Сцена I
Дворец короля Лира.
Входят Кент, Глостер и Эдмунд.
Я думал, что герцога Олбанского король любит больше, чем Корнуэльского.
И нам всегда казалось так же. Но теперь, при этом разделе королевства, невозможно понять, кого он предпочитает: части такие ровные, как будто взвешены на весах.
Это ваш сын, милорд?
Он рос под моим попечением, сэр. Я так часто краснел, признавая его своим сыном, что в конце концов привык.
Я вас не понимаю, милорд.
Зато его матушка поняла меня с одного взгляда; от этого вскоре ее живот округлился, и она получила младенца в люльку прежде, чем мужа в постель. Я дурно поступил, по-вашему?
Сделанного не воротишь; да и зачем, если получился такой славный парень.
У меня есть другой сын, законный, на год с чем-то постарше, но этот дорог мне ничуть не меньше. Хотя он и родился, никого не спрашивая, но мать его была красавицей и зачали мы его в обоюдной радости, так что грех было не признать шалопая. Знаком ли ты с этим благородным дворянином, Эдмунд?
Нет, милорд.
Это лорд Кент. Запомни: он мой самый дорогой и достойный друг.
Слуга вашей милости, сэр.
Уверен, что полюблю вас, как только узнаю получше.
Постараюсь заслужить вашу любовь, сэр.
Он был в отлучке девять лет, и скоро опять уезжает из дома. А вот и король.
За сценой звучат трубы. Входит придворный, несущий герцогскую корону, за ним король Лир, за ним герцоги Олбанский и Корнуэльский, за ними Регана, Гонерилья, Корделия и придворные.
Позовите короля Франции и герцога Бургундского, Глостер.
Да, государь.
Тем временем мы вам хотим открыть
Другой наш замысел. – Подайте карту. —
Мы разделили наше королевство
На три удела и решили твердо
Стряхнуть с усталых плеч обузу власти
И возложить на молодых и сильных
Груз государственный, – чтоб налегке
Доковылять до гроба. Этот день
Мы выбрали, любезные зятья,
Чтобы заране выделить вам долю
Наследства нашего, предотвратив
Грядущий спор. Два славных жениха,
Король Французский и Бургундский герцог,
Соперники за руку нашей младшей,
Сегодня также ждут от нас решенья.
Но прежде, чем сложить монарший жезл,
Хотел бы я от дочерей услышать,
Кто больше любит нас, чтобы щедрей
Ту наградить из них, в ком громче голос
Природных чувств. Пусть первой говорит,
Как старшая рожденьем, Гонерилья.
О государь! Не передать словами
Моей любви; вы мне дороже жизни,
Здоровья, красоты, богатства, чести,
Свободы, радости, земли и неба.
Я вас люблю, как мать – свое дитя
И как дитя – кормилицу родную.
Нет мочи продолжать, язык немеет
И грудь спирает от такой любви.
А что сказать Корделии? Молчи.
Люби без слов.
Весь этот край обширный
С прохладой рек и пестротой лугов,
С полями и тенистыми лесами —
От сих границ до сих – передаю
Тебе с супругом и потомкам вашим
В владенье вечное. – А что нам скажет
Дочь средняя, разумница Регана?
Мой государь, я из того же теста
И чувствую все то же, что сестра,
Хотя могла бы кое-что прибавить.
Я вас люблю так, что любая мысль
О радости иной мне ненавистна,
Как недостойная моей души,
Что нет мне счастья больше, чем всегда
Любить вас одного!
Что мне сказать?
Кто любит сердцем, а не языком,
Тот чувствами богаче, чем словами.
Тебе с твоим потомством отдаю
Треть королевства вплоть до сей границы,
Обширностью и красотой не хуже,
Чем доля Гонерильи. – А теперь
Что скажет младшая из дочерей,
За чью любовь французская лоза
Соперничает с молоком бургундским?
Что скажешь ты, чтоб за собой оставить
Край более обширный и богатый,
Чем сестрин?
Ничего, мой государь.
Как – ничего? Подумай хорошенько.
Из ничего не выйдет ничего.
Скажи ясней.
Как приневолить сердце
Жить напоказ? (Громко.) Мой добрый государь,
Я вас люблю, как долг велит дочерний,
Не больше и не меньше.
Это – всё?
Корделия, поправься поскорей,
Пока еще не поздно.
Государь,
Меня вы породили, воспитали,
Любили и лелеяли. В ответ
Я вас люблю и чту, как подобает
Послушной дочери. Но не скажу,
Как сестры, что я больше никого
Не полюблю. Когда я выйду замуж,
Часть моей нежности, любви, заботы
Достанется супругу. Я не стану
Любить и в женах одного отца.
Так говоришь от сердца?
Да, милорд.
Так молода и так черства душой?
Так молода, отец, и так правдива.
Возьми ее в приданое себе —
Свою правдивость. Солнцем светозарным,
Плодотворящим землю, и луной,
И колдовскими чарами Гекаты,
И всеми тайнами ночных светил,
В чьей власти мы с рождения до смерти,
Клянусь, что отрекаюсь навсегда
От кровной связи, от родства с тобой
И всех забот отцовских. Дикий варвар,
Что пожирает собственных детей,
Отныне будет мне родней и ближе,
Чем ты, моя уже не дочь!
