Глава 5. Неудачная охота

Онлайн чтение книги Княжья доля
Глава 5. Неудачная охота

Судьба способна очень быстро

перевернуть нам жизнь до дна,

но случай может высечь искру

лишь из того, в ком есть она.

Игорь Губерман

Двоюродные братья Константина – перед ними он не стал кривить душой – отреагировали на побег юной ведьмачки по-разному, но в строгом соответствии со своим темпераментом.

Юрий набожно перекрестился, выразив опасение, что сия чертовка теперь принесет вред еще не одной христианской душе, Олег не поверил вообще – это Константин уловил по недоверчивому прищуру его глаз.

Роман же с Глебом загорелись немедля догнать мерзавку и проучить. Почему-то им тоже не поверилось, что князь Константин отпустил просто так какую-то холопку, не воздав ей вдесятеро за тот злополучный удар в избушке.

Судя по всему, репутация в отношении женского пола у Константина была та еще, причем прочная и надежная, не пошатнешь, заслуженная добрым десятком лет и – вне всякого сомнения – его тяжкими неусыпными трудами на этой ниве.

Осторожный Ингварь ничего не сказал, только пожал плечами – мол, быть по сему, выпустил так выпустил, и вскоре с этой щекотливой темы все переключились на обсуждение предстоящей охоты, которая должна была стать не просто опасным развлечением, но и полезным мероприятием.

Медведь-шатун, который почему-то не залег в спячку, успел к февралю задрать не только с десяток овец, коров и лошадей, но и трех человек, которые не в добрый час попались ему в лесу под тяжелую лапу. Вот и предстояло избавить смердов от сей напасти, ну и заодно повеселиться, душу потешить.

Некоторые проблемы возникли у Кости при переодевании, поскольку все его потуги помочь стременному в деле собственного облачения заканчивались весьма плачевно, и под конец Епифашка робко намекнул, чтобы князь, образно говоря, не суетился под клиентом.

Увешанный оружием с головы до ног, Костя наконец спустился вниз, где его нетерпеливо ждали остальные участники мероприятия.

Широкая санная колея была достаточно удобной для коней, и кавалькада всадников лениво протрусила по узеньким улочкам города, затем, пройдя через ворота, двинулась по хорошо укатанным многочисленными санями дорожкам между домами, жавшимися к невысоким крепостным стенам, и наконец вырвалась на простор.

Теперь дорога больше напоминала широкую тропинку – видимо, зимой движение по ней было не столь интенсивным, но спустя всего полчаса припекавшее совсем по-весеннему жаркое солнышко сменилось утренней прохладой зимнего леса.

Изредка у Константина при виде плотно обступавших его со всех сторон деревьев, которые совершенно одинаковы что в двадцатом веке, что в тринадцатом, даже появлялась глупая мыслишка о том, что его путешествие в прошлое, весьма поучительное и в какой-то мере приятное, уже закончилось и он вновь оказался в своем столетии, ибо лес жил точно такой же жизнью, как и спустя несколько веков.

В звонкие удары деревянного молотка – лишь через несколько минут до Кости дошло, что это трудится неугомонный дятел – гармонично вписывалось и недовольное трещание сплетниц-сорок, и посвист синиц, и звонкие трели других птиц, которым были безразличны и люди, и даты.

Так же неторопливо плыли по ярко-голубому небу белоснежные облака, так же приветливо сияло дневное светило, а деревья отбрасывали на тропинку точно такую же тень, как миллионы лет назад и какую будут продолжать кидать на снег в погожий зимний денек спустя семьсот лет.

Окончательно увериться в этом ему мешал лишь вороной конь, который, очевидно чувствуя, какая ерунда лезет в голову наезднику, время от времени иронично всхрапывал, сдержанно посмеиваясь над хозяином.

Но вскоре истошный лай собак, раздавшийся где-то впереди, оторвал Константина от лирических размышлений, а встретившие их бородатые пешие воины, то ли загонщики, то ли средневековые егеря напополам с лесничими, поманили за собою в глубь чащи.

Свита, которая и без того всю дорогу держалась на добрый десяток шагов позади благородных князей, теперь и вовсе неприлично растянулась, приотстав уже не меньше чем на пятьдесят метров.

Проехав чуть вперед, они по знаку Ингваря остановили своих нервно подрагивающих коней, уже почувствовавших медведя, и стали спешиваться на краю маленькой, метров двадцать диаметром, и почти круглой полянки.

Стременные тут же принялись принимать испуганно фыркающих лошадей под уздцы, а Епифан где-то замешкался.

Константин оглянулся, чтобы подозвать его, но тут вдруг откуда-то из глубины леса послышался звериный рев, а затем вдалеке показался худой, тщедушный мужичонка годков сорока, который опрометью несся прямо к всадникам.

Его тощая, но довольно-таки длинная, чуть ли не по пояс, бороденка от такой скорости аж загибалась назад, смешно свешиваясь через правое плечо.

Впрочем, спустя пару секунд всем уже стало не до смеха, поскольку вдогонку за ним с удивительной для таких могучих габаритов скоростью неслась огромная медвежья туша, время от времени издавая истошный злобный рык.

Константин еще раз оглянулся в поисках Епифана, но тут мишка, уже настигая несчастного мужика, рявкнул еще раз. Так как в этот момент жертва была всего в двадцати шагах от противоположной стороны полянки, а преследующий ее медведь приблизился почти вплотную к беглецу, рык удался косолапому на славу.

Во всяком случае, жеребец Кости оценил его по достоинству и попятился, после чего, напоровшись на весьма острый и длинный сук дерева, торчавший аккурат на уровне его крупа, окончательно обезумел от страха и метнулся куда-то в сторону.

Не ожидая такого коварства от собственной лошади, Костя по инерции завалился назад.

Где-то через пару секунд поводья вырвались из его рук, а еще секунд через пять, когда он успел разогнуться в седле и обхватить шею коня обеими руками, его ноги умудрились выскочить вначале из правого, а затем и из левого стремени.

Вдобавок ко всему медведь, видимо обрадованный новой забавой, оставил мужика в покое и, решив, что лошадь и всадник на ней по качеству и количеству мяса значительно опережают первоначальный объект охоты, ринулся за ними в погоню.

Косте не оставалось ничего другого, как, держась за конскую шею, крепко зажмурить глаза и пытаться сохранить равновесие.

Сделать это без помощи стремян было весьма и весьма затруднительно, и он поминутно съезжал набок, но каждый раз ухитрялся выровняться в седле.

Безумная скачка продолжалась достаточно долго, и заплутать Константин успел изрядно.

Как позже заметил Ингварь, окончательная вина за то, что Константина не нашли сразу, лежала, во-первых, на медведе, ибо именно он, решив, что добычу ему не догнать, повернул назад и надолго задержал остальных князей.

Во-вторых, виновато было полузамерзшее дымящееся болото, которое Константинов жеребец по счастливой случайности пересек в считаные минуты, причем по единственной возможной дорожке, таившейся под грязной талой водой. Князья же подались в обход, а это заняло у них немало времени.

Поплутав по кустарниковым зарослям еще с полчаса и лишь чудом сохранив от посягательств наглых ветвей в целости и сохранности оба глаза, Костя наконец выехал на небольшую, от силы метров тридцать в диаметре, поляну, более похожую на проплешину. И тут же его конь угодил передними ногами в какую-то яму, тщательно замаскированную накиданными сверху ветками.

Надо ли говорить, что полет Константина был не менее живописен, нежели воздушный таран летчика, а его невольная попытка пробить землю головой выглядела так же бессмысленно, как бодание теленка с танком.

Ко всему прочему он еще за что-то зацепился своим тулупом.

Когда наконец он приземлился близ могучего здоровяка-дуба, то лишь с большим трудом осознал, что еще живой.

Впрочем, окончательно прийти в себя ему не дали. Хриплое карканье потревоженных ворон заглушил пронзительный залихватский свист, и сразу же, как муравьи, из каких-то щелей стали выползать на полянку лохматые оборванцы.

Через какую-то минуту, едва успев привстать и прислониться спиной к дереву, он оказался лицом к лицу с пятью мужиками, которые, судя по угрожающему виду, представляли собой небольшую лесную шайку. Один из них, одетый побогаче прочих, выступил вперед и миролюбиво скомандовал:

– Снимай бронь, боярин. Будя. Относился. Ежели ты по-хорошему, так и мы по-хорошему – живым, значится, тебя отпустим, хоть и без одежи. А коль трепыхаться учнешь, так и вовсе голову здесь сложишь.

Как бы в подтверждение сказанного мужик сжимал в правой руке меч, а в левой – здоровенный тесак. Остальные имели вооружение похуже – всего-навсего дубинки и ножи, значительно уступающие в размерах тому, который был у атамана.

Константин никогда не считал себя храбрецом, безумству которых, по словам Горького, поют славу, хотя и посмертно. Словом, не сокол, не орел и не ястреб, а так себе, обычная птица невысокого полета.

Против пяти человек, которые прошли хорошую школу раздевания одиноких путников, ему было не выстоять и минуты, это он тоже прекрасно понимал. Однако, всегда считавший себя реалистом и практиком, тут он почему-то заартачился.

Оно, конечно, шансов никаких, но вдруг да подмога подоспеет. Уж больно унизительной представилась картина, как он голышом выходит к тому же Ингварю и прочим князьям.

Да, они ему никто, а братьями, да и то лишь двоюродными, доводятся всего-навсего его телу. Но он был уверен на все сто, что ни один из них так трусливо никогда бы не поступил, даже окажись в такой безнадежной ситуации. Любой вышел бы в одиночку не только против пяти, а и против двух-трех десятков человек, хотя результат подобного геройства абсолютно предсказуем.

Конечно, спору нет, все они куда привычнее к подобного рода забавам, но никто из них с двумя десятками все равно не совладал бы. Достаточно накинуться скопом, и никакое ратное мастерство не поможет.

И все равно князья дрались бы до конца.

Причем, что самое интересное, если бы любого из них спросили бы в тот момент, почему он выбирает безнадежный бой, а не унизительную покорность суровым жизненным обстоятельствам, тот искренне удивился бы, а потом изумленно спросил: «А разве был выбор?»

Тем временем, видя, что он застыл в неподвижности и не предпринимает никаких попыток к сопротивлению, вожак сделал еще пару осторожных шагов и остановился. При этом он продолжал держаться на безопасной дистанции.

Молчание длилось с минуту. Наконец атаману надоело ждать, и он, хмыкнув и сплюнув, прервал затянувшуюся паузу:

– Давай-давай. Шевелись, боярин. Али у тебя со страху руки отнялись?

«И никуда не денешься, надо подчиняться, – шепнул Косте участливо мерзкий человечишка двадцатого века, а затем, как бы оправдывая свой трусливый совет, добавил: – Не затем же тебя сюда заслали, чтобы ты тут же и погиб от рук каких-то вшивых мерзавцев, а так есть шанс. Может, и впрямь отпустят. Они-то из тринадцатого века, а тут, наверное, даже у разбойников существует какой-то кодекс чести. Князьям же скажешь, что когда вылетел из седла, то потерял сознание, а очнулся уже голым. Стыдно немного, ну и что. Постесняешься пару дней, и все. Зато живой».

На душе было мерзко, потому что мысли этого человечишки были на самом деле Костиными.

И главное, ведь все очень правильно и логично, даже отговорка придумана классная, которую непременно примут на веру – как же иначе, разве настоящий князь добровольно отдал бы не только свое оружие, но и одежду?!

Такая отмазка мгновенно обеляла его абсолютно перед всеми.

Точнее, почти перед всеми. Оставался один человек – он сам. Да еще его стыд и память об этом стыде, которую ни вытравить, ни уничтожить. Но это уже неважно, ведь он никогда и никому не проболтается – себе дороже.

