Онлайн чтение книги Легенды крови и времени Time's Convert
Глава 6. Время

Март 1762 года

Черные часы на отполированной полке над очагом отбили полдень, тем самым отметив прошедший час. На фоне побеленных стен гостиной часы являлись единственным украшением комнаты. Рядом с ними лежали семейная Библия и альманах, куда отец записывал важные события и изменения погоды.

Пронзительный бой часов был одним из привычных звуков дома наряду с негромким голосом матери, гоготанием гусей на дороге и гуканьем маленькой сестры.

Часы умокли, дожидаясь следующей возможности наполнить дом звоном.

– Когда па вернется? – спросил Маркус, поднимая голову от букваря.

Отец ушел еще до завтрака. Наверное, он успел сильно проголодаться, не поев каши, яичницы с беконом и хлеба с джемом. Желудок Маркуса сочувственно заурчал. И почему нужно обязательно дожидаться возвращения па, прежде чем садиться за полуденную трапезу?

– Когда закончит дела, тогда и вернется. – Голос матери звучал непривычно резко; на лице под накрахмаленным белым чепцом обозначились морщины. – Прочти-ка следующее слово.

– N-ame, – медленно прочел Маркус. – Мое имя – Маркус Макнил.

– Да, так оно и есть, – согласилась мать. – А как читается следующее слово?

– Ni-jit, – нахмурился Маркус; такого слова он раньше не слышал. – Может, ni-got?

– Помнишь, что я тебе рассказывала про немые буквы?

Сестренка Пейшенс ползала по широким половицам. Мать взяла ее на руки и подошла к окну, шелестя подолом коричневого платья. Ветер от ее походки поднимал песок из щелей в половицах.

Материнские пояснения Маркус помнил смутно.

– Night, – догадался Маркус. – И отец тоже ушел ночью. Дождь лил. И темно было.

– Сможешь найти слово «rain» у себя в букваре?

Внимание матери было сосредоточено на внешнем мире, видимом ей через щели между планками ставен. Эти планки она ежедневно очищала от пыли, водя гусиным пером по узкому пространству каждой щели. Она строго следила за порядком и прибиралась в гостиной только сама. Даже старая Элли Пруитт, приходившая раз в неделю помогать матери с другими домашними делами, к уборке гостиной не допускалась.

– Oak. Pain. Quart. Rain. Мама, я нашел! – крикнул Маркус, возбужденный успехом.

– Вот и умница. Когда-нибудь ты станешь ученым в Гарварде, как все мужчины семьи Чонси.

Мать чрезвычайно гордилась своими родными и двоюродными братьями, а также дядьями, учившимися по многу лет. Маркусу такая перспектива казалась еще отвратительнее, чем погода за окном.

– Нет. Я буду солдатом, как па. – Подтверждая решимость двинуться по ратному пути, Маркус лягнул ножки стула, и звук ему так понравился, что он лягнул их снова.

– Прекрати баловаться! Ты помнишь, кем является глупый сын?

Мать покачивала Пейшенс, у которой резались зубы, отчего малышка капризничала и постоянно пускала слюни.

– Пренебрежением для матери, – ответил Маркус, переворачивая страницу стихов, начинавшихся с разных букв алфавита.

Вверху помещалось библейское изречение: «Мудрый сын радует отца, а глупый человек пренебрегает мать свою»[2]Притчи, 15: 20.. Мать постоянно напоминала Маркусу это изречение.

– Повтори весь алфавит, – велела мать; теперь она ходила по комнате, чтобы отвлечь Пейшенс от зубной боли. – И не мямли. Тех, кто мямлит, не берут учиться в Гарвард.

Маркус добрался до буквы «Л». «…лжецов участь – в озере, горящем огнем и серою»[3]Откровение Иоанна, 21: 8.. Когда он спотыкался на чтении слов, мать подсказывала. И вдруг скрипнули ворота в заборе, ограждавшем их сад от гусей, повозок и пешеходов. Мать застыла на месте.

Маркус повернулся на стуле и прильнул к двум отверстиям, просверленным в верхней планке. Отверстия предназначались для деревянных втулок, на которые вешался стул возле кухонной двери, но Маркус открыл и другое их свойство. Для него они стали превосходными смотровыми отверстиями. Заглядывая в них, он чувствовал себя разбойником или индейским разведчиком. Порой, когда родители были заняты своими делами и считали, что он делает уроки или следит за Пейшенс, Маркус придвигал стул к окну и смотрел на внешний мир, воображая себя то дозорным, высматривающим индейцев, то капитаном, глядящим в подзорную трубу, а то и грабителем с большой дороги, затаившимся среди ветвей в ожидании очередной жертвы.

Входная дверь распахнулась, впуская в дом шум ветра и стук дождя. В воздухе проплыла насквозь промокшая черная фетровая шляпа с широкими полями и приземлилась на балясину лестницы. Балясина была круглой, и отец Маркуса сделал из нее подобие глобуса для преподавания сыну азов географии. Черными чернилами па нарисовал очертания Восточного побережья Америки. Чернила глубоко въелись в древесные волокна. Несколько клякс изображали океан, по другую сторону которого находились Англия и король. Па утверждал, что громадное расстояние не мешает королю наблюдать за своими американскими подданными. Приходя к ним в дом, Элли каждый раз надраивала балясину, но въевшиеся чернила не оттирались.

– Кэтрин, где ты? – В прихожей отец обо что-то споткнулся и выругался.

– Она здесь, па! – крикнул Маркус, не дав матери ответить самой.

Маркус давно отучился выбегать отцу навстречу, когда тот возвращался домой. Отец не любил быть застигнутым врасплох кем-либо, даже если этот кто-то являлся его маленьким сыном.

Обадия Макнил, слегка покачиваясь, вошел в комнату. От него пахло табачным дымом и чем-то удушливо сладким. В руках отец держал тяжелое железное приспособление для снятия сапог, которое обычно стояло возле входной двери.

Глядя сквозь щель в спинке стула, Маркус не увидел на отцовской шее теплого шерстяного шарфа. Отец всегда надевал этот шарф цвета плодов шиповника, хваченного первым морозцем. Сегодня воротник полотняной рубашки Макнила-старшего был расстегнут, обнажая косо повязанный грязный шейный платок.

– Стулья предназначены для задниц, а не для колен. – Обадия провел грязной ладонью у себя под длинным острым носом, оставив желтоватое пятно. – Малец, ты меня слышал?

Маркус перевернулся, быстро усевшись как положено. Щеки у него пылали. Отец повторял эту фразу десятки раз. Грубая рука толкнула спинку стула. Маркус вылетел с сиденья и ударился о край стола. У него перехватило дыхание.

– Я задал тебе вопрос.

Обадия уперся руками в стол, окружив Маркуса запахом мокрой шерсти и сладковатого дурмана. Отцовская рука по-прежнему сжимала приспособление для снятия сапог. Оно было сделано в виде фигуры черта с загнутыми рогами и длинным туловищем. Каблук снимаемого сапога просовывался между рогами. Черт подмигивал Маркусу черными дырочками глаз и скалил зубы в ухмылке.

– Прошу прощения, па, – быстро произнес Маркус, стараясь не заплакать, ведь солдаты не плачут.

– И не заставляй меня это повторять. – Обадия распрямился, выдохнув запах яблок.

– Обадия, где ты был? – спросила мать, укладывая Пейшенс в колыбель возле очага.

– Не твое дело, Кэтрин.

– Бьюсь об заклад, что на Уэст-стрит. – (Отец не ответил.) – Поди и Джосайя был с тобой? – задала новый вопрос мать.

Двоюродного брата Джосайю Маркус недолюбливал. Когда тот говорил, глаза у него всегда бегали, а голос звучал отвратительно громко, отдаваясь эхом от потолочных балок.

– Не любопытствуй, женщина, – устало произнес Обадия. – Я пойду в хлев. Посмотрю, как там Зеб управляется со скотиной.

– Я помогу! – вызвался Маркус, вскакивая со стула.

В отличие от Джосайи, Зеб Пруитт вызывал у него искреннюю симпатию. Зеб научил его привязывать леску к удилищу, ловить мышей в сарае и залезать на яблоню. А еще Зеб накрепко вбил в голову Маркуса, что городские гуси опаснее собак и могут сильно покусать.

– Зеб не нуждается в твоей помощи, – сказала мать. – Оставайся здесь и доделывай урок.

У Маркуса вытянулось лицо. Ему совсем не хотелось читать. Он хотел пойти в хлев и поиграть в солдата, маршируя в главном проходе и выполняя команды Зеба. А если туда проберется враг, он спрячется за корытом с водой.

Мать поспешила за отцом, оставившим дверь открытой настежь.

– Следи, чтобы Пейшенс не выпала из колыбели, – велела мать, сдергивая со стенного крючка теплый платок.

Маркус хмуро посмотрел на младшую сестру. Пейшенс сосала кулачок. Тот блестел от слюны и был ярко-красного цвета от постоянных кусаний.

Солдат из Пейшенс получился бы никудышный. Но тут у Маркуса мелькнула мысль, и его лицо просияло.

– Слушай, а хочешь быть моей пленницей? – шепотом спросил он, вставая на колени перед колыбелью.

Пейшенс что-то прогукала в ответ.

– Отлично! Тогда оставайся там, где находишься. Не шевелись. И не ной, иначе тебя выпорят.

Забыв про уроки, Маркус слегка покачивал колыбель, представляя, что находится сейчас в лесной пещере и ждет, когда появится командир и похвалит его за мужество.

– Должно быть, вы глаз не сомкнули из-за этого шума. А повозки так и ездили всю ночь из города на кладбище и обратно.

Старая мадам Портер поставила перед матерью Маркуса изящную фарфоровую чашечку с блюдцем. Фарфор был тонким, как яичная скорлупа. Сквозь стенки чашечки Маркус без труда видел обои цвета весеннего неба.

Дом мадам Портер считался одним из лучших в Хедли. Снаружи его стены были обшиты ярко раскрашенными панелями, а стены комнат обклеены узорчатыми обоями. Стулья имели резные спинки и мягие сиденья. Окна, следуя новой моде, открывали, поднимая их вверх. И никаких тебе створок и оконных переплетов. Маркус любил здесь бывать; не столько из-за богатого убранства, сколько из-за угощения. Обычно мадам Портер предлагала гостям бисквит «мадейра» с прослойками из джема и ягодами черной смородины, украшавшими верх.

Маркус успел сосчитать до пяти, прежде чем мать потянулась к чашке. В семье Чонси не набрасывались на еду и не вели себя так, словно забыли, когда в последний раз ели.

В ребра Маркусу ткнулось что-то острое. Деревянная юла, которую держала мисс Анна Портер, внучка мадам Портер. Эта девчонка постоянно напоминала Маркусу, что она старше его на целый год и один месяц. Выпученные карие глаза и кивки рыжей головы подсказывали, что Анна предлагала ему не мешать взрослым вести свои разговоры, а пойти поиграть.

Однако Маркусу как раз хотелось остаться и узнать о происшествии на кладбище. Должно быть, там случилось что-то скверное, раз взрослые не говорили об этом в присутствии его и Анны. Может, призраки появились. Маркус на это надеялся. Он любил истории про призраков.

– Меня попросили помочь, а мне было некого послать, кроме Зеба. – Мадам Портер тоже села и тяжело вздохнула. – Когда ненастной ночью стучат в дверь, я вспоминаю, каково жить без мужа.

Мать Маркуса сочувственно вздохнула и отхлебнула из чашечки.

Муж мадам Портер участвовал в сражении и геройски погиб. Зеб много рассказывал о мастере Портере, но Маркус так и не мог понять, был ли тот хорошим человеком.

– Честное слово, Кэтрин, вам следует нанять дом в городе. Жизнь рядом с кладбищем не лучшим образом сказывается на здоровье, – сказала мадам Портер, поменяв тему разговора.

Она придвинула к себе рукоделие. Игла в ее пальцах запорхала, вышивая яркий узор.

– Бабушка говорила, что твой па – пьяница, – шепотом сообщила Анна, прищурив глаза с веснушчатыми веками.

Она размахивала юлой, отчего руки фигурки двигались медленными кругами. Физиономия юлы с черными курчавыми волосами и смуглой кожей здорово напоминала лицо Зеба Пруитта.

– Неправда, – возразил Маркус, хватаясь за голову юлы.

– А вот и правда, – все так же шепотом продолжала дразнить его Анна.

– Возьми свои слова назад! – потребовал Маркус и вырвал у Анны юлу.

Крик заставил мадам Портер и мать повернуться в его сторону.

– Ой! – Анна держалась за свой длинный рыжий локон, губы у нее дрожали. – Маркус дернул меня за волосы.

– Врешь ты! – возмутился Маркус. – Я тебя и пальцем не тронул.

– Еще и мою игрушку отобрал. – Из глаз Анны хлынули слезы и потекли по щекам.

Маркус усмехнулся.

– Маркус Макнил, – тихо, но сурово произнесла мать, – джентльмены не обижают беззащитных женщин. Тебе известна эта азбучная истина.

У Анны были сильные руки, да и бегала она быстрее, чем ошпаренная кошка. К тому же у нее хватало двоюродных и троюродных братьев – мальчишек крепких и решительных. Кто-кто, а уж она никак не относилась к числу беззащитных.

– В их отношениях с юными леди нет издевательств вроде щипков или дергания за волосы, – продолжала мать, лишая Маркуса надежды оправдаться. – А поскольку ты не умеешь себя вести в приличном обществе, сейчас ты попросишь прощения у Анны и мадам Портер, после чего отправишься в сарай и будешь дожидаться меня там. Когда мы вернемся домой, отец узнает, как ты вел себя в гостях.

То, что отец рассердится, Маркус и сам знал.

– Прошу прощения, мэм, – сказал он, слегка поклонившись мадам Портер и стискивая за спиной кулаки. – Анна, прошу меня извинить.

– Что ж, прекрасное извинение, – одобрительно кивнула мадам Портер.

Маркус помчался в сарай, не дожидаясь ответа Анны. Он старательно гнал страх перед тем, что ожидало его дома, и кусал губы, чтобы не заплакать от прилюдных материнских нравоучений.

– С тобой все в порядке, мастер Маркус? – спросил Зеб Пруитт.

Он стоял в одном из загонов, опираясь на вилы. Рядом с ним находился долговязый, широкоплечий Джошуа Бостон.

– Может, дома что произошло? – спросил Джошуа, выплевывая длинную, тонкую струйку коричневой жидкости.

Если Зеб был в своей обычной замызганной блузе, Джошуа явился сюда в шерстяной куртке с блестящими пуговицами.

Маркус икнул и покачал головой.

– М-да. Сдается мне, мисс Анна опять затеяла проказу, а ты отдуваешься, – сказал Зеб.

– Она назвала моего па пьяницей, – признался Маркус. – Это вранье. Он каждое воскресенье ходит в церковь. Бог отвечает на твои молитвы. Так говорит па. А теперь я должен рассказать па про историю с Анной. Он опять на меня рассердится.

Зеб и Джошуа многозначительно переглянулись. Потом Зеб вонзил вилы в копну сена и присел на корточки, чтобы быть вровень с Маркусом.

– Если человек ненастным вечером заглянет в таверну Смита, чтобы обсушиться у огня, это не делает его пьяницей. А на что мистер Макнил рассердился в прошлый раз?

– Он уходил поздно вечером и вернулся только на следующий день. Я стоял на стуле на коленях и не успел слезть. Па сотни раз повторял мне, чтобы я так не делал. – Маркус вздрогнул, вспоминая недавний разговор с отцом. – Па тогда сказал: если я снова его ослушаюсь, он меня выпорет.

Джошуа что-то пробормотал себе под нос. Маркус не расслышал, зато Зеб расслышал и кивнул.

– Если па в мрачном настроении, старайся не попадаться ему на глаза, – посоветовал Зеб. – Спрячься в курятнике или под ивой у реки и жди, когда гроза пройдет.

– А как я узнаю, что можно возвращаться? – спросил Маркус, беспокоясь, что так ведь недолго и обед пропустить.

– Научишься, – ответил Зеб.

В тот вечер Маркус взял подушку и подложил ее под спину, устроившись на верхних ступеньках лестницы. Жгучая боль в заду и ногах сменилась тупой. Отец задал ему обещанную порку, отходив его не рукой, как бывало, а кожаным ремнем, взятым из сарая. Это чтобы урок запомнился.

Ма и па спорили на кухне. Причину спора Маркус не знал, но догадывался, что она связана с ним. В животе урчало от голода. Обед был скудным. Хлеб, который ма выпекала к обеду, подгорел.

– Знай свое место, Кэтрин! – рявкнул па.

Он стремительно вышел из кухни, попутно схватив с балясины шляпу. Фетр высох, но поля съежились, и шляпа утратила прежнюю треугольную форму.

Маркус открыл рот, готовый снова извиняться, только бы прекратить эти крики. Но ему было запрещено вклиниваться в разговор родителей, и он просто ждал, надеясь, что отец повернется, увидит его сидящим на лестнице и спросит, почему он торчит здесь, а не лежит в постели.

– Мое место – удерживать нашу семью от краха, – ответила мать. – Я едва собираю на стол. Как нам жить дальше, если ты пропиваешь все деньги, что у нас остались?

Отец стремительно повернулся. Правая рука взметнулась вверх. Кэтрин вжалась в стену, прикрыв лицо.

– Не зли меня, не то и тебе достанется по полной, – тихо сказал Обадия и ушел не обернувшись.