Онлайн чтение книги Влюбленные в Лондоне Lovers in London
Глава V

1

Вернувшись в контору после недельного отпуска, Барнаби составлял рекламный проспект «Проссерской энциклопедии» или, как, возможно, она будет называться, «Подручной всезнайки Проссерса».

Первоначальная идея этого оригинального издания принадлежала мисс Линнет Сильвер, секретарше Стейнера. Каждый день вместе с послеобеденной чашкой чая и осборнским печеньицем на блюдце перед Барнаби представали копна взъерошенных светлых волос, пара ярких голубых глаз, пара безупречных ног и чуточку длинный нос, – в целом создавалось впечатление проекта хорошенькой девушки, который не вполне удался. На службе мисс Сильвер носила очки в оправе цвета яичной скорлупы, которые почему-то делали ее более пригожей или, возможно, усиливали впечатление, что она постаралась бы прихорошиться, не будь она слишком занята работой, чтобы отвлекаться. У нее был друг по имени Гумби (предположительно уменьшительное от «Гумберт»), о котором в редакции знали почти столько же, сколько она сама. Барнаби она нравилась потому, что была так явно и так счастливо влюблена.

– Ваш чай, мистер Раш, и сегодня понедельник.

– Спасибо, Сильви. Вот, пожалуйста. – Он протянул шиллинг.

– Спасибо, мистер Раш. Вы не против, если я присяду на ваш стол, а? У меня есть идея.

Она примостилась на уголке стола, счастливо улыбаясь и покачивая красивыми ногами.

– Сигарета будет кстати?

– Ну, не стану отрицать.

Протянув сигарету, он дал ей прикурить.

– Огромное спасибо. В первый раз, когда мой Гумби дал мне закурить, он спросил: «Хочешь сигаретку?», а я ответила: «Спасибочки», а он как будто даже не заметил и сам закурил, и я подумала: «Фу, какой хам», а едва она раскурилась, как он вынул ее изо рта и протянул мне, и вот у меня сигарета и безо всяких хлопот. А теперь он всегда так делает. Иногда удивляет моих друзей. Они говорят: «Надо же!» Разумеется, ни от кого другого, кроме Гумби, я бы не взяла, было бы неестественно, верно? Но когда двое любят друг друга…

– Абсолютно, Сильви. Тогда все в порядке. Так какая у вас идея?

– Она совсем недавно мне в голову пришла. Мы с Гумби лежали вчера на траве в хэмпстедском парке и решали кроссворд, и одна подсказка была «Планета», и, конечно, Гумби сказал «Венера» и особенно на меня посмотрел, а когда я подумала про Марс – из-за него, ведь он в Территориальном добровольческом резерве, – ну, у нас не хватало одной из шести букв, поэтому эту мы пока отложили и попробовали по горизонтали. А там было «Школьный учитель у Диккенса», и Гумби сказал «Скиерс», потому что читал «Записки Пиквикского клуба», он вообще ужасно много читает, и «Скиерс» прекрасно подошло, но было совсем неверно, потому что должно было заканчиваться на «е». Ну, я хочу сказать, нельзя же перекапывать всего Диккенса в поисках учителя, заканчивающегося на «е»? Поэтому Гумби сказал: «А почему нет специальной энциклопедии для кроссвордов, дешевой какой-нибудь, чтобы можно было все быстренько посмотреть, ведь тысячи и тысячи людей решают кроссворды», и я подумала: «Вот это мысль!» – и упомянула про это мистеру Стейнеру, а он сказал: «Бегите поговорите с мистером Рашем, узнайте, что он думает». И вот я тут. – Она наградила его счастливой улыбкой.

– Вы совершенно правы, Сильви, мысль отличная.

– Можно было бы назвать «Проссерская энциклопедия кроссвордов».

– Тут я не уверен. Многие не решают кроссворды, а добрая половина тех, кто решает, любит делать вид, будто никогда в справочники не заглядывает. Совсем как со словарями рифм. Рискну сказать, у Теннисона был такой словарь, но ему бы не хотелось, чтобы Элизабет Браунинг увидела, как он такой покупает.

