Онлайн чтение книги Парк юрского периода Jurassic Park
Берег Внутреннего моря

Алан Грант стоял на коленях, согнувшись почти до самой земли. Царила страшная жара – термометр показывал около сорока градусов по Цельсию. Колени болели, несмотря на то что Грант предусмотрительно надел резиновые прокладки-смягчители. Легкие горели от едкой щелочной пыли. Пот крупными каплями стекал со лба и падал на сухую землю. Но Грант не обращал внимания на эти мелкие неудобства. Все его внимание было приковано к кусочку земли площадью в двенадцать квадратных сантиметров, над которым он склонился.

Осторожно работая зубочисткой и мягкой косметической кисточкой из верблюжьей шерсти, Алан Грант очищал от земли маленький, тонкий L-образный фрагмент челюстной кости. Косточка была всего три сантиметра длиной и толщиной не больше мизинца. На ней хорошо сохранился рядок зубов – маленьких ровных выступов с характерным загибом к внутренней стороне. Когда он откопал эту кость, от нее откололись маленькие кусочки. Грант прервался ненадолго и обмазал кость слоем резиноцемента, а потом снова стал потихоньку высвобождать ее из земли. Не оставалось никаких сомнений, что перед ним – челюстная кость детеныша плотоядного динозавра. Ее обладатель умер семьдесят пять миллионов лет назад, в возрасте приблизительно двух месяцев. Если повезет, Грант надеялся отыскать и весь остальной скелетик. Тогда у него будет первый и единственный в мире полный скелет детеныша плотоядного…

– Эгей, Алан!

Алан Грант поднял голову и прищурил глаза от яркого света. Потом вытер рукой пот со лба и надел солнцезащитные очки.

Он вел раскопки на выветренном склоне холма, в пустынных землях за Змеиным озером в штате Монтана. Под голубым куполом неба на многие мили вокруг раскинулись пологие, источенные ветрами холмы, из которых повсюду выглядывали глыбы ломкого белого известняка. Нигде ни деревца, ни кустика. Здесь не было ничего, кроме голых скал, раскаленного солнца и пронизывающих ветров.

Путешественникам здешние «плохие земли» казались пустынными, мрачными и унылыми. Но когда Грант оглядывался вокруг, его взору открывалась совершенно иная картина. Эта пустыня – все, что осталось от другого мира, совсем не похожего на наш, исчезнувшего с лица Земли восемьдесят миллионов лет назад. Перед мысленным взором Алана Гранта представал теплый, заболоченный залив огромного Внутреннего моря, которое плескалось здесь в те давние времена. Это Внутреннее море было шириной более тысячи миль и занимало всю равнину от поднявшихся гораздо позже Скалистых гор до отвесных утесов Аппалачей. Весь запад Америки был тогда сокрыт под водами этого моря.

В те стародавние времена небо было затянуто тучами, темными от дыма множества действующих вулканов. Воздух был плотным, перенасыщенным углекислым газом. Вдоль всей береговой линии тянулись буйные заросли гигантских растений. В водах доисторического Внутреннего моря не было рыбы, зато там в изобилии водились разнообразные моллюски и черепахи. Над водами залива парили птерозавры, время от времени срываясь в пике, чтобы подхватить с поверхности воды съедобные водоросли. Несколько плотоядных динозавров бродило по болотистым берегам залива, среди высоких пальмовых деревьев. А неподалеку от берега в заливе был островок, совсем небольшой, площадью всего в пару акров. Окруженный густыми непроходимыми зарослями, этот островок был настоящим святилищем, в котором семейства травоядных уткоклювых ящеров откладывали яйца в общие гнезда и выращивали свое крикливое потомство.

За миллионы лет, минувших с тех пор, бледно-зеленые щелочные воды залива обмелели, залив сперва превратился в озеро, а потом и вовсе исчез. Оголенная земля высохла и потрескалась под немилосердными лучами жаркого солнца. А прибрежный островок с яйцами динозавров превратился в выветренный пологий холм посреди пустыни на севере штата Монтана, где теперь проводил раскопки профессор палеонтологии Алан Грант.

– Эге-гей, Алан!

Грант поднялся с колен – бородатый мужчина лет сорока, с выпирающей бочкообразной грудной клеткой. Со стороны соседнего холма доносилось гудение портативного генератора и стук пневматического бурильного молотка, которым разбивали твердые горные породы. Алан увидел детей, которые работали возле бурильной установки, – дети осматривали крупные куски камня, выискивая в них окаменевшие остатки костей, а потом относили камни в сторону. У подножия холма был разбит лагерь – шесть индейских типи, в которых жили участники экспедиции, тент, под которым располагалась столовая, и трейлер, в котором находилась полевая лаборатория экспедиции. А в тени трейлера-лаборатории стояла Элли и махала Гранту рукой.

– У нас гости! – крикнула Элли и показала на восток.

Грант заметил облако пыли и голубой «Форд»-седан, который ехал к лагерю, подпрыгивая на ухабистой земле. Грант посмотрел на часы: как раз вовремя. Дети на другом холме повернули головы и с интересом разглядывали подъезжавшую машину. У них на Змеином озере редко бывали гости, и всем было жутко интересно, зачем юристу из Агентства по защите окружающей среды так срочно понадобилось встретиться с Аланом Грантом.

Но Грант знал, что палеонтология – наука об исчезнувшей жизни – в последние годы стала приобретать неожиданно важное значение для современного мира. Современный мир быстро изменяется, и насущные проблемы относительно погоды, вырубки лесов, глобального потепления и озонового слоя нередко становятся гораздо понятнее, если знаешь, как с этим обстояли дела в далеком прошлом Земли. Как раз такими сведениями и располагали палеонтологи. За последние несколько лет Алана Гранта уже дважды приглашали произвести экспертную оценку подобных вопросов.

Грант стал медленно спускаться по склону холма навстречу подъезжавшей машине.

Гость захлопнул дверцу своего «Форда» и закашлялся от въедливой белой пыли.

– Боб Моррис, из Агентства по защите окружающей среды, – представился он, протягивая Гранту руку. – Я из отделения в Сан-Франциско.

Грант пожал ему руку и тоже представился, потом сказал:

– Вам, похоже, немного жарко. Хотите пива?

– О господи! Конечно!

Моррису было чуть больше двадцати лет, одет он был в рубашку с галстуком, брюки от делового костюма и модные туфли с дырочками на носках. В руках он держал кейс с бумагами. Его туфли заскрипели, когда Моррис пошел вслед за Грантом к трейлеру-лаборатории, а через модные дырочки в них сразу же набился песок.

– Когда я перевалил через холм и увидел ваш лагерь, то сперва подумал, что это индейская резервация, – сказал Моррис, указывая на типи.

– Нет, просто это самые подходящие жилища для такой местности, – ответил Грант и рассказал, что в 1978 году, когда сюда приехала первая экспедиция, они взяли с собой восьмискатные каркасные палатки «Северный Скат», самые современные на то время. Но палатки все время срывало ветром. Они перепробовали другие разновидности палаток и тентов – все с тем же неутешительным результатом. В конце концов экспедицию оснастили индейскими типи, которые оказались удивительно удобными и просторными внутри, а главное – устойчивыми на ветру. – Это типи черноногов, они ставятся на четырех опорах. Типи индейцев сиу ставятся на трех. Но здесь когда-то были земли черноногов, вот мы и подумали…

– Ага… Да, это, наверное, действительно очень удобно. Ваши типи прекрасно вписываются в пейзаж, – сказал Моррис, оглянулся на пустынные земли, простирающиеся вокруг, и покачал головой: – Давно вы уже здесь находитесь?

– Где-то около шестидесяти ящиков, – ответил Грант. На лице Морриса отразилось недоумение, и Грант объяснил: – Мы отмеряем время по выпитому пиву. Начали мы в июне, и было у нас ровно сто ящиков. А теперь осталось всего ящиков сорок.

