Онлайн чтение книги Матросы Наркомпроса
ГЛАВА 9. РАССЫЛЬНЫЙ ДИРЕКТОРА

За два месяца, которые прошли с начала занятий, помощник командира взвода Алексей Бархатов не мог припомнить случая, когда Геннадий Ковров проявил бы недовольство или вступил в спор. Ковров не походил и на безответных, робких мальчишек, которые угождают из слабости. На уроках физкультуры он лучше других делал «склопку» и отваживался крутить на турнике «солнце», что, как известно, требует крепких мускулов и ловкости.

Но ловкость была ему совсем ни к чему. На уроках Ковров никогда не поднимал руку. Учителя вначале думали, что он из отстающих. Однако у доски Геннадий отвечал кратко и всегда по существу. Ковров держался особняком, и никто не знал, что он про себя думает.

Лека Бархатов, составляя список очередного наряда дежурной службы, подумал, что кандидатура Коврова больше всех подходит для поста рассыльного у директора. Дежурство у директорского кабинета считалось почетным, но все открещивались от него как только могли. Григорий Мымрин прошлый раз целую антимонию развел, стал интересоваться, почему именно его, раз он уже отстоял дневальным по гальюну. Бархатов, конечно, пререканий не допустил, но кому охота каждый раз объяснять, что да почему. Должность младшего командира исполнять непросто. Ребята никак не хотели признать за одноклассником права на безоговорочные приказания. Лека понимал, что это право надо завоевать. Назначив Коврова в наряд рассыльным, помкомвзвода был убежден, что тот промолчит и не будет подрывать его авторитет.

Геннадий выслушал приказание и сказал: «Есть!» У Бархатова отлегло от сердца, потому что пост у директорского кабинета был очень опасным. Сам Уфимцев был суров, разговаривал, не разжимая тонких прямых губ, отчего подчеркивались шипящие согласные. Ученик Гасилов был снят с рассыльных только за то, что не смог Уфимцеву представиться. Рассыльный при виде директора растерялся и стал заикаться.

— Отставить! Еще раз! — приказал Сергей Петрович.

Гасилов вышел из кабинета, набрался сил и попробовал все сначала. Ничего не получилось. Грозные борозды на челе директора замораживали рассыльного. Язык у Аркашки приклеился к нёбу.

Гена Ковров, конечно, знал, что почетная вахта ничего не приносит человеку, кроме неприятностей, но не возражал.

— Тебе больше всех нужно? — выразил общее удивление Зубарик — Мымрин.

— Не мне, так кому-то другому заступать, — пожал плечами Ковров. — Какая разница.

— Правильно! Так должен поступать каждый ученик, — поддержал Геннадия помощник командира взвода.

Ковров только взглянул на Леку и так усмехнулся, что у того сразу пропало желание пояснять его действия.

Рассыльный у кабинета директора вполне заменял вывеску «Без доклада не входить». Ковров заступил на пост за полтора часа до начала занятий, когда в школе еще было безлюдно. Директор приходил на работу рано, и Генка издалека услышал его шаги, тяжелые и гулкие, как поступь каменного командора.

Походка директора развеселила Геннадия. Надо же было такую придумать!

Сергей Петрович увидел у дверей своего кабинета сияющую физиономию и остолбенел. Поэтому Коврову не представило труда доложить директору, что он рассыльный и готов приступить к обязанностям. Уфимцев рассердился, но придраться было не к чему. Пока Геннадий получил первое распоряжение вызвать помощника директора по хозяйственной части Берту Львовну Цируль.

— В одном из классов мной обнаружена галоша, — сурово заявил директор.

— Одна галоша? — ничуть не удивилась Цируль. — Там должна быть пара.

— Рваная галоша валялась за печкой, — нахмурился Уфимцев. — Доложите, как вы контролируете чистоту учебных помещений?

— Галошу, надеюсь, не выбросили? — невозмутимо парировала Берта Львовна. — И скажите, я вас прошу, как объяснить это малярам?

— Черт знает что, — взорвался директор. — Вам указывают на грязь! При чем здесь маляры?

— Спецобувь, — с великолепным апломбом пояснила заведующая хозяйством. — И давайте спокойно, я вас прошу. Не будут же маляры работать в штиблетах?

