Онлайн чтение книги Мастерская кукол The Doll Factory
Юная художница

Несмотря на то что весь день ее клонило в сон, уснуть Айрис никак не удавалось. От запаха жженого сахара болела голова, а конский волос, которым был набит матрац, колол тело даже сквозь простыню. Она ворочалась с боку на бок, укладываясь то так, то эдак, высовывала из-под одеяла то ногу, то руку, чтобы дать им немного остыть в прохладном воздухе чердачной комнаты, но все было тщетно. Какое-то время Айрис лежала неподвижно, пытаясь внушить себе полное спокойствие и дышать мерно и глубоко, попадая в такт дыханию сестры, но мысли ее продолжали скакать с одного предмета на другой, не давая забыться сном ни на минуту. Ей хотелось рисовать. Рисовать! Стоило ей закрыть глаза, как ей начинали мерещиться изящные оловянные тюбики с виндзорскими9«Виндзор энд Ньютон» – марка профессиональных акварельных красок и других художественных принадлежностей. акварельными красками, устричные раковины, в которых она смешивала цвета, и набор дорогущих собольих кистей, которые Айрис в конце концов купила после шести месяцев жесточайшей экономии.

Какое-то время спустя она приподнялась на локте и слегка толкнула сестру в плечо.

– Я никогда не видела попугаев… – сонно пробормотала та, переворачиваясь на другой бок, и Айрис поняла, что Роз будет крепко спать до тех пор, пока колокола на Святом Георгии не пробьют пять. За стеной она слышала далекий лязг и пыхтение паровозов на железной дороге, сквозь который пробивался тоненький, с присвистом, храп миссис Солтер. Насчет нее Айрис не беспокоилась: после ежевечерней порции лауданума10Лауданум – настойка опия на спирту, популярное в XIX в. лекарство. хозяйка спала как мертвая.

Не в силах больше терпеть, Айрис выбралась из-под одеяла. Дощатый пол чуть слышно заскрипел под ногами, но дверная защелка, которую девушка регулярно смазывала салом, открылась совершенно беззвучно. Отчего-то Айрис вдруг захотелось рассмеяться, но она успела вовремя зажать рот ладонью и не издала ни звука.

Когда она уже кралась на цыпочках по коридору, ее ног коснулся холодный сквозняк, колыхнувший подол ночной рубашки. Дверь комнаты миссис Солтер была открыта настежь, и свет ночника желтушным пятном ложился на пол. В воздухе сильно и остро пахло желудочным соком, и Айрис в очередной раз подумала, что несмотря на лекарства, которые миссис Солтер ежедневно принимала в огромных количествах (пилюли «Друг матери» от гастрита, «Безвредные пластыри доктора Монро с мышьяком» от прыщей и другие), болезнь хозяйки, похоже, только усиливается. Айрис до смерти надоело каждое утро стирать запятнанный рвотой коврик (для этого ей приходилось пользоваться крепким уксусным раствором, разъедавшим кожу на руках), но еще хуже были щипки и затрещины, которые миссис Солтер с особенной щедростью раздавала в дни, когда ее одолевали бредовые видения. Не особенно боясь, что ее услышат, она кричала, что пригрела в своем доме двух шлюх и что Айрис вот-вот согрешит со страшным джентльменом с зеленой кожей и кабаньими клыками. В такие дни единственным спасением для сестер было пореже попадаться хозяйке на глаза.

Ах, если бы только однажды аптекарь перепутал лекарство миссис Солтер с крысиным ядом, думала Айрис, спускаясь в подвал по старой скрипучей лестнице.

***

Подвал состоял из одной сравнительно небольшой, сырой и темной комнаты, служившей складом для хранения материалов, из которых изготавливались куклы. В воздухе здесь стоял такой сильный запах плесени и гниющей мешковины, что он перебивал даже вонь жженого сахара. В наваленных вдоль стен мешках хранились волосы с голов южногерманских крестьянок11В середине XIX столетия человеческие волосы пользовались большим спросом. Они использовались для изготовления канатов, рыболовных снастей, париков и шиньонов. Стоили они довольно дорого, и девушки со всей Европы охотно продавали свои локоны. Больше всего ценились светлые волосы из Германии и Скандинавских стран., а в корзинах лежали еще не раскрашенные фарфоровые ноги, руки и лысые головы, странно похожие на диковинные недозрелые плоды. В одной из корзин под фарфоровыми головами хранились главные сокровища Айрис – ее краски, кисти и несколько листов драгоценной бумаги, как еще не использованных, так и с начатыми, но незаконченными рисунками. Все это она перенесла на небольшое бюро, а сама села на шаткий стул.

Айрис хватило одного взгляда, чтобы убедиться: вчера она действительно ошиблась, выбирая масштаб рисунка. Ей хотелось написать большой портрет, но лицо, которое она изобразила, занимало меньше трети листа. Поначалу увиденное привело Айрис в отчаяние – ей казалось, что она не умеет и никогда не будет уметь рисовать как следует. Некоторое время спустя она, однако, успокоилась и, присмотревшись к рисунку внимательнее, обнаружила, что краски на нем яркие, а мазки уверенные и твердые. Ах, если бы только ее голова не торчала в верхней части листа, где она выглядела так нелепо! Отрезать нижнюю, пустую часть ей не хотелось – бумага и так была не слишком большой. Интересно, чем можно заполнить пустое пространство, чтобы спасти рисунок? А что, если…

Повинуясь внезапному порыву, Айрис встала и сняла через голову ночную рубашку – из самой простой фланели, с желтыми пятнами пота под мышками. Пламя свечи осветило гладкую, бледную, как рыбье брюхо, кожу. На секунду девушка попыталась представить, с каким отвращением отнеслись бы к тому, что она собиралась сделать, родители, вечно твердившие о целомудрии и нравственности. К счастью, родители никоим образом не могли застать Айрис здесь, в этом подвале, так что с их мнением можно было не считаться. Другое дело – Роз или, еще хуже, миссис Солтер. Что, если хозяйка зачем-то спустится в подвал? Да она способна вообразить себе невесть что, особенно под действием опийной настойки, которая только усилит ее ужас и отвращение. Полбеды, если миссис Солтер ограничится тем, что обзовет ее шлюхой, проституткой или продажной девкой. Будет куда хуже, если хозяйка решит ее уволить – тогда Айрис потеряет не только крышу над головой, но и двадцать фунтов годового дохода. Что ей тогда делать? Возвращаться к родителям?..

Айрис, однако, постаралась как можно скорее выбросить эти мысли из головы. Поудобнее устроившись на стуле, клеенчатое сиденье которого неприятно холодило ей ягодицы, Айрис достала краски и выдавила понемногу пигмента в расставленные по столешнице половинки устричных раковин. Намочив кисть, она стала смешивать краски, чтобы получить телесный цвет. Когда все было готово, Айрис снова взглянула на себя в зеркало, но на этот раз взгляд девушки опустился ниже, остановившись на небольших грудях с твердыми, острыми сосками. Прикусив губу, она рассматривала их довольно долго. Да, в ее внешности был серьезный дефект – проклятая ключица, которая заставляла ее горбиться… Неужели она – уродка, или в ней все же есть хотя бы капелька подлинной красоты?

Было время, когда Айрис буквально ненавидела свою ключицу, которая неправильно срослась после травмы, полученной при рождении. В жизни она ей не мешала – из-за нее Айрис лишь немного сутулилась, но дети на улице частенько дразнили ее «горбуньей», ловко пародируя ее манеру ходить, слегка наклонившись вперед. Роз пыталась защитить сестру («А ну, отстаньте от нее, сопляки!»), но, по правде говоря, не слишком старалась, боясь в свою очередь стать объектом злых шуток ребятни («Рыжие ведьмы! Близнецы-великанши!» – частенько кричали им вслед мальчишки, если они появлялись на улице вместе.). Лишь со временем, особенно в последние год или два, Айрис научилась воспринимать этот дефект (право же, не такой и отвратительный!) как часть своей индивидуальности. Пожалуй, теперь она не стала бы избавляться от него, даже если бы могла. Ее изогнутая ключица отнюдь не пугала уличных торговцев-лоточников и не мешала им весело свистеть ей вслед. Порой, когда она проходила слишком близко, самые дерзкие даже хватали ее за талию. «Не хочешь повеселиться, красотка?» – спрашивали одни. «Я уверен, ты не прочь познакомиться со мной и с моей дубинкой поближе!» – говорили другие. В этих случаях Айрис делала решительное лицо («Что это вы такая хмурая, мисс? Хотите, я вас развеселю?») и шагала дальше, стараясь не обращать внимания на их вопли и свист. Если же с ней была Роз, Айрис спешила взять сестру под руку (та обычно опускала взгляд, хотя как раз ее-то мало кто замечал) и шепнуть ей на ухо, как она ненавидит этих грубых уличных приставал.

При этом Айрис знала, что уже очень скоро ей придется быть любезной с кем-то из молодых людей, которые, тиская в руках шляпу, время от времени возникали на пороге кукольного магазина. Замужество, как она хорошо понимала, было выходом, вот только выходом куда ?.. Затягивать с этим, во всяком случае, не стоило: ей уже исполнился двадцать один год; еще немного – и ее красота поблекнет и начнет увядать. И если она промедлит, то превратится в тридцатилетнюю старую деву, обреченную до конца жизни гнуть спину над раскрашиванием фарфоровых кукольных голов. Мать, кстати, уже писала ей о некоем молодом привратнике из гостиницы, который хотел с ней познакомиться. Он даже несколько раз заходил в лавку, но Айрис пока удавалось избегать встреч с ним. Соответственно, она даже не знала, плох он или хорош – ей не хотелось за него замуж просто потому, что его выбрали родители.

А еще Айрис не представляла, как она сможет оставить Роз. Она-то никогда не найдет себе мужа – это было очевидно. Единственное, что могла сделать для нее Айрис, это выйти замуж за кого-то сравнительно обеспеченного, чтобы иметь возможность помогать сестре на протяжении всей ее жизни. О том, чтобы бросить Роз на произвол судьбы, не могло быть и речи – Айрис знала, что просто не в силах этого сделать. В конце концов, они были близняшками, а значит, связь между ними была крепче и сложнее, чем между обычными сестрами.

Болезнь Роз, казалось, и укрепила, и в то же время разрушила эту связь. Когда сестры были маленькими, Айрис имела обыкновение рисовать кусочком угля на любом обрывке бумаги, какой только попадал ей в руки, – на полях газет, на обертке от масла, на обрывках старых обоев. В те времена Роз искренне восхищалась той легкостью, с какой сестра могла изобразить почти любой предмет: стул, дерево, котенка. «Нарисуй эти ножницы!» – говорила она, и на бумаге появлялись ножницы. «Нарисуй слона», – просила Роз, но ничего хорошего у Айрис не выходило – она могла изобразить только то, что видела перед собой. Так было, но теперь Роз только отворачивалась, когда сестра пыталась развлечь ее своими набросками.

И снова Айрис пришлось сделать над собой усилие, чтобы отогнать посторонние мысли и смешать правильный тон для нижней стороны грудей, где тени были особенно густыми. Вот кисть заскользила по предварительно смоченной бумаге, и Айрис невольно засмотрелась, как растекается во все стороны прозрачная, как воздух, акварель. Пока все получалось как надо, и она чувствовала себя довольной. Глядя на плоды своих трудов, Айрис исполнялась уверенности, что ее тело принадлежит ей одной и никакая миссис Солтер не имеет права использовать его, чтобы отскребать от грязи полы и стирать вонючие коврики. С другой стороны… с другой стороны, именно это тело каждый день напоминало Роз о том, какой бы она могла быть, не случись с ней это несчастье, но тут уж Айрис ничего не могла поделать. И все же, думая о том, что сестра, быть может, завидует ей, она ощутила какую-то странную дрожь. Чем она была вызвана, Айрис не могла бы сказать. Быть может, ей было неловко перед сестрой за то, что болезнь ее пощадила, быть может, она, напротив, была рада, что на ее коже нет тех страшных ям и рубцов, которые навеки изуродовали Роз. Не исключено было, впрочем, что она просто замерзла в холодном подвале.

Высоко подняв кисть, Айрис долго всматривалась в собственный портрет. Сравнивая его с оригиналом (лицо нужно было слегка подправить, но она займется этим позже), она задержалась на груди и талии. Айрис казалось невозможным представить, что их когда-нибудь коснется грубая мужская рука. Чужой человек обнимет ее за талию, потом его ладонь поднимется выше и сожмет… Нет, невозможно! Айрис поморщилась, словно наяву почувствовав это прикосновение, и поспешила вернуться к рисунку.

Она никогда не расспрашивала сестру об одном происшествии, невольной свидетельницей которого она однажды стала. Еще до болезни у Роз был поклонник – Чарльз, или просто «тот джентльмен», как они называли его между собой. Какое-то время сестра говорила с Айрис только о нем, с гордостью показывая сделанные им подарки – настоящие шоколадные конфеты, стеклянные бусы, клетку с желтой канарейкой (однажды Роз забыла закрыть дверцу, канарейка залетела в дымоход и умерла). Им тогда было по пятнадцати, но они уже тогда понимали: «джентльмен» может спасти Роз от тяжелых жерновов жизни, если женится на ней и сделает хозяйкой в своем небольшом городском коттедже в Мэрилебоне на окраине Лондона. С Айрис Чарльз тоже подружился и даже обещал, что одолжит ей денег на магазин, как только он и Роз… Он не договорил, не произнес вслух слово «поженятся», но Айрис было довольно и того, что он уже сказал. Их с Роз лавка, которую они решили назвать «Флора», превращалась из фантазии в реальность… ну, почти в реальность, и Айрис поспешила взглянуть на сестру, чтобы убедиться: Роз не возражает против подобного проявления внимания – против того, чтобы Чарльз включил и ее в их планы на будущее.

Каждое воскресенье, когда отец и мать отправлялись куда-нибудь по делам, Чарльз приезжал к ним домой. В такие дни Роз просила сестру оставаться в комнате наверху, но однажды Айрис, обидевшись на подобное недоверие и нежелание сестры посвящать ее в свои тайны, потихоньку спустилась вниз и прильнула к закрытой двери. В замочную скважину ей было хорошо видно, как Чарльз, расположившись на старом деревянном стуле, который сделал еще их дед-столяр, привлек к себе Роз. Одной рукой он задрал ей юбки, а другой – расстегнул пуговицы штанов. Не успела Айрис перевести дух, как Роз уже сидела у него на коленях и ритмично подскакивала, словно ехала верхом на лошади. В первую секунду Айрис пришла в ужас, но, словно завороженная ритмом «скачки», странными гримасами на лицах ее участников и скрюченными пальцами Чарльза, которые словно когти впивались в молочно-белые ляжки сестры, не могла ни оторваться от замочной скважины, ни просто закрыть глаза. На мгновение ей даже захотелось, чтобы это она сидела с задранными юбками на коленях у «джентльмена», а сестра подсматривала за ними в замочную скважину.

Но больше всего поразило Айрис, как обыденно и просто выглядело то, чему она стала свидетельницей. Можно было подумать – в комнате не происходило ничего особенного, хотя она отлично знала, в чем дело. Грех!.. Именно от него их с Роз неустанно предостерегали родители и священники с церковной кафедры.

Даже сейчас Айрис не могла сказать, откуда Чарльз узнал о болезни сестры. Но, как бы там ни было, уже на второй день после того, как лицо Роз покрылось гнойниками и язвами, он явился к ним в дом и прямо на пороге вручил Айрис письмо для сестры.

«Роз будет очень рада узнать, что вы заходили. У нее небольшая простуда, но она скоро поправится», – солгала Айрис, но Чарльз не стал задерживаться и сразу ушел, сказав от силы одно-два слова. Письмо оказалось отнюдь не пылким любовным посланием и даже не пожеланием скорейшего выздоровления. Чарльз писал, что порывает с Роз. Прочтя письмо, сестра выгнала Айрис из комнаты, а сама схватила дедушкино кресло и с такой силой швырнула о стену, что оно разлетелось на тысячу кусков. С тех пор Айрис больше не слышала ни ее веселого, заразительного смеха, ни сделанных шепотом признаний.

Какой-то шум привлек внимание Айрис. Что это, крыса скребется за стеной или кто-то спускается в подвал?..

Да, это чьи-то тяжелые шаги!

Подскочив от неожиданности, Айрис так резко обернулась, что опрокинула стакан с грязной водой, которая лужей растеклась по столешнице. К счастью, она успела схватить рисунок прежде, чем он намок. Метнувшись в угол, чтобы спрятать его под мешками, Айрис вдруг поняла: шаги удаляются.

– Слава тебе господи!.. – пробормотала она, прижимая портрет к обнаженной груди. Облегчение, которое испытывала Айрис, было таким сильным, что она едва не рассмеялась в голос. Надо же быть такой глупой! Она была уверена, что не ослышалась и что это миссис Солтер спускается в подвал, чтобы застать ее на месте преступления, но это был просто подмастерье или ученик пекаря, который вернулся в соседнюю кондитерскую после позднего представления в дешевом театрике.

Только начав вытирать с бюро быстро расползавшуюся лужу, Айрис заметила лежащую на столе готовую кукольную голову и не сдержала досадливого восклицания. Вы-плеснувшаяся из стакана вода попала на фарфор, и теперь на лице куклы расплывалось безобразное серое пятно.

– О нет! Только не это! – пробормотала Айрис, хватая фарфоровую голову и впопыхах вытирая ее подолом ночной рубашки. Чтобы раскрасить эту куклу, у нее ушло несколько часов. Что она будет делать, если работа целого дня окажется испорчена? Поплевав на ткань, Айрис лихорадочно потерла кукольные щеки, но ничего не добилась – фарфоровая голова была безнадежно испорчена.

Скрипнув зубами, Айрис едва не зарычала от досады и разочарования. Какая же она неуклюжая! А самое обидное заключалось в том, что тревога оказалась ложной – в подвал никто не спускался. Шум раздался за стеной , но она запаниковала, и вот результат! Что же ей теперь делать?

В отчаянии Айрис подняла взгляд к крошечному зарешеченному окну под самым потолком. Сейчас, должно быть, уже около полуночи, решила она. Теперь ей придется работать всю ночь, чтобы раскрасить новую голову.

С неожиданной остротой ощутив пронизывающий холод и сырость подвальной комнаты, Айрис снова надела ночную рубашку. Нет, на свой портрет она даже не станет глядеть! Нет. Этакая непристойность!..

И вдруг ее вновь посетило ставшее уже привычным ощущение, что с ней что-то не так. Как будто где-то глубоко внутри Айрис росла опухоль, которую невозможно было ни вылечить, ни удалить. Наверное, ей следовало уничтожить свои рисунки, поднести их к пламени свечи и дождаться, пока бумага превратится в пепел, но это было выше ее сил.

И, достав из корзины чистую кукольную головку, Айрис тяжело вздохнула и принялась заново красить выпуклые фарфоровые глаза и наводить румянец на фарфоровые щеки.