– А точнее – тридцать семь, – вклинилась в их разговор Элли Саттлер, ожидавшая их возле трейлера. Грант позабавился, глядя, как у Морриса отпала челюсть, когда молодой человек увидел Элли – стройную двадцатичетырехлетнюю девушку в коротко обрезанных джинсах и рабочей рубашке, завязанной узлом выше талии. Светлые волосы, зачесанные назад, оттеняли загорелую кожу цвета темной бронзы.

– Элли не дает нам расслабляться, – сказал Грант, представляя девушку Моррису. – Она – прекрасный специалист в своем деле.

– И чем же она занимается? – поинтересовался Моррис.

– Палеоботаникой, – ответила Элли. – И еще я делаю стандартные препараты в полевой лаборатории. – Она открыла дверь, и все вошли внутрь трейлера.

Кондиционер в трейлере работал на полную мощность, но охлаждал воздух только градусов до тридцати. И все равно после палящего зноя пустыни здесь, внутри, воздух казался свежим и прохладным. Вдоль стенок трейлера тянулось несколько длинных деревянных столиков и полок, на которых были аккуратно разложены препараты из хрупких маленьких косточек, все пронумерованные и снабженные соответствующими этикетками. Чуть дальше на столиках стояли керамические плошки и горшочки. Отчетливо ощущался крепкий кисловатый запах уксуса.

Моррис взглянул на кости и сказал:

– А я думал, динозавры были большими.

– Они и были большими, – ответила Элли. – Это все – кости динозавровых детенышей. Змеиное озеро имеет такое важное значение в основном потому, что в этом районе обнаружено очень много гнездовий динозавров. Пока мы не начали здесь раскопки, в мире практически ничего не было известно о детенышах динозавров. Раньше было найдено только одно-единственное гнездо динозавров – в пустыне Гоби. А мы обнаружили больше дюжины гнезд гадрозавров, и все они полны яиц и костей детенышей.

Пока Грант ходил к холодильнику за пивом, Элли показала гостю ванночки с уксусной кислотой, которые использовались для отмывания известняка с хрупких мелких костей.

– Похоже на куриные кости, – сказал Моррис, рассматривая содержимое керамических плошек.

– Да, их кости очень похожи на птичьи, – согласилась Элли.

– А это что такое? – спросил Моррис, показывая через окно на сложенные возле трейлера груды крупных костей, запакованных в плотный пластик.

– Это обломки, – пояснила Элли. – Куски костей, которые были слишком фрагментированными, еще когда мы достали их из земли. Раньше мы просто сбрасывали их в отвалы, а теперь отсылаем на генетические исследования.

– Генетические исследования? – переспросил Моррис.

– Вот, угощайтесь, – предложил Грант, вкладывая бутылку с пивом в руку гостю. Другую бутылку он протянул своей помощнице. Элли стала пить прямо из горлышка, запрокинув голову. Пока она пила, Моррис, не отрываясь, смотрел на ее длинную гибкую шею.

– Мы здесь не особенно придерживаемся этикета, – сказал Грант. – Может быть, пройдем в мой кабинет?

– Да, конечно, – согласился Моррис.

Грант провел его в дальний конец трейлера, где стояла старенькая кушетка, продавленный стул и оббитый, поцарапанный откидной столик. Грант уселся на кушетку, которая жалобно скрипнула и извергла целое облако белой меловой пыли. Он откинулся на спинку кушетки и удобно устроил ноги в тяжелых ботинках на краю столика, а Моррису жестом предложил располагаться на стуле.

– Устраивайтесь поудобнее…

Алан Грант был профессором палеонтологии в Денверском университете и одним из лучших в мире полевых исследователей, но он никогда не придавал значения тонкостям этикета. Грант считал, что создан для простой жизни на открытом воздухе, «в поле». К тому же он отлично знал, что основная, самая важная часть работы в палеонтологии делается на полевых исследованиях, голыми руками. Профессор Грант терпеть не мог академических работников и музейных кураторов, которых он называл «диванными охотниками». И он прилагал определенные усилия, чтобы даже в поведении и одежде отграничить себя от этих «диванных охотников за динозаврами». К примеру, на свои лекции профессор Грант являлся в джинсах и теннисных туфлях.

