Прощай, школа

Онлайн чтение книги Мальчик: Рассказы о детстве
Прощай, школа

Когда я уже учился в выпускном классе, мать спросила:

— Хочешь после школы в Оксфорд или Кембридж?

В те времена было не так уж сложно попасть в любой из этих знаменитых университетов, лишь бы деньги были.

— Нет уж, спасибо, — сказал я. — Мне бы хотелось сразу после школы устроиться на работу в такую компанию, которая отправит меня куда-нибудь в чудесный далекий край, вроде Африки или Китая.

Надо вам напомнить, что в начале 1930-х годов по воздуху практически не путешествовали. До Африки приходилось добираться по морю, и на дорогу уходило две недели, а путь до Китая занимал около пяти недель. Это были далекие волшебные страны, и никто туда просто так, чтобы провести там отпуск, не отправлялся, Если в такую даль и ехали, то на заработки.

Это в наше время можно добраться до любого места на планете за считанные часы, и ничего сказочного в таком путешествии не осталось. Но в 1933 году дела обстояли совсем по-другому.

Так что еще во время своей последней четверти в Рептоне я послал заявки на трудоустройство в такие фирмы, которые, как я точно знал, могли отправить меня за границу. Это были: нефтяная компания „Шелл“, химическая „Империал Кемикалз“ и еще одна финская лесоторговая компания, точное название которой я забыл.

Меня согласились принять и в „Империал Кемикалз“, и в компании финских лесоторговцев, но почему-то больше всего мне хотелось попасть в „Шелл“. Когда пришла пора ехать в Лондон на собеседование, мой наставник, то есть учитель вроде классного руководителя, сказал, что мне не на что надеяться, смешно даже пытаться попасть туда.

— Восточный отдел „Шелл“ — это же предел мечтаний, — сказал он. — Там окажется не меньше сотни заявок, а мест-то — и десяти не будет. Не на что надеяться, разве что кандидат — Староста Школы или хотя бы Главный Староста Дома, а вы — даже не боузер!

Насчет заявок он угадал. Когда я прибыл в Главное управление компании „Шелл“ в Лондоне, собеседования там дожидались сто семь юношей. А вакансий было семь.

Пожалуйста, не спрашивайте, как мне удалось занять одну из них. Сам не знаю. Но я получил-таки это место; а когда, вернувшись в родную школу, сообщил эту радостную новость своему наставнику, он не стал поздравлять меня. Даже руку не пожал. Он поспешил уйти от меня прочь — будто я колдун или заразный — и что-то бормотал себе под нос о том, что у него нет акций этой компании.

Но меня уже ничуть не волновало, что он думает по этому поводу. Я-то устроился. Все замечательно!

Мне предстояло навсегда расстаться со школой в июле 1933 года, а через два месяца, в сентябре, как только мне исполнится восемнадцать лет, я поступаю в компанию „Шелл“, Буду стажером Восточного отдела, и мне будут платить пять фунтов в неделю. Вот, смотрите, какое я получил от них письмо:

16 июля 1934 года

Г-ну Р.Далю,

Рептонская школа в г. Рептон, графство Дербишир

Дорогой сэр!

В связи с нашим недавним собеседованием с Вами и потому, что мы уже получили отчет о хороших результатах пройденного Вами медицинского обследования, мы теперь готовы предложить Вам должность в составе штата Лондонского отделения с испытательным сроком три года и начальным окладом жалованья 230 фунтов стерлингов в год. Мы планируем, что в дальнейшем, по достижении Вами возраста в 21 год, Вы будете переведены на работу в один из наших зарубежных филиалов, если работа и Ваше поведение в Лондонском отделении будут сочтены удовлетворительными, и Вы, как мы рассчитываем, в течение испытательного срока проявите такие качества и способности к росту, которые будут сочтены подходящими для работы в наших зарубежных службах.

Этим летом, впервые в жизни, я не поехал вместе со всей нашей семьей в Норвегию. Меня тянуло на что-то другое, особенное, на этакий загул, что ли, прежде чем я стану деловым человеком, бизнесменом. Так что я еще весной записался в „Общество путешественников-первопроходцев из публичных школ“, — чтобы по-особенному провести август. Предводительствовал нашим обществом человек, который сопровождал капитана Скотта в его последней экспедиций к Южному полюсу; а теперь он набирал группу старшеклассников для исследования внутренних территорий острова Ньюфаундленд во время летних каникул. Звучало заманчиво.

И вот наконец я без малейших сожалений навсегда распрощался с Рептоном и покатил домой, в Кент, на своем мотоцикле. Это была великолепная машина „Ариэл“ с двигателем 500 кубических сантиметров, купленная мною годом раньше за восемнадцать фунтов, и пока я еще учился в Рептоне, я держал мотоцикл в гараже на Уиллинтон-роуд, примерно в трех километрах от школы. По воскресеньям я шел в гараж и уже там переодевался: шлем, очки, старый дождевик и высокие резиновые сапоги. Было так здорово с ревом мчаться по самому Рептону, оставаясь неузнанным, со свистом проносясь мимо учителей, прогуливающихся по улице, и нарочито огибая или подрезая фланирующих, по случаю воскресенья, боузеров из своей школы, выбирая самых вредных и самых заносчивых. Меня пробирала дрожь при мысли о том, что со мной сделают, если поймают. Но меня не поймали. Так что в последний день четверти я радостно газанул и укатил прочь, покидая школу на веки вечные. Мне еще и восемнадцати лет не исполнилось.

Дома я провел только двое суток, а потом отправился в Ньюфаундленд. Наш корабль вышел в море из Ливерпуля и через шесть суток прибыл в Сент-Джонз. В экспедиции участвовали около тридцати юношей моего возраста и четверо взрослых. Но Ньюфаундленд, как я вскоре понял, страна не очень-то, если вообще это страна. Три недели мы таскались по безлюдью, волоча на себе тяжеленную поклажу. Мы тащили в рюкзаках палатки, одежду, спальные мешки, кастрюли, еду, топоры и все прочее, что только может понадобиться в глубине необитаемой и негостеприимной страны. Я лично нес на себе, знаю точно, 114 фунтов, это-52 килограмма, и по утрам мне кто-то должен был помочь закинуть рюкзак на плечи. В дороге мы если и не голодали, то уж точно недоедали. Я даже помню, что мы пробовали обогащать наш рацион, отваривая лишайники и ягель — мох, который едят северные олени. Но все равно это было настоящее приключение, и я вернулся домой закаленным, возмужавшим и готовым ко всему.

Потом прошли два года трудной работы в „Шелл Компани“ в Англии. В том году в нашей группе было семеро стажеров, й каждый старательно готовился, чтобы поехать в ту или иную тропическую страну. Мы неделями пропадали на огромном прибрежном нефтеочистительном комбинате „Шелл“, где специальный инженер-преподаватель учил нас всему про мазут, дизельное топливо, машинное масло, солидол, керосин и бензин.

Немало месяцев мы провели в их главной штаб-квартире в Лондоне, изучая, как функционирует огромная компания изнутри. Я по-прежнему жил с матерью и тремя сестрами в Бексли, графство Кент, и каждое утро, шесть дней в неделю, включая субботы, вставал в семь, завтракал, надевал серый костюм, коричневую мягкую фетровую шляпу и со сложенным зонтиком в руке садился в восемь пятнадцать на лондонский поезд вместе с другими так же одетыми джентльменами. Все мы были серьезные и почтенные — как же, господа садятся на поезд до Лондона, держа путь в свои конторы в лондонском Сити, чтобы заниматься финансовыми и прочими важными деловыми вопросами. Большинство моих попутчиков и товарищей по работе носили на голове котелки, и лишь изредка на немногих попадались такие же мягкие фетровые шляпы, как у меня, но никто из нас не посмел бы сесть в тот поезд 1934 года с непокрытой головой. Не положено было такое. И никто из нас, даже в солнечные дни, не выходил из дому без сложенного зонтика. Зонт служил отличительным знаком джентльмена. Простоволосые и без зонтика — мы почувствовали бы себя голыми. Дорожные ремонтники и водопроводчики на работу с зонтами не ходили. А бизнесмены — наоборот.

Мне такая жизнь нравилась. Нет, правда, в самом деле. Многим нравится эта простая жизнь — достаточно лишь следовать регулярному расписанию с четким кругом обязанностей и фиксированным окладом. И почти не требуется думать самому, тем более о том, что делать. Жизнь писателя — сущий ад по сравнению с жизнью делового человека. Писателю самому надо заставлять себя работать. Ему самому надо составлять свое расписание и назначать рабочие часы, а если он даже не подойдет к письменному столу, все равно никто его за это ругать не станет — некому. А если этот писатель еще и сочинитель, то каждый день требуются новые придумки, и никогда не знаешь, придут к тебе эти новые идеи или нет. Два часа сочинения и записывания очередной истории высасывают из писателя все соки. В эти два часа его тут нет, он за многие километры отсюда, где-то совсем в ином месте, в чужом краю с совсем другими людьми, и для того, чтобы вынырнуть оттуда и вернуться сюда, в обычную для себя среду, приходится очень много сил потратить. Это очень тяжело и трудно. Некоторые совсем дуреют, чтобы стать писателем. А единственная выгода ему за это — полнейшая, абсолютная свобода. О чем хочет — о том и пишет.

Компания „Шелл“ вселяла в нас гордость. После двенадцати месяцев в главной конторе в Лондоне нас, стажеров, разослали по различным отделениям „Шелл“, разбросанным по всей Англии, изучать коммивояжерство. Я попал в графство Сомерсет и провел несколько недель, продавая керосин в отдаленных деревнях. Кран на цистерне моего бензовоза был устроен сзади, и, когда я заезжал в Шептон-Маллет, или Мидзомер-Нортон, или Паздаун-Сент-Джон, или Хинтон-Блуитг, или Темпл-Клуд, или Хьюин-Чампфлауэр, старые дамы и юные девушки, заслышав урчание моего автомобиля, выходили из своих коттеджей с бидонами и ведрами, чтобы купить несколько литров керосина для ламп и горелок. Молодому человеку заниматься таким делом — одна радость. Никто не надрывается, не выходит из себя, не сваливается с инфарктом… Продаешь себе керосин милым селянам, открывая краник в цистерне, в славный солнечный день в графстве Сомерсет — вот и вся работа!

Потом вдруг, в 1936 году, меня вызвали в главную контору в Лондон. Меня пожелал видеть один из директоров.

— Мы посылаем вас в Египет, — сказал он. — Командировка на три года, потом отпуск на шесть месяцев. Вы должны быть готовы к отъезду через неделю.

— О, нет, сэр! — вскричал я, — Только не в Египет! Мне совсем не хочется в Египет!

Директор аж завертелся в своем кресле от негодования.

— Египет, — медленно произнес он, — принадлежит к числу самых замечательных и наиболее важных регионов мира. Мы оказываем вам честь, посылая вас туда, а не в какую-то кишащую гнусом и мошкарой дыру!

Я молчал.

— А можно поинтересоваться, почему вам не хочется в Египет? — спросил он.

Я-то знал почему, но не знал, как ему объяснить. Я-то хотел, чтоб были и джунгли, и львы, и слоны, и стройные пальмы, и серебристые пляжи, а в Египте ничего такого не имелось. Египет — край пустынь. Песок, пирамиды и прочие памятники далекого прошлого… Никак не лежало у меня сердце ко всему этому.

— Так что не так с Египтом? — снова спросил у меня директор.

— Ну… там… там… — зазаикался я. — Там слишком пыльно, сэр.

Он изумленно уставился на меня.

— Слишком что! — вскричал он.

— Пыльно, — сказал я.

— Пыльно?! — изумился он. — Ах, слишком пыльно! В жизни такой ерунды не слыхивал!

Наступила долгая тишина. Я уже был готов к тому, что он скажет, чтобы я забирал шляпу и плащ и навсегда оставил его компанию. Но ничего такого он не сказал. Хороший был человек, и звали его мистер Годбер.

Он глубоко вздохнул, потер веки пальцами и сказал:

— Очень хорошо. Раз вы так хотите… В Египет вместо вас поедет Редферн, а вы в следующий раз будете обязаны согласиться занять любую предложенную вам должность, как только такая освободится, и неважно, пыльно там или нет. Вам ясно?

— Да, сэр, я это понимаю.

— Если в следующий раз освободится вакансия в Сибири, — сказал он, — вам придется согласиться занять ее.

— Я все прекрасно понимаю, сэр, — сказал я. — И я очень, очень вам благодарен.

Неделю спустя мистер Годбер снова вызвал меня к себе.

— Поедете в Восточную Африку, — сказал он.

— Ура! — завопил я, подскакивая от радости. — Замечательно! Жуть, как здорово!

Директор улыбнулся.

— Там тоже весьма пыльно, — сказал он.

— Львы! — восклицал я, — И слоны, и жирафы, и кокосы повсюду!

— Ваш корабль покидает лондонскую гавань через шесть суток, — сказал он. — Вы отбываете в Момбасу. Ваше жалованье будет пять тысяч фунтов стерлингов в год, а командировка продлится три года.

Мне было двадцать лет. Меня ожидало путешествие в Восточную Африку, где целый день я буду ходить в шортах цвета хаки и в пробковом шлеме на голове! Я был в полном восторге. Кинулся домой и все рассказал матери.

— Меня посылают туда на три года, — сказал я.

Я был ее единственным сыном, и мы были очень близки. Другая мать в подобных обстоятельствах, наверное, как-то бы показала, что расстроена, — ведь матери по большей части именно такие. Три года — срок долгий, а Африка — далеко. И ни разу за все это время не свидеться (отпуск нам в первые три года не полагался). Но моя мать не позволила себе даже намека на что-либо, что могло омрачить мою радость.

— Ух ты, какой ты молодец! — воскликнула она. — Замечательная новость! Ты ведь туда и хотел, правда?!

Вся семья отправилась в лондонский порт провожать меня. В те времена это было очень даже нешуточное дело — ехать в Африку, да еще такому молодому человеку. Только на дорогу уходило две недели; корабль шел по Бискайскому заливу, мимо Гибралтара, пересекал Средиземное море и, пройдя по Суэцкому каналу и Красному морю, заходил в Аден, чтобы затем прибыть в Момбасу. Какие замечательные перспективы открывались передо мной! Я еду в край пальм, и кокосов, и коралловых рифов, и львов, и слонов, и ядовитых змей, а один знакомый в Лондоне, проживший в тех краях десять лёт, рассказывал мне, что если укусит черная мамба, то через час умрешь в страшных корчах и с пеной на губах… Ужасно хотелось в дорогу.

Хоть я тогда этого и не знал, разлучался я с домом не на три года, а на куда больший срок, потому что как раз в середине моей командировки началась Вторая мировая война. Но еще до того я успел вволю насытиться всякими африканскими приключениями. Были и обжигающая жара, и крокодилы, и змеи, и долгие охотничьи сафари в глубине страны, где я сбывал нефтепродукты „Шелл“ людям, управлявшим алмазными копями, и всяким плантаторам. Я научился говорить на суахили и вытряхивать скорпионов из своих сапог по утрам. Я узнал, каково это — заболеть малярией и трое суток валяться с температурой 40,6 °C, а также, как выживать вне всякой цивилизации, когда наступает дождливый сезон и вода заливает все вокруг, включая дорогу.

Когда в 1939 году началась война, я был в Дар-эс-Саламе, и оттуда я направился в Найроби, чтобы записаться добровольцем в Военно-воздушные силы. Через шесть месяцев я уже был военным летчиком, летал в одиночку над Средиземным морем, над пустынями Ливии, служил в Греции, Палестине, Сирии, Ираке и Египте. Я сбивал вражеские самолеты, и они сбивали меня. Однажды я провел шесть месяцев в госпитале в Александрии, а потом летал снова.

Но это все уже другая история, и я ее еще напишу…


Читать далее

Прощай, школа

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть