Книга Крутой маршрут
Автобиографический роман, по определению автора – «Хроника времен культа личности».
Это исполненное боли произведение о вещах, которые невозможно постигнуть обычным человеческим разумом, где правда нага и неотвратима.
Евгения Гинзбург после заключения –
советская журналистка, мемуаристка.
До... Молодая женщина, любит мужа, обожает детей, верит в свою
родину. Коммунистка, работает в обкоме партии, безупречно трудится на своем рабочем месте. Но по воле неведомой силы ее швыряют в адский котел и начинаются
восемнадцать лет тюрем, лагерей и
ссылок. То, что произошло с Гинзбург и множеством других, невозможно понять,
это не укладывается в голове, у этого нет логики. Это ужас эпохи, в котором
жили миллионы людей и которому больше не должно быть места.(с) Leylek для Librebook.ru
Интересные факты
«Крутой маршрут» — это первое документальное произведение о сталинских лагерях, написанное женщиной. Драматическое повествование о восемнадцати годах тюрем, лагерей и ссылок потрясает своей беспощадной правдивостью и вызывает глубочайшее уважение к силе человеческого духа, который не сломили страшные испытания.
Евгения Гинзбург советовала знакомым запоминать ее телефонный номер (АД-1-37-18) так: «АД один — это нетрудно; 37 — это год, когда меня посадили; 18 — столько лет я просидела».
По словам В. Быкова, написавшего предисловие к изданию («Советский писатель», 1990 г.), «это не роман и не какой-либо другой из распространённых жанров литературы, это — исполненное боли эхо нашего недавнего прошлого, которое, тем не менее, не может не отозваться в человеческой душе полузабытым страхом и содроганием. Вещи, о которых здесь идёт речь, с трудом постигаются обычным человеческим разумом, хотя при чтении этих строк нигде не возникает и тени сомнения в их искренности и достоверности — правда встаёт из каждого слова во всей своей наготе и неотвратимости».
Сюжет Крутой маршрут
Люди, десятилетиями оторванные от жизни Большой земли, не могли не делать ошибок в рассуждениях. Но единой и общей для всех была уверенность, что, кто бы ни сел сейчас на престол московский (в том, что диктатура будет единоличной, как-то даже не сомневались), он будет менее жесток, чем покойник. Потому что более жестоким быть нельзя не только по человеческой, но даже по дьявольской мерке.
(О И.В. Сталине)
Все мы неистово взываем «помоги!», когда гибнем, но очень редко вспоминаем об источнике своего спасения, когда опасность отступила.
Я плакала за два десятилетия сразу. В одну минуту передо мной пронеслось все. Все пытки и все камеры. Все шеренги казненных и несметные толпы замученных. И моя, моя собственная жизнь, уничтоженная ЕГО дьявольской волей. И мой мальчик, мой погибший сын…
Мне вспоминается какая-то древняя восточная поговорка: «Не дай бог испытать то, к чему можно привыкнуть». Да. Привыкли.
Тюремные взыскания, так же как и самые сроки, раздавались не в зависимости от стихийных проступков, а строго по плану, на основе четкого графика.
