Онлайн чтение книги Тайна Марии Стюарт Mary Queen of Scotland and the Isles
IX

Впоследствии, когда Мария оглядывалась на годы, проведенные во Франции, ей казалось, что там всегда было лето, хотя она знала, что это неправда. Воздух всегда казался свежим и ласковым, наполненным ароматами цветущих лугов, созревающих слив и абрикосов. Вечера казались долгими и теплыми; камни замков начинали слабо мерцать, когда солнечный свет угасал и зажигали фонари или разносили белые восковые свечи в подсвечниках.

Главным цветом Франции был белый – белые лебеди, плавующие по воде в крепостном рву; особый известняк из долины Луары, используемый для строительства замков, который со временем становился лишь белее; огромные белые камины с позолоченными королевскими эмблемами; молочный цвет пудры, которую придворные дамы использовали для лица и которой сама Мария начала пользоваться с возрастом; и наконец, белые лилии, королевские цветы Франции.

Свое первое причастие она приняла на Пасху, одетая в платье из белоснежной тафты. На ее каштановых волосах красовалась диадема из королевских лилий, а в руках она держала четки из слоновой кости, подарок бабушки из рода Гизов. К своему двенадцатилетию, после долгой подготовки у исповедника отца Мамеро, она жаждала совершить это таинство, и в конце концов ее дядя-кардинал объявил, что она к этому готова.

«Это самый счастливый день в моей жизни», – написала она в своем маленьком дневнике тем вечером. Матери в Шотландию она сообщила: «Дорогая мама, я наконец стала истинной дочерью Церкви…»

Мария закрыла глаза и снова увидела лилии Мадонны вокруг алтаря, открывавшие свои гладкие белые горлышки, словно они готовились запеть «аллилуйя»; она увидела огонь толстой пасхальной свечи и нежную улыбку на алебастровом лице Девы Марии. «Сегодня я побывала в раю», – подумала она.

Но здесь, на французской земле, все ее чувства купались в роскоши, к которой она с возрастом все больше привыкала. Она тешила свой аппетит клубникой из Сомюра и арбузами, давно выращиваемыми в долине Луары садовником из Неаполя; паштетом из форели, турскими пирожными и вином из Аннонвилля с изысканным букетом. Ее обоняние ублажали искусные творения итальянских парфюмеров Екатерины Медичи, работавших с цветами на полях Прованса и создававших благовонные эссенции, которые можно было наносить на шею и запястья, или отдушки для перчаток и накидок. Гиацинты, жасмин, фиалки – все эти ароматы плыли по комнатам и доносились из ванных комнат.

Кожу ласкали притирания и прикосновения шелка, бархата, нежного меха и перчаток из мягчайшей оленьей кожи; подушки и перины, набитые гусиным пухом, манили свой мягкостью на исходе дня, а зимой в Фонтенбло недавно установленные немецкие изразцовые печи обеспечивали центральное отопление.

Взор постоянно радовала красота обычных вещей с роскошными излишествами: хрустальные зеркала, украшенные бархатными и шелковыми лентами, или пуговицы с инкрустированными самоцветами. Пышные фейерверки отражались в реке, и взгляд невольно останавливался на полотнах Леонардо да Винчи или черно-белом шахматном узоре из мраморных плиток в длинной дворцовой галерее над рекой Шер, с тихим плеском несущей свои воды внизу.

Повсюду слышались приятные звуки: щебет ручных канареек и более экзотических птиц в садовых птичниках, лай собак на несравненных королевских псарнях, плеск и журчание фонтанов в парке. И над всем этим разносились мелодичные звуки французского языка – изящные шутки, остроумные разговоры и голоса придворных поэтов, читавших стихи в честь мира аристократических грез, который они наделили меланхоличной философией бренности всего сущего.

Но для Марии и ее спутников все это казалось вечным и неизменным, а сетования поэтов они считали литературным вымыслом. Разумеется, были незначительные изменения: королевская семья продолжала разрастаться, и в детской появлялись новые жильцы. Екатерина Медичи стала грузной, и ее талия исчезала даже в перерывах между беременностями. Диана де Пуатье внешне ничуть не изменилась, казалось, она неподвластна времени, но даже она начала задумываться о постройке своей гробницы… разумеется, из белого мрамора.

Однажды вечером, когда Мария составляла компанию герцогине в ее апартаментах, она наблюдала, как Диана, сидевшая за туалетным столиком, перекладывает свои парфюмы и кисточки в серебряной оправе. Спина Дианы была такой же прямой, как всегда, а ее по-прежнему густые серебристые волосы были затейливо уложены и скреплены алмазной заколкой. Но ее лицо, отражавшееся в зеркале, казалось печальным. Внезапно она повернулась к Марии и сказала:

– Вы будете более красивой, чем я.

Мария начала возражать, но герцогиня отмахнулась от нее:

– Пожалуйста, не прекословьте. Я говорю правду. Не отрекайтесь от этого, как я не отрекаюсь от своей участи. Я горжусь тем, что вы будете наследницей моей красоты, и рада передать вам эту обязанность.

Мария рассмеялась, хотя почувствовала себя неуютно. Неужели Диана смертельно больна? Может быть, она просто задумалась о своем завещании?

– Сейчас мне пятьдесят пять лет. Разве мое время не настало? Я долго правила в царстве красоты, но это тяжкое бремя. Добро пожаловать! – Она указала на свой портрет с обнаженной грудью. – Вы шокированы? Разве вам не хотелось бы позировать в таком виде?

– Нет, мадам, – тихо ответила Мария, но не смогла удержаться от вопроса: – Когда написали эту картину?

– Всего лишь несколько лет назад. Вот теперь вы действительно шокированы! Не стоит беспокоиться. Художники великодушны; не только Бог может создавать что-то из ничего. Наши придворные живописцы тоже преуспели в этом.

Марии всегда нравилось смотреть, как двигается и говорит герцогиня.

– Вы всегда будете править в царстве красоты, – сказала она. – Боюсь, это не та должность, от которой можно отказаться, вроде хранителя королевской печати или королевского казначея.

– Увы, это так, – согласилась Диана де Пуатье. – Скорее подрастайте и освободите меня от этой должности. Время вознесет вас и свергнет меня с пьедестала.

Два старших дяди Марии укрепляли свою власть и положение при дворе. Кардинал расширил свою сферу влияния, а le Balafre прославился как герой в битве при Меце, когда город был отвоеван у императора Карла I, враждовавшего с Францией. В Шотландии мать Марии официально утвердили регентом, она продолжала попытки вытеснить англичан. В самой Англии умер Эдуард VI, и на трон взошла его сводная сестра Мария Тюдор, ревностная католичка. В течение следующих нескольких месяцев она снова сделала Англию католической страной и взяла в мужья короля Испании Филиппа II. Во Франции это восприняли как катастрофу, так как теперь Англия и Испания могли объединиться против нее и попытаться завоевать. Это означало, что Шотландия внезапно оказалась очень важным союзником для Франции из-за ее стратегического положения.

В возрасте одиннадцати лет Мария обзавелась собственной свитой и отдельными покоями. Теперь, когда настало время, она была рада оставить королевскую детскую. Там стало слишком тесно: целых шесть детей династии Валуа делили с ней ее апартаменты. Мария все более остро чувствовала пристальное внимание Екатерины Медичи, обращенное на всех детей, и без всяких сожалений избавилась от него.

Королева все чаще полагалась на астрономов и предсказателей, особенно на одного из них, которого называли Нострадамусом. Она настояла на его приезде, чтобы сделать предсказания, касающиеся детей, и когда он увидел Марию, то пробубнил «Я вижу кровь вокруг этой прекрасной головы!», что одновременно раздосадовало и расстроило ее – раздосадовало из-за грубости и расстроило из-за того, что могло оказаться правдой. Ее недовольство астрологом (который в конце концов лишь выполнял свои обязанности) перенеслось на Екатерину, которой следовало вести себя более тактично.

Вместе со своим двором, состоявшим из четырех Марий, Джона Эрскина, отца Мамеро, мадам Райе и личного врача Бургойна, она пользовалась относительной свободой. Ей нравился Бургойн; он был очень молод и лишь недавно завершил учебу в Падуе. Она по-прежнему держала при себе группу шотландских музыкантов, так как любила слушать напевы своей родины, несмотря на насмешки французов. Сами шотландцы наедине друг с другом продолжали разговаривать на родном языке, чтобы не забывать его.

Когда Мария осталась одна, она посмотрела на себя в зеркало, гадая о справедливости слов, услышанных от Дианы де Паутье. Неужели она так красива? Насколько она еще вырастет? Когда у нее появится женское тело? Будет ли оно приятным и радующим взор? Она знала, что девочки меняются, когда становятся женщинами. Простушки могут внезапно засиять, а хорошенькие девочки оказываются грубыми и скучными. Она надеялась, – если это не выдаст ее тщеславие, о котором предупреждал отец Мамеро, – что ей уготована лучшая участь.

* * *

К четырнадцати годам придворные поэты «открыли» для себя Марию. Они посвящали ей стих за стихом, сравнивая ее с красавицами, жившими в незапамятные времена. Мария пыталась помнить предупреждение Дианы о том, что красота становится тяжким бременем, но не могла не восхищаться словами, опровергавшими ее тайные страхи.

Придворный историк Брантом написал: «К пятнадцатому году ее красота засияла, как солнце в полуденном небе». Он хвалил ее руки «такой превосходной формы, что сама Аврора не могла сравниться с нею».

Пьер де Ронсар, ведущий поэт группы, называвшей себя «Плеядами» в честь созвездия из семи звезд, восклицал: «O belle et plus que belle et agrйable Aurore».

Его коллега, поэт Жоашен дю Белле, написал: «Nature et art ont votre beautй / Mis tout le beau dont la beautй s’assemble».

Он также провозгласил:

Творя ваш светлый дух, бог превзошел себя. Искусства к вам пришли, гармонию любя, Ваш облик завершить, прекрасный от природы, И музой дар певца мне дан лишь для того, Чтоб сразу в вас одной, на то не тратя годы, Воспел я небеса, природу, мастерство.

Художник Франсуа Клуэ делал эскизы с натуры и пробовал написать ее портрет, сетуя на то, что она похожа на бабочку или на дикое животное и не может посидеть смирно, чтобы он смог уловить ее очарование на холсте. Он написал один миниатюрный портрет Марии в розовом платье на сапфирово-синем фоне, но, по его мнению, она выглядела скованной и манерной, не похожей на саму себя в жизни. Картина не могла засвидетельствовать ее trиs douce et trиs bonne [18]Подлинную нежность и очарование ( фр. )., как подобает истинному произведению искусства. Ему не удалось подобрать и достаточно изящный оттенок для цвета ее кожи; в попытке передать ее сияние он лишь заставлял ее выглядеть изможденной.

Лишь бронзовый бюст работы Жака Понцио запечатлел ее позу и осанку, ее изящную стройную шею и горделивую посадку головы. Она позировала в мечтательном состоянии; ее взгляд сосредоточился на далеком внутреннем ландшафте, и в нем скульптор уловил беззаботность юности, думающей о том, что у нее впереди тысяча завтрашних дней, и не жалеющей времени на грезы о будущем. Ее волосы ниспадали длинными локонами, глаза миндалевидной формы глядели безмятежно, а изгиб губ был почти меланхоличным. Лишь слабое подобие улыбки касалось уголков ее маленького рта; в остальном статуя казалось воплощением олимпийской отрешенности.