Грант пронаблюдал, как Моррис тщательно стряхивает с сиденья стула меловую пыль, прежде чем сесть. Наконец Моррис уселся, открыл кейс, порылся в своих бумагах и еще разок оглянулся на Элли, которая работала в противоположном конце трейлера – щипцами вынимала кости из ванночек с уксусной кислотой, – и не обращала на мужчин никакого внимания.

– Вы, наверное, даже не догадываетесь, зачем я к вам приехал? – спросил он.

– Честно говоря, путь вы проделали не близкий, мистер Моррис.

– Ну, тогда сразу перейдем к делу. Агентство по защите окружающей среды заинтересовалось деятельностью Фонда Хаммонда. Вы получаете из этого фонда определенные суммы…

– Да, последние пять лет, – кивнул Грант. – По тридцать тысяч долларов в год.

– Что вы вообще знаете о Фонде Хаммонда? – спросил Моррис.

Грант пожал плечами:

– Это довольно известный источник академических грантов на научные исследования. Они финансируют научные разработки по всему миру, в том числе спонсируют и нескольких исследователей-палеонтологов, которые занимаются динозаврами. Я знаю, что этот Фонд поддерживает Боба Керри, работающего в Тиррелловском музее, в Альберте, и Джона Веллера на Аляске. Может быть, и кого-нибудь еще.

– Как вы думаете, почему Фонд Хаммонда спонсирует так много исследователей динозавров?

– Ну, наверное, это потому, что старикан Джон Хаммонд повернут на динозаврах.

– А вы встречались когда-нибудь с Хаммондом лично?

Грант пожал плечами:

– Раз или два. Он приезжал сюда, ненадолго. Он ведь уже порядком в годах. Да, этот тип с причудами – знаете, как это иногда бывает у богатых людей. Правда, всегда такой увлеченный… Почему бы это?

– Видите ли, Фонд Хаммонда на самом деле весьма таинственная организация, – сказал Моррис, разложил на столике отпечатанную на ксероксе карту с какими-то красными пометками и пододвинул ее Гранту. – Здесь отмечены раскопки, которые Фонд Хаммонда финансировал в прошлом году. Не замечаете ничего необычного в их расположении? Монтана, Аляска, Канада, Швеция… Все они находятся в северных районах, выше сорок пятой параллели. – Моррис выложил на столик и другие карты. – То же самое было и в прошлом году, и в позапрошлом – год за годом одно и то же. Исследования динозавров на юге – в Юте, Колорадо или в Мексике – никогда не получали дотаций из этого фонда. Можно сделать вывод, что Фонд Хаммонда почему-то финансирует только раскопки в холодных климатических зонах. И мы хотели бы знать – почему?

Грант быстро рассмотрел карты. Если этот фонд действительно финансирует только раскопки в районах с холодным климатом, то это и вправду довольно странно – потому что некоторые богатейшие залежи останков динозавров находятся как раз в жарких странах, и…

– И это не единственная странность, которая замечена за Фондом Хаммонда, – сказал Моррис. – Например, какое отношение могут иметь динозавры к янтарю?

– К янтарю? – удивился Грант.

– Вот именно. Это твердые желтые осколки окаменевшей древесной смолы…

– Я знаю, что такое янтарь, – сказал Грант. – Но почему вы об этом спрашиваете?

– Потому, что за последние пять лет Хаммонд закупил огромные количества этого вещества в Америке, Европе и Азии, в том числе и множество ювелирных украшений, имеющих ценность как музейные экспонаты. Фонд Хаммонда истратил на приобретение янтаря семнадцать миллионов долларов. И теперь Хаммонд владеет крупнейшим в мире частным собранием янтаря.

– Не могу понять, зачем бы это ему понадобилось?

– И никто не может, – сказал Моррис. – Насколько вообще можно судить, эти приобретения совершенно бессмысленны. Янтарь очень просто синтезировать. Он не имеет никакой коммерческой или оборонной ценности. Нет никакого смысла его собирать. Но именно это и делает Хаммонд, и уже не один год.

– Янтарь… – Грант покачал головой.

– А этот его остров в Коста-Рике? – продолжал Моррис. – Десять лет назад Фонд Хаммонда арендовал у правительства Коста-Рики остров в океане. Предположительно для того, чтобы устроить там какой-то биологический заповедник.

– Мне об этом ничего не известно, – сказал Грант и нахмурился.

– Я смог узнать не так уж много, – признался Моррис. – Остров находится в сотне миль от западного побережья Коста-Рики. Местность на острове очень пересеченная, и он расположен в таком месте, где сочетание ветров и океанских течений создает над ним практически постоянную завесу тумана. Его так и называют – Туманный остров. «Isla Nublar» по-испански. Наверняка костариканцы страшно удивлялись, зачем кому-то может понадобиться такой клочок суши. – Моррис снова стал копаться в своем кейсе. – А, как я уже говорил, вы, согласно документам, получали гонорары за консультации, связанные с этим островом.

– Я?

Моррис выложил перед Грантом очередной лист бумаги. Это была ксерокопия чека, выписанного в марте 1984 года компанией «ИнГен, Инкорпорейтед», в Калифорнии, Пало-Альто, Фараллон Роад. Чек был на сумму в двенадцать тысяч долларов и предназначался для Алана Гранта. В нижнем углу листа была пометка: «Услуги консультанта. Коста-Рика.

Ювенильное гиперпространство».

– Ах вот оно что! Я помню это дело, – сказал Грант. – Оно было чертовски странным – наверное, потому я его и запомнил. Но вот только остров тут совершенно ни при чем.

Алан Грант отыскал первую кладку динозавровых яиц в Монтане еще в 1979 году, а за следующие два года нашел гораздо больше – но он не публиковал результаты своих исследований до 1983 года. И вот вышли в свет его статьи с сообщением о находке останков тысяч уткоклювых динозавров, которые жили когда-то на побережье огромного Внутреннего моря, откладывали свои яйца в теплую грязь и совместно растили стайки детенышей, – и Грант мгновенно сделался знаменитостью первой величины. По всему миру стали появляться статьи о родительских инстинктах гигантских ящеров, с рисунками, на которых миленькие мордашки малюток-динозавров высовывали носики из расколотой скорлупы. Гранта засыпали приглашениями и просьбами дать интервью, выступить с лекцией, написать книгу… Как правило, он всем отказывал – его интересовало только продолжение исследований. Именно в те безумные дни в середине восьмидесятых Грант получил приглашение от корпорации «ИнГен» поработать у них консультантом.

– До этого вы когда-нибудь слышали о корпорации «ИнГен»? – спросил Моррис.

– Нет.

– Каким образом они с вами связались?

– По телефону. Их представитель назвался Дженнардо или Дженнино – что-то в этом роде.

Моррис кивнул:

– Дональд Дженнаро. Он действительно официальный представитель компании «ИнГен».

– Как бы там ни было, он хотел знать все о питании динозавров. И предложил мне написать об этом подробную статью. – Грант допил пиво и поставил бутылку на пол. – В особенности его интересовали повадки молодых динозавров. Детенышей и подростков. Этот Дженнаро хотел выяснить, чем они питаются. Он, наверное, думал, что я все это знаю.

– А вы знаете?

– На самом деле – нет. Так я ему и заявил. Мы обнаружили множество костных останков молодых динозавров, но по ним мало что можно сказать об их пищевых предпочтениях. Но Дженнаро был уверен, что мы публикуем далеко не все результаты своих исследований, и желал получить все, что у нас есть. И он предложил мне весьма солидный гонорар – пятьдесят тысяч долларов.

Моррис достал из кейса портативный диктофон и поставил на край столика.

– Ничего, если я буду вас записывать?

– Да, пожалуйста.

– Итак, Дженнаро позвонил вам в 1984 году. Что случилось потом?

– Ну, вы же видите, как мы здесь работаем. Пятидесяти тысяч долларов хватило бы на целых два сезона раскопок. И я пообещал ему сделать все, что в моих силах.

– Значит, вы согласились написать для него эту статью?

– Да.

– О питании молодых динозавров?

– Да.

– Вы встречались с Дженнаро лично?

– Нет. Мы общались только по телефону.

– Говорил ли вам Дженнаро, для чего ему нужны эти сведения?

– Да, конечно. Он собирался устроить что-то вроде музея для детей и хотел показать там маленьких динозавров. Он сказал, что нанял для этого нескольких научных консультантов, и даже назвал их имена. Там были палеонтологи – как я, математик из Техаса по имени Ян Малкольм и двое-трое экологов. Системные аналитики. Хорошая группа.

Моррис кивнул:

– Значит, вы согласились его консультировать?

– Да. Я согласился прислать ему полный отчет о результатах нашей работы – все, что нам известно о повадках уткоклювых гадрозавров, которых мы здесь нашли.

– И какую же информацию вы ему передали? – спросил Моррис.

– Всю, какая была: особенности гнездовий, особенности разделения территорий, повадки при питании, поведение в стае. Все.

– И как отреагировал Дженнаро?

– Он стал постоянно мне звонить. Иногда звонил посреди ночи. «Стали бы динозавры кушать вот это? А вот то? Могут ли они вести себя вот так?» И все остальное в том же духе. Я никак не могу понять, чего он так беспокоился? Нет, я тоже считаю, что динозавры важны, но ведь не настолько же! Все они вымерли шестьдесят пять миллионов лет назад. Так почему он не мог подождать со своими звонками хотя бы до утра?

– Да, понимаю, – сказал Моррис. – А как же пятьдесят тысяч долларов?

Грант покачал головой:

– Этот Дженнаро так меня достал своими звонками, что я позвонил ему сам и отказался от контракта. Мы сговорились на двенадцати тысячах. Это было примерно в середине 1985 года.

Моррис сделал пометку в блокноте.

– А потом вы поддерживали какие-нибудь контакты с компанией «ИнГен»?

– После 1985 года – нет.

– А когда ваши исследования начал финансировать Фонд Хаммонда?

– Точно не помню – надо посмотреть… Но где-то примерно в то же время. В середине восьмидесятых.

– И вы знаете Хаммонда только как богатого любителя динозавров?

– Да.

Моррис снова сделал какую-то пометку в блокноте. Грант сказал:

– Послушайте, если ваша организация так интересуется Джоном Хаммондом и всеми его причудами – раскопками динозавров на севере, запасами янтаря, островом в Коста-Рике, – то почему бы вам просто не спросить об этом его самого?

– В настоящее время мы не можем этого сделать. Не имеем права, – пояснил Моррис.

– Но почему?

– Потому что у нас нет никаких доказательств того, что он и его люди совершают преступления, – сказал Моррис. – Хотя лично я уверен – Джон Хаммонд затеял что-то противозаконное.

– Первый тревожный сигнал я получил из Управления по перевозкам техники, – стал рассказывать Моррис. – Они следят за всеми перевозками американской техники, которая может иметь военное применение. Они сообщили о двух, возможно нелегальных, технических перевозках, совершенных по заказу компании «ИнГен». Первое – «ИнГен» переправила на остров в Коста-Рике три крэевских КМП. «ИнГен» заявила, что эта техника предназначена исключительно для внутренних нужд компании и не будет перепродаваться на сторону. Но Управление по перевозкам техники не в состоянии представить, для чего им в Коста-Рике могут понадобиться такие огромные мощности.

– Три «Крэя»… Это что, какие-то особо мощные компьютеры? – спросил Грант.

– Чрезвычайно мощные. Это суперкомпьютеры с огромными возможностями. Для сравнения – три «Крэя» располагают большей компьютерной мощью, чем все компьютеры любой другой частной американской компании, вместе взятые. И «ИнГен» отправила эти компьютеры в Коста-Рику. Остается только догадываться – зачем?

– Да, действительно. И зачем же? – спросил Грант.

– Никто не знает. Но они отправили туда еще и аппараты «Худ». Это беспокоит меня еще больше, – продолжал Моррис. – «Худ» – это автоматические генные секвенсеры, машины, которые сами подбирают генетические коды. Они настолько новые, что их пока еще даже не внесли в каталоги ограничений. Любая генетическая лаборатория с радостью заполучила бы такой аппарат – но не каждый может позволить себе его купить. Стоимость этой штуки – полмиллиона долларов. – Моррис порылся в бумагах. – Так вот, похоже на то, что «ИнГен» завезла на свой островок в Коста-Рике аж двадцать четыре секвенсера «Худ»… И снова они сказали, что техника предназначена не на экспорт, а только для внутренних нужд фирмы. И Управление по перевозкам техники ничего не смогло с этим поделать. Официально они не имеют никакого права контролировать использование вывезенной техники. Но совершенно ясно, что «ИнГен» основала на своем уединенном островке в Центральной Америке одну из самых мощных в мире лабораторий генетической инженерии. И это – в Коста-Рике, в стране, где нет практически никакого государственного контроля за подобными предприятиями. Знаете, такое уже бывало и раньше.

Действительно, бывало, что американские биоинженерные компании работали в других странах, где их не стесняли такие строгие запреты и ограничения, как в Америке. Самый вопиющий случай, рассказал Моррис, произошел с бешенством в «Биосине».

В 1986 году генетическая корпорация «Биосин» из Купертино исследовала на одной ферме в Чили свойства полученной генно-инженерным способом вакцины против бешенства. Они не поставили в известность об этом ни правительство Чили, ни работников фермы. Просто взяли и пустили вакцину в действие.

Эта вакцина содержала живые вирусы бешенства, генетически модифицированные так, что они должны были утратить вирулентность – то есть предполагалось, что эти вирусы не заразны. Но вирулентность новой вакцины не была проверена, и сами сотрудники компании не знали наверняка, сможет вакцина вызвать бешенство или нет. Хуже всего, что вирус был видоизменен. Обычно бешенством можно заразиться только при укусах больного животного. Но биосиновский вирус получил способность проникать через альвеолярный барьер, и инфекция теперь могла передаваться просто при вдыхании зараженного воздуха. Сотрудники компании «Биосин» перевозили новую живую вакцину в Чили на обычном рейсовом самолете, в обычной багажной сумке. Моррис часто с ужасом представлял, что могло бы случиться, если бы капсула с вирусами ненароком разбилась во время перелета. Все, кто был в самолете, заразились бы бешенством.

И такая возмутительная, преступная безответственность осталась безнаказанной. Против компании «Биосин» не было предпринято никаких санкций. Чилийские фермеры, которые, сами того не зная, рисковали жизнью, работая со страшной вакциной, были просто невежественными крестьянами. У правительства Чили имелись другие, более важные заботы – как раз приближался очередной экономический кризис. А американские власти по закону не имели права вмешиваться. Поэтому Льюис Доджсон, генетик, который руководил исследованиями той вакцины против бешенства, до сих пор спокойно работает в компании «Биосин». А «Биосин» и сейчас так же преступно небрежна и безответственна, как прежде. Более того, прочие американские компании тоже кинулись открывать исследовательские центры в других странах – там, где на генетические разработки смотрят сквозь пальцы. В таких странах, которые считают генную инженерию всего лишь одним из видов современных высоких технологий и с радостью приветствуют ее развитие на своей территории, совершенно не думая об опасности, которую таят в себе генетические исследования и разработки.

– Именно поэтому мы и начали расследование по делу компании «ИнГен», – сказал Моррис. – Примерно три недели назад.

– И что же конкретно вам удалось выяснить? – спросил Грант.

– Очень немного, – признался Моррис. – Когда я вернусь в Сан-Франциско, нам, скорее всего, придется прекратить расследование за отсутствием доказательств преступления. И, наверное, у меня больше нет к вам вопросов… – Тут он вдруг перестал рыться в своем кейсе и спросил: – Кстати, профессор, а что означает этот термин – «ювенильное гиперпространство»?

– Это просто красивое название для моего доклада, – сказал Грант. – «Гиперпространство» – это термин для обозначения многомерного пространства, такого, как в объемном тетрисе или трехмерных крестиках-ноликах. Если вам нужно полностью описать все повадки животного – где оно ест, спит, передвигается, – то лучше всего поместить животное в соответствующее многомерное пространство, модель естественной зоны обитания этого животного. Некоторые палеонтологи судят о повадках ископаемых животных по экологическим условиям, в которых они обитали. Так вот, мое «ювенильное гиперпространство» достоверно описывает все повадки молодых динозавров – но только если очень сильно поверить, что все так и было на самом деле.

В дальнем конце трейлера зазвонил телефон. Элли подняла трубку.

– Прямо сейчас он занят, у него деловая встреча. Вы не могли бы перезвонить чуть позже? – сказала она.

Моррис захлопнул кейс и поднялся:

– Спасибо вам за помощь и за пиво.

– Всегда пожалуйста, – ответил Грант.

И они с Моррисом пошли к двери.

– Хаммонд когда-нибудь заказывал у вас какие-нибудь физические материалы с этих раскопок? Кости, или яйца, или еще что-нибудь подобное?

– Нет, – ответил Грант.

– Доктор Саттлер упомянула, что вы проводите здесь какие-то генетические исследования…

– Это не совсем так, – сказал Грант и пояснил: – Когда мы добываем ископаемые останки, которые сильно повреждены или еще по каким-нибудь причинам не годятся для музейных экспозиций, мы отсылаем их в лабораторию, где эти кости перемалывают и пытаются извлечь из них протеины. Потом протеины идентифицируют, а отчеты по идентификации присылают обратно к нам.

– И что это за лаборатория? – спросил Моррис.

– Лаборатория медико-биологической службы в Солт-Лейк-Сити.

– Почему вы выбрали именно их?

– Они предложили нам самые выгодные условия.

– Эта лаборатория никак не связана с корпорацией «ИнГен»?

– Насколько мне известно – нет.

Они подошли к двери. Грант открыл дверь, и снаружи на него повеяло полуденным зноем. Моррис чуть задержался, надевая солнцезащитные очки.

– И последнее… – сказал Моррис. – Давайте предположим, что на самом деле «ИнГен» собирается делать не музейную экспозицию, а что-то другое… Вы можете представить, для чего еще им могли понадобиться сведения, содержавшие в вашем докладе?

Грант рассмеялся.

– Конечно, могу. Для того, чтобы разводить детенышей гадрозавров.

Моррис тоже засмеялся.

– Детенышей гадрозавров… Да, на такое стоило бы посмотреть. А какие они с виду? Какого размера?

– Примерно вот такие. – Грант показал, разведя руки сантиметров на пятнадцать. – Размером с белку.

– И долго они растут, пока не достигнут размеров взрослого динозавра?

– Где-то года три, – ответил Грант. – Может, чуть больше или чуть меньше.

Моррис протянул ему руку:

– Ну что ж, еще раз спасибо вам за помощь.

– Всего вам хорошего. Удачной дороги! – Грант провожал молодого человека взглядом, пока тот шел к своей машине, а потом захлопнул дверцу трейлера.

– И что ты о нем думаешь? – спросил он у Элли.

– Он такой наивный…

– Как тебе понравилась та часть, когда он представил старика Хаммонда этаким жутким архизлодеем? – Грант рассмеялся. – Да Хаммонд не больший злодей, чем Уолт Дисней. Кстати, кто там звонил?

– О! Какая-то девушка по имени Элис Левин. Она работает в Колумбийском медицинском центре. Ты с ней знаком?

Грант покачал головой:

– Нет…

– Так вот, речь там идет об идентификации каких-то останков. Она просила, чтобы ты ей перезвонил, как только освободишься.