Милорд…
Ни слова, Кент; не суйся поперек,
Когда дракон разгневан! – Я любил
Всех больше эту, младшую. Я думал:
Вот кто под старость будет мне опорой.
– Сокройся с глаз моих! Чтоб мне в могиле
Покоя не найти, коль я не вырву
Тебя из сердца! (Слугам) Короля зовите
И герцога Бургундского. Живей!
Несколько слуг уходят.
Вы, Корнуэл и Олбани, вдобавок
К полученному прежде разделите
Между собой и эту треть. Пусть гордость,
Что кажется гордячке прямотой,
Берет ее в супруги. Вас обоих
Я облекаю ныне нашей властью,
Величием и всем, что вытекает
Из власти и величья. Мы же сами
Намерены по месяцу гостить
У вас поочередно, с личной свитой
В сто рыцарей. Себе мы оставляем
Лишь имя с титулами; остальное —
Правленье, суд, налоги – целиком
Вам отдаем, зятьям моим любезным,
Владейте ими.
Благородный Лир,
Кого я чтил как своего монарха,
Любил и покорялся, как отцу,
Молился, как святому!..
Осторожней —
Стрела уже дрожит на тетиве!
Так пусть летит и пусть пронзит мне сердце!
Кент будет груб, пока безумен Лир.
Опомнись! Или думаешь, я струшу
И промолчу, когда король блажит,
Опутан лестью? Чести долг не в этом.
Остынь, обдумай все по-королевски
И принятое в пагубной горячке
Решенье отмени. Ручаюсь жизнью,
Дочь младшая тебя не меньше любит,
Хоть меньше говорит. Лишь тот котел
Гудит, который пуст.
Ни слова больше!
Ты жизнью шутишь, Кент.
Я жизнь ценил
Не больше пешки, в бой ее бросая
За короля. Не пощажу и ныне
Для чести короля.
Прочь с глаз моих!
Смотри, король! Изгнав из глаз прицел,
Не промахнись.
Клянусь великим Фебом!
Клянусь, клянешься Фебом ты напрасно.
Предатель! Негодяй!
Убей врача!
Болезни скверной этим не излечишь.
Нет, отмени неправое решенье —
Иль буду я твердить тебе в лицо:
Ты зло творишь.
Ты все сказал, изменник?
Так слушай же, что повелит монарх:
За то, что ты дерзнул подвигнуть нас
Нарушить наше клятвенное слово,
Что с честью королевской несовместно,
И вздумал прекословить нашей воле,
Вот приговор тебе: четыре дня
Даем тебе на сборы, чтоб на пятый
Покинул ты пределы королевства;
И помни: коль на следующий день
Застигнут будешь ты в моих владеньях,
То смерть тебе. Юпитером клянусь,
Быть по сему.
Ну что ж, прощай, король.
Когда престол во власти сумасброда,
Изгнанье – здесь, а за морем – свобода.
Пусть небеса хранят тебя, дитя,
За то, что отвечала ты не льстя.
Желаю, леди, чтоб осталась в силе
Хоть часть того, что вы наговорили.
А Кент уйдет, – прощайте, господа! —
Под новым небом жить, как жил всегда.
Трубы. Входит Глостер с королем Франции, герцогом Бургундским и свитой.
Король Французский и Бургундский герцог —
Здесь, государь.
Вас, мой Бургундец, первым
Хочу спросить. Вы с королем Французским
За дочь мою вели любовный спор;
Каким довольствуетесь вы приданым,
Чтоб продолжать ходатайство свое,
Не отступившись?
Тем, что обещали
Вы прежде, благородный государь;
А меньше не предложите вы сами.
Достойный герцог, прежде мы ценили
Ее дороже, но с тех пор, увы,
Цена упала. Вот она, глядите:
Коль что-то в этой маленькой притворе
Вам нравится, – берите так, как есть,
С немилостию нашею в придачу.
Я поражен; не знаю, что сказать.
Ответьте мне: такую, как теперь,
Отверженную, нищую, в опале,
С приданым из отцовского проклятья —
Возьмете вы ее?
Простите, сэр;
Но на таких условьях – не решаюсь.
А никаких других условий, герцог,
Нет у меня.
Вам, славный мой король,
И предлагать не стану этой сделки,
Чтоб нам не раздружиться. Обратите
Свою любовь на более достойных
От этого презренного созданья:
Самой Природе стыдно за нее.
Как странно! Та, которая была
Еще вчера любимицею вашей, —
Вы нахвалиться ею не могли! —
Была отрадой для отцовских глаз
И утешеньем старости, – так скоро
В немилость впала! Не могу представить,
Какой ее чудовищный поступок
Вдруг совершил такую перемену.
