— Чья это свита? — спросил вдруг Юранд, очнувшийся за Радзановом от задумчивости, как ото сна.
— Моя, — отвечал Збышко.
— А мои люди все погибли?
— Я видел их мертвых в Недзбоже.
— Нет моих старых товарищей…
Збышко ничего не ответил, и они продолжали путь молча, но быстро, чтобы как можно скорее быть в Спыхове, надеясь застать там каких-нибудь посланных от меченосцев. На их счастье, снова наступили морозы, и дороги были наезжены, так что они могли ехать скоро. Под вечер Юранд снова заговорил и стал расспрашивать о тех меченосцах, которые были в лесном дворце, а Збышко рассказал ему все: и об их жалобах, и об отъезде, и о смерти рыцаря де Фурси, и о поступке своего оруженосца, который так искалечил плечо Данфельда, и во время этого рассказа вспомнилась ему и поразила одна вещь: пребывание в лесном дворце той женщины, которая привезла от Данфельда целебный бальзам. И вот на остановке он стал расспрашивать о ней чеха и Сандеруса, но ни один из них толком не знал, что с ней сталось. Им казалось, что она или уехала вместе с людьми, прибывшими за Данусей, или сейчас же за ними следом. Збышко пришло теперь в голову, что она могла быть подослана для того, чтобы предостеречь этих людей, в случае, если бы Юранд сам находился во дворце. В этом случае они не выдавали бы себя за людей из Спыхова, и у них могло быть какое-нибудь другое письмо, которое они и отдали бы княгине вместо письма Юранда. Все это было обдумано с дьявольской ловкостью, и молодой рыцарь, до сих пор знавший меченосцев только как воинов, подумал в первый раз, что одними кулаками с ними не справишься и что надо для этого обладать и головой. Мысль эта была ему неприятна, потому что его страшное горе и мука прежде всего превратились в жажду борьбы и крови. Даже спасение Дануси представлялось ему рядом сражений или поединков; между тем теперь он понял, что, пожалуй, надо будет посадить жажду мести и убийства на цепь, как медведя, и искать совсем новых путей к спасению и разысканию Дануси. Думая об этом, он жалел, что с ним нет Мацыси. Ведь Мацько был так же умен, как и храбр. Однако он со своей стороны решил послать в Щитно Сандеруса, чтобы тот разыскал эту женщину и постарался разузнать от нее, что сталось с Данусей. Он говорил себе, что если бы даже Сандерус захотел предать его, то и это не особенно повредит делу, а в противном случае это может оказать ему значительную пользу, потому что ремесло Сандеруса открывало ему доступ повсюду.
Однако он сперва хотел посоветоваться с Юрандом, но отложил это до Спыхова, тем более что подходила ночь, и ему казалось, что Юранд, сидя на высоком рыцарском седле, уснул от трудов, усталости и тяжелого горя. Но Юранд потому только ехал, опустив голову, что несчастье ее пригнуло. И очевидно, он все время размышлял об этом несчастье, и сердце его было исполнено ужасных опасений, потому что наконец он сказал:
— Лучше бы мне было замерзнуть под Недзбожем! Это ты меня откопал?
— Я, вместе с другими.
— А на той охоте ты спас мою дочь?
— А что же мне было делать?
— Ты и теперь мне поможешь?
В Збышке одновременно вспыхнула любовь к Данусе и ненависть к меченосцам, такая ненависть, что он даже приподнялся в седле и, точно с трудом, заговорил сквозь стиснутые зубы:
— Слушайте, что я скажу: хоть бы зубами пришлось мне грызть прусские замки, я разгрызу их, а ее добуду.
И опять наступило молчание. Мстительная и необузданная природа Юранда под влиянием слов Збышки тоже, видимо, отозвалась в нем, и он тоже стал скрежетать в темноте зубами и время от времени повторять имена:
— Данфельд, Леве, Ротгер и Готфрид.
И он думал, что если они захотят, чтобы он отдал им Бергова, то он отдаст; если велят приплатить — приплатит, хотя бы ему пришлось отдать весь Спыхов, но после этого — горе тем, кто поднял руку на его единственное дитя.
Всю ночь ни на минуту не смыкали они век. Под утро они еле узнали друг друга: так лица их изменились в одну эту ночь. Наконец, Юранда поразило это горе и эта ярость Збышки, и он сказал:
— Она накинула на тебя покрывало и спасла от смерти, это я знаю. Но ты, кроме того, любишь ее?
Збышко посмотрел ему прямо в глаза с лицом почти вызывающим и ответил:
— Она моя жена.
При этих словах Юранд остановил коня и стал смотреть на Збышку, моргая от изумления.
— Как ты говоришь? — спросил он.
— Говорю, что она моя жена, а я ее муж.
Рыцарь из Спыхова закрыл лицо рукавицей, словно ослеп от внезапной молнии, ничего не ответил и, выехав вперед, молча продолжал путь.
Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления