Онлайн чтение книги Адское Воинство L'Armee Furieuse
IX

Оставшись в одиночестве, Адамберг выбрал на каменной ограде место на солнышке и уселся там по-турецки. Он снял ботинки и носки и стал смотреть на разновеликую вереницу бледно-зеленых холмов, протянувшуюся до горизонта, на коров, стоявших на лужайках неподвижно, как статуи, словно кто-то расставил их там в качестве ориентиров. Вполне возможно, Эмери прав, вполне возможно, Эрбье застрелился, когда узнал о явлении черных всадников. Но направить на себя дуло ружья, держа его на расстоянии нескольких сантиметров, – это совершенно неестественно. Все выглядело бы гораздо логичнее и правдоподобнее, если бы он засунул дуло в рот. Разве что он, по версии Эмери, решил искупить свои грехи и погибнуть, как те животные, которым он всегда стрелял в лоб. Вот только был ли Эрбье способен на раскаяние, мог ли ощущать угрызения совести? А главное, мог ли до такой степени бояться Адского Воинства? Да, мог. Черная кавалькада, изувеченная и смердящая, разъедала землю Ордебека уже тысячу лет. И в этой земле открылись бездны, куда любой, даже самый здравомыслящий человек, мог провалиться внезапно и навсегда.

Кромс прислал сообщение: Эльбо впервые самостоятельно попил воды. Адамбергу понадобилось несколько секунд, чтобы вспомнить, кто такой Эльбо. Пришли и другие сообщения, из Конторы. Экспертиза подтвердила, что в горле у Люсетты Тюило был хлебный мякиш, однако в желудке покойной его не обнаружили. Таким образом, версию убийства можно было считать доказанной. Девочка, которую после побега из дома поместили в версальскую больницу, выздоравливала, песчанка осталась с ней. Мнимый брат дедушки поправился после травмы, его взяли под стражу. А вот сообщение от Ретанкур, написанное заглавными буквами, было тревожным. Момо Фитиль задержан, улик достаточно, чтобы предъявить обвинение, сгоревший старик опознан, будет большой шум, прошу срочно позвонить.

Адамберг ощутил резкое болезненное покалывание в затылке, возможно, это был один из тех электрических шариков, о которых говорил Эмери. Потирая шею, он набрал номер Данглара. В одиннадцать утра майор должен быть на месте, пока еще не в рабочем состоянии, но на месте.

– Почему вы там задержались? – ворчливо, как всегда по утрам, спросил Данглар.

– Вчера нашли тело охотника.

– Знаю. Но ведь нас это не касается. Уносите ноги, пока этот чертов гримвельд вас не сцапал. У нас тут каждый час новости. А Эмери сам справится.

– Этого-то ему и нужно. Он милейший человек, рад сотрудничать, но ему не терпится, чтобы я уехал. Он полагает, что охотник покончил с собой.

– Отличная версия. И наверняка очень удобная для него.

– Разумеется. Но старушка Лео, у которой я ночевал, уверена, что это убийство. В своем городишке она точно губка в воде. Впитывает в себя все, что происходит вокруг, и так уже восемьдесят восемь лет.

– А если нажать, расскажет?

– На что нажать?

– На эту Лео. Она же губка.

– Нет, она очень осмотрительна. Она не сплетница, Данглар. Она действует, используя эффект бабочки, которая махнет крылышками в Нью-Йорке, а в Бангкоке будет взрыв.

– Это она так сказала?

– Нет, Эмери.

– Он все перепутал. На самом деле вот как: в Бразилии бабочка взмахивает крыльями, и в Техасе начинается торнадо.

– Это что-то меняет, Данглар?

– Да, меняет. Нельзя искажать формулировки, иначе даже самые стройные научные теории в конце концов превратятся в пустую болтовню. Для знания нет ничего вреднее. Сначала приблизительность, потом неточность, и в итоге истина улетучивается, уступая место мракобесию.

У Данглара немного улучшилось настроение, как всякий раз, когда он мог порассуждать, а тем более подискутировать, опираясь на свою эрудицию. Не то чтобы майор любил разглагольствовать с утра до вечера, но долгое молчание не шло ему на пользу, так как легко могло спровоцировать приступ меланхолии. Иногда было достаточно нескольких реплик, чтобы отвлечь Данглара от мрачных раздумий. Адамбергу хотелось поговорить о Момо Фитиле, но он оттягивал начало разговора. Данглар – тоже: это не предвещало ничего хорошего.

– Наверняка история с бабочкой существует в нескольких вариантах.

– Нет, – отрезал Данглар. – Это не басня, а научная теория предсказуемости. Ее выдвинул Эдвард Лоренц в тысяча девятьсот семьдесят втором году, в том виде, в каком я ее процитировал. Бабочка – в Бразилии, а торнадо – в Техасе, других вариантов быть не может.

– Очень хорошо, Данглар, и хватит об этом. Почему решили задержать Момо?

– Его взяли сегодня утром. Горючее, которое было использовано для поджога машины, вроде бы совпадает с его фирменным коктейлем.

– В точности?

– Нет, у него больше масла. Но основа та же: топливо для мопеда. У Момо нет алиби на время пожара, в ту ночь его никто не видел. По его словам, какой-то человек назначил ему встречу в парке, чтобы поговорить о его брате. Момо якобы прождал его там два часа, потом поехал домой.

– Это еще не повод для ареста. Кто решил его задержать?

– Ретанкур.

– Без вашей санкции?

– Ну, почему же. Возле машины обнаружены следы кроссовок, подошвы которых запачканы бензином. Кроссовки утром нашли в квартире Момо, в пластиковом пакете. Насчет этого никаких сомнений, комиссар. Момо имеет глупость утверждать, что это не его обувь. Вообще он защищается крайне неуклюже.

– На пакете и кроссовках есть его отпечатки?

– Пока неизвестно, эксперты работают. Момо говорит, отпечатки наверняка будут, потому что он брал в руки эти кроссовки. Будто бы нашел у себя в шкафу пакет и захотел посмотреть, что там.

– Они его размера?

– Да. Сорок третьего.

– Это еще ничего не доказывает. Сорок третий – самый распространенный размер мужской обуви.

И снова Адамберг провел рукой по затылку, чтобы поймать катавшийся там электрический шарик.

– Но это еще не все, – продолжал Данглар. – Старик не заснул в машине и не сполз с сиденья. Он сидел прямо, когда начался пожар. А значит, поджигатель не мог его не заметить. Так что о непредумышленном убийстве можно забыть.

– Они новые? – спросил Адамберг.

– Кто?

– Кроссовки.

– Новые, а что?

– Скажите, майор, с какой стати Момо, решив поджечь машину, стал бы портить новые кроссовки, а если он это и сделал, то почему не избавился от них немедленно? А руки? Вы проверили, есть ли на них следы бензина?

– Эксперт приедет с минуты на минуту. Нам приказано все бросить и срочно расследовать это дело. Я назову фамилию, и вы сразу поймете, во что мы вляпались. Старик, который сгорел в машине, – это Антуан Клермон-Брассер.

– Ничего себе, – сказал Адамберг после минутной паузы.

– Да, – озабоченно произнес Данглар.

– И Момо случайно убил именно его?

– Почему случайно? Убивая Клермон-Брассера, он поразил капитализм в самое сердце. Может, втайне он всегда мечтал об этом.

Какое-то время Адамберг не прерывал рассуждений майора, он был занят тем, что одной рукой натягивал носки и надевал ботинки.

– Прокуратура еще не в курсе?

– Нет, мы ждем, когда будут результаты экспертизы рук.

– Данглар, что бы ни показала экспертиза, не направляйте ходатайство о предъявлении обвинения. Дождитесь меня.

– Не могу. Если следователь узнает, что мы затянули с ходатайством, а речь идет об убийстве Клермон-Брассера, то через час на нас напустится министр. Помощник префекта уже звонил, интересовался предварительными данными и требовал, чтобы мы взяли убийцу прямо сегодня.

– Кто теперь руководит группой Клермон?

– Две трети акций принадлежали главе семьи. Остальное было поделено между двумя его сыновьями. Это упрощенная версия. Если точнее, отец владел двумя третями в строительном и сталелитейном секторе. У одного из сыновей бóльшая часть акций в секторе электроники, другой контролирует сферу недвижимости. Но на самом деле старик всем управлял сам и не имел ни малейшего желания подпускать сыновей к рулю. Год назад стали поговаривать, будто старик в последнее время допустил немало оплошностей и Кристиан, старший сын, собирается поместить его под опеку, чтобы не допустить развала фирмы. Тогда старик назло сыновьям решил жениться на своей домработнице, женщине из Кот-д’Ивуар, которая на сорок лет моложе его, уже десять лет спит с ним и всячески его обхаживает. Через месяц должна была состояться свадьба. У нее двое детей, мальчик и девочка, и старик Антуан собирался их усыновить. Возможно, он говорил это не всерьез, но, в принципе, холодная решимость старика иногда бывает разрушительнее, чем страсть юноши.

– Вы проверили алиби сыновей?

– Об этом не может быть и речи, – процедил сквозь зубы Данглар. – Они так потрясены, что не в состоянии говорить с полицейскими, нас просили позвонить позже.

– Данглар, кто из экспертов будет работать с нами по этому делу?

– Энцо Лалонд. Классный специалист. Не делайте этого, комиссар. У нас и так земля горит под ногами, да еще с двух сторон.

– Не делать чего?

– Ничего.

Адамберг убрал телефон в карман, потер затылок и протянул руку к холмам, чтобы выбросить электрический шарик и дать ему рассеяться в воздухе. От этого ему вроде бы полегчало. Не завязав шнурков, он быстро спустился по улочкам Ордебека к телефону-автомату, который заприметил еще раньше, когда шел от гостиницы Лео к центру. Будку не было видно с дороги, ее плотно окружали высокие зонтичные соцветия дикой моркови. Он позвонил в лабораторию и попросил к телефону Энцо Лалонда.

– Не волнуйтесь, комиссар, – сразу стал оправдываться Лалонд. – Я буду у вас самое позднее через сорок пять минут. Уже бегу.

– Не бегите. Вас задержали в лаборатории, потом вам никак не удавалось завести машину, и наконец вы попали в пробку или, что предпочтительнее, в аварию. Было бы чудесно, если бы вы разбили фару о столб. Или помяли буфер. В общем, придумайте сами, вы, кажется, сообразительный.

– Что-то не так, комиссар?

– Мне надо выиграть время. Возьмите пробы как можно позже, потом сообщите, что в процессе исследования была допущена ошибка. И завтра все придется начать сначала.

– Комиссар, – помолчав, сказал Лалонд, – вы понимаете, о чем просите?

– Об отсрочке на несколько часов, не больше. Вы выполняете приказ начальника и действуете в интересах следствия. Обвиняемый в любом случае отправится за решетку. Так разве вы не можете дать ему еще один день?

– Не знаю, комиссар.

– Ладно, Лалонд, без обид. Дайте трубку доктору Ромену и забудьте про этот разговор. Ромен сделает все, что нужно, и не будет трястись как осиновый лист.

– Ну хорошо, комиссар, будь по-вашему, – сказал Лалонд после еще одной паузы. – Однако услуга за услугу. Получилось так, что именно мне передали на анализ веревку, которой были связаны лапы у голубя. Я тоже попрошу вас об отсрочке, меня тут завалили работой.

– Согласен. Займитесь этим, когда у вас будет время. Только найдите хоть какую-нибудь зацепку.

– На веревке остались частицы кожи. Этот парень порезал себе пальцы. Может, даже ободрал. Остается пустяк: найти парня с небольшой ранкой на сгибе указательного пальца. Не исключено, правда, что веревка расскажет нам больше. Она необычная.

– Замечательно, вы молодец, – похвалил его Адамберг: он чувствовал, что молодой Энцо Лалонд пытается сгладить неприятное впечатление, которое произвел своей робостью. – Только не звоните мне в Контору, и на мобильный тоже не надо.

– Понял, комиссар. Позвольте вам сказать еще кое-что: я могу представить заключение не сегодня, а завтра. Но подделывать результаты анализа я не буду. И не просите меня об этом. Если парень виновен, я ничего не смогу сделать.

– О подделке я вас не прошу. Вы в любом случае найдете у него на руках следы бензина. Это будет тот же бензин, которым перепачканы кроссовки, поскольку он держал их в руках, а значит, тот же бензин, который нашли на месте преступления. Парня запрут, в этом можете не сомневаться.

И все будут довольны, произнес Адамберг, повесив трубку и полой рубашки стирая с нее свои отпечатки. И жизнь Момо Фитиля покатится к роковому рубежу, неизбежному и предначертанному заранее.

Вдалеке показалась ферма Леоны, Адамберг вдруг остановился, почувствовав тревогу. В прозрачном воздухе до него донесся вой собаки, долгий, тоскливый, полный безмерного отчаяния. Адамберг побежал к дороге.