– Дедушка моего Гумби пообещал ему пять шиллингов, если он прочтет «Потерянный рай» от корки до корки, когда ему было двенадцать, то есть он начал, когда ему было двенадцать, и не важно, сколько ему будет, когда он закончит. И Гумби за шесть недель прочел до половины и подумал, ну это уже полкроны, а потом как-то потерял интерес до восемнадцати и копил на велосипед. Гумби сказал, что ему понадобилась уйма времени, чтобы найти то место, где он бросил, почти столько же, как если бы читать с самого начала, потому что он не хотел обманывать. А потом, как раз когда он закончил, дедушка умер, и в каком-то смысле он читал задаром. Вот только Гумби говорит, что это чудесная поэма и что он, наверное, единственный в Англии прочел ее от корки до корки, а середину, наверное, даже два раза.

– Полагаю, да. Передайте ему мои поздравления.

– Я об этом вспомнила, когда вы сказали про словарь рифм. Но, мистер Раш, если вы назовете книгу не «Энциклопедия кроссвордов», а как-нибудь по-другому, то это уже не Гумби идея будет. Или нет?

– Как мы ее ни назовем, идея все равно будет Гумби. Нам нужно придумать такое название, чтобы оно привлекло широкого читателя, а потом рекламировать как «Гид для любителя кроссвордов» или «Спутник кроссвордиста», или что-то в таком роде. Забавно, что мы никогда раньше энциклопедий не издавали.

– Есть «Карманный справочник Библии Проссерса», мистер Раш.

– Ах да.

– Мой Гумби не верит в Книгу Бытия, – с любовной гордостью заявила мисс Сильвер.

Этот разговор случился месяц назад, и теперь Барнаби пытался придать идее какую-то форму. Сомнений в композиции не возникало. Раздел I: Хлоя. Раздел II: Хлоя. Раздел III: Хлоя. Она заполонила его мысли. Он все еще чувствовал ее в своих объятиях. Он мог бы закрыть глаза и поклясться, что она все еще рядом.

С гвоздикой в петлице он зашел за ней, смеялся с ней, ужинал с ней, танцевал с ней, отвез ее домой. «Поднимайся, выпьем по коктейлю, дорогой», – предложила она, и он поднялся. Они сидели в ее маленькой гостиной лицом друг к другу, забросив ноги на пуфик, с бокалом у каждого кресла на полу; время и место Хлое равно были безразличны – или так казалось. Барнаби думал, она может быть одной из тех безыскусных средневикторианских дев, чья невинность побуждала к милосердию даже мелодраматических злодеев, или она может быть совершенно бесполой, или она может быть садисткой, практикующей особые методы пыток искушением. Однако он знал или думал, что знает, что ни тем, ни другим, ни третьим она не являлась. Возможно, как принцесса из волшебной сказки, она придумала череду испытаний для женихов. Первое испытание – самообладание. Но и это тоже казалось абсурдным.

– Ты все еще не рассказала мне про Томми, – заметил он.

– Про Томми, дорогой?

– Про того, ради которого ты меня завтра бросаешь. Про змея в траве, который нашептал тебе на ушко: «Уимблдон».

– О! Но мы же сегодня ходили танцевать. Разве тебе не понравилось, золотко?

– Сама знаешь, что понравилось, милая. Абсолютно.

– Тогда тебе нечего жаловаться.

– Никогда не испытывал меньшего желания. Кто такой Томми?

– Герцог Сент-Ивс.

– О!

– Незачем говорить «О» таким тоном. Он для меня ничего не значит.

– Прости, интонация подкачала. «О!» Нет, так немногим лучше. Но это было не ревнивое «О!», золотко.

– О, так нет? – быстро переспросила Хлоя. – Тогда надо дать тебе повод для ревности.

– Перестань! – попросил Барнаби.

Рассмеявшись, она послала ему воздушный поцелуй. «Три часа утра, – думал Барнаби, – и мы выпили каждый по бутылке шампанского и танцевали подо все ее любимые мелодии, а она шлет воздушные поцелуи».

– Ты нелепая женщина, – сказал он вслух. – Ты хочешь получать все разом.

– Это не «нелепая», это «женщина».

– Наверное, так. Знаешь, иногда я думаю, что ты абсолютно отвратительна, а иногда на меня нисходит озарение, что это не вполне твоя вина.

– И чем же я отвратительна? – заинтересованно спросила Хлоя.

– Например, много лжешь.

– Женщин приучают лгать. Едва они начинают взрослеть, девочкам внушают не говорить о себе откровенно. Об этом ты не подумал.

– Я же сказал, у меня была мысль, что это не вполне твоя вина.

– Назови мне хотя бы одну мою ложь.

Барнаби рассмеялся.

– Ну уж нет. Не дождешься.

– Чего не дождусь, дорогой?

– Два года назад на Новый год, или что там это было, ты задала мне тот же вопрос, и я как дурак попался на удочку.

– Кто победил?

– Ты, конечно. Я назвал себе шесть безупречных примеров, а ты попросту все их повторила снова.

– Ну вот видишь.

– Да уж вижу. Пристыженный, раздавленный, абсолютно правый и извиняющийся изо всех сил. Не выйдет, красотка.

– Это было в «Кинто», – лениво протянула Хлоя. – Первый раз, когда мы туда ходили. Да, как раз приблизительно два года назад.

– Дорогая моя, ты и вправду помнишь?

– На тебе был галстук, который я велела никогда больше не надевать. Ты его с тех пор надевал?

– Это были цвета моей школьной команды.

– Пора бы тебе их перерасти, голубчик. Я ведь школьный костюм для физкультуры не ношу.

– Золотко, ты сама прекрасно знаешь, что физкультурной формы у тебя никогда не было. В свой первый день в школе ты послала за директрисой и сказала ей, что решила отменить физкультурную форму и что на ленч тоже не появишься, потому что учитель рисования ведет тебя в «Метрополь».

Хлоя рассмеялась.

– Что завтра поделываешь, голубчик?

– Могу сказать, что меня просили сделать.

– Что?

– Поехать в Уимблдон.

– Разве ты не едешь?

– Нет.

– Почему, дорогой? Мы могли бы помахать друг другу…

– Я в тот момент этого не знал. Я думал, у меня есть занятие получше.

– О! – Хлоя помолчала. – Она очень милая?

– С ней довольно весело. Она мне нравится.

– Так же, как я?

– В десять раз больше.

Хлоя счастливо рассмеялась.

– Кто она?

– Не скажу. Ты же не хотела говорить, кто такой Томми, пока я шесть раз не спросил.

– Кто она, кто она, кто она, кто она, кто она. Сколько раз?

– Пять.

– Так кто эта чертова женщина? Шесть.

– Жена нашего главного редактора.

– Ах, милый, не стоит заводить романы с замужними женщинами.

– Я и не завожу. Я завел роман с одной незамужней.

– Какой ты милый! Она в тебя влюблена?

Барнаби рассмеялся.

– Конечно, нет.

– Даже не знаю почему. Я вот влюблена.

– Но опять же ты очень умная женщина.

– А она нет?

– У меня стандарты довольно высокие, дорогая. Она очень даже ничего. Не будь на свете Хлои, я, вероятно, мог бы сделать вид, будто в нее влюблен.

– Так ты любишь только меня, дорогой?

– Да.

– Я люблю только тебя.

– Благослови тебя Бог, красотка, – сказал Барнаби, не веря, что это правда.

Она вдруг встала.

– Мне пора спать.

– И мне тоже.

Он неохотно встал. Вечер окончен. С самого начала это мгновение не выходило у него из головы, мгновение, когда все окончено.

– Тебе незачем пока уходить, дорогой. Оставайся, смешай себе еще коктейль, а я выйду и пожелаю тебе спокойной ночи, когда разденусь.

Сердце стучало у него в горле. С трудом его проглотив, он сказал:

– Ладно.

Налив в стакан содовой, он выпил. Вот если бы время остановилось, сейчас, навсегда…

– Дорогой! – позвала она.

– Да?

Она подразумевала: «Ты тут? Ты готов для меня? Ты готов уйти?» Она вошла.

Она скользнула ему в объятия, крепко прижалась к нему, он ее целовал, она ушла.

– Спокойной ночи, самый любимый! – крикнула она из-за двери.

– Спокойной ночи, красотка, – попытался сказать он.

Потом он очутился на улице. И шли дни, и наступил понедельник. И он все еще чувствовал, как ее тело прижимается к его, пока составлял планы для свода знаний под названием «Проссерская энциклопедия».

2

Но с названием все еще не определились, и в этом подвешенном состоянии энциклопедии предстояло оставаться до следующей недели. А тогда Стейнер послал за Рашем.

– Может, назовем ее «Силовой блок Проссерса»?

Вид у Барнаби сделался удивленным. Такое название никогда не приходило ему в голову.

– А под названием поставим в скобках «Знание – сила». Идея Маршалла. На мой взгляд, неплохо.

– Коротко и доходчиво. И коннотация прослеживается, – сказал Маршалл, упиваясь мудреным словечком.

Он посмотрел на Барнаби поверх очков и подумал: «У меня нет вашего образования, молодой человек, и, рискну сказать, джентльменом меня не назовешь, и все-таки я гораздо лучше вас и про издательское дело забыл больше, чем вы когда-нибудь узнаете». А вслух, разгладив седые прокуренные усы, повторил:

– Доходчиво и коннотация прослеживается.

– Что скажете, Раш?

– Д-да, – протянул Барнаби, – недурно.

– Вам не нравится?

– Думаю, сейчас звучит лучше, чем будет, когда выбросим на рынок. Если бы вы написали роман, где лейтмотивом была бы ценность знания, «Силовой блок» было бы идеальным названием. Наводит на мысль и все такое, как Маршалл говорит, – как раз то, что нужно для романа. Но для непринужденной энциклопедии это кажется… немного помпезно. Не могу себе представить человека, которому нужен простенький справочник и который пошел бы в книжный, чтобы спросить «Силовой блок Проссерса».

– Маршалл?

– Мистер Раш хочет сказать, что не может себе представить, чтобы мистер Раш пошел в книжный и спросил «Силовой блок Проссерса».

– Ну, в целом да. И, думаю, я довольно заурядный человек.

– Нет, мистер Раш, вы не заурядный. Вот где вы ошибаетесь. Вот где все люди вашего класса ошибаются. Это даже не столько ошибка, сколько намеренная фальсификация ценностей. – Он посмотрел на Барнаби поверх очков, потирая усы и говоря про себя: «Выкусите, молодой человек, только смотрите не подавитесь».

Стейнер глянул на Барнаби и, увидев, что оскорбление пропало втуне, сказал:

– Как так, Маршалл?

– Ну, если бы мы с мистером Рашем встали на Оксфорд-стрит и остановили бы первые сто человек, которые прошли бы мимо, у скольких из них было бы образование мистера Раша, сколько думают, как мистер Раш, и хотят того, чего хочет он? Вот вам и средний человек. Если бы я спросил мистера Раша, что он думает о Боге или профсоюзах, о вселенской любви или о собачьих бегах, или о лучшей марке шампанского, а потом поднял бы руку, как раз когда он собрался бы отвечать, – Маршалл поднял руку, точно останавливал уличное движение, – и сказал: «Нет, я спрошу следующего же прохожего, пусть он мне скажет, что вы об этом думаете», мистер Раш согласился бы? А первые сто женщин, мистер Раш и за них тоже собирается говорить?

«Вот вам, молодой человек!»

– Да, сомневаюсь, что женщины так уж падки на энциклопедии, – сказал Стейнер.

– Сами по себе нет, но увесистую и недорогую купят в подарок мужу на Рождество, и вот они… Будут ли они спрашивать «Силовой блок Проссерса»? Ха, да они даже решаются попросить у молодого продавца в аптеке туалетную бумагу. – Он повернулся: – Просят, мисс Сильвер?

Барнаби охнул, Стейнер рассмеялся, а мисс Сильвер счастливо улыбнулась всем троим и сказала:

– Полагаю, мистер Маршалл, мы бы ее не получили, если бы боялись попросить!

Маршалл хмыкнул, оценивая по достоинству себя самого, и посмотрел на Барнаби, чтобы проверить, оценил ли Барнаби по достоинству его сообразительность и его знание женщин, и, прочитав во взгляде Барнаби желаемое, подумал: «А вы не такой уж плохой малый… и когда пробудете на моем месте столько, сколько я, начнете понемногу разбираться в издательском деле».

– Есть еще кое-что, Раш, – сказал Стейнер. – Возьмем «Кто есть кто». Что бы вы об этом сказали, когда название только обсуждалось? «Словарь современных биографий Блэка» или что-то в таком духе. «Кто есть кто» показался бы просто вульгарным и курьезным. А теперь ничего, привыкли. «Кто есть кто» – просто набор взрывных звуков, которые издаешь, когда хочешь получить большую красную книгу. Никто его иначе не воспринимает. Ну, Сильви, у вас такой вид, будто вы сейчас расхохочетесь. В чем дело? В конце концов, это ваша идея.

– По правде говоря, моего Гумби, мистер Стейнер.

– Одно и то же.

Сильви порозовела от счастья.

– Просто один пустячок вспомнила, и смеяться захотелось. Мы тогда с Гумби вдвоем над этим посмеялись, но вам я не могу сказать, такая это глупость.

– Выкладывайте, не пропадать же шутке.

– Мы болтали о том, какие смешные названия бывают у книг, и Гумби сказал, мол, забавно было бы, если бы какая-нибудь книга называлась «Пинок под зад». Вот приходит тогда человек в книжный магазин и говорит продавцу: «Дайте пинок под зад». Вот и все, мистер Стейнер, мне правда стыдно, что все это так глупо! – Но она зажурчала смехом, когда об этом вспомнила, и от этого расхохотались все остальные.

– Вы просто восхитительны, Сильви, – улыбнулся ей Барнаби и подумал: «Повезло же Гумби влюбиться в такую молодую, такую счастливую и так в него влюбленную».

– Итак, решено, – сказал Стейнер. – Мы договорились, что знание – сила, уж не знаю, кто первым это сказал, Шекспир скорее всего…

– Бэкон, – ко всеобщему удивлению, поправил его Маршалл.

– Ух ты, я и не знал, что вы бэконианец.

– Я не настолько легковесен, мистер Стейнер. Просто Бэкон это сказал. Первой книгой, которую я прочел, когда занимался самообразованием, были эссе Бэкона. Не самое плохое начало, мистер Раш.

– Очевидно, нет, – улыбнулся Барнаби. – Надо и мне попробовать.

– Ну ладно. Это сказал Бэкон. Мы даем публике свод фактов, но называем его не «Кладезь знаний», а «Блок питания», ах нет, «Силовой блок». Что тут плохого?

– Вопрос в том, какие факты мы хотим донести. Возьмем автомобили. Если бы мы рассказывали читателю, как делать автомобили, мы могли бы объяснить ему, как стать лордом Наффилдом, и в этом есть своего рода сила. Но мы-то собираемся перечислить названия различных марок и тех или иных деталей, а из подобного знания силы не извлечешь. Я просто опасаюсь, что название станет вводить в заблуждение.

– М-да, – задумчиво протянул Стейнер. – В этом что-то есть. Что думаете, Маршалл?

Пригладив усы, Маршалл сказал:

– Прочие ваши возражения мне показались не слишком весомыми, мистер Раш, но в том, что вы теперь говорите, сила-то есть. Может, я слишком увлекся, ориентируясь на энциклопедии попривычнее.

И, глядя на Барнаби, тряхнул головой, думая: «Тут вы меня прищучили, молодой человек, но в следующий раз дудки, не выйдет».

– Да, так мы вернулись к тому, с чего начали. Есть идеи, Раш?

– Одна или две. – Барнаби достал из кармана листок. – Я все их записываю и вычеркиваю. А, не так плохо… есть четыре уцелевших.

– Давайте сюда уцелевших.

– Они все в одном ключе, но думаю, в правильном. «Факты, которые вы забыли».

– Очень даже.

– «Чем могу помочь?»

– Да, вот это мне нравится. Пожалуй, получше первого.

– «Спроси меня еще».

Стейнер с сомнением хмыкнул.

– Обычно так говорят, когда на первый вопрос не ответили, да? Нет, не пойдет.

– Пожалуй, я тоже так думал. И последнее: «Еще вопросы есть?»

– Вот это, мистер Раш, – сказал Маршалл. – Вот это. Это самое оно.

Стейнер посмотрел на часы.

– Хорошо, Раш, остановимся на этом. Только выбросите вопросительный знак. Не люблю вопросительные знаки в названиях. Разумеется, выпустить надо к Рождеству. На факты копирайта нет, значит, дело в подборке. Для подобной работы найдется уйма внештатников. Но надо составить общий план. Полагаю, вы уже приступили?

– В самых общих чертах. Но разделы все множатся и множатся. Если хотим поспеть к рождественским продажам, кому-то придется заняться этим на полную ставку. Ба, а ведь вправду придется.

– Есть кто-нибудь на примете?

– Один или два. Я собирался о них с вами посоветоваться.

– Хорошо. У меня есть собственное предложение. – Стейнер встал. – Спасибо, что пришли, Маршалл. Думаю, работать будем от обратного. Сначала установим цену, думаю, прямо сейчас. Пять шиллингов, пожалуй, сойдет. Потом обговорим бумагу и переплет, и тогда вы сможете дать мистеру Рашу примерный объем. Число страниц и все такое. Разумеется, в две колонки. Первое издание, скажем, десять тысяч. Это по самым осторожным прикидкам. В конце концов, Раш, фактам все равно нет предела. Можете делать книгу насколько хотите короткой или длинной.

– Именно.

– Роялти, мистер Стейнер?

– Составитель свои обязательно получит, и будут гонорары. Скажем, десять процентов составителю и пять процентов – это будет сто двадцать пять фунтов – на гонорары. Пять женщин за двадцать пять фунтов каждая уйму работы способны проделать, а, Сильви? Думаю, это все. – И когда Маршалл ушел, добавил: – Погодите минутку, Раш. Вам лучше отправить письма, Сильви.

Когда они остались одни, Стейнер предложил:

– Сигарету?

– Спасибо.

– Долли настаивает, чтобы вы пришли в пятницу обедать. Сумеете?

– С радостью.

– Она видела вас на днях в «Ипподроме» и безумно приревновала. Отсюда требование вашего общества.

Барнаби рассмеялся, не зная, испытывать ли ему раздражение или самоудовлетворение. Ему хотелось, чтобы его видели с Хлоей, хотелось быть предметом всеобщей зависти и одновременно хотелось сохранить дружбу с ней в тайне.

– Я ее не видел.

– Полагаю, вам было на что посмотреть, гораздо более увлекательное. Так или иначе, она сидела высоко. Да, мне только что пришло на ум, Раш… Почему бы вам самому не взяться за редактуру и составление нашего «кладезя»? То есть в свободное время. Или у вас нет свободного времени?

– Большинство вечеров. Я редко где-то бываю.

– Ну так подумайте. И в редакции всегда есть сколько-то свободного времени, мы тут строгостей вводить не будем. Мы готовы раскошелиться на роялти, если хорошо сработаете, и вы внакладе не останетесь.

– Вы ужасно добры. Я почти уверен, что ответ «да».

– Согласитесь завтра. Наверняка вам захочется рассмотреть дело со всех сторон.

– Верно, – согласился Барнаби.

3

– Привет, дорогой, – окликнула из спальни Хлоя. – Смешай себе коктейль.

– А тебе?

– И мне. Приду через минутку. Как твои дела?

– Прекрасно.

– И у меня. Ведь и у меня тоже, верно, Эллен? Я с самого утра ни разу не выругалась. И Эллен тоже. Она сказала только: «Будь прокляты все русаки, прусаки и прочие таракашки».

– Ничего подобного я не говорила, мисс Марр. Я никогда ничего такого не говорю.

– Она все отрицает. Говорит, я плохо ее поняла. Еще совсем чуть-чуть, голубчик.

– Хорошо.

Была пятница. Они не встречались с того самого вечера более двух недель назад. Оказалось, что ей трудно выкроить время, и даже сегодня она могла уделить ему только несколько минут на пару коктейлей, а потом ей надо бежать на ленч. Тем не менее было только четверть первого, а ленч у нее – не ранее половины второго. Три четверти часа наедине с Хлоей или, точнее, наедине с Хлоей и Эллен. Неужели она не могла одеться и избавиться от Эллен до его прихода? А если не могла раньше, то неужели нельзя хотя бы разок одеться самой? Как непохоже на их прошлый вечер вдвоем!

Она вошла – полностью одетая, хоть и без шляпки, и тут же прикрыла за собой дверь. Ну, Эллен хотя бы осталась за дверью. Он встал ее поцеловать. Она отвернула лицо.

– Только в бархатную щечку, дорогой. На мне восхитительная губная помада, которой мне должно хватить до конца ленча.

«Почему? – разобиженно подумал он. – Почему нельзя накрасить губы после поцелуя? Через полчаса, если ей так надо!»

Он коснулся губами ее щеки.

– Вот твой коктейль, – сказал он, а сам подумал: «Единственно, что на свете важно, – это работа. Слава Богу, что у меня есть работа. Слава Богу, что можно окунуться на три месяца в работу и забыть ее. Как она забыла тот вечер. Если я ей про него напомню, она даже не поймет, о чем речь».

– Спасибо.

Хлоя словно бы чего-то ждала. Он знал, что его подвергают испытанию. Он понимал, что глупо с его стороны кукситься и обижаться без видимой на то причины: следовать за собственными мыслями к обиде и оставлять ее – явно веселую с утра – наедине со своими. Он совершил внезапную попытку спасти свое положение:

– Ты обворожительно выглядишь, дорогая. Что называется, отрада для усталого взора. Кстати, а как добиться усталого взора?

– Наверное, надо постоянно смотреть на усталых людей. Еще вопросы есть, леди и джентльмены?

Лицо у него просияло, он рассмеялся.

– Благослови тебя Бог, дорогая. Если это не принесет мне удачу, то я вообще пропал.

– Я сказала что-то остроумное? – с удивленным видом спросила Хлоя.

– Да. Долгая история. Тебе наскучит, если я расскажу.

– Послушай, дорогой. Внешностью ты, конечно, не блистаешь, хотя мне нравится твое забавное лицо и забавные брови, как у фавна, и твоя речь – слава Богу! – не пестрит блестящими эпиграммами, но ты и за миллион лет не сумел бы мне наскучить, а это больше, чем можно сказать о любом мужчине, кого я когда-либо встречала. А теперь рассказывай, не то от зевоты у меня голова начнет отваливаться.

Хлоя предложила присесть на диван. Минуту спустя они уже держались за руки, и он выкладывал ей всю подноготную «Проссерской энциклопедии».

– Ах, голубчик! – Она сжала его руку. – Сколько экземпляров тебе надо будет продать, чтобы стать миллионером?

– Всего лишь сорок миллионов.

– Пустяк! Мы мигом управимся.

– Выйдешь за меня, когда я стану миллионером?

– Конечно. Жду не дождусь. Дорогой, я заставлю всех, ну просто всех купить хотя бы одну. Давай-ка подумаем, что мы можем сделать. Ах ты боже мой! Я просто вне себя от волнения. Где твой бокал, дружочек?

Налив оба, она подняла свой со словами:

– За сорок миллионов экземпляров!

Они встали с поднятыми бокалами, глядя друг другу в глаза, – прочувствованное, интимное молчание длилось всего мгновение, а потом его нарушил громкий и настойчивый телефонный звонок. Опустив бокал, Хлоя прислушалась. Донесся голос Эллен. Эллен вошла, прикрыв за собой дверь.

– Герцог Сент-Ивс.

– Ах ты боже мой! Что ты сказала?

– Сказала, что, по-моему, вы ушли на ленч, но я не вполне уверена.

– А теперь ты обшариваешь в поисках меня западное крыло, пока он на проводе? Дорогой, ну прости, пожалуйста. Он чудовищный зануда, но я должна перемолвиться с ним словечком. Допивай, я всего на минутку.

Она ушла в спальню, оставив дверь открытой. Барнаби услышал, как она говорит:

– Алло, дорогой! Как вы поживаете? – А потом: – Минутку, голубчик, мне плохо слышно.

Дверь закрылась. Слова перестали доноситься, но время от времени звенел счастливый смех Хлои. Размытый нечеткий голос… и смех… и так далее, и так далее, снова, снова и снова…

Наконец она вышла при шляпке и сумочке.

– Дорогой, мне надо бежать.

Взяв со столика бокал, она его осушила. «Мы пьем за сорок миллионов экземпляров, – горько подумал Барнаби, – и вот как мы это делаем». Он тоже выпил, думая: «Она совсем забыла».

– Эллен, ты вызвала мне такси? Тебя куда-нибудь подвезти, голубчик? Я еду в «Клэриджес».

– Нет, пойду пешком.

– Куда идешь на ленч?

Они вместе спускались на лифте.

– Не знаю. Съем сандвич на Флит-стрит. У меня осталось не так много времени.

– Позвони мне во вторник, и мы договоримся о настоящем ленче. Дорогой, мне так жаль из-за сегодня. Как хотелось бы, чтобы у нас было побольше времени.

«Было бы, если бы ты не говорила с этим проклятым «занудой». Говорила, говорила и говорила. Что, если бы я так говорил с какой-нибудь девушкой, когда ты пришла ко мне на коктейль? Тебе-то это понравилось бы?»

– Все в порядке, дорогая.

Они вышли из лифта, она подставила щеку для поцелуя, она села в такси, она уехала.

В конце концов ему оставалась работа. Этого никто не мог у него отобрать. Внезапно он с удовольствием вспомнил, что обедает сегодня со Стейнерами. Уже что-то. С Долли весело. Ему нравилось смотреть на нее, ему нравилось смеяться с ней, ему нравилось за ней ухаживать. Глупо думать, что Хлоя единственная женщина на свете.