Онлайн чтение книги Борьба за жизнь: Сирота Les Combattants de la Vie. Orphelin
ГЛАВА 24. ПРЕДАННОСТЬ

— Лекарство! Лекарство! — Поль кричал таким голосом, что сбежались и каторжники и надзиратели.

— Говорю же, его не существует! — стучал от страха зубами Майпури.

— А я найду!

Поль бросился к надзирателю:

— Шеф, у вас есть нож?

— Да.

— Дайте! Быстрее, умоляю…

Надзиратель протянул небольшой складной ножик. Поль раскрыл его и вернулся к другу.

Змея, завершив свое черное дело, ослабила хватку, разжала челюсти и с быстротой молнии скользнула в траву. На месте укуса были видны две капельки крови. Поль вытер их рукавом и твердой рукой сделал на коже крестообразный разрез. Затем наклонился к ране, из которой сочилась кровь и какая-то желтоватая жидкость. Майпури понял героическое намерение друга.

— О нет, только не это! — вскричал он, отодвигая ногу, которая распухала на глазах. — Ты рискуешь жизнью, а такая старая калоша, как я, этого не стоит.

— Шеф, — Поль обеими руками схватил укушенную ногу, — прикажите ему стоять спокойно.

— Ты славный малый. — Надзиратель по имени Жаннé тоже был взволнован. Энергичный и добрый, он своей справедливостью и ровным характером снискал уважение каторжников. — Но должен предупредить, что у тебя девяносто процентов из ста умереть, не принеся никакой пользы товарищу.

— Все же попробую. Жозеф, лежи спокойно и слушайся. И так уже потеряли много времени.

Не медля ни секунды, Поль приложил губы к ране, втянул в себя кровь с ядом, выплюнул смертельную смесь и снова продолжил свою опасную работу.

Пока Поль занимался раной, надзиратель разорвал на полоски полотняную рубашку и перевязал ногу пострадавшего под коленом, чтобы остановить распространение яда. Затем снял свою форменную куртку и, свернув вчетверо, положил под голову распростертого на земле гиганта. Поль между тем продолжал высасывать яд. В заскорузлых душах окружавших каторжников возникло смутное чувство восхищения и жалости.

Кровь постепенно становилась жиже и краснее.

Надзиратель отвинтил пробку фляжки и протянул ее Полю:

— На, прополощи рот.

Поль сердечно поблагодарил и повиновался.

Майпури стал терять сознание. Поль попытался привести его в чувство, влив ему в рот чуть ли не полфляги. Но часть ужасного яда успела проникнуть в кровь, и пострадавшему на глазах становилось хуже.

С момента укуса прошло уже четверть часа, хотя Поль со своим спасительным маневром не потерял и двух минут. Было очевидно, что продолжать нет смысла, оставалось надеяться лишь на крепость организма и помощь врачей.

Быстро соорудили носилки, положили на них Майпури, и печальный кортеж[120]Кортеж — свита; процессия. тронулся в путь, в госпиталь.

Поль очень хотел остаться у изголовья больного, и доктор Шарле, наслышанный о его преданности старому каторжнику, добился разрешения.

После осмотра прогноз врача был удручающим.

— Его не вытащить, — тихо сказал Шарле сестре-монашке. — Все же попытаюсь. Если бы ты не применил этот опасный способ, дитя мое, — доктор восхищенно взглянул на Поля, — он бы умер по дороге.

— Вы спасете его, не правда ли, месье Шарле? — Голос Поля был нетверд. — Как он был добр ко мне и как помог, когда мне было плохо!

— Ты щедро расплатился, друг мой. Если он выживет, то только благодаря тебе.

Чтобы вывести больного из беспамятства, доктор ввел тонизирующее средство. Слабый, как ребенок, гигант едва дышал и чуть ощутимо сжимал руку Поля, не выпуская ее из своей. Лиловая вздувшаяся нога грозила лопнуть. Больной не чувствовал боли, но с каждым мгновением жизнь покидала его.

Появился местный священник и спросил, не хочет ли умирающий исповедаться.

— Спасибо, господин аббат, да… от всего сердца… Вы всегда были так добры… Проводите меня в дальний путь… мне будет легче…

Священник стал молиться, а доктор занялся подготовкой раствора для укола. Это новое лекарство в подобных случаях давало хороший эффект. Сделав укол, врач стал ждать результата.

Сестра принесла флакон с черноватыми зернами.

— Доктор, не разрешите ли дать больному одну дозу?

— A-а! Зерна калалулу!.. Я человек широких взглядов, если поможет, буду только рад.

Четыре часа спустя Майпури был все еще в глубокой коме, но дышал.

В шесть вечера сделали вторую инъекцию. В полночь — третий укол. В шесть утра у больного начались лихорадка и бред. Доктор продолжал инъекции тонизирующего, перемежая их с введением нового лекарства и эфира. По лицу и телу больного ручьями стекал пот. Так продолжалось три часа. Потом больной вдруг пришел в себя, открыл глаза и обвел взглядом врача, сестру и не отходившего от кровати Поля.

— Спасибо… всем… думаю… выкарабкаюсь… — Губы шевелились с трудом, но шевелились!

— Благодарите этого мужественного юношу, — сказал довольный доктор, — если бы не он, умерли бы на месте.

Майпури притянул к себе Поля и обхватил руками его голову.

— Со времени моего несчастья я никого не любил… — Слезы текли по щекам гиганта. — Ты спас мне жизнь… Теперь я твой друг, твой раб, твой пес…

Через три дня Майпури был вне опасности. Он ковылял по госпитальному саду, полной грудью вдыхал речной ветер, любовался щебечущими птицами, яркими цветами, наслаждался счастьем жить. Он был бесконечно благодарен врачу, священнику, сестре, надзирателю Жанне и благословлял Поля.

Узнав о поступке юноши, управляющий вызвал его к себе и тепло поздравил. Он не упускал молодого каторжника из виду с тех пор, как прочел его письмо и был поражен небывалым в преступном мире благородством чувств. Теперь чиновник воспользовался случаем, чтобы облегчить положение необычного заключенного. Полистав дело Поля, управляющий узнал, что тот был отличным механиком. Хорошие рабочие-специалисты в исправительных учреждениях — редкость, и Полю предложили работать в мастерских. Для молодого человека это было нежданным подарком. Он сразу понял важность и перспективность такой работы и с живейшей признательностью принял предложение. Поль тепло и с достоинством поблагодарил управляющего, произведя на последнего еще лучшее впечатление. Высокий чиновник рекомендовал юноше быть скромным, терпеливым, сдержанным и пообещал вскоре отправить его на поселение, даже скорее, чем он может предположить. Поль не счел уместным настаивать на своей невиновности. Зачем? Управляющий — только охранник, которому поручено наблюдать за исполнением приговора. Разумнее было промолчать. Решение его бесповоротно, он все равно убежит.

На следующий день Поль водворился в мастерских.

Он пользовался относительной свободой — освобождался от ужасных каторжных работ, должен был лишь присутствовать при вечерней и утренней поверке, непосредственно подчинялся только надзирателю-механику, начальнику мастерской, по имени Тимолеон.

Родом с Мартиники, Тимолеон был отличным механиком, но чрезвычайно ленивым, к тому же он слишком увлекался ромом. Он сразу понял, что новый рабочий для него находка. Трудолюбивый, искусный в самых тонких операциях, Поль сделался доверенным лицом главного механика. Тот передал ему все сложные и деликатные заказы. Поль никогда не бегал от работы, и начальник со спокойной душой предался своей небезобидной страсти.

В течение нескольких месяцев молодой рабочий разрабатывал смелый план побега. Конечно, нужно было дождаться полного выздоровления друга. Обычно раны от укусов ядовитых змей, которыми кишит Гвиана, сопровождаются плохо поддающимися лечению нарывами. Однако могучий организм гиганта брал свое. Майпури неплохо себя чувствовал и вел в госпитале привольную жизнь. Доктор Шарле и сестра Сен-Жан лечили его, а санитар Каддур баловал, доставая табак, а иногда и стаканчик. Выздоравливающий бродил на костылях по территории сада, с удовольствием растягивался под громадными деревьями, слушая, как над головой ручные туканы издают резкие крики, похожие на скрип колеса. Поль часто навещал друга. Тогда завязывались долгие беседы, в которых добрый Жозеф раскрывал свое сердце, а Поль, поглощенный мыслью о бегстве, оттачивал общую идею, взвешивал все возможности, не желая пускать на самотек даже мелочи.

Юноша каждый месяц писал Марьетте и также каждый месяц получал от нее длинное письмо. Радости не было границ, когда надзиратель вручал ему распечатанный конверт, откуда выскальзывало множество листков, сплошь заполненных убористым почерком его любимой. Она вкладывала в письма всю свою душу, все сердце, каждая строчка дышала нежностью. Марьетта описывала тысячи мелочей, которые и умиляли и нервировали Поля.

Марьетта писала о Даге, о Годри, о господине Отмоне, о многочисленных друзьях, веривших в его невиновность и пытавшихся чем-нибудь помочь. Рассказывала о жизни своих родителей, которые любили его как сына, погружалась в счастливые воспоминания детства… И в каждом письме говорила о своей любви, подбадривала, просила надеяться, обещала приехать скоро, очень скоро…

О, эти письма! В них был запах Франции, дыхание любви… Как он их целовал, перечитывал без конца с бьющимся сердцем, со слезами на глазах!

В письмах Марьетты звучала и тревожная нота — никто так и не знал, что стало с его отцом. Необъяснимое молчание и отсутствие Дени укрепляли Поля в подозрении о его виновности. В каждом своем послании юноша спрашивал об отце — не написал ли, не появлялся ли на улице Ванв или на работе? Марьетта ничего не знала. Поль тревожился — что художник и Мели делают? На какие новые низости она его толкает?

Поль отнюдь не поддерживал идею Марьетты приехать, напротив, всячески отговаривал. Он писал о трудностях и опасностях этого безумного предприятия, о климате, о грозящих европейцам болезнях; говорил, что они будут редко видеться, упоминал о материальных затруднениях. Юноша не смел рассказать в письме о своих планах побега, но пытался намекнуть, что его жизнь может в скором времени измениться.

Решив, что удалось отвратить невесту от ее намерения, Поль счел, что пришло время рассказать подробности плана Майпури. Уже девять месяцев истекли с тех пор, как невинный каторжник приехал в Сен-Лоран.

Придя однажды навестить друга, юноша с места в карьер спросил, по-прежнему ли Жозеф хочет бежать с ним из колонии. Тот выразил полную готовность.

— Так вот, — объявил Поль, — скоро уедем.

— Когда и куда?

— В Английскую Гвиану, через месяц.

— Месяц? Слишком скоро.

— Скажи лучше, слишком долго!

— Объясни свой план.

— Вот он.