Прошу вас, подтвердите, государь,
Что не убийство, не потеря чести,
Не заговор злодейский, не измена
Меня лишили милости отца,
А только неуменье лицемерить,
Юлить и угождать, – привычка делом
Доказывать любовь, а не словами,
Коль в том моя вина, я не стыжусь.
Молчи! Уж лучше б ты не родилась,
Чем так отца родного опозорить.
И только-то? Природная стыдливость,
Которая не терпит пустозвонства
И чувств не выставляет напоказ, —
Причина этой бури? Что нам скажет
Бургундский герцог?
То, что я сказал. —
Властительный король, я буду рад
Взять в жены вашу дочь, коль вы дадите
За нею то, что обещали прежде.
А я сказал, что и гроша не дам.
Мне жаль, но в этом случаю, боюсь,
Вы жениха теряете.
Тем лучше.
Я не жалею, герцог. Вы искали,
Как видно, выгоды, а не любви.
Французский король преклоняет колено перед Корделией.
Корделия, ты в бедности своей
Еще дороже мне, в пренебреженье —
Желаннее, в несчастии – любимей.
Тебя, отвергнутую, принимаю
Как дар судьбы. Ты будешь королевой
Прекрасной Франции, и общий жар
Любви и поклонения растопит
В твоей душе жестокий лед обиды.
Король, я в жены вашу дочь беру
Не бесприданницей. Она сама —
Сокровище. За тысячу Бургундий
Такой не купишь. Попрощайся с ними,
Корделия моя, и не горюй
О том, что покидаешь. Там, за морем,
Ты лучший край найдешь.
Возьми ее.
Я дочери такой не знаю больше
И видеть не желаю. Пусть уходит
Без нашего напутствия, любви
И отчего благословенья. Нищей.
Идемте, благородный герцог.
Трубы. Уходят Лир, герцоги Бургундский, Корнуэльский и Олбанский, Глостер, придворные и слуги.
Что ж! попрощайся с сестрами, – и в путь.
Сокровища отцовские, на вас
Гляжу очищенным слезами взором.
Я знаю цену вам и вашим чувствам,
Хоть как сестра об этом умолчу.
Пусть будет так. Любите же отца
Хоть в половину ваших обещаний.
Увы, когда бы не моя опала,
Я бы на вас надеяться не стала.
Прощайте.
Не учи нас, как нам чтить
Отца родного.
Поучись-ка лучше,
Как угождать тому, кто взял тебя
Из жалости, как нищенку. Свой жребий
Строптивостью вполне ты заслужила.
Покажет время, кто лукав, кто нет,
И тайные дела явит на свет.
Счастливо оставаться вам.
Идем,
Моя Корделия!
Уходят Король Французский и Корделия.
Сестра, нам надо серьезно поговорить. Сама видишь, как обстоят дела. Я думаю, король сегодня же покинет замок.
По всей вероятности, он поедет к тебе. А на следующий месяц – к нам.
Ты заметила, как внезапно меняются его настроения? Младшая всегда была его любимицей, и вдруг так с нею обойтись! Это уж чересчур.
Старость портит характер. Впрочем, он всегда был вспыльчив.
Прежде он был только вспыльчив; но подумай, что будет, когда эта привычка соединится с раздражительностью, неизбежной в дряхлом возрасте.
Он может и на нас наброситься вдруг, как на бедного Кента, которого он едва не убил.
А как грубо он распрощался с королем Франции! Нам нужно во всем быть заодно. Если он и дальше намерен так себя вести, значит, он отрекся лишь для того, чтобы еще больше нас унизить.
Поразмыслим об этом.
Нужно что-то делать. И чем скорее, тем лучше.
Уходят.
Сцена II
Входит Эдмунд.
Природа, только ты моя богиня.
Тебе одной служу. Ужель я должен
Склониться пред обычаем нелепым
И ветхим правилом – лишь оттого,
Что я на десять иль двенадцать лун
Моложе брата? Незаконный сын!
Что это значит? Или я сложеньем,
Лицом, манерами или умом
Ущербнее того, кто был зачат
В супружеской постели? Что за кличка,
Которой метят, как бычков тавром,
Таких, как я? Бастард! Сынок побочный!
Как будто в сладкий миг любви запретной
Природа не творит сильней и ярче,
Чем в затхлой, душной и унылой спальне,
Где, одурев от сна, плодят вслепую
Трусливых олухов? Я больше вправе
Владеть землей отцовской, чем Эдгар,
Хоть он и старше. Своего бастарда
Отец не меньше любит, чем тебя,
Законный отпрыск. Если план удастся
И он прочтет письмо, – побочный сын
Восторжествует над сынком законным.
Смелей, бастарды! Боги любят вас.
Входит Глостер. Эдмунд делает вид, что читает письмо, а потом прячет его.
Ну и дела! Изгнать с позором Кента,
Обидеть Францию, а самому
Отречься от своей монаршей власти,
Оставив только титул? Сгоряча,
Как будто злою мухою ужален?
– Какие вести, Эдмунд?
Никаких, милорд.
Почему ты прячешь это письмо?
Никаких особых вестей нет, милорд.
Что за письмо ты читал?
Так, пустяки.
