Онлайн чтение книги Как Мэй ходила в гости Rules for Visiting
На перепутье

На сороковом году жизни я оказалась в положении, когда прошлое и все, что в нем есть, начало перевешивать будущее, и в моем мозгу роилось столько всего сказанного и несказанного, совершенного и несовершенного, что я уже просто не знала, как жить дальше. Меня отбрасывало назад, лишая почвы под ногами, и я понимала, отчего все это. Жизнь казалась столь длинной, что было трудно представить, как другие не ломаются под таким грузом.

Лекарства помогли, но ненадолго. Помню только, что на несколько месяцев получила приятное чувство настоящего. В этот период я побывала в Вашингтоне на конференции по ландшафту и с благодарностью вспоминаю неожиданную легкость по утрам. Очертания реальности перестали расплываться. Прекрасны были не только деревья, восход солнца или цветение декоративной капусты (род Brassica ), рассаженной по всему городу, но даже тюбик зубной пасты и баночки с кремами для лица. Мне легко давалось и даже доставляло удовольствие утреннее умывание. Я снова поверила в возможность начать новый день, чтобы жить сегодня и чтобы наступило завтра.

Факты моей жизни прояснились, и я была способна думать о них с новой долей решительности. Нет, не для того, чтобы исправить их – то было ровное, спокойное осознание, что дела обстоят именно так и что их вовсе не следует воспринимать как катастрофу.

У меня нет никаких хобби или желания ими обзаводиться.

Я много читаю, не всегда самые лучшие книги, частенько говорю, будто люблю биографическую литературу, хотя на деле редко дохожу до конца – приближение чьей-то смерти слишком давит на меня.

Я не очень-то хорошо готовлю.

Я не умею петь и больше не играю ни на каких музыкальных инструментах.

Животные со мной терпеливы, но не тянутся ко мне.

То же самое можно сказать и о детях.

Я не умею рисовать, не владею иностранными языками.

У меня есть кошка Хестер, которая несомненно одинока.

Я мало путешествовала, что особенно огорчительно, поскольку моя фамилия Эттавей – староанглийская и означает «у дороги» – то есть раньше она принадлежала кому-то жившему у дороги. Давным-давно на туманных вересковых пустошах началось сочинение имен. Люди осмотрелись, увидели ясень (Эш) или целую рощицу из таковых (Эшворт), приспособив под себя такие же фамилии. А другие сделали акцент на своем ремесле (Смит, Поттер, Мейсон[2]Смит от англ . smith (кузнец), Поттер от англ . potter (горшечник), Мейсон от англ . mason (каменщик).) или на городе, возле которого они жили (Уоллз[3]Уоллз от англ . walls (стены).). Зато моя предшественница вдохновилась дорогой, способом передвижения и путешествий. Может статься, что она стояла возле дороги точно так же, как и я стою порой на мосту над железной дорогой, что возле моего дома в Анневиле, – стояла и смотрела на юг, а потом на север, размышляя, в какую сторону лучше отправиться.

Я работаю садовником при университете, хоть это и не совпадает с моими изначальными планами. Первыми растениями, за которыми я ухаживала в детстве, были африканские фиалки на моем подоконнике – они очень страдали, а потом умерли. Их бархатные листья не переносили воду, а я безжалостно их поливала. Потом была красная герань: она продержалась сколько смогла (около двух недель) – в тени, на книжной полке. Не помню, кто мне дал эти растения и почему я была так вопиюще невнимательна к ним, хотя, например, старательно ухаживала за своей комнатой. Помню, что, когда мои подопечные умирали, я относила их в компостную кучу за гаражом, и каждый такой печальный ритуал все больше убеждал меня в том, что я не дружу с растениями.

В общежитии колледжа у меня было несколько пыльных растений, и во время моего недолгого проживания в Нью-Йорке тоже, но в студии было слишком мало солнечного света, чтобы поддерживать в них жизнь, как бы я ни старалась. А по возвращении в Анневиль во мне что-то поменялось. Я вдруг захотела сразу целый сад. Через несколько лет кто-то объяснил мне, что слова guardian и garden [4]Guardian ( англ .) – хранитель, garden – сад.имеют общий корень, означающий «безопасность, укрытие». В каком-то смысле я вернулась домой, чтобы ухаживать за мамой. И тогда я начала читать книги по садоводству, рисовала планы. Я была преисполнена энтузиазма и оптимизма и хотя махнула рукой на другие стороны своей жизни (например, на поиски работы или квартиры), считала, что наградой будут охапки цветов, которые принесут нам всем облегчение.

Это не сработало, но интерес остался, и я подала документы в университет на специальность ландшафтная архитектура. Ландшафтные архитекторы создают приятное природное окружение, чтобы люди радовались. Предметом радости может быть задний двор, парк, кампус или детская площадка, общественная дорога, шоссе или парковка. Нас научили тщательно анализировать место для посадок и создавать дизайн, который бы гармонировал со всем окружающим. Через два года я устроилась в команду садовников при университете. Оказалось, что меня больше интересует работа с растениями как таковыми, нежели само оформление пространства.

Мое место меня устраивает. Мне нравится Сьюзан Минт, иногда, если нужно разбить клумбы по всему кампусу, к нашей работе присоединяется наш босс Блейк О’Делл. Сью старше меня лет на десять: она гордится, что никогда не работала в закрытом помещении. «Я взялась за грабли еще в детстве, и это был приработок к моему пособию, – рассказывала она. – Ни разу об этом не пожалела».

Целыми днями мы говорим только о нашей работе, но иногда Сью прорывает на большее. То есть этим я хочу сказать, что не знаю, друзья мы или нет, но добрые коллеги точно. Мне нравится ее чувство юмора. Однажды, обсуждая одну нашу знакомую (она тоже садовый архитектор), Сью заметила: «Она любит передизайнить. Господи, и все это с таким серьезным лицом».

А сейчас Сью говорит мне:

– Мне ночью странный сон приснился.

Мы сгребаем листву возле здания факультета английского языка, чтобы не пробились еще слабые по весне сорняки.

– Будто бы у меня собственная компания, и моя знакомая просит, чтобы я привела в порядок ее сад.

Сью расправляет спину, давая себе отдых.

– Она просит поменять русло речки – чтобы та протекала через ее гостиную.

Я перестаю грести.

– Что?

– Да-да, понимаю. Поначалу я тоже побоялась все повредить. Ты права. Но чем больше я об этом думала, тем более разумной казалась идея.

Я стояла, ожидая продолжения рассказа.

– Ведь русла рек нужно охранять, так? Так почему бы не перенаправить их к себе в дом, взяв под защиту? Во всяком случае, во сне эта мысль показалась мне вполне логичной. И я выкопала извилистое новое русло, обложив его голубоватым песчаником. Получилось красиво, а потом все узнали о моем проекте и забросали просьбами.

– Кошмар какой.

Сью молча кивнула. От многолетней работы в саду руки у нее сильные, а кожа на них, выше линии садовых перчаток и до рукавов черной футболки – заметно темнее.

– И какое было название у твоей компании во сне? – спросила я.

– Не знаю. Вроде его не имелось.

Я не нашлась что сказать, а у Сью было такое выражение лица, словно она пожалела о рассказанном сне. И мы продолжили сгребать листву.

Идея посетить друзей возникла у меня весной, после прочтения в газете материала, посвященного годовщине памяти Эмбер Дуайт. Пятнадцать лет назад, в марте, в горах Северной Каролины разбился самолет, на котором летела Эмбер со своими родителями. У ее отца была лицензия на управление небольшим самолетом, и он возил ее по стране, чтобы она могла продвигать свою первую в жизни книгу. Никто из семьи не выжил.

По Эмбер горевали во всех уголках страны. Известный онлайн-журнал создал страничку, где люди оставляли свои воспоминания о ней. Заметьте – это было еще до создания «Фейсбука» и «Твиттера», и на странице можно было постить только тексты. В течение нескольких месяцев страница пополнялась новыми прекрасными историями про Эмбер без возможности комментировать. Эта страничка существует и по сей день, и можно прочитать все, что там написано, безо всякой какофонии мнений. Во всем этом есть некое тихое изящество и камерность, которых так не хватает современному интернету.

Большинство ее друзей были писателями, кто-то более известный, кто-то менее, и все тексты получились хорошими. По ним я поняла, что Эмбер была необыкновенным человеком. Люди пишут о ее благородстве, надежности, веселом характере и любви к приключениям. Эмбер хорошо разбиралась во многих вещах, начиная от запчастей для подержанных машин и заканчивая рецептами шоколадных пирожных. Она была упрямой и категоричной, но все отмечают, что ее точка зрения базировалась на хорошей информированности и вдумчивости, что только шло на пользу для решения той или иной проблемы. Каждый отмечает тот факт, что знакомство с Эмбер меняло их жизни и что забыть ее невозможно.

На страничке есть ее фото, и мне кажется, что она сама себя сфотографировала. Эмбер смотрит прямо на тебя, слегка наклонив голову, на губах играет полуулыбка. Создается полное впечатление, что она умела выслушивать других людей.

Прочитав сайт от начала до конца, я стала его перечитывать. Восхищение смешивалось с горечью осознания, что сама я не была знакома с Эмбер. Мы росли в разных штатах, но из некоторых воспоминаний я поняла, что обе мы оказались в Нью-Йорке в один и тот же год, в один и тот же месяц. Пока я питалась лапшой быстрого приготовления и гуляла в Центральном парке, она закатывала званые вечера – но не потому, что была богатой, а потому, что завораживала собой людей. Впрочем, она не просто завораживала, но и была добрым и деятельным человеком.

Эмбер играючи налаживала мосты с людьми, красила свою комнату в веселые цвета, пока я стирала свои вещи в прачечной. Оно и неудивительно, ведь я сама что-то упустила в этой жизни и всегда знала, что у других больше друзей, чем у меня. Эмбер была уникальным другом для многих, и я хотела бы оказаться втянутой в ее орбиту, пусть даже потом и пришлось бы разделить общую боль, связанную с ее потерей.

Читая текст за текстом, я понимала, что Эмбер обладала особым талантом дружить – и вдруг я поняла, что это дается свыше, как талант певца или хорошей стряпухи. Нужно уметь дружить, а я определенно не умела. Друзья у меня были, конечно, но чтобы целое сообщество… Нет конечно. Возможно ли представить, как вся наша могучая кучка сорганизовалась и сняла дом на берегу моря, где предалась бы необузданному и в то же время душевному веселью? Да нет, нереально. Большинство моих друзей не знают друг друга, но даже если б и так, никто не стал бы воспринимать меня как центр притяжения.

Читая все эти рассказы, я попыталась представить, написала бы я нечто подобное про собственных друзей. Или они про меня. Я подумала о своей самой старой подруге Линди – мы знакомы с седьмого класса. Мы вместе гоняли в сокер, играли в школьном оркестре, а однажды поспорили в Dairy Queen [6]Dairy Queen – сеть ресторанов мороженого., что полезнее – шоколадный соус или клубничный. Мы поступили в разные университеты, я вернулась в родной город, а Линди нет. Иногда мы видимся, когда она приезжает с детьми к своим родителям, а так мы мало общаемся. Линди – добрая, творческая натура, и если вдруг завтра я решу ей позвонить, она наверняка обрадуется. Я считаю ее другом в основном благодаря нашему общему прошлому, но знаю ли я ее на самом деле? Мы действительно друзья или просто два человека, чьи пути пересеклись в детстве – а это то самое время, когда легко задружиться.