Онлайн чтение книги Черная Птица L'Oiseau noir
Глава XI. Каким образом Вильямс захотел очутиться в роли лесного бродяги и как он понял, что был не прав

Что же произошло на самом деле в домике? Почему план бегства был приведен в исполнение? Сейчас мы объясним это.

Когда Люси, расставшись со своим крестным отцом, Вильямсом Гранмезоном, вернулась в комнату матери, она очень удивилась, увидев, что больная уже совершенно одета и полулежит в кресле-качалке. Госпожа Курти улыбалась: ее бледность исчезла: легкий румянец разлился по лицу; взгляд был спокоен. Она притянула к себе дочь и несколько раз поцеловала ее.

– Какая ты неосторожная, дорогая мама! – вскричала девочка, ласкаясь в свою очередь к матери.

– Успокойся, милая Люси! – отвечала госпожа Курти. – Мне теперь хорошо, я уже больше не страдаю. Несколько часов крепкого сна уничтожили – надеюсь, навсегда, – все признаки нервного припадка; осталась только легкая усталость.

– Правда ли, мамочка? – тревожно спросила Люси.

– Уверяю тебя, что это так, моя дорогая!

– Но зачем же вы поднялись среди ночи?

– Как знать! – сказала госпожа Курти каким-то странным голосом. – Может быть и лучше, чтобы я была готова?..

– Для чего же, мамочка?

– Почем я знаю? Вдруг нам придется внезапно уехать!

Мать и дочь с минуту смотрели друг на друга со странным выражением на лицах, потом упали друг другу в объятия.

– Так вы знаете все, не правда ли? – спросила Люси немного смущенно.

– Я присутствовала при твоем длинном разговоре с крестным отцом, хотя ты и не видела меня.

– Так вы нас слышали?

– Конечно, я поступила не очень деликатно и не советую тебе когда-нибудь следовать моему примеру; но я хотела все знать! Я желала точно знать, какие опасности от меня скрывают.

– И кроме того, – сказал смеясь Вильямс, показываясь на пороге комнаты, – до сих пор не найдено другого средства, чтобы хорошо слышать, кроме подслушивания.

– Фи, господин Вильямс! – вскричала госпожа Курти тем же добродушным тоном. – Если я и позволила себе это, то только ради исключительности случая, иначе я бы не решилась!

– Ба! Ведь мы в своей семье! И потом за последние два часа я узнал вашу дочь: она слишком умна, чтобы пускать в ход это средство иначе, как в таких же отчаянных положениях, как наше.

– Хорошо! Вы загладили вашу вину, и я вас прощаю.

Она протянула ему руку, на которой он запечатлел почтительный поцелуй.

– Благодарю! А теперь позвольте мне присоединиться к Люси, чтобы побранить вас.

– Нет, не браните меня, мой друг, вы оказались бы не правы. Уверяю вас, что я чувствую себя отлично; мое нездоровье было чисто нервного характера. То, что я узнала, радикально вылечило меня, так как показало мне моих детей такими, каковы они на самом деле.

– Как это?

– Выслушайте меня. Что было причиной страданий, которые меня мучили и наконец совсем сломили мои силы? Убеждение, что если случится несчастье, мне невозможно будет защищать и охранять моих детей!

– И что же?

– Теперь я самая счастливая из матерей! Я нисколько не боюсь за них: не я буду их оберегать, а напротив, – они защитят меня. Мать такой дочери, как Люси, и таких сыновей, как Джордж и Джемс, должна гордиться, потому что знает, что она не одна и может найти опору в самоотвержении дочери и мужестве сыновей.

И, заключив Люси в объятия, она прижала ее к своему сердцу, проливая слезы радости и любви.

– Мама, дорогая мама! – проговорила Люси. – Ты забываешь мою сестру Дженни, а она тоже ужасно любит тебя. Если ее нет возле тебя, то потому что она немного устала.

– Ты права, милочка, с моей стороны это неблагодарно – забыть бедняжку Дженни, так как я знаю, что она всегда ведет себя умницей!

– Спасибо, – ответила девочка радостно; – Дженни будет очень счастлива, когда я скажу ей это.

Вдруг в окно донесся стук торопливо бегущих ног, удары в ладоши и имя «Люси», произнесенное отчаянным голосом. Девочка бросилась из комнаты, открыла окно гостиной и бросила из него конец веревки.

Веревка была сейчас же схвачена, и двое негров прыгнули в комнату; потом они вытащили веревку, закрыли окно и заставили его ставнями. Все это было сделано с такой быстротой, какую дает только страх. Когда они почувствовали себя в безопасности, возбуждение, поддерживавшее их до этого времени, сразу упало, и они опустились на паркет, дрожа и бросая кругом растерянные взгляды с очевидной целью – убедиться, что им нечего было опасаться.

То, о чем мы так долго рассказывали, произошло на самом деле с быстротой молнии. Люси действовала инстинктивно, не рассчитывая и не размышляя. Госпожа Курти и Вильямс еще не пришли в себя от изумления, как уже все было кончено.

– А, вот вы и вернулись, мои милые! – сказал Вильямс, входя в гостиную в сопровождении госпожи Курти. – Что значит весь этот шум? Неужели вы едва не оказались в руках неприятеля?

– О, нет, масса, мы слишком осторожны для этого! – отвечал Аполлон.

– Что же в таком случае произошло?

– О, масса, – возразил негр, – мы встретили двух цветных людей с плантации!

– Вы хотите сказать – двух негров?

– Это одно и то же, масса.

– Что вам сказали эти люди?

– Ничего ровно, масса, они бежали, преследуемые более чем пятьюдесятью скваттерами, и так устали, что не могли бежать дальше. Мы пустились бежать так быстро, как только могли. На плантации все горит. Леса полны скваттеров, разбойников из прерии и дикарей. О, какое несчастье, масса! Стрельба не прекращается, нам всем придется умереть! О! О!

– Замолчи, дурак, ты не знаешь сам, что говоришь. Страх отнял у тебя и те крохи ума, которыми ты был оделен. Во всем этом нет ни слова правды!

– О, масса! Янус и я, мы видели это сами.

– Тебе только казалось, что ты это видел.

– Я думаю, – заметила госпожа Курти, – что, хотя многое в этом рассказе можно приписать страху, в нем есть доля правды. Как ты полагаешь, Люси, моя милочка?’

– Дорогая мама, если уж вы мне позволяете сказать свое мнение, то я скажу, что эти люди ничего не видели, ничего не слышали и преспокойно скрывались все время в кустах.

– Гм! – сказал Вильямс. – Я полагаю, что ты преувеличиваешь, думая таким образом.

– Почему же, крестный папа? Всем известна трусость этих людей; кроме того, они и лгуны, как все негры. Можно ли доверять их словам? Возможно ли, спрашиваю я вас, чтобы мой отец, который так храбр и имеет таких преданных помощников, как Черная Птица, который так любит нас и командует уж не знаю сколькими отборными воинами своего племени, – чтобы они могли быть побеждены кучкой разбойников, которые хотят только одного – грабить?

– Так ты, значит, такого мнения, что мы должны здесь остаться?

– Да. Подумайте только, как огорчен будет мой отец, когда, прогнав разбойников, поспешит сюда, чтобы обнять нас – и не найдет нас здесь?

– Ты права, – сказала госпожа Курти. – Наш долг – остаться здесь!

– Если бы только мы не подвергались настоящей опасности, как теперь! – заметил Вильямс.

– Боже мой, милый Вильямс, как я огорчена, что вы приехали к нам как раз в такое тяжелое время!

– Почему же так? Напротив, я чувствую себя прекрасно. По крайней мере, это вывело меня из моей спокойной и монотонной жизни, дало мне новые впечатления.

– Не слишком ли уж сильные? – прервала госпожа Курти.

– Ба! Немножко больше, немножко меньше, об этом не стоит беспокоиться! Итак, мы остаемся!

– Да, по крайней мере, до тех пор, пока это будет возможно.

– Так и сделаем.

Негры вышли из комнаты и, по приказанию своего хозяина, вооружившись ружьями, отправились караулить на крыше дома.

Это приказание не вызвало с их стороны неудовольствия, потому что они чувствовали себя на этом посту в полной безопасности, почти недоступными для неприятеля.

Люси и ее мать разбудили Джонни, на тот случай если бы пришлось спасаться бегством. Вильямс, оставшись один в гостиной, принялся прогуливаться взад и вперед, отдавшись своим мыслям. Несмотря на дурную репутацию, которая установилась за ним, он не имел вида струсившего человека. Эта одинокая прогулка продолжалась более получаса, ничем не потревоженная. Вильямс приоткрыл окно и время от времени высовывался из него, чтобы окинуть взглядом окрестности и увериться, что все по-прежнему спокойно. Убеждаться в этом было нетрудно, потому что ночь была светлая и можно было видеть далеко но все стороны. Бросив последний взгляд на окрестности, Вильямс вынул великолепные часы из кармана жилета.

– Четверть третьего, – сказал он в полголоса, – надо только запастись терпением! Все это прекрасно кончится.

Он потер руки и прибавил:

– Это, однако, очень забавно, и такие волнения только молодят меня. Эта маленькая Люси – настоящее сокровище! Все равно лучше, если бы это милое семейство расквиталось за свой страх!

Но едва успел он докончить последние слова, как случай, который, очевидно, злорадно подстерегал его, – каждый знает, как любят случаи разрушать все построенные людьми комбинации, – захотел, по-видимому, неожиданно изобличить его во лжи. В кустарнике послышался внезапно сильный шум, раздались два выстрела, и почти тотчас же дюжина людей, вооруженных с ног до головы, выбежала из лесу.

– Бог мой! – вскричал Вильямс. – Я, кажется, слишком рано успокоился. Это меняет положение дел.

И он осторожно оглянулся кругом. Выбежавшие люди, в которых по одеже легко было признать скваттеров и разбойников прерий, остановились перед домом, который они недоверчиво рассматривали, и стали быстро и шепотом разговаривать между собой.

– Гм! Они совещаются. Не дадим же им обдумать план нападения!

Разговаривая таким образом сам с собой, Вильямс вытянул руку и достал великолепный карабин, который стоял в углу, прислоненный к стене.

– Ничего не может быть проще, как нанести первый удар! – и прибавил, смеясь: – А полковник уверен, что я не сумею выстрелить из ружья! Хотел бы я, чтобы он был здесь. Он увидел бы, так ли я неловок, как он думает.

Затем, нимало не заботясь об опасности, которой он подвергался, Вильямс широко распахнул окно, поднял на плечо карабин и два раза спустил курок. Двое людей упали.

– Это меньшее, чего можно было ожидать, – сказал он, закрывая снова окно, и с поразительным хладнокровием стал снова заряжать ружье. В ту же секунду с платформы раздалось со страшным треском пять ружейных выстрелов.

– Гм! По-видимому, они поняли там наверху мой сигнал. Отлично, посмотрим же на результаты!

И он поспешил отворить окно. Все выстрелы попали в цель.

– Славно! – вскричал Вильямс. – Никого больше нет. Те, в кого не попали, скрылись в лесу. Не годится ждать их возвращения.

– Они, должно быть, пришли в ярость от оказанного им приема, а мы не в состоянии долго выдержать в этом деревянном домике, который они легко подожгут, и он вспыхнет как спичка. Бог мой! Печально спасаться таким образом, точно трусу, перед разбойниками, не имеющими ни законов, ни веры. Имей я только троих или четверых смельчаков, я бы продержался здесь, чего бы это ни стоило, – даю голову на отсечение! Но добрая, милая госпожа Курти, которую я знал еще совсем крошечной, и эти славные дети, такие нежные и преданные, – не могу же я подвергать их таким опасностям?! Нет, это невозможно! К тому же, я дал слово самому полковнику. Что он подумает обо мне, которому он доверил дорогие для него существа, чтобы охранять и оберегать их?! Надо ехать! Это приказывают долг и дружба. И нельзя колебаться в этом.

Согласно своей укоренившейся привычке, Вильямс, думая, что он один, произнес этот длинный монолог громко, не заметив, что уже несколько минут, как госпожа Курти слушала его, остановившись на пороге гостиной. Полагая, вероятно, что наступил момент прервать этот монолог, госпожа Курти подо шла к своему старому другу и проговорила, тихо опуская ему руку на плечо.

– Ну, расстроенный человек, ждут только вас. Что вы тут делаете?

– Я…

– Вы мечтали, как всегда, не правда ли?

– Честное слово, это очень возможно. Но разве мы уезжаем?

– Конечно. Или вы хотели бы выдержать осаду этих разбойников?

– Я! Боже меня сохрани!

– Если так, то пойдемте.

– Я готов.

Люси открыла потайной выход на двор, к которому из конюшен и сараев вел подземный ход, достаточно широкий для того, чтобы могли проехать всадники и даже телеги, нагруженные вещами. Этот подземный ход постепенно спускался все ниже и наконец кончался пещерой на прогалине, на склоне холма, по крытого лесом.

Оба негра Вильямса правили фургонами; госпожа Курти, ее служанки и Дженни поместились в повозке, приспособленной для этого; Вильямс, Люси, Джордж и Джемс ехали верхом; пони госпожи Курти и лошади негров были привязаны ко второму фургону.

Когда старательно закрыли потайной выход, все пустились в путь.

– У тебя что-то печальный вид, – сказал Вильямс своей крестнице. – Тебе грустно?

– Да, крестный папа! – ответила та, подавляя вздох.

– Отчего же?

– Потому что нам не следовало уезжать.

– О! О! А разбойники-то?

– Эти разбойники были просто беглецами; они бродили без всякой цели. Я уверена, что вслед за ними мы увидели бы наших друзей. Заметили ли вы, что мы дали семь выстрелов, а они с своей стороны не отвечали нам тем же?

– Должно быть, они бросились в лес, чтобы объединиться со своими.

Девочка покачала головой.

– Их было всего семь, крестный папа, и все они остались на месте.

– Быть может, ты и права, – возразил задумчиво Вильямс. – Бегство наше было немного поспешным!

– Даже чересчур поспешным.

–

Но у тебя, должно быть, есть какая-нибудь идея в голове, раз ты говоришь мне все это.

– О, ведь я не могу рассуждать, как взрослая!

– Это правда. Но взамен опытности, которая приходит только с годами, ты доказала в течение последних часов, что обладаешь редкой проницательностью. Я должен далее признать, что ты оказала всем нам очень важные услуги!

– О, крестный папа! Вы уж чересчур хвалите меня и преувеличиваете мои заслуги!

– Нет, то, что я говорю – только голая правда. Ну а теперь поведай мне откровенно свою тайную мысль.

– Для чего же, крестный?

– Ты так часто оказывалась права в течение этой ночи, что, может быть, и теперь правда будет на твоей стороне.

– Вы хотите этого?

– Я прошу тебя об этом.

– Ну, так я убеждена, что мы делаем ошибку, быть может, непоправимую, если и дальше продолжим наше бегство.

– Что же бы стала ты делать?

– Надо остановиться там, где мы теперь находимся. Здесь мы подождем час, потом я вернусь в дом, ведь мы еще недалеко отъехали, и уверена, что найду там отца, который ждет нашего возвращения.

– Что заставляет тебя это предполагать?

– Сама не знаю; я не сумею этого объяснить, но чувствую, что говорю правду. Мое сердце чует, что так есть на самом деле.

– Это еще ничего не доказывает, положим. Напротив, я со своей стороны думаю, что самое лучшее, что мы можем сделать, – это удалиться как можно скорее из этих мест и прямо ехать в Новый Орлеан.

– Но кто же покажет нам дорогу?

– Я и мои негры: мы только что проделали этот путь и хорошо знаем его.

– Я сделала все, что только было в моих силах, крестный папа! – печально сказала девочка. – Поступайте теперь, как угодно.

Было около полудня, когда они добрались до пещеры, и все маленькое общество расположилось отдыхать. Жара была тропическая. В ожидании пока зной спадет, все разместились походным лагерем на опушке густого леса; кругом было мрачно, пустынно и дико. В то время как госпожа Курти и дети пробовали немного отдохнуть после стольких волнений, которые им пришлось испытать, Вильямс со своими неграми знакомился с окрестностями, чтобы сориентироваться и найти дорогу, которая могла бы как можно скорее привести их в Новый Орлеан. К своему большому удивлению, Вильямс, выйдя из пещеры и увидев широкую панораму, развернувшуюся перед его глазами, не узнал ни одного из тех мест, которые обратили на себя его внимание во время путешествия на плантацию. Вильямс путешествовал в первый раз и был совершенно не знаком с пустыней. Никогда в жизни не выезжал он из города, в котором родился. Теперь он впервые рискнул выбраться из четырех стен. При всех своих прекрасных качествах, он обладал странностью некоторых людей – никогда ни в чем не сомневаться и считать себя способным добиться всего, чего бы только ему ни вздумалось. Ему даже и в голову не приходило, что для того, чтобы отправляться в такой длинный путь, надо хорошо знать дорогу.

Внимательно осмотрев местность, он принужден был сознаться себе, что решительно не знает, где находится; но никогда бы в жизни он не признался кому бы то ни было в своей ошибке. Он решил, в видах исследования местности, отправиться вперед со своими неграми, еще менее сведущими, чем он. Сначала все шло прекрасно, и он наконец попал в места, которые уже видел и которые были несомненно по дороге в Новый Орлеан. Наконец после нескольких часов странствования по саванне он решил вернуться в лагерь, но положение оказалось более сложным, и бедным Вильямсом овладело смущение.

Идя вперед, он не оставлял на деревьях никаких знаков, по которым мог бы найти обратный путь, а шел наугад, надеясь на счастливый случай; вероятно, в течение двух или трех часов, употребленных им на поиски, он изменил направление, а найти дорогу по солнцу было невозможно, потому что погода переменилась и небо покрылось тучами. Словом, после напрасных поисков он, около шести часов вечера, страшно утомленный, опустился на землю в мрачном отчаянии. Единственная жалоба, вырвавшаяся из его уст, была следующая:

– Я несу заслуженную кару! Люси права. В ее маленькой головке больше здравого смысла, чем во всей моей огромной особе. Не следовало мне бродить по незнакомой местности, где нет ни дорог, по которым можно было бы ориентироваться, ни людей, у которых можно бы расспросить о том, что нам надо.

В лагере между тем царило беспокойство.

Вильямс отправился на разведку около одиннадцати часов утра; становилось уже темно, а он все не возвращался. Госпожа Курти разговаривала с детьми об этом долгом отсутствии, которое она не знала как объяснить. Каждый высказывал свое мнение.

– Милая мама, – сказала Люси, – мой крестный не знаком с этими местами. Пожалуй, он заблудился!

– Да хранит нас Бог от такого несчастия!

– Да, – заметил Джордж, – он заблудился: иначе он давно бы вернулся назад. Вероятно, он думал, что в пустыне можно также гулять, как по улицам Нового Орлеана! – прибавил он ехидно.

– Молчи, Джордж, это нехорошо, то, что ты говоришь.

– Мамочка!

– Пожалуйста, ни слова больше… Что же нам делать? – прибавила мать.

– Идти искать! – сказала Люси.

– Но кому же идти?

– Я пойду, если вы ничего не имеете против.

– Я иду с тобой! – сказал Джордж.

– Нет, – заметила девочка, – ты останешься с мамой, а меня проводит Джемс.

– Очень охотно! – отозвался мальчик, вставая.

– Постойте, дети! Неужели вы думаете, что я соглашусь потерять вас всех?

– Но ведь нельзя же нам оставить крестного отца бродить но саванне!

– К сожалению, нельзя, это правда!

– Успокойтесь, мама, мне не грозит никакая опасность. Вы знаете, я много гуляла с Черной Птицей. Вождь научил меня находить следы и не теряться в незнакомой местности. Я уверена, что со мной ничего не случится!

– Люси!

– Я послушаюсь вас, если вы непременно потребуете, чтобы я осталась, но, пожалуйста, пустите меня.

– О, злая девочка! – вскричала мать. – Делай, что хочешь!

Люси не заставила себя просить второй раз и пошла в сопровождении Джемса собираться в путь; через пять минут они уже уехали. Топот удалявшихся лошадей вывел бедную мать из задумчивости.

– Люси, Люси! – вскричала она рыдая. – Вернись, я не хочу, чтобы ты уезжала! Вернись!

Но дети были уже далеко и не слышали ее возгласов. Невозможно описать беспокойство госпожи Курти. Около восьми часов вечера Джордж прибежал к ней.

– Мама, мама! – вскричал он. – Перестань плакать, вот и они! Я уверен, что это они.

Действительно, вдали, в полутьме, блестели красным огоньком факелы, медленно приближаясь к лагерю.

Прежде чем покинуть место стоянки, Люси дала понюхать своему ньюфаундленду Добряку платье Вильямса и потом велела умному животному искать его. Кроме того, она не забыла отмечать дорогу, чтобы не заблудиться на обратном пути. Но главным образом она рассчитывала на поистине удивительный инстинкт собаки, который, как она надеялась, доставит их назад целой и невредимой.

Меньше чем через два часа Добряк привел детей к тому месту, где Вильямс, обессиленный отчаянием, лежал на земле.

Люси к Джемс уже некоторое время слышали крики и даже настоящий вой: это плакали несчастные два негра, убивавшиеся возле своего господина, который лежал в забытье, побежденный усталостью, так как сделал столько верст, что мог бы три раза дойти прямой дорогой до Нового Орлеана. Первой заботой Люси было подать помощь своему крестному отцу, именно – смочить его виски свежей водой и влить ему в рот несколько капель рому. Со своей стороны и Джемс тоже не терял времени: справедливо сообразив, что Вильямс не в силах будет держаться на лошади, он велел неграм смастерить наскоро носилки.

Заботы Люси увенчались успехом: Вильямс глубоко вздохнул и открыл глаза. Сначала он, казалось, ничего не видел кругом; но вдруг у него что-то блеснуло в глазах, на лице появилось выражение счастья и несказанной благодарности.

– О! – вскричал он слабым, едва внятным голосом, который, однако, скоро окреп и принял обычную твердость, – О, Люси! Так, это ты меня спасаешь от верной смерти!

– Не будем говорить об этом, крестный папочка, – весело ответила девочка, – разве я не крестная ваша дочка? Как бы то ни было, вы теперь оправились и выглядите отлично. Забудем прежние неудачи и вернемся как можно скорее в лагерь, где моя мама просто умирает от беспокойства, поджидая нашего возвращения.

– Охотно верю этому. Бедная, дорогая Лаура! Сколько ей пришлось вынести! Как она должна дрожать за тебя и твоего брата!

Он попробовал приподняться, но это оказалось ему не под силу, так как он был еще слишком слаб. Тогда Джемс сказал неграм, чтобы они тихонько подняли его и положили на носилки.

Затем все тронулись в обратный путь; впереди радостно бежал Добряк, показывая дорогу. Возвращение продолжалось более четырех часов, потому что приходилось двигаться очень медленно, а от времени до времени даже останавливаться и делать короткий привал, чтобы дать возможность неграм отдохнуть и набраться сил.

Возвращение в лагерь было настоящим триумфом. Госпожа Курти плакала и смеялась в одно и то же время, и целовала своих детей, в особенности Люси, самопожертвование которой спасло Вильямсу жизнь.