Пустяки? Почему же ты так поспешно сунул его в карман? Покажи-ка мне эту бумагу. Посмотрим, что там за пустяки.
Прошу простить меня, сэр. Это письмо от брата, которое я еще не дочитал до конца. Но из того, что я успел понять, лучше бы вам в него не заглядывать.
Дай-ка мне его сюда.
Не отдать – плохо, а отдать – еще хуже. Судя по началу, письмо весьма предосудительное.
Сейчас увидим.
Зная брата, могу предположить, что этим письмом он хотел только испытать меня.
«Обычай уважать старость портит лучшие годы нашей жизни, лишая нас возможности пользоваться наследственным добром до той поры, пока мы сами не одряхлеем. Эта тирания стариков несносна и держится не на их силе, а лишь на нашем согласии ее терпеть. Подробней поговорим при встрече. Если бы наш отец уснул без пробуждения, ты бы мог пользоваться половиной его доходов и вдобавок вечной дружбой твоего брата Эдгара».
Ах, вот как – заговор? «Если бы наш отец уснул без пробуждения…» И это пишет мой сын Эдгар? Да как у него рука не отсохла такое написать! – Когда это пришло? Кто доставил письмо?
Его никто не доставлял, милорд. В том-то и штука. Я нашел его у себя на подоконнике.
Это почерк брата?
Если бы содержание было другое, я бы сказал, что почерк его. Но в этих обстоятельствах я склонен думать, что нет.
Это его рука.
Рука его, милорд, но я надеюсь, что к его сердцу это не имеет никакого отношения.
Не высказывал ли он тебе прежде подобных идей?
Никогда, милорд. Хотя я слышал от него неоднократно, что когда сыновья уже в зрелом возрасте, старикам следовало бы перейти под их опеку, а сыновьям – распоряжаться всеми доходами.
Ах он, злодей! Те же самые мысли, что в письме! Отвратительный негодяй! Попрать законы, естество, обычаи? Скотина неблагодарная! Скорее сыскать его, арестовать на месте. Фу, какой негодяй! Где он сейчас, Эдмунд?
Не знаю точно, милорд. Но если бы вам было угодно сдержать на время свое возмущение, можно было бы точней выведать его истинные намерения. Если, неверно их поняв, вы сразу посадите его под замок, вы этим только нанесете урон своей чести и навсегда убьете в нем сыновнее почтение. Ручаюсь вам: он это написал, чтобы испытать мою любовь к вашей милости, и ни для чего другого.
Ты так думаешь?
Если ваша милость согласится, я могу сделать так, чтобы вы услышали наши переговоры и убедились во всем собственными ушами. Чтобы не откладывать – хоть сегодня вечером.
Не может быть, чтобы он оказался таким чудовищем.
Конечно, нет.
Отца, который его так нежно, так искренне любил! Громы небесные! Эдмунд, сыщи его сейчас же, поговори начистоту. Притворись половчее. Я готов все отдать, лишь бы узнать правду.
Я его разыщу, сэр, и сообщу вам.
Эти недавние затмения, солнечное и лунное, не предвещают ничего хорошего. Пусть ученые объясняют их естественными причинами, ясно, что они посланы нам в наказание. Что мы видим? Любовь остывает, дружба гибнет, братская привязанность рушится. В городах бунты, в деревнях раздоры, во дворцах измены. Семейные узы рвутся. То сын ополчается на отца, как в моем случае, то отец отвергает собственную дочь – как король, поступивший вопреки природе. Лучшие времена в прошлом; будущее будет еще хуже. Интриги, предательства, пустота сердец и череда гибельных бед – вот что проводит нас до могилы. – Отыщи этого изверга, Эдмунд, изобличи его; постарайся ради меня. – А честный, благородный Кент изгнан, изгнан за честность. Странные дела творятся! ( Уходит.)
Вот удивительная глупость – и мир в это верит! Будто бы в несчастьях, что мы сами причиняем себе своей распущенностью, виновато расположение звезд, солнца и луны. Словно мы злодеи по необходимости, дураки по воле небес, мошенники, воры и предатели по несчастливому раскладу звезд, лжецы, пьяницы и прелюбодеи из-за непреодолимого влияния какой-то планеты. И все зло, что мы творим, предопределено свыше. Прекрасная увертка для распутника – свалить свои распутные делишки на звезды. Я был зачат под хвостом Дракона, родился под мордой Большой Медведицы – отсюда следует, что я жесток и похотлив. Чушь! Я стал бы тем, кто я есть, если бы даже самая стыдливая звездочка мерцала над той поляной, где мой отец брюхатил мою мать. Эдгар…
Входит Эдгар.
А вот он и сам; легок на помине, как Порок в старинной комедии. Напущу на себя мрачную задумчивость и буду вздыхать, как полоумные в Бедламе. – Эти затмения сулят большие треволнения. Фа-фа-фа-ля-ля-ля…
Как дела, Эдмунд? Над чем ты так серьезно размышляешь?
Я думаю, брат, о том, что только что прочел: о бедах, что нам предвещают эти затмения.
Неужто ты придаешь этому значение?
Сам посуди. Тут написано, что за этими затмениями последует череда несчастий: мор, засуха, вражда между детьми и родителями, ссоры между друзьями, придворные заговоры, мятежи, междоусобицы, изгнание друзей, разводы и я не знаю, что еще.
И ты веришь в астрологические бредни?
Ладно, оставим эту тему. Давно ли ты видел отца?
Вчера вечером. А в чем дело?
Ты говорил с ним?
Целых два часа.
Вы расстались мирно? Не заметил ли ты чего-то необычного в его словах или тоне?
Да нет.
Подумай, чем ты мог оскорбить его или обидеть. И самое главное: не показывайся ему на глаза, пока не уляжется гнев, который в нем невесть с чего разбушевался. В такую минуту он может сделать с тобой не знаю что.
Какой-то негодяй меня оклеветал.
Боюсь, что так, братец. Умоляю тебя, не попадайся ему на глаза, пока не пройдет эта дурная вспышка. Знаешь что – укройся пока в моей комнате. Я сообщу тебе, когда настанет подходящий момент для вашего разговора. Вот тебе ключ. Если захочешь выйти, захвати с собой оружие.
Оружие?
Поверь, это добрый совет. Я совру, если стану уверять, что против тебя не замышляется что-то недоброе.
Ты скоро вернешься?
Будь спокоен. Твои неприятности – моя забота.
Эдгар уходит.
Доверчивый отец и честный сын,
Чье благородство чуждо подозрений;
На этой честности я и сыграю.
Бастард? Зато умом не простоват —
И, значит, прав. Вот так вокруг мизинца
Я обведу законного глупца
И завладею землями отца.
Сцена III
Замок герцога Олбанского.
Входят Гонерилья и Освальд.
Это правда, что отец ударил нашего придворного за то, что тот выбранил его шута?
Да, мадам.
Он мне чинит обиды днем и ночью,
Без счета безобразия творит;
От рыцарей его житья не стало.
И он же упрекает нас во всем!
Такое положенье нестерпимо.
Когда вернется он с охоты, Освальд,
Скажи, что я не выхожу, – больна.
И не бросайся исполнять приказы;
Служи с прохладцей; я за все отвечу.
Звуки рога за сценой.
Он возвращается, мадам: я слышу.
Не угождай ему. Вели и слугам
Не суетиться и не угождать.
Не нравится – пускай к сестрице едет;
Она во всем со мной единодушна
И не позволит помыкать собой.
Ему всё кажется, что он владеет
Верховной властью. Старики – как дети:
И ласка, и острастка им нужна,
Чтоб осадить порою шалуна.
Запомни это.
Хорошо, мадам.
Служите людям короля небрежно;
Пусть возмущаются. Мне нужен повод,
Чтоб объясниться с ним начистоту.
Тем временем я напишу сестре,
Чтоб нам держаться заодно. Ступай же,
Распорядись об ужине.
Уходят.
Сцена IV
Другой зал в замке герцога Олбанского.
Входит Кент, переодетый.
Я бороду убрал; когда в придачу
Еще и выговор я изменю,
Чтобы меня по речи не признали,
Мой план удастся. Послужи-ка, Кент,
Там, где изгнанник ты и вне закона;
Авось твой старый добрый господин
Сочтет, что новобранец пригодится.
Звуки охотничьих рожков за сценой. Входит Лир, его рыцари и слуги.
Подождем обеда здесь. Сходи, поторопи их.
Слуга уходит.
А ты кто такой?
Человек, сэр.
В чем твое ремесло? На что ты годишься?
Мое ремесло простое – быть, а не казаться. Верно служить тому, кто мне верит, любить честных, говорить с умными, избегать болтунов, бояться греха и срама, драться, если драки не избежать, и не есть рыбы.
Кто же ты такой?
Честный малый, такой же бедный, как наш король.
Если ты так же беден среди подданных, как он среди монархов, ты воистину беден. Чего ты желаешь?
Служить.
Кому ты желаешь служить?
Вам.
Ты знаешь меня, не правда ли?
Нет, но у вас в лице есть что-то такое, что внушает уважение.
Что же это?
Достоинство.
А что ты умеешь делать?
Всё, что вам угодно, сэр. Умею держать язык за зубами, бежать или скакать, куда прикажут, исполнять все до точки и докладывать без лишних слов… В общем, я малый на все руки и вдобавок ретив и расторопен.
Сколько тебе лет?
Я не так молод, чтобы влюбиться в женщину за ее песенки, и не так стар, чтобы любая юбка могла мною вертеть. А лет на моем горбу сорок восемь.
Хорошо, будь при мне; посмотрим, какова твоя служба. Если ты не разонравишься мне после обеда, оставайся и дальше. – Эй, где наш обед? И где шут? Сыщите и доставьте сюда моего шута.
Второй слуга уходит.
Входит Освальд.
Скажи-ка, любезный, где сейчас моя дочь?
С вашего позволения, сэр…
Что он сказал? Позовите этого олуха обратно!
Один из рыцарей уходит.
Где же мой шут? Тут все заснули, что ли?
Рыцарь возвращается.
Ну, как? Где этот бездельник?
Он сказал, милорд, что ваша дочь нездорова.
Почему этот олух не вернулся, когда я его позвал?
Сэр, он мне ответил в самых округлых выражениях, что ему сейчас неудобно.
Так и сказал?
Милорд, я не понимаю, в чем тут дело, но, на мой взгляд, вашему величеству не оказывают здесь того уважения, которое прилично вашему титулу. Мне кажется, что слуги в замке сделались менее любезны, а равным образом и сам герцог, и ваша дочь.
Ха! Ты так думаешь?
Прошу меня простить, если я ошибаюсь, милорд; но долг не позволяет мне молчать, когда я вижу, что чести вашего величества наносится ущерб.
Может быть, ты и прав; у меня тоже возникало такое ощущение. Я замечал, что в последнее время мне прислуживали с ленцой и с неохотой, но приписывал это скорее своей мнительности, чем какому-то намерению. Посмотрим, что будет дальше. Но куда же подевался мой шут? Я не видел его уже два дня.
С тех пор как молодая госпожа уехала во Францию, наш бедный шут загрустил не на шутку.
Довольно об этом. Я и сам заметил. – Ступайте к моей дочери и скажите, что я хочу с ней говорить.
Слуга уходит.
И приведите сюда шута.
Другой слуга уходит.
Входит Освальд.
А, это ты, мой любезный? Пойди-ка сюда поближе. Кто я такой, по-твоему?
Отец моей госпожи…
«Отец твоей госпожи»? Ах ты, негодяй своего господина, сучий сын! Шавка кудлатая!
Я не сучий сын, милорд, и не шавка, с вашего позволения.
Как ты смеешь так смотреть на меня, наглец?
Меня нельзя бить, милорд.
А пинать, как мяч, можно?
Благодарю тебя, приятель. Ты хорошо мне служишь.
Ну, вставай, живо! Я научу тебя уважать старших. Ступай прочь, деревенщина! Не то я снова растяну тебя во всю длину. Смекнул? Ну, то-то.
Освальд уходит.
Благодарю тебя, дружище. Вот тебе честно заработанное. (Дает ему денег.)
Входит Шут.
А вот и от меня награда – мой петушиный гребень.
Что это значит, дружок?
Бери смело; эта шапка по тебе.
Почему, дурак?
Потому что только дурак вступается за тех, кому изменила фортуна. Надо знать, откуда ветер дует, а то недолго и простудиться. Так что бери и не сомневайся. Погляди на этого мудреца: он прогнал двух своих дочерей, а третью благословил против своей воли. Если ты будешь ему служить, мой колпак тебе как раз впору. (Лиру) Как дела, дядюшка? Если бы у меня было две дочери, я бы купил себе два колпака с колокольчиками.
Для чего, дурак?
Я бы отдал все свое добро дочерям, а себе оставил два дурацких колпака. Хочешь, одолжу тебе один? Второй попроси у дочек.
Берегись, любезный, как бы тебе не отведать плетки.
Правде, как верному псу, всегда грозят плеткой: убирайся к себе в конуру, ты слишком громко лаешь. А сучка Бланш скачет перед камином и радостно тявкает.
Это не парень, а сущая язва.
Хочешь, я скажу тебе мудрый стишок?
Скажи.
Запоминай, дядюшка:
Считай то, что тратишь,
Хватай, что ухватишь,
Таи то, что знаешь,
Держи, что поймаешь,
Цени, что имеешь,
Смотри, что посеешь,
Не пей больше кружки,
Не верь потаскушке, —
Не станешь убогим
Скитальцем безрогим.
Ничего мудрого я тут не вижу.
Так ты и не заплатил мне ничего. Мудрость денежек стоит, как говорил один адвокат.
И то правда. Из ничего ничего и не выйдет.
Объясни ему, приятель, что то же самое с доходами от земли, которую он раздал.
Злой дурак!
А знаешь, дядюшка, в чем разница между злым дураком и добрым?
Ну, объясни.
Кто дал тебе совет
Отдать зятьям свой трон,
Тот добрый был дурак,
Но хуже злого он.
Взгляните – тут рядком
Два славных дурака:
Один прикрылся колпаком,
Другой – без колпака.
Не меня ли ты дурачишь, дружок?
Все прочие титулы ты роздал, но этого у тебя не отнять – он прирожденный.
Не такой уж он дурак, милорд.
Конечно, не такой. Мы дураки маленькие. – А хочешь, дядюшка, я тебя научу, как из одного яйца сделать две короны?
Как?
Очень просто. Да ты сам это умеешь.
Король корону, как яйцо,
Рассек мечом шутя,
Увидел две скорлупки —
Запрыгал, как дитя.
Пляши, пляши, цыпленок
С седою бородой,
Дурацкую макушку
Скорлупкою прикрой!
А не боишься, что тебя высекут за такие слова?
Пусть высекут того дурака, который скажет, что это неправда.
Шутам невесело сейчас,
Дела их стали плохи
С тех пор, как умники у нас
Ведут, как скоморохи.
Что-то распелся сегодня, голубчик. Что это на тебя нашло?
Это на меня нашло с той самой поры, когда ты дочек своих сделал мамками, дал им в руки розги и сам снял с себя штанишки.
От счастья плакали они,
Фортуну объегоря,
Тогда-то, видя этот срам,
Дурак запел от горя.
Полно врать, дурень. Я вижу, ты давно не получал взбучки.
Врешь ли, правду говоришь, одна плата – плетка. Лучше молчать; но и за молчание могут вздуть. Куда дураку деваться? Наша профессия нынче не в цене. С тех пор как мудрые дали себя одурачить, нас слишком много развелось. Лучше быть кем угодно, только не шутом – и не королем в отставке.
Входит Гонерилья.
Гляди-ка, дядюшка, вот тебе несут кашку и бутылочку с соской.
Ну, здравствуй, дочка. Вижу, ты не в духе.
Тебя я часто хмурой застаю…
Были времена, когда тебя мало заботило, в духе она или не в духе. Тогда ты был сам себе господин; а теперь – нуль без палочки. Я и то поважнее тебя: я Шут, а ты никто.
Всё, молчу! Вы велите мне попридержать язык – я понял это по вашим глазам, мадам. Молчу, молчу.
Кто всё спустил с высокой горки,
Захочет есть, а нет ни корки.
Был бычок – стал сухой стручок.
Сэр, не один лишь этот наглый шут,
Вся ваша невоздержанная свита
Весь день буянит, пьянствует, бранится
И ставит кверху дном всё в замке. Раньше
Я думала, вы их угомоните
По нашим просьбам, но теперь я вижу,
Что, покрывая явные бесчинства,
Вы лишь потворствуете им. Боюсь,
Мы вынуждены будем предпринять
Иные меры, чтоб покончить с буйством,
Гостеприимству тоже есть предел.
А вот еще стишок:
Писклявил кукушонок,
Покуда был он мал,
А вырос из пеленок —
Папашу заклевал.
Свечка погасла, и мы впотьмах.
Вы – наша дочь, мадам?
Довольно, сэр.
Оставьте глупости и выкрутасы,
Которые не подобают вам,
И возвратитесь к трезвому рассудку.
Приехали, сказал осел, когда в болото он забрел. С праздником тебя, дядюшка!
Кто я такой? Ужели вправду Лир?
Чьи эти руки? Разве Лир так смотрит?
Так говорит? Так ходит? Нет, не верю;
Не может быть… Какой тяжелый сон!
Эй, кто-нибудь, кто помнит короля,
Скажите мне, кто я теперь?
Тень Лира.
И вправду. Можно было догадаться.
Когда-то, быв еще в уме и в силе,
Я, кажется, имел трех дочерей…
Которые хотят сделать из тебя послушного папочку.
Как вас зовут, сударыня?
Довольно!
Устала я от ваших представлений.
Прошу вас, правильно меня поймите:
Вы стары, вам пристало быть мудрей.
Сто рыцарей огромной вашей свиты
С их дерзким, необузданным разгулом
Двор герцога всечасно превращают
В подобье постоялого двора.
Поэтому мы предлагаем, сударь,
Уменьшить вдвое шумную ораву,
А тех, что остаются, – приструнить,
Чтоб знали, как себя вести.
Проклятье!
Седлайте лошадей; сзывайте свиту.
Тебя, бездушный выродок, отныне
Обременять собою я не стану.
Есть у меня другая дочь.
Вы бьете
Моих людей, а ваш разгульный сброд
Чинит обиды высшим.
Входит герцог Олбанский.
Слишком поздно
Раскаянье пришло!
Вы тоже, сэр?
И вы того желаете, не так ли?
Готовьте лошадей.
Слуга уходит.
Неблагодарность,
Исчадье ада с сердцем ледяным!
В обличии дочернем ты ужасней,
Чем гад морской.
Что тут случилось, сэр?
Ты лжешь, стервятник подлый! Мой отряд —
Цвет рыцарства, отборные дворяне,
Отлично знающие, в чем их долг,
Блюдущие всего превыше имя
И честь свою. О как был мелок промах
Корделии, что показался мне
Таким ужасным и, как рычагом,
Перевернул мой разум, в одночасье
Изгнав любовь из сердца и взамен
Вселив вражду и гнев!
Дурацкий Лир,
Стучи теперь в ворота, что впустили
Таких гостей!
– Уйдем отсюда, шут!
Милорд, поверьте, я здесь неповинен,
Я ничего не знал.
Речь не о вас. —
Услышь мои моления, Природа!
Великая богиня, затвори
Ей чрево, сделай так, чтоб никогда
Она не знала славы материнства;
Пускай все детородное ее
Усохнет, пусть из проклятого лона
Вовек не явится на свет дитя;
А если явится, пусть будет злым,
Жестоким и бесчувственным, чтоб вечно
Терзать и мучить мать, чтоб насмехаться
Над скорбью материнской, чтобы слезы
До срока на ее щеках изрыли
Глубокие морщины, – вот тогда
Она поймет, насколько хуже яда,
Острей, чем жало горькое змеи,
Детей неблагодарность.
– Ну, идемте!
Уходят Лир, Шут, Кент, рыцари и слуги.
О боги! Как все это понимать?
Не утруждай себя. Пусть пошумит
Старик несчастный, впавший в слабоумье.
Возвращаются Лир и Шут.
Что, половина рыцарей моих
Уже распущена?
Милорд, в чем дело?
Сейчас скажу.
О стыд моих седин!
Мне горько, что я мужество свое
Утратил пред тобой, что эти слезы,
Которых ты не стоишь, поневоле
Текут из глаз моих. Пускай насквозь —
До сердца, до утробы, до костей —
Пронзит тебя проклятие отцово!
О старческие глупые глаза,
Попробуйте заплакать вновь – я вырву
И брошу вас, чтоб вы своею влагой
Каменья умягчали. – Ничего,
Есть у меня другая дочь. Я знаю:
Когда она услышит, как жестоко
Ты обошлась со мной, она взовьется,
Чтобы когтями выцарапать очи
Тебе, волчица. Ты еще увидишь,
Как возвращу я прежнее величье,
Которое, ты мнишь, навек ушло.
Увидишь – я тебя предупреждаю!
Лир уходит.
Ну, каково?
Ты знаешь, Гонерилья,
Как я люблю тебя, но я скажу…
Уж лучше помолчи. Где Освальд? – Освальд!
А ты, скорей мошенник, чем дурак,
Марш за хозяином!
Дядюшка Лир, подожди! Захвати дурачка с собой!
У дурака вся грудь в крови,
А ей и горя мало.
Поймал лисицу – удави,
Пока не покусала.
Погоди, дядюшка, бегу!
Сто рыцарей! Придумано неплохо.
Удобно под рукой иметь отряд
В сто рыцарей. Случится что-нибудь
Иль померещится: обида, сплетня,
Небрежность, мелкий спор, – всегда он может
Любой каприз угрозой подкрепить,
Держа нас в вечном страхе.
– Где же Освальд?
Ты слишком подозрительна.
А ты
Беспечен чересчур. Предотвратить
Разумней, чем потом врасплох попасться.
Я написала обо всем сестре;
Навряд ли ей понравится терпеть
Сто буйных рыцарей…
Входит Освальд.
Я здесь, мадам.
Готово ли мое письмо?
Готово.
Возьми охрану и скачи к сестре,
Поведай ей о наших опасеньях;
Добавь, что слышал сам, и мчи назад,
Не останавливаясь.
Освальд уходит.
Нет, милорд:
За ваш телячий, мягкотелый нрав
Я вас не упрекаю; но иные
Скорее будут вас корить за глупость,
Чем вашей добротою восхищаться.
Нам будущее не дано прочесть;
Гонясь за лучшим, губим то, что есть.
С чего вы взяли?
Поживем – увидим.
Уходят.
Сцена V
Входят Лир, Кент и Шут.
Отправляйся к Регане с этим посланием. Если что спросит, отвечай, но лишнего не говори. Поспеши, чтобы доставить письмо раньше всех.
Буду скакать без сна и отдыха, милорд.
А вот если б у человека был ум в пятках, натирал бы он ему ноги?
Если бы много думал, пожалуй, да.
Тогда я рад поздравить ваше величество: вам не придется ходить с мозолями.
Ха-ха-ха!
Надеюсь, вторая дочь обойдется с вами любезней; хотя они отличаются на вкус и цвет, как кислое яблочко от неспелого, но есть и кое-что общее.
Что ты имеешь в виду?
Что оскомина от них такая же. Ты знаешь, дядюшка, зачем нос прилеплен посередке лица?
Зачем?
Чтобы командовать обоими глазами: что он не унюхает, то они углядят.
Я обидел ее несправедливо…
А знаешь, каким образом устрица строит свою раковину?
Нет.
И я не знаю. Но зато знаю, для чего улитке домик.
Для чего?
Чтобы прятать в него свою глупую голову, а не отдавать все дочерям, оставляя рожки на улице.
Надо заглушить голос природы. – Такого доброго отца… – Лошади готовы, наконец?
Эти ослы все еще их седлают. Вот интересный вопрос: почему в Семизвездье только семь звезд?
Потому что не восемь?
Верно. Из тебя получился бы хороший шут.
Надо все вернуть назад; силой вернуть! О чудовищная неблагодарность!
Если бы ты был моим шутом, дядюшка, я бы велел тебя выпороть за то, что ты состарился раньше срока.
Как так?
Состарился прежде, чем набрался мудрости.
О боги! Только б не сойти с ума!
Пошлите мне терпения и сил,
Чтоб не свихнуться!
Входит дворянин из свиты короля.
Лошади готовы?
Готовы, сэр.
Пойдем, мой дурачок.
Уходят Лир и Кент.
А девушкам смешливым – мое кукареку!
Недолго в девках вам ходить, поверьте дураку.
Уходят.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления