Онлайн чтение книги Плач Lamentation
Глава 6

С чувством облегчения я снова проехал под дворцовой аркой и медленно направился к Чаринг-кросс. Бытие фыркал и тряс головой от пыли с кирпичных заводов Скотленд-Ярда, бесконечно производящих материалы для украшения и улучшения Уайтхолла. День был жаркий, и на улице стоял смрад. Я решил, что лучше взять в жилище печатника Николаса. Не повредит, если рядом со мной будет кто-то помоложе и поздоровее.

На ступенях у каменного креста, как обычно, сидели попрошайки. С введением подушного налога и снижения и без того скудного жалованья за счет резкого обесценивания денег в последние два года нищих становилось все больше и больше. Некоторые называли их пиявками, сосущими пот с работающих в поте лица, но большинство нищих сами когда-то тяжело работали. Я посмотрел на этих людей, мужчин и женщин с детьми, одетых в старые грязные отрепья, с красными, загрубевшими от постоянного пребывания на солнце лицами. Некоторые демонстрировали язвы и мокрые струпья, чтобы разжалобить прохожих. Один человек, выставлявший обрубок ноги, был в остатках солдатского мундира – наверняка он потерял ногу на войне в Шотландии или во Франции в последние два года. Но я отвел глаза, так как хорошо известно, что, поймав чей-то взгляд, можно привлечь к себе всю ораву, а мне многое нужно было обдумать.

Я понимал, что ввязался в дело, которое может оказаться опаснее всего того, что я испытал раньше. Оно касалось самого сердца королевского двора, и в такое время, когда интриги достигли небывалой лютости. Мне вспомнился тот образ короля в саду. Теперь я понял, что все происходившее с начала года являлось частью борьбы, которая решит, кто будет править королевством после смерти Генриха, и перехода трона к малолетнему ребенку. В чьих руках оставит король свое королевство? Норфолка? Эдварда Сеймура? Пэджета?

Я обрек себя на долгие дни страха и тревоги и на хранение опасных тайн, которые не хотел знать. Однако мудрый человек знает о своей глупости, и я, конечно, понимал, почему сделал это. Потому, что у меня были отдаленные любовные фантазии в отношении королевы. Безнадежная глупость стареющего человека. Но в это утро я осознал, как по-прежнему глубоко мое чувство к ней.

И все же, говорил я себе, нужно трезво посмотреть на королеву Екатерину: ее религиозный радикализм привел эту очень осторожную и дипломатичную женщину к страшной опасности. Она называла это своим тщеславием, но это было скорее потерей рассудительности. Меня посетили нелегкие мысли о том, не доходит ли она до фанатизма, как столь многие в эти дни. Нет, подумал я, она пыталась отступить, покорившись королю, и спросила мнение Кранмера о своем «Стенании», но ее отказ избавиться от книги привел к потенциально катастрофическим последствиям.

Тут мне в голову пришла мысль: почему бы не дать придворным партиям сразиться насмерть? Чем радикальная партия лучше консервативной? Но потом я подумал, что королева никому не причиняла вреда по своей воле. Как и Кранмер. А вот о лорде Парре я задумался. Он был стар и выглядел нездоровым, и хотя я видел его преданность своей племяннице, но также ощущал и его беспощадность. Сейчас я полезен ему, но, вероятно, мною можно и пожертвовать.

Парр вручил мне доверенность от родителей Грининга. Мне надлежало походить по улицам вокруг собора Святого Павла и поговорить с констеблем, а потом – с соседом Грининга Оукденом и его подмастерьем, который видел предыдущую попытку проникновения в дом. И мне следовало попытаться разузнать поподробнее о друзьях Грининга.

Лорд Уильям велел мне вернуться во дворец к семи. Похоже, я буду по уши занят этим много дней. К счастью, судебная сессия еще не началась, и суды не собирались на разбирательства. Я думал попросить Барака выполнить дополнительную подготовительную работу по моим делам и проконтролировать Николаса и Скелли. Мне было неловко, что придется лгать Джеку и Николасу: я мог сказать им, что занят расследованием убийства печатника, но только от имени его семьи, и не должен был упоминать об охоте за книгой королевы. Особенно противна мне была мысль о лжи Бараку, но я не видел другого выхода.

Движимый каким-то импульсом, я свернул на север и направился на улицу с маленькими домишками, где мой помощник жил со своей женой Тамасин. Как и он, Тамасин была моим давним другом. Мы втроем прошли через многое, и мне так захотелось поговорить с кем-нибудь простым, здравомыслящим, никак не связанным с интригами, а заодно посмотреть на моего крестника. Барак должен был быть на работе, но Тамасин, скорее всего, в это время дня дома. Мне хотелось провести время в простой обстановке – возможно, в следующий раз мне не скоро доведется так отдохнуть.

Я привязал Бытие к столбу у дома и постучал в дверь. Открыла их хозяюшка Мэррис, грозная вдова средних лет. Она сделала книксен.

– Мастер Шардлейк, мы вас не ждали.

– Да вот, был поблизости и решил заглянуть. Миссис Барак дома?

– Да, и хозяин тоже. Он пришел на обед. Я как раз собралась убрать тарелки.

Я вдруг осознал, что сегодня не обедал. Любезная Мэррис провела меня в маленькую гостиную с окном на маленький, безупречно ухоженный садик Тамасин. Ставни были открыты, и комнату наполнял аромат летних цветов. Джек с женой сидели за столом перед пустыми тарелками и кружечками пива. Мэррис начала убирать тарелки. Тамасин выглядела прекрасно, ее хорошенькое личико было довольным и счастливым.

– Какой приятный сюрприз! – воскликнула она. – Но на обед вы опоздали.

– Я совсем забыл про обед, – вздохнул я.

Миссис Барак цокнула языком:

– Это нехорошо. Я принесу хлеба и сыра.

Ее муж взглянул на меня:

– Я хожу обедать домой. Я подумал, Скелли может присмотреть за молодым Николасом в это время.

– Всё в порядке. – Я улыбнулся малышу в белой рубашонке и шерстяной шапочке с завязками бантиком, выползшему из-под стола посмотреть, что тут такое. Он взглянул на меня карими глазами Барака, улыбнулся и сказал:

– Да!

– Это новое слово, – с гордостью сообщила Тамасин. – Видите, он начинает говорить.

– Он уже вырос из пеленок, – сказал я, восхищаясь проделанным Джорджем прогрессом, а тот подполз к папе и, сосредоточенно нахмурив брови, сумел на какое-то мгновение встать и ухватить его за нос. Улыбнувшись от этого своего достижения, он поднял ножку и пнул отца в лодыжку.

Барак взял его на руки.

– Ты пинаешься, братец, – проговорил он с деланой серьезностью. – И в присутствии крестного? Бесстыдник.

Джордж радостно захихикал, и я погладил его по головке. Выбивавшиеся из-под шапочки несколько локонов, светлых, как у Тамасин, были тонкими, как шелк.

– Растет с каждым днем, – удивленно сказал я. – Хотя я так и не могу понять, на кого он похож.

– По этой щекастой мордочке ничего не понять, – ответил Джек, нажимая малышу на нос-кнопку.

– Я слышал, тебя можно поздравить, Тамасин, – повернулся я к хозяйке дома.

Она зарделась.

– Спасибо, сэр. Да, Бог даст, в январе у Джорджа будет братик или сестренка. На этот раз мы оба надеемся на девочку.

– Ты хорошо себя чувствуешь?

– Да, разве что по утрам немного тошнит. А теперь позвольте мне принести вам хлеба с сыром. Джек, у тебя горошина в бороде. Пожалуйста, убери. Это выглядит отвратительно.

Барак вытащил горошину, раздавил ее пальцами и отдал Джорджу, к восторгу последнего.

– Пожалуй, нужно отрастить такую раздвоенную окладистую бороду, какие сейчас носят. Я мог бы ронять на нее столько пищи, что закуска всегда была бы под рукой.

– Тогда тебе придется подыскать новый дом, чтобы в нем есть! – крикнула с кухни Тамасин.

Я посмотрел на удобно развалившегося в кресле помощника и играющего у его ног малыша и понял, что был прав, решив не вмешивать его во все это.

– Джек, – сказал я, – у меня новая работенка, из-за которой – по крайней мере в ближайшие дни – меня часто не будет в конторе. Можно тебя попросить взять на себя надзор за Николасом и Скелли? Впрочем, Николаса я, наверное, буду использовать сам. И если смогу, то буду сам встречаться с наиболее важными клиентами.

– Вроде миссис Слэннинг? – спросил Барак. Я знал, что он терпеть не может эту клиентку. Джек с интересом посмотрел на меня: – А что за работенка?

– У собора Святого Павла убит печатник. Уже прошла неделя, но нет никаких признаков, что преступника схватят. Служба коронера, как обычно, лодырничает. У меня есть доверенность на расследование от родителей печатника. Сами они живут в Чилтерне.

– И они поручили вам это дело?

Я в нерешительности замялся.

– Через третьи руки.

– Вы же больше не беретесь за такую работу. Может оказаться слишком опасно.

– Мне показалось, что за эту я обязан взяться.

– У вас встревоженный вид, – в своей прямой манере заявил мой помощник.

– Пожалуйста, оставим это, – ответил я с некоторым раздражением. – Тут есть некоторые аспекты, которые я не должен разглашать.

Барак нахмурился. Раньше я никогда ничего не утаивал от него.

– Что ж, вам виднее, – сказал он тоже с ноткой раздражения.

Джордж между тем оставил отца и сделал два неуверенных шажка ко мне. Я взял его на руки и поздновато понял, что своими пухлыми ручками, измазанными раздавленным горохом, он схватил меня за рубашку.

– Ай-ай-ай! – воскликнул Джек. – Извините. Когда берешь его на руки, нужен глаз да глаз.

Тамасин принесла тарелку с хлебом и сыром и пару сморщенных яблок.

– Прошлогодние, – сказала она, – но хорошо сохранились. – Увидев мою рубашку, забрала у меня Джорджа и посадила на пол. – Баранья голова, Джек, – упрекнула она мужа. – Это ведь ты дал ему горошину, а? Он мог подавиться ею.

– Как видишь, он не стал ее есть, – возразил Барак. – А на прошлой неделе этот дурачок пытался съесть слизняка в саду – и хоть бы что.

– Фу! Дай его сюда. – Тамасин наклонилась к сыну и взяла его на руки, а он озадаченно посмотрел на нее. – Ты поощряешь его на неприятности.

– Извини. Да, лучше держаться подальше от неприятностей. – Ее супруг многозначительно посмотрел на меня.

– Если это возможно, – ответил я. – Если возможно.

* * *

Я заехал домой сменить рубашку, прежде чем отправиться в Линкольнс-Инн. На кухне стояла Джозефина в платье, какого я еще на ней не видел, – из хорошей шерсти, фиолетового цвета, с длинным белым воротничком. Рядом на коленях стояла Агнесса, подкалывая ее подол булавками. Когда я вошел, обе встали и сделали книксен.

– Как вам нравится Джозефинино новое платье, сэр? – спросила миссис Броккет. – Она купила его, чтобы завтра выйти, я помогала ей выбрать.

Молодая служанка, как всегда, покраснела. Платье ей шло. Впрочем, я не мог удержаться от мысли, каким бледным и вылинявшим смотрелся этот цвет по сравнению с необычайно яркими красками повсюду в Уайтхолле. Но большинство людей могли позволить себе лишь такие одежды.

– Ты прекрасно выглядишь, Джозефина, – сказал я. – Мастер Браун наверняка будет впечатлен.

– Спасибо, сэр. Посмотрите, у меня и туфли новые. – Девушка чуть приподняла платье, чтобы показать квадратные белые туфли из хорошей кожи.

– Просто картинка, – улыбнулся я.

– А платье из лучшей кендальской шерсти, – сообщила Агнесса. – Оно не сносится много лет.

– Куда вы пойдете гулять? – спросил я.

– На луга Линкольнс-Инн. Надеюсь, сегодня погода опять будет хорошей, – ответила Джозефина.

– Небо безоблачное. Но мне уже нужно поторопиться. Агнесса, мне нужна чистая рубашка. – Я распахнул свою робу, показывая следы маленьких ручек, и сокрушенно пояснил: – Мой крестник.

– Ай-ай-ай! Я позову Мартина.

– Я могу принести рубашку из-под пресса, – сказал я, но миссис Броккет уже звала мужа.

Он появился из столовой в переднике – должно быть, чистил серебро, так как от его одежды пахло уксусом.

– Мартин, ты можешь достать мастеру Шардлейку чистую рубашку? – Как всегда, говоря с супругом, Агнесса сменила тон. – Его маленький крестник запачкал ту, что на нем.

Она улыбнулась, но Мартин только кивнул. Он редко смеялся или улыбался. Похоже, этот человек родился без чувства юмора.

Я поднялся к себе в комнату, и через пару минут появился Броккет с чистой рубашкой. Он положил ее на кровать и встал, ожидая.

– Спасибо, Мартин, – сказал я, – но я оденусь сам. Замаранную оставлю на кровати.

Мой слуга всегда хотел во всем помогать мне, и теперь с несколько расстроенным видом поклонился и вышел.

Сменив рубашку, я вышел из спальни и внизу лестницы увидел Джозефину. Она несла кувшин с горячей водой, осторожно держа его перед собой, чтобы он не коснулся ее нового платья. Девушка пронесла его через открытую дверь гостиной в столовую, где Мартин все еще чистил серебро.

– Поставь на стол, – сказал он. – На салфетку.

– Да, мастер Броккет.

Служанка отвернулась, и я увидел, как она бросила в спину Мартина неприязненный взгляд с долей презрения – вроде того, какой я заметил вчера. Это озадачило меня. Конечно, одни лишь холодные манеры Броккета не могли вызвать подобного взгляда от такой доброй души, как Джозефина.

* * *

Я оставил Бытие в конюшне и недолгий путь до Линкольнс-Инн прошел пешком. Барак еще не вернулся, но и Скелли, и Николас были заняты за своими столами. Джон встал и принес мне записку. Его глаза за очками в деревянной оправе сверкали любопытством.

– Только что доставили для вас, сэр. Принесла женщина, ухаживающая за мастером Билкнапом.

Я взял записку и сломал печать. На листке было с трудом накорябано:

Я вздохнул – совсем забыл об этом человеке. Но я не мог оставить такую просьбу без внимания и написал ответ, что буду у него после церковной службы. Затем попросил Скелли доставить его, а когда Джон ушел, обратился к Николасу. Сегодня тот был одет скромно – в короткой черной робе в соответствии с правилами. Он протянул мне кипу бумаг:

– Мое изложение основных пунктов по тому делу о передаче собственности.

Я быстро просмотрел листы. Писал он не очень разборчиво, но материал был изложен толково и логически выстроен. Возможно, парень в конце концов взялся за ум. Я взглянул на него – Овертон был шести футов ростом, и мне пришлось задрать голову. Его зеленые глаза смотрели ясно и прямо.

– У меня есть новая работенка, – сказал я. – Дело конфиденциальное и требует осмотрительности, и, к несчастью, следующие несколько дней, если не больше, я буду мало бывать в конторе, и тебе понадобится потратить несколько лишних часов. Ты готов к этому?

– Да, сэр, – ответил мой ученик, но я расслышал в его тоне неохоту. Конечно – это же означало провести меньше часов в тавернах с другими молодыми джентльменами.

– Надеюсь, это продлится недолго. И еще я был бы рад твоей помощи в некоторых аспектах этого нового дела. Я бы хотел, чтобы сейчас ты пошел со мной допросить нескольких свидетелей, – сказал я и, поколебавшись, добавил: – Дело касается убийства, и по просьбе родителей жертвы я помогаю следствию. Я собираюсь взять показания констебля, а потом еще с нескольких свидетелей.

Николас тут же оживился:

– Поймать негодяя – достойная задача!

– Если я возьму тебя с собой на расследование, ты должен держать все услышанное в строгой тайне. Это не тема для обсуждения в таверне. Болтовня может привести меня – и тебя тоже – к беде.

– Мне известно, что дела должны храниться в тайне, сэр, – ответил Овертон несколько чопорно. – Всякий джентльмен должен блюсти это правило.

– И никакое другое строже этого. Ты обещаешь?

– Конечно, сэр, – обиженно ответил молодой человек.

– Прекрасно. Тогда пойдем сейчас к собору Святого Павла. Убитый был печатником. Когда я буду задавать людям вопросы, слушай внимательно, и если у тебя возникнут свои вопросы и ты сочтешь их уместными, то можешь тоже задать их. Как вчера с миссис Слэннинг, – добавил я. – Тогда ты хорошо проявил себя.

Николас просиял:

– Я думал, не зашел ли слишком далеко. Не откажется ли она от ваших услуг.

– Да уж, вот была бы трагедия! – сардонически заметил я. – А теперь пошли. – Тут мне пришла в голову новая мысль. – Ты сегодня при мече?

– Да, сэр. – Овертон покраснел. Он любил гулять по улицам с мечом и видел в этом шик.

Я улыбнулся:

– Поскольку твой отец владеет землями, ты считаешься джентльменом, а джентльменам позволено носить на людях меч. Мы можем обратить законы о роскоши в свою пользу. Это может произвести впечатление на тех, с кем мы будем разговаривать.

– Спасибо. – Николас достал свой меч в ножнах из прекрасной кожи с узором в виде виноградных листьев и опоясался им. – Я готов.