Начало дежурства Коврову пришлось по душе. На каком другом месте можно почерпнуть столько полезных сведений? К сожалению, потом дверь кабинета притворили, и голоса стали глуше, но суть все равно можно было уловить. Вообще директор скучать своему рассыльному не давал. Он послал его за военруком, потом за заведующим учебной частью Полиэктовым. Когда в кабинете собралось школьное начальство, Сергей Петрович приказал вызвать историка Макарова. Геннадий мигом взлетел на второй этаж, в учительскую. Физик Дормидонтов, увидя его на пороге, ехидно заулыбался:

— Нуте-с, кто там очередной?

Историк поспешно последовал за рассыльным. Его лицо закаменело, как перед экзаменом. Рассыльный не подозревал, что это и был самый настоящий экзамен, по результатам которого издавался приказ об утверждении в должности.

— Дошла очередь до студентов, — сказал Дормидонтов, когда за Ковровым закрылась дверь.

Физик намекал, что приглашенный на беседу Макаров только закончил университет. К Дормидонтову, имевшему немалый стаж и звание учителя средней школы, все еще рассыльного не посылали. И это не было случайностью.

— У меня болит шея, — жаловался в учительской Павел Феофанович. — Хоть на перемены не выходи.

Его собеседник сделал круглые глаза и повел ими в сторону дивана, где молчал старший политрук Петровский. Зачем сюда ходит политический руководитель, никто из учителей не знал. Это казалось им подозрительным. Физик перехватил осторожный взгляд и возмутился.

— Могу повторить где угодно, — желчно добавил Павел Феофанович. — Учащиеся затеяли унизительную игру. Каждый считает своим долгом вывернуть шею в сторону учителя. А вы извольте им отвечать. Но учеников много, а я один…

Петровского явно вызывали на разговор. Но он снова промолчал. Если бы учителя догадывались, что Евгений Николаевич и сам точно не представлял, зачем он сюда ходит! Просто старший политрук никак не мог найти в спецшколе своего места, и Радько посоветовал начать со знакомства с преподавателями.

Петровский понимал, что физик Дормидонтов возмущается не зря. Некоторые ученики придумали ходить на переменах в бескозырках. Они отдавали честь, далеко откидывая руку, едва не задевая локтем отпрянувшего учителя. Почти все по уставу, но на самом деле форменное издевательство.

С другой стороны, язвительный тон Дормидонтова тоже не понравился старшему политруку. Евгений Николаевич так и не успел обдумать странное поведение учителя физики. В учительскую постучался рассыльный. Старшего политрука тоже приглашали к директору.

Преподаватели поняли его уход по-своему.

— В каждой школе свои порядки, — заметил Святогоров. — Как будто мало приказа заведующего гороно, которым мы все уже давно назначены? — Михаил Тихонович тоже чувствовал себя крайне неуютно и уже жалел, что дал согласие преподавать здесь математику.

— Пустое сотрясение воздуха, а не порядки, — прищурил глаза Дормидонтов.

Михаил Тихонович согласно кивнул, а остальные учителя никак не реагировали.

— О чем тут говорить, — махнул рукой Павел Феофанович. — Мне в любой школе будет хорошо.

Физика прервал звонок. Все засобирались в классы. Рассыльный Ковров тоже оставил свой пост и помчался наверх, чтобы успеть занять свое место до прихода преподавателя. Во втором взводе по расписанию значилась литература. Гена едва успел плюхнуться за парту, как в дверь класса просунулась рука с портфелем.

— Смирна-а!.. — заорал дежурный руке.

Но руке было не до команды. Рука укрощала портфель, который захлебывался от томов. Корешки книг торчали выше откинутого за ненадобностью замка. Вслед за портфелем в класс протиснулся упитанный энергичный человечек. Огромный лоб его подавлял остальные черты лица. Если б не вполне земной животик, колобком выпиравший из-под кителя, то преподаватель Марусенко напоминал бы канонизированный фантастами тип марсианина.

Литератор проследовал мимо дежурного к учительскому столу и водрузил на него портфель. Класс замер. Дело в том, что дежурный Димка Майдан заранее расположил ножку стола над дырой прогнившего паркета.

В следующее мгновение стол, не выдержав натиска русской литературы, наклонился, как палуба в шторм, и книги посыпались на пол.

Преподаватель нуждался в помощи. И ученики были готовы ее оказать. Но для этого требовалось нарушить команду «смирно!» и вообще весь ритуал встречи учителя. Портфель с книгами и строевой устав явно мешали друг другу. Каждый раз ученики терпеливо ожидали, пока наглядные пособия и первоисточники выстроятся в стопках на учительском столе. Только после этого «Марусечка» принимал рапорт по всей форме и разрешал сесть.

Дима Майдан был не только дежурным. Подобно Галилею, он выступал в роли исследователя. Простой и наглядный эксперимент по его программе имел целью довести противоречие до абсурда. Однако обескуражить преподавателя ему не удалось. Марусенко лично собрал свои книги. А ритуал остался ритуалом.

— Моя задача — научить вас читать! — объявил литератор еще на первом уроке.

— Читать? — засмеялся Антон Донченко. — Мы как будто уже грамотные…

— Контрольный диктант покажет, насколько это соответствует истине, — спокойно парировал Марусенко. Он предложил Антону встать и назвать свою фамилию.

— Давайте сразу условимся, — сказал литератор, — не нарушать установленный в школе порядок… А все же читать вы еще не умеете!

Ребята зашумели, стали переглядываться.

— Не верите? — спросил Валерий Евсеевич. — Сейчас убедитесь! Кто знает, сколько книг способен прочитать человек в течение всей жизни?

Начался коллективный подсчет. В конце концов все согласились, что в среднем не больше двадцати тысяч томов.

— Это же очень мало! — воскликнул Марусенко. — В библиотеках лежат миллионы томов. Среди них есть книги-бомбы и книги-плевки. Какую из них выбрать? На какую стоит тратить время? Мне хочется, чтобы литература стала для вас лоцией в океане книг. Тогда вы не собьетесь с истинного курса.

Сравнение понравилось, и с тех пор литература была возведена в ранг самых главных «морских» предметов.

Литератор говорил на уроках, как и командовал: распевно, взахлеб. Стоило стать ему посреди класса и, воздев руки, воскликнуть, как издревле полки Игоревы: «О русская земля! Ты уже за холмом!» — время останавливалось. Остальные сорок пять минут урока ребята уже не замечали, что руки учителя жили все время отдельно, на небесах.

Гена Ковров так заслушался «Марусечку», что едва не забыл о своих обязанностях рассыльного. По инструкции все лица дежурной службы должны были выходить из классов за минуту до конца урока, чтобы со звонком на перемену уже быть на своих местах. Хорошо еще, что бдительный Лека Бархатов не допустил беспорядка. Но Лекины старания пропали понапрасну, ибо Уфимцев уехал в гороно, и рассыльный все перемены проторчал у запертой клеенчатой двери. Настоящая работа началась у Коврова после шестого урока. Директор явился мрачнее тучи и снова потребовал к себе Берту Львовну Цируль.

Сергею Петровичу удалось добыть только сто электрических лампочек, хотя требовалось двести пятьдесят две. Вместо трех тонн кровельного железа школе давали только половину. А над душой директора еще висели неоплаченные счета на двадцать пять тысяч рублей.

Берте Львовне нельзя было придумать менее удачный момент, чтобы показать Сергею Петровичу испорченную трубу из школьного оркестра. Рассыльному опять пришлось бегать за военруком и старшим политруком, а затем искать по всей школе капельмейстера и председателя местного комитета Василия Игнатьевича Артяева. В кабинете началось следствие по делу помятой трубы. Каким путем об этом догадался Михаил Тихонович Святогоров, так и осталось неизвестным. Он появился у заветных дверей без всякого приглашения.

— Доложить? — спросил его Гена Ковров.

— Не нужно. Я сам, — сказал Святогоров и потянул на себя массивную филенку. У Сергея Петровича удивленно вскинулись брови.

— Надеюсь, вы не собираетесь решать судьбу ученика без классного руководителя? — услышал Генка Ковров и весь обратился в слух.

— Командира взвода! — поправил из угла старший политрук.

— Тем более, — решительно сказал учитель и сел на стул.

Уфимцев с раздражением переводил взгляд с покореженной трубы на странного, по-граждански развязного педагога. Хотя Сергей Петрович тоже не был настоящим военным, он считал, что в спецшколе все должно быть более официальным.

— Как будем списывать? — спросила Берта Львовна.

— Стоимость инструмента — двести рублей, — вторил в унисон капельмейстер.

— Нельзя потворствовать, — поддерживал председатель месткома. — Так всю спецшколу можно разнести по косточкам.

— А как трудно было выпросить у шефов комплект духовых инструментов, — говорил Константин Васильевич Радько.

«Выгонят или лишат формы», — подумал рассыльный и крепче прижался к двери. Ему было жаль непутевого Димку, который сам накликал беду.

Старший политрук Петровский по обыкновению сопел и не торопился с выводами. Только один Святогоров знал, что нельзя повесить на Майдана такую сумму. Мальчишка оставит школу наверняка. Утром у Михаила Тихоновича была Димкина мачеха и все рассказала.

Сергей Петрович вспомнил о письме. Его принесла на днях гражданка Мымрина, член родительского совета содействия. Группа родителей жаловалась, что их дети стали гораздо хуже успевать по алгебре и геометрии. В дневниках недавних отличников прочно обосновались посредственные, а иногда и плохие оценки.

«Преподаватель Святогоров сеет в учениках недоверие к утвержденным программам и стабильным учебникам, заставляет сомневаться в правильности ответов в задачниках и даже в формулах, открытых человечеству корифеями науки. А сам он кто? Рядовой учитель. Уроки ведет подозрительно тихим голосом. Как же после этого верить ему самому?»

Директор конфиденциально посоветовался с Василием Игнатьевичем Артяевым. Предместкома хотя и не преподавал математику, но также оказался невысокого мнения о методических способностях Святогорова.

Вопрос со Святогоровым предстояло решать. Но директор удивился, отчего плохой преподаватель ведет себя так независимо.

— Можно подумать, — сказал Михаил Тихонович тихим голосом, — что я разговариваю не с педагогами. Мы решаем судьбу молодого человека. У Майдана нет ни отца, ни матери. И платить ему нечем.

— Отец погиб? В финскую? — заинтересовался старший политрук.

— Может быть, все это следовало выяснить заранее? — обернулся к нему Святогоров. — Но в данном случае я полагаю главным другое. Майдан не виноват. Не он разбил инструмент. За что же его наказывать?

Раз уж речь зашла о педагогике, обиделся Сергей Петрович, самое время вручить Святогорову жалобу родителей. Но тут вмешался Петровский и заявил, что совсоду надо больше внимания обращать на детей из малообеспеченных семей.

— Не только совету содействия, — ехидно заметил военрук. — Вам тоже. Тем более что вы с Майданом как будто старые знакомые.

Евгений Николаевич запыхтел, кожа у него сравнялась цветом с яркой шевелюрой. Старший политрук на реплику не реагировал и стал выяснять у математика, как была испорчена труба.

— Не удивлюсь, — сказал Политура, — если завтра соседи музыкантов рехнутся и изведут все трубы.

Радько тоже согласился с тем, что настоящий виновник происшествия сам капельмейстер. Кто разрешал ему раздать инструменты по домам? После такого оборота дела Михаил Тихонович посчитал, что он здесь лишний. Математик удалился так же вежливо и решительно, как и вступил в разговор. Сергей Петрович не успел ознакомить его с родительским письмом.

В итоге дежурство у Генки Коврова выдалось очень познавательным. Он убедился, что и в дальнейшем нет никакого резона избегать этой почетной вахты. Он даже совсем забыл о своем обещании вести себя сдержанно и достойно, чтобы отец за него не краснел. Почетная вахта еще не кончилась, а Генка уже размагнитился и потерял бдительность. Возмездие обрушилось без всякой задержки.

За горячим спором никто в кабинете не обращал внимания, как в приемной все время возникали шипящие звуки, будто кто-то пытался изобразить дикцию директора. Теперь же, когда судьба Майдана была решена, Сергей Петрович вопросительно посмотрел на дверь. По всем признакам по приемной мчался паровоз. На полном ходу чокались буферами вагоны, с ритмичным свистом металась в золотнике кулиса Стефенсона.

Константин Васильевич Радько выглянул из кабинета, и было слышно, как он упрекнул:

— Вы ведь не в цирке, а на службе.

Локомотив со всего маху затормозил, а Радько, вернувшись обратно, засмеялся:

— Рассыльный отрабатывает флотское «Яблочко», Между прочим, получается.

— Занимаются черт знает чем, а на контрольных двойки, — недовольно процедил директор. — В гороно сегодня говорили: «Со всего города собрали отличников. Где же они теперь?»

Потом Уфимцев вышел в приемную и лично объявил рассыльному наряд вне очереди.

— Многих беспокоит снижение успеваемости, — поддержал директора председатель месткома. — Например, преподаватель физики Дормидонтов, — тут он со значением взглянул на Радько, — считает это результатом увлечения игрой в солдатики.

— А вы как считаете? — спросил Артяева военрук. Василий Игнатьевич развел руками, признаваясь в некомпетентности. Радько понимающе улыбнулся:

— Вопрос слишком серьезный, чтобы решать его на ходу. Пора обсудить это на педагогическом совете.

Директор кивнул. Он и не подозревал, какой сюрприз приготовил для школы хитроумный военрук.