К тому же и впрямь Костю сюда послали не для этого, иначе получается форменная ерунда. А останется в живых – как знать. Глядишь, изменит что-то в истории Руси в лучшую сторону. Причем проведет эти изменения в больших масштабах – ведь сколько хорошего он сделает, учитывая немалую княжескую власть.

Припомнилось ему и еще одно обстоятельство.

Помнится, Алексей Владимирович говорил, что надо спасти от преждевременной смерти каких-то людей, причем их имен он не назвал. А если подразумевался как раз будущий сын кого-то из этих разбойников?

Или даже так – сын уже есть, но если этот бандит сегодня погибнет, то и его ребенок, оставшись без отца, а следовательно, и без материальной поддержки, пропадет или умрет с голоду. Тогда все, прощай его успешная миссия.

То есть как ни крути, а надо уступать этой наглой морде, отдаленному предку современников-рэкетиров и прочих отморозков. Другого выхода попросту нет. Точнее, он есть, но глупый до наивности, а главное – ничего хорошего не несущий.

Да какого черта – в конце концов, он не князь, а учитель истории, а значит…

Константин тяжело вздохнул и стиснул зубы, мрачно глядя на вожака. Тот довольно осклабился.

Орешкину стало еще противнее.

Нет, атаман бармалеев был ни при чем – противно от себя самого, и настолько, что он, решительно выкинув из головы услужливо предоставленные оправдания и вспомнив, что «у корявой елки кривые иголки», так что нечего тут прикрываться сопливым гуманизмом по отношению к мифическим сыновьям разбойников, потащил из ножен свой меч.

Голова Константина еще продолжала гудеть, но – странное дело, почувствовал он себя значительно лучше.

Атаман презрительно усмехнулся, еще раз смачно сплюнул на землю, попав при этом на свой синий сапог, – остальные лесовики были в лаптях – и заметил:

– Стало быть, не хошь по-хорошему. Ну и зря. Ладно, коль живота своего не жалеешь, быть по сему. Купырь, Заяц, заходьте справа, а ты, Нечай, слева. Я напрямки пойду. Так оно ближе буде.

То, что происходило дальше, можно описывать очень долго, ибо это был миг Костиной гордости, миг торжества. Он все-таки не уронил княжеской чести, и осознание этого, особенно на первых порах, здорово его воодушевляло.

К тому же дрался вожак не очень умело. Видать, господское оружие попало ему в руки не так давно и в основном служило лишь вещественным атрибутом власти, так что он еще не до конца с ним освоился.

Во всяком случае, Костя довольно-таки спокойно отбил его первые два выпада, принял на кольчугу скользящий удар тесака и сам ринулся в атаку, одновременно уходя из-под удара двух дубин слева и справа.

Атаман попятился, и Косте удалось хорошенько, от души рубануть его по плечу.

Правда, цели этот удар достиг лишь частично – вожак тоже в последний миг ушел из-под него, но кожа вместе с куском нарядной рубахи лоскутом свесилась чуть ли не до локтя, и бурно пошедшая кровь слегка отрезвила сразу заробевших разбойников.

Теперь они нападали с опаской, лишь главный бармалей продолжал без устали махать мечом, пытаясь даже не столько попасть, сколько подвести Константина под удары дубин своих напарников.

Повертевшись так пару минут, Костя понял, что долго не выстоит и надо переходить к решительным действиям.

Краем глаза оценив обстановку сзади себя, он сознательно подставился под удар дубины и, уйдя в последнее мгновение в сторону, полоснул первого разбойничка куда придется.

Пришлось удачно – прямо по животу. Меч, наточенный как бритва, располосовал тело очень легко, и Костя даже поначалу не понял, что вспорол противнику чуть ли не полбрюха.

Второй успел среагировать и уклониться, но Константин в прыжке догнал его мечом, который почти до рукояти окрасился красно-алым – удар в бок оказался смертельным.

Осталось всего трое, и тут на него нашло что-то отчаянно бесшабашное.

Впрочем, до конца осторожность он не потерял и опять-таки краем глаза успел заметить еще одного негодяя поодаль, который тихонько подползал к жалобно ржавшей, точнее, уже просто постанывавшей в яме лошади.

«Ну правильно, – подумал Костя, – седло-то богатое. Ничего, пусть мародерствует, лишь бы сюда не подошел».

Бегать по поляне туда-сюда, размахивая мечом, одновременно уклоняясь от вражеских ударов и нанося свои, оказалось делом довольно-таки обременительным, особенно с непривычки.

Правда, оно существенно облегчалось, когда Костя дрался «на автомате», то есть не думая. И чужой удар сразу удавалось парировать намного грамотнее, и свой выпад становился более ловким.

Одним словом, у Константина складывалось впечатление, что само тело достаточно хорошо помнило схватки, в которых участвовал прежний его владелец, да и многое из того, чему его научили, тоже забыло не до конца.

Но происходило это лишь тогда, когда сам Костя чувствовал, что все, пришел конец и что делать – неизвестно. Мыслей – ноль, а идей и того меньше.

Мозг его в эти секунды переставал отдавать команды, но руки, вместо того чтобы беспомощно опуститься перед неминучей смертью, вопреки бессилию мозга как раз и начинали действовать на полную мощь.

Длилось это недолго, поскольку через минуту Костя вновь воодушевлялся, брал инициативу на себя и… опять доводил ситуацию до критической, после чего все повторялось по новой.

Однако даже понимая, что для победы надо просто на пару минут расслабиться и бездумно помахать мечом, а все остальное руки и ноги сделают сами, Костя не мог заставить себя пойти на это – уж очень страшно было не руководить самим собой.

Хотя именно в такие секунды расслабленности ему как раз и удалось подранить третьего, с дубинкой, причем тоже тяжело, в живот. Снежный сугроб под дубом, в который тот улегся, моментально стал красным.

Но раненый, не переставая жалобно стонать, в промежутках между завываниями все равно успевал подбадривать своих товарищей, давая им всевозможные кровожадные советы типа зайти в спину, хряпнуть боярина так, чтоб дух испустил, и так далее.

«Лишь бы не вставал», – решил Костя, но старался к нему не приближаться. Мало ли что.

Наконец, устав носиться за неподатливой добычей по всей поляне, оставшиеся двое стали действовать так, как следовало бы с самого начала. Они перекрывали пути к отступлению, постепенно загоняя жертву к самому краю крутого и глубокого оврага.

Когда до него осталось не больше метра, последний бандюга с дубиной, решив схитрить, подскочил и ударил Костю не наотмашь, а как бы вдоль, целясь в правое плечо и намереваясь свалить с кручи.

Константин успел присесть и, так же как и несколькими минутами ранее, сделал выпад мечом, распарывая разбойнику пузо.

После этого он, выпрямившись, удачно парировал очередной удар атамана, но это был, как оказалось, ложный замах. Основной удар был нанесен здоровенным тесаком, и от него Костя увернуться не успел.

Распоротая правая штанина стала быстро пропитываться кровью, вместе с которой из него стали уходить силы. Это он почувствовал по тому, как потяжелел в руке меч, как трудно стало отпрыгивать или, наоборот, наседать на обрадованного вожака бывшей волчьей стаи.

Успев еще несколько раз вяло отмахнуться от ударов атамана, Костя понял, что силы на исходе, к тому же, завидев, что он еле держится на ногах, размахивая дубинкой в здоровой руке, на помощь атаману поспешил еще один бармалейчик.

Он был уже рядом с главарем шайки, когда Константину все-таки удалось поднырнуть под разящий меч вожака и, полоснув по его левой руке с зажатым в ней ножом, тут же воткнуть ему свой клинок прямо в пах.

Атаман тупо уставился на него и… зачем-то ухватился за лезвие, не давая выдернуть его из раны, а в это время последний из оставшихся в живых разбойников уже занес над головой Орешкина дубинку.

Костя в это время, уже отчетливо сознавая, что явно не успевает, тем не менее с какой-то идиотской упертостью тащил на себя меч вместе с вожаком, который продолжал его стойко держать рассеченной до кости ладонью, но тут что-то коротко тюкнуло того, что с дубинкой, в спину.

Поначалу Костя даже не сообразил, почему, вместо того чтобы опустить ее на боярскую голову, средневековый бандит попятился и зашатался. Лишь потом, когда тот, силясь устоять на ногах, пошатнувшись, повернулся к Константину вполоборота, он увидел стрелу, торчащую у разбойника из спины, и понял, что помощь все-таки подоспела.

Меч, который Костя по инерции продолжал тащить из мертвого атамана, наконец легко поддался, и он, не выпуская его из рук, шагнул назад, но не упал на землю, а, встретив под ногами пустоту, полетел в овраг.

* * *

В лето шесть тысяч семьсот двадцать четвертое от Сотворения мира, в месяц студенец[9]Февраль., в день Касьяна злопамятного, поиде княже Константине на охоту со князьями и тамо, заплутавши в лесе, узреша татей во мнозе великом, числом до пяти десятков, но не испужался, а вступиша в сечу с ими и, один будучи, побиша их бессчетна, аки святой Егорий на коне восседаючи.

И токмо един тать с помочью диавола возмог ему рану тяжку нанесть. Но бысть княже духом могуч и призваша он, видючи, како алая руда из чресл ево истекает, светлое воинство божие и с именем Исуса на устах еще пуще татей злобных разиша, покуда силы бысть.

И до той поры разиша, пока и последний из них дух не испустиша.

Опосля же деву, коя злодеями полонена бысть, из темниц сырых на свет божий выводиша и спасаша.

Одначе чрез рану ту тяжкую, коя в битве удалой руцею поганаго богоотступника нанесена бысть, великыя множества руды алай вытекла, и изнемог княже.

Из Владимиро-Пименовской летописи 1256 г.
Издание Российской академии наук, Рязань, 1760 г.

* * *

Рана, последствия которой еще очень долго мучили князя Константина, тоже получена им при весьма загадочных обстоятельствах.

В то время при выезде в лес любой князь брал с собой не менее десятка слуг, не считая егерей, проводников и прочих.

Тут же охота была, по всей видимости, организована князем Ингварем, то есть в ней участвовало как минимум полсотни человек, и вдруг Константин оказывается один в лесу, да еще перед лицом ватаги разбойников.

Вывод напрашивается однозначный: вновь красивая легенда, которыми жизнь оного князя была окружена со всех сторон.

В подтверждение тому неправдоподобные результаты этого сражения с шайкой татей: все погибли, а Константин остался жив, хотя и ранен в нескольких местах. Такое бывает только в сказках, былинах и легендах.

Разумеется, для вящей красоты, в ней должна была принять участие, пусть и косвенное, красна девица, которая – еще один плюс в пользу гипотезы о легенде – оказалась тут как тут.

Что с нею впоследствии сделал князь, неизвестно.

Летопись о том молчит, а учитывая, что именно этот автор весьма лояльно, а порою восторженно относился к князю, остается догадываться, что ничего хорошего он написать не мог, а потому просто умолчал.

Предполагаемых вариантов того, как на самом деле разворачивались события, предшествующие получению раны, масса.

Наиболее распространенный, что имела место какая-то ссора с князем Ингварем и его братьями. Есть и другие версии случившегося.

Например, упрощенная до примитива гипотеза, выдвинутая молодым ученым Мездриком, гласит, что абсолютно все описываемое в летописи подлинная правда. Исключение составляет лишь один нюанс – автор, монах Пимен, сильно преувеличил количество разбойников.

Но история никогда не бывает настолько простой, как порою кажется по молодости лет. Разумеется, любой историк имеет полное право на построение собственной гипотезы, но только при условии, что она не противоречит ни логике, ни здравому смыслу, а тут как раз наблюдается обратная картина.

Впрочем, в целом вопрос этот не настолько принципиален, чтобы уделять ему так много внимания.

Албул О. А. Наиболее полная история российской государственности, т. 2, стр. 71. Рязань, 1830 г.

Читать далее

Фрагмент для ознакомления предоставлен магазином LitRes.ru Купить полную версию
Глава 5. Неудачная охота

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть