Онлайн чтение книги Майерлинг Mayerling
ЭПИЛОГ

В среду утром, после одиннадцати, мадам Шратт, как всегда нарядная и бодрая, пришла к ожидавшей ее императрице. Та приняла ее в своей спальне, и между двумя столь непохожими, но близкими императору женщинами завязалась легкая беседа. Мадам Шратт умела развлечь императрицу.

В этот момент дверь, ведущая в салон для приемов, открылась и вошла одна из фрейлин императрицы, самая приближенная к ней, мадам Ференци. Вопреки всегдашней ее выдержке, на этот раз лицо фрейлины было неузнаваемо растерянным. Императрица, показывая на нее мадам Шратт, сказала, усмехаясь:

– Взгляните на нее, она всегда все драматизирует. Сейчас она объявит, что одно из моих меховых манто съедено молью.

Эта шутка не произвела ожидаемого впечатления. Бледное лицо мадам Ференци осталось напряженным. Она приблизилась к императрице с письмом в руке. Та, поглядев на нее внимательнее, в испуге поднялась.

– В чем дело?

Мадам Ференци делала напрасные попытки заговорить. Напуганная императрица с немым вопросом в глазах схватила ее за плечо. Несчастная фрейлина, дрожа как лист, нашла наконец силы вымолвить:

– Граф Ойос только что приехал из Майерлинга…

Она замолчала. Императрица широко открытыми глазами в упор смотрела на нее… Наконец фрейлина едва слышно произнесла:

– Ужасное несчастье!.. Принц… мертв!..

Несмотря на природное мужество, императрица не выдержала удара и стала оседать. Мадам Шратт бросилась поддержать ее. Вместе с фрейлиной они привели императрицу в чувство. Силы вернулись к ней, и уже твердым голосом она попросила рассказать подробности… Самоубийство! Она содрогнулась, вспомнив о таком же конце стольких близких ей людей… Принц ушел из жизни вместе с Марией Ветцера… Она взяла из рук фрейлины письмо и прочла первые строчки: „Дорогая мама, я убил…“ Она не смогла продолжать и, не произнеся ни слова, закрыв лицо руками, разрыдалась.

Потом подняла голову.

– Император… его надо предупредить сейчас же…

И, повернувшись к мадам Шратт, спросила:

– Кто из нас это сделает?

Обе женщины смотрели друг на друга. Кто из них осмелится принести эту весть в императорский кабинет?

Охваченные ужасом, не знающие, как поступить, страдающие от мучительной душевной боли, они оставались в таком состоянии, когда со стороны лестницы, ведущей в покои императора, донеслось поскрипывание ступеней.

– Это он, – прошептала императрица и подошла к мадам Шратт.

Открылась дверь, появился император. На его морщинистом лице можно было прочесть удовольствие, которые испытывает школьник, сбежавший с уроков.

Императрица решительно направилась к нему и очень мягко, но не подыскивая щадящих слов, коротко поведала ужасную новость.

Некоторое время император, казалось, ничего не понимал. Он переводил бессмысленный взгляд с жены на мадам Шратт, безмолвно вопрошая обеих. А когда осознал случившееся, убитый горем, тяжело упал на диван…

Потом он долго сидел между женой и мадам Шратт, державшими его за руки, и не пытался бороться с терзавшей его болью. Он страдал не только как отец, но и как верующий, и как император. В его ушах звучал голос Рудольфа: „Из тупика, в который вы меня загоняете, есть и иной выход…“ Он не поверил этой угрозе. Однако он видел бледность сына, его сверкающий гневом взгляд. Он поступил, как счел наиболее целесообразным – так привык он говорить. Но обстоятельства оказались сильнее его. Самоубийство! Его сын, его единственный сын, единственная надежда, убил себя! Это было чудовищно и непонятно… Голова начинала кружиться от невозможности постичь… Церковь! Как поступит она? Неужели Рудольф предстанет перед Высшим Судией без молитв, без отпевания? Суждено ли ему за минутное заблуждение заплатить вечными муками? А монархия, детище терпеливого и многовекового труда его династии, выдержит ли она этот губительный удар? Куда ни посмотреть, всюду ждала его катастрофа. Проходили драгоценные минуты, а он оставался недвижим. Надо было принимать срочные меры. Граф Ойос уже ждал его в императорском кабинете. Тело Рудольфа все еще было там, рядом с телом этой девушки… Император смахнул с увядших щек слезы, поцеловал жену и мадам Шратт и направился в свои покои.

Вскоре из Хофбурга последовали распоряжения.

Спустя полтора часа из рейхсрата прибывает доверенное лицо императора, глава кабинета министров граф Тааффе. Вызваны также полицейский префект и члены гражданского кабинета. В обстановке полной растерянности и подавленности принимаются спешные меры.

В Майерлинг немедленно выезжают высокопоставленный полицейский чиновник граф Шезен Темеринский, один из императорских врачей, профессор Видергофер, другие высшие должностные лица двора. Они должны привезти оттуда тело Рудольфа. В отношении Марии Ветцера следует самое жестокое указание…

Посланцы возвращаются в столицу в четверть второго ночи. Рудольфа положили в его комнате, выходящей окнами на швейцарский дворик. Его желание быть похороненным вместе с Марией на деревенском кладбище в Алланде не принято во внимание. Для Хофбурга Мария не существует, она никогда и не существовала. Рудольф покоится на походной кровати в заполненной цветами комнате, покрытый до лица шелковым красным покрывалом, голова забинтована, чтобы скрыть черепную рану.

Вокруг Хофбурга собирался народ. Плотная толпа в волнении… На помощь полиции, которой не удается поддержать порядок, вызывают войска. Есть раненые, один человек погиб. Роковой судьбе угодно, чтобы всякое большое событие, будь то траур или рождение знаменитости, сопровождалось человеческой жертвой. В который раз этот темный и странный, но непреложный закон торжествует – погиб человек, потому что наследный принц умер.

Пока официальная версия гласит, что Рудольф скончался от аневризмы сердца.

Ночью производится вскрытие. Несмотря на принятые меры предосторожности, больше невозможно скрыть самоубийство. Медицинское заключение обнародуется в пятницу 1 февраля. Вердикт – принц покончил жизнь самоубийством в результате временного помутнения сознания.

Опираясь на доклад врачей, император посылает папе телеграмму в две тысячи слов, испрашивающую разрешения на церковные похороны сына. Это исключительно важно для него, мучительно необходимо; сын его срочно нуждается в церковном обряде. Ватикан колеблется. Как прикрыть столь явное самоубийство? Новая телеграмма от императора. Если церковь откажет ему в этом последнем утешении, он отречется от престола. Папа Лев XIII, вопреки сопротивлению государственного секретаря кардинала Рамполлы, наконец смягчился и разрешает церковные похороны.[6]Опасения, которые испытывал тогда Франц Иосиф, не были беспочвенны. Позднее его подробно уведомили о позиции, занятой кардиналом Рамполлой. Тринадцать лет спустя на конклаве, который состоялся после смерти Льва XIII, кардинал дорого заплатил за свою верность церковным канонам. Когда казалось, что он добьется легкой победы на выборах папы, Австрия, прибегнув к чрезвычайно древнему исключительному праву, высказалась против. Франц Иосиф ничего не забыл.

Пышные похороны состоялись 5 февраля в 4 часа пополудни. Гроб с телом Рудольфа был перенесен в склеп церкви Капуцинов, где покоятся все Габсбурги, а также герцог Рейхштадский, приписанный к австрийской династии.[7]Это была последняя церемония, на которой присутствовал эрцгерцог Иоганн Сальватор в качестве официального лица. Спустя несколько месяцев он отказался от всех титулов и прав, женился, взял имя Иоганна Орота, покинул Австрию и отправился на купленном им паруснике «Санта-Мария» в южные моря, где в июне 1890 г. погиб вблизи мыса Трес Пунтас. Императрицы, принцессы Стефании и эрцгерцогинь на похоронах нет – они принимают участие в службе, которая проходит в дворцовой часовне.

Император, похоже, хорошо владеет собой. По прибытии он оглядывает собравшихся, удостоверяясь, что церемония пройдет как положено. Во время мессы он остается бесстрастным, а теряет самообладание позже, когда в склепе гроб открывают и останки сына представляют приору ордена иезуитов. Это делает гофмаршал двора, принц Гогенлое, который вопрошает:

– Узнаете ли вы бренные останки Рудольфа, эрцгерцога Австрии и при жизни наследного принца короны?

Приор ордена отвечает традиционной фразой:

– Да, я узнаю их, и отныне в благоговении мы будем бдеть над ними.

Оставим склеп, где столько высоких авторитетов собралось вокруг могилы принца, которого привела к смерти любовь. Пусть чуть колеблются на заледенелых стенах полотна с имперскими гербами. Позволим блуждающим душам этого подземелья возрадоваться и принять несчастную жертву, попавшую к ним с еще не высохшей молодой кровью, и вернемся к Марии Ветцера в ту обитель, где она нашла смерть. Жестокость, с которой обошлись с останками этой прелестной девушки, не имеет себе равных.

В понедельник 28 января, когда Мария отправилась в Майерлинг, графиня Лариш Валлерзее возвратилась на Залецианергассе одна. Она притворилась обезумевшей от горя. Мария, по ее рассказам, использовав момент, когда графиня была занята покупками, скрылась от нее. Она будто бы написала записку, оповещающую, что собиралась утопиться в Дунае.

Можно вообразить оцепенение, ужас и боль баронессы Ветцера – ведь ничто не предвещало случившегося. Графиня поспешила успокоить свою приятельницу, но учинила ей новую пытку, сказав прямо:

– Мария не покончила с собой – она убежала вместе с наследным принцем, от которого без ума.

– Но она с ним не знакома, – возразила мадам Ветцера.

Мадам Лариш Валлерзее, ни словом не обмолвившись о своей роли в интриге, душой которой была, рассказала о связи Марии и наследного принца.

Мадам Ветцера не верила собственным ушам. Ее дочь, которую она никогда не оставляла одну, этот еще почти ребенок – любовница принца, с которым ее разделяет буквально все!.. Нужно срочно вернуть беглянку. Она решила бежать к графу Тааффе, премьер-министру, которого лично знала. Графиня разубедила ее. Граф слишком часто бывал в свете, история получила бы немедленную огласку. Тогда она пойдет к полицейскому префекту, говорила баронесса, не переставая повторять: „Я потеряла Марию, я должна ее найти“.

Мадам Ветцера действительно отправилась к префекту. Тот ответил, что не предпримет никаких действий, пока ему не подадут официальное прошение. А подать его может только мать пропавшей. И даже в том случае, если его люди нападут на след принца, они обязаны немедленно прекратить выслеживать его, поскольку не имеют на это права.

Тогда мадам Ветцера послала к префекту своего брата Александра Балтацци вместе с графиней. И этот новый демарш не принес успеха. Опасаясь скандала и не теряя надежды, что Мария вернется домой, баронесса не решилась подать прошение. Пытаясь выяснить, где находится наследный принц, она послала к графу Ойосу, компаньону Рудольфа по охоте. Портье графа не знал, где охотится его хозяин.

Графиня предложила навести справки в Хофбурге. Вернувшись оттуда вечером, она сообщила, что Рудольф охотился в Майерлинге вместе с друзьями и должен вернуться завтра к вечеру на семейный ужин во дворце.

Прошла ночь. Мария не появилась. На следующее утро графиня Лариш сочла благоразумным покинуть Вену и вернуться к себе в замок. Бедная мадам Ветцера снова побежала к полицейскому префекту. Он отнесся с недоверием к версии графини об исчезновении молодой девушки. Зная высший свет, он без обиняков спросил мадам Ветцера:

– Вы доверяете графине?

Баронесса вручила ему прошение о расследовании похищения дочери, но префект повторил еще раз, что если он и нападет на след принца, то не сможет продолжать слежку.

Проходили часы, и мадам Ветцера совсем обезумела от горя. Она хотела броситься в ноги императору, но, не имея возможности попасть к нему, попросила графа Тааффе принять ее. Тот уже был оповещен префектом полиции и посоветовал мадам Ветцера проявить терпение. Ведь точно неизвестно, в Мейерлинге ли мадемуазель. Этим вечером он обедает в Хофбурге и увидит там принца. Тогда поиски могут быть легко организованы.

Мадам Ветцера не видела смысла в отсрочках и умоляла графа самому поговорить с принцем. Тот ответил, что их отношения не того рода, чтобы позволить ему вмешиваться в личные дела принца. Он добавил, что если подозрения баронессы обоснованны, то единственный, кто может обратиться с таким вопросом к принцу, – императрица, имеющая па пего влияние.

– Если принц будет сегодня вечером во дворце, – заверил граф, – мой шеф сыщиков проследит за ним после ужина, хотя мне бесконечно неприятно вмешиваться в частную жизнь принца-наследника.

Прошла еще одна ночь. Мадам Ветцера не находила ни минуты покоя. Утром она получила письмо от мадам Лариш с конкретными доказательствами связи между Марией и Рудольфом. Стало очевидным, вопреки осторожным сомнениям высоких чиновников, что она уехала вместе с ним. Известий от графа Тааффе не было. Видел ли он принца накануне в Хофбурге? Почему молчит? Не выдержав тревожной неизвестности, она в первой половине дня отправилась во дворец, надеясь увидеть мадам Ференци, которую немного знала.

Фрейлина приняла ее, заставив прождать довольно долго. Граф Тааффе ввел ее в курс дела, заявила она, но не добавила, что ей уже известен трагический конец обоих возлюбленных. Баронесса умоляла ее добиться аудиенции у императрицы, которая наверняка знала, где находятся принц с Марией, и могла помешать разразиться скандалу. Мадам Ференци уклончиво ответила, что теперь слишком поздно, скандал неминуем, но Ее Величество все-таки примет мадам Ветцера.

После этих слов, исполненных угрозы, фрейлина удалилась, оставив растерянную баронессу одну.

Несколько минут спустя вошла бледная, с застывшим лицом, императрица. Она подошла к мадам Ветцера, взяла ее за руку и сказала:

– Наших детей больше нет.

Эти человеческие слова императрицы дошли до глубины сердца изнемогающей от горя мадам Ветцера. Они объединили в общем чувстве нестерпимой потери двух убитых равным несчастьем матерей.

Чтобы как-то отвлечься, императрица заговорила о том, какой страшный удар, силу и последствия которого нельзя измерить, постиг императора.

Мадам Ветцера вернулась после этой аудиенции в таком состоянии, что только у себя вспомнила: императрица ни слова не сказала ей о том, как и при каких обстоятельствах ушли из жизни Мария и принц.

Муки мадам Ветцера только начинались.

Во второй половине дня, когда она с минуты на минуту ожидала уведомления из Хофбурга, что ей отдадут тело дочери, высокопоставленный дворцовый чиновник нанес ей визит. Иносказательно и злонамеренно он дал ей понять, что для нее было бы благоразумнее тотчас покинуть Вену; обстоятельства смерти принца скоро будут известны всем, и можно опасаться взрыва гнева со стороны народа, обожавшего Рудольфа.

Мадам Ветцера смотрела на него не в силах что-либо понять. Тогда он объявил, что баронесса Мария Ветцера отравила принца, а затем покончила жизнь самоубийством. Для мадам Ветцера забронировано купе в вечернем поезде, отправляющемся в Венецию.

Онемевшая от ужаса, сраженная этим последним подлым ударом, она подчинилась. Она уедет вечером, не дожидаясь возвращения своего деверя, графа Штокау, который отправился в Майерлинг около полудня. Но бедная женщина переоценила свои силы. Почувствовав себя крайне плохо, она вынуждена была выйти из поезда в Рейфлинге, где и провела ночь. Утром следующего дня, в четверг 31 января, вернулась в Вену, где граф Штокау рассказал ей все, что узнал в Майерлинге. Принц и Мария умерли от двух револьверных ран; нельзя было и вообразить, что Мария убила принца. Все говорило за то, что, напротив, Рудольф сначала застрелил Марию, а потом пустил себе пулю в висок. Как бы то ни было, графу не позволили войти в замок и увезти тело племянницы.

Лишь позже стало понятным возмутительное поведение чиновника, посланного Хофбургом. Там опасались, что мадам Ветцера сама отправится в Майерлинг требовать останки дочери. Было решено заставить ее покинуть Вену в тот же день. Мы видели, как высокий чиновник выполнил свою презренную миссию. Хотелось бы верить, что он один ответственен за то, каким способом ее осуществил.

Между тем, мадам Ветцера продолжала ждать из Хофбурга позволения похоронить дочь. Как и император, она была верующей, как и он, желала церковного отпевания Марии. Кто позаботился о ее бедном ребенке? Чьи руки обрядили ее в последний путь? Кто был рядом с ней в пустом замке? Эти вопросы, остававшиеся без ответа, разрывали ей сердце.

После полудня граф Штокау вернулся с поручением от императора. У него было письмо наследного принца, обращенное к баронессе. Перед прочтением она должна была дать слово вернуть письмо графу, который возвратит его императору.

Дав обещание, она получила конверт. Только адрес был написан рукой принца. В конверте она обнаружила три письма от Марии, датированные 29 января: одно – для матери, два других – для брата и сестры.

В первом говорилось:

„Дорогая мама, прости меня за то, что я сделала… Я не могу сопротивляться любви… Хочу быть похороненной рядом с ним на кладбище в Алланде… Я счастливее в смерти, чем в жизни“.

Сестре она писала:

„Мы с радостью отправляемся в иной, таинственный мир. Думай иногда обо мне. Будь счастлива и выходи замуж только по любви. Я не могла этого сделать и, будучи не в силах сопротивляться любви, ухожу вместе с ним.

Мария.

Не плачь, я полна радости. Здесь чудесно, и все напоминает Шварцау. Вспомни о линии жизни моей ладони. Еще раз прощай. 13 января[8]День, когда, как вы помните, Мария отдалась принцу. каждого года приноси цветы на мою могилу“.

В письме брату Мария писала:

„Дорогой брат, прощай. Я буду молиться за тебя в другом мире, так как очень люблю тебя. Твоя верная сестра“.

Прочитав последние слова, написанные дочерью, баронесса Ветцера отослала письма императору. Спустя час они были возвращены ей через графа Штокау, теперь она могла их хранить. Императрица также прислала ей от имени Рудольфа фотографию Майерлинга; окна комнаты, которую занимали Мария и принц, были помечены чернильными крестами. Наконец граф Штокау получил распоряжение отправиться в Майерлинг и похоронить Марию на кладбище недалеко от Хейлигенкройца, принадлежащем монастырю того же названия. Мать усопшей должна была уполномочить его на эти действия. Монастырской службе были отданы необходимые распоряжения, касающиеся похорон. Мадам Ветцера строго запретили присутствовать при погребении, которое должно было состояться ночью и втайне. Жесткие инструкции Хофбурга запрещали графу привести с собой гроб и саван. Его также обязали ехать из Майерлинга в Хейлигенкройц в простой карете, которую он должен был взять в Вене. Ни один священник не смел сопровождать его. Гроб и саван были приготовлены в морге монастырского кладбища. Там же ожидал его и высокопоставленный комиссар полиции.

Беспричинная жестокость этих рассказов стала для мадам Ветцера тягостным испытанием. Но она понимала, что не смогла бы вынести напряжение и ужас подобного путешествия, и потому предоставила графу Штокау требуемые полномочия. Тот отправился в дорогу вместе со своим деверем, бароном Александром Балтацци.

Поздним вечером дяди Марии добрались до замка. На их звонок никто не ответил. Они ждали уже полчаса, когда из Вены прибыла еще одна карета с придворным советником Слатиным, представляющим гофмаршала двора, и личным врачом императора профессором Аухенталером, которые добились, чтобы им открыли дверь.

Затем они взломали печати на двери комнаты, в которой находилось тело Марии.

Какое зрелище ждало их!

Почти обнаженная Мария лежала на кровати. Накануне утром ее поспешно перенесли сюда, беспорядочно бросив поверх тела ворох одежды, едва прикрывавшей ее. Никто не позаботился об умершей, никто не закрыл ей глаза и не вытер кровь, вытекшую у нее изо рта. Она уже окоченела, голова была повернута в сторону, у ее изголовья никто не читал молитвы.

Был составлен протокол о самоубийстве, хотя по траектории пули, вошедшей позади левого уха, представлялось очевидным, что ее убили. Дяди Марии вынуждены были подписать это заключение, иначе пришлось бы погребение отложить и начать неизбежное следствие, которое завершилось бы еще более крупным скандалом.

Доктор Аухенталер и слуга обрядили умершую в последний путь. Ужасающая подробность – надо было надеть на одеревенелый труп платье, в котором полная радости Мария приехала в Майерлинг. Когда она была одета, причесана и в шляпе, дяди взяли ее под руки с обеих сторон и вместе с ней опустились в ночи по лестнице, будто с живой. Тупой и жестокий Хофбург не желал, чтобы в Майерлинге рядом с трупом принца оказался другой труп.[9]Полгода спустя баронесса Ветцера подала императору прошение о том, чтобы предать огласке всего для нескольких друзей документы, которые использованы мною в этой книге и проливают истинный свет на личность Марии и обстоятельства ее смерти. Ответ императора, врученный мадам Ветцера 19 июля 1889 г. и составленный генерал-адъютантом графом Эдуардом Пуаром, свидетельствует, что император выражает позднее сожаление по поводу отданных им распоряжений: "Его Величество, весьма сожалея по поводу обиды, которая могла быть нанесена скорбящей матери распоряжениями, отданными при погребении ее несчастной дочери, вынуждены, однако, отметить то невероятное смятение, которое царило на месте катастрофы, и необходимость быстрого принятия решений и срочного их исполнения".

Двое мужчин поместили труп Марии между собой в карете, которая выехала на горную дорогу, ведущую в Хейлигенкройц, что в шести километрах от Майерлинга. Из-за выбоин окаменевшее тело качалось при каждом толчке, падая то влево, то вправо.

Карета продвигалась медленно: погода была ужасной. Началась гололедица, и лошадям меняли подковы, чтобы они не скользили. Перед въездом в Хейлигенкройц карету остановил и сел в нее рядом с кучером высший комиссар полиции барон Горупп, отдавший приказ ехать прямо на кладбище, которое начиналось в конце обсаженной деревьями аллеи, в нескольких шагах от дороги.[10]Мы располагаем протоколом комиссара полиции Габрды, касающимся погребения Марии Ветцера. Этот протокол, находившийся в архиве графа Тааффе, был опубликован в "Нойе фрайе прессе" 11 октября 1922 г. В нем есть все мрачные подробности перевозки тела из Майерлинга в Хейлигенкройц и самого погребения.

Только в полночь тело, отнесенное сначала в небольшой морг, было завернуто в саван и положено в гроб, наспех сколоченный монастырским плотником. Часть ночи ушла на регистрацию и подписание официальных бумаг. Дождь, туман и гололед затрудняли работу могильщиков. Только к утру с помощью обоих дядей Марии и двух комиссаров полиции гроб был опущен в землю. Настоятель монастыря прочитал молитву на могиле и благословил ее.

Спустя много времени баронесса Ветцера получила разрешение перевезти тело дочери в Вену. Она не воспользовалась им. Мария была оставлена в тиши сельского кладбища, где нашла наконец покой. Мадам Ветцера возвела в память своего дитя часовню. На ее стенах уместно было бы выгравировать благоговейные строки Шекспира:

„Не потревожим ее тени. Позволим ей пройти мимо. Не пожелаем ей зла, удерживая ее здесь и подвергая тяжким мукам этого жестокого мира".[11]Вольный перевод. – Прим. переводчика.

Амбуаз, 21 февраля 1929.