бы то ни стало вернуться в священный город. Во что бы то ни стало, но, конечно, не любой ценой: ислам, созданный им в творческих муках, — это ведь тоже была родина, еще более дорогая, чем Мекка и Аравия.