Онлайн чтение книги Медведь и соловей The Bear and the Nightingale
5. Святой с холма Маковец

– Батюшка, – сказал Саша, которого бросало в дрожь от возбуждения, – священник говорит, что к северу от Москвы, на холме Маковец есть святой. Он основал монастырь и уже набрал одиннадцать учеников. Говорят, он беседует с ангелами. Каждый день множество людей отправляются к нему за благословением.

Петр хмыкнул. Он провел в Москве уже неделю, терпеливо изыскивая благосклонность высокородных особ. Его последним предприятием, только что завершившимся, был визит к посланнику татар, баскаку. Ни один человек из Сарая, этого прекрасного города, построенного Золотой Ордой, не соизволил бы восторгаться жалкими подношениями северного правителя, но Петр упрямо заваливал его мехами. Груды лисьих, горностаевых, беличьих и соболиных шкурок проходили мимо расчетливых глаз посланника, пока, наконец, он не растерял часть своего высокомерия, поблагодарив Петра с явной благосклонностью. Такие меха приносили немало золота при ханском дворе и южнее, у византийских аристократов.

«Это было не зря, – думал Петр. – Однажды мне может понадобиться друг в стане завоевателей».

Петр устал и вспотел в своих шитых золотом одеждах. Однако отдохнуть не удавалось: явился его второй сын, взволнованный и нетерпеливый, с рассказом о святых и чудесах.

– Святые не редкость, – сказал Петр Саше, однако неожиданно почувствовал тоску по спокойствию и простой пище: москвичи увлекались византийской кухней, а ее сочетание с исконно русскими продуктами не особо радовало его желудок.

Сегодня их ожидал очередной пир и очередные интриги: он все еще продолжал искать жену себе и мужа Ольге.

– Батюшка, – не отступился Саша, – мне бы хотелось поехать в этот монастырь, если можно.

– Сашка, в этом городе куда ни плюнь – попадешь в храм, – проворчал Петр. – Зачем тратить три дня на то, чтобы съездить к еще одному?

Саша поморщился.

– В Москве священники любят только свое положение. Едят жирное мясо и проповедуют несчастным о нестяжательстве.

Это было правдой, однако Петру, хоть он и был хорошим господином для своих людей, было чуждо абстрактное стремление к справедливости. Он пожал плечами:

– Твой святой может оказаться точно таким же.

– И все-таки мне хотелось бы проверить. Пожалуйста, батюшка!

Хотя глаза у Саши были серые, он унаследовал от матери соболиные брови и длинные ресницы. Сейчас они опустились, придав его худому лицу неожиданную утонченность.

Петр задумался. На дорогах было опасно, однако людный тракт, шедший от Москвы на север, особо опасным не считался. У него не было желания вырастить сына трусом.

– Возьми пять человек. И две дюжины свечей: это должно обеспечить тебе радушный прием.

Лицо парня просияло. Петр стиснул зубы. Маринины кости давно покоились в суровой земле, но он видел на ее лице точно такое же выражение, когда душа освещала ее лицо, словно пламя очага.

– Спасибо, батюшка! – сказал паренек.

Юноша бросился к двери, гибкий, словно куница. Петр услышал, как он на дворе перед теремом созывает людей и требует оседлать ему лошадь.

– Марина, – тихо проговорил Петр, – спасибо тебе за сыновей.

* * *

Троицкая лавра была отвоевана у леса. Хотя ноги паломников уже протоптали дорогу по заснеженному лесу, деревья по-прежнему подступали к ней со всех сторон, заставляя казаться низкой колокольню простой деревянной церкви. Саше вспомнилась его родная деревня в Лесном Краю. Монастырь окружала крепкая ограда, а сам он состоял из небольших деревянных строений. В воздухе пахло дымом и свежим хлебом.

Олег поехал с Сашей, возглавив его свиту.

– Всем внутрь заходить нельзя, – сказал Саша, придерживая лошадь.

Олег кивнул. Все всадники спешились, позвякивая походными уздечками.

– Ты, ты и ты, – распорядился Олег, – следите за дорогой.

Выбранные им люди устроились рядом с дорогой, распустив подпруги. Двое начали собирать хворост. Остальные проехали под перекладиной простых незапертых ворот. Громадные деревья отбрасывали легкие тени на необработанные бревна церквушки.

Худощавый мужчина вынырнул из двери, вытирая испачканные в муке руки. Он был не слишком высок и не особенно стар. Довольно широкий нос, крупные влажные глаза, зеленовато-коричневые, словно лесное озерцо. На нем была грубая монашеская ряса, присыпанная мукой.

Саша его узнал. Монах мог бы одеть рубище нищего или епископское облачение – и Саша все равно его узнал бы. Паренек упал на колени прямо на снег.

Монах замер от неожиданности.

– Что тебя сюда привело, сын мой?

Саша едва осмеливался поднять на него взгляд.

– Благословите, отче! – с трудом вымолвил он.

Монах выгнул бровь.

– Не надо меня так называть: я не рукоположен. Мы все – Божьи дети.

– Мы привезли свечи для алтаря, – пролепетал Саша, не поднимаясь с колен.

Худая, смуглая, мозолистая рука взяла Сашу под локоть и подняла на ноги. С монахом они оказались почти одного роста, хотя паренек уже был шире в плечах, но еще не закончил расти и был голенастым, словно жеребенок.

– Мы здесь преклоняем колена только пред Богом, – сказал монах. Он несколько мгновений вглядывался в Сашино лицо. – Я пеку просфоры для ночной литургии, – неожиданно заявил он. – Идем, поможешь мне.

Саша безмолвно кивнул и взмахом руки отпустил свиту.

Кухня была примитивной и жаркой от натопленной печи. Мука, вода, соль и закваска: их надо было вымесить и испечь на поду. Какое-то время они работали молча – но это молчание не было тягостным. Тут царило умиротворение. А потом монах начал задавать вопросы – так мягко, что паренек даже не заметил, что его расспрашивают. Немного неумело, но очень старательно, он раскатывал тесто и делился своей историей: отцовская знатность, смерть матери, путь в Москву…

– И ты приехал сюда, – завершил за него монах. – Чего ты ищешь, сын мой?

Саша открыл было рот – и тут же снова его закрыл.

– Н…не знаю, – со стыдом признался он, наконец. – Чего-то.

К его удивлению, монах рассмеялся.

– Значит, ты хотел бы остаться?

Саша молча уставился на него.

– Мы ведем здесь суровую жизнь, – уже серьезно продолжил монах. – Тебе пришлось бы самому построить себе келью, посадить огород, печь хлеб, при необходимости помогать братьям. Но здесь царит мир – такого нигде нет. Я вижу, что ты это почувствовал. – Видя, что Саша не может опомниться от изумления, он добавил: – Да-да, сюда приходит много паломников, и многие из них просят разрешения остаться. Но мы принимаем только ищущих, которые не осознали еще, что именно они ищут.

– Да, – проговорил Саша, наконец, очень серьезно. – Да, я хотел бы остаться. Очень хотел бы.

– Вот и хорошо, – сказал Сергий Радонежский, снова принимаясь за выпечку просфор.

* * *

На обратном пути в Москву они усердно погоняли коней. Олегу показалось подозрительным восторженное выражение лица молодого господина. Он держался рядом с Сашей – и принял решение по приезде поговорить с Петром. Однако молодой господин добрался до отца первым.

Они въехали в столицу в момент краткого яркого заката: колокольни и башенки теремов четкими силуэтами смотрелись на фоне лилового неба. Саша оставил свою взмыленную лошадь во дворе и сразу же побежал вверх по лестнице в отцовские покои. Он застал отца и Колю за переодеванием.

– Добро пожаловать, братец, – сказал Коля вошедшему Саше. – Ну что, еще не закончил церковные дела? – Бросив на Сашу беглый снисходительный взгляд, он снова занялся своей одеждой. Прикусив кончик языка, он пристроил себе на черноволосую макушку черную соболью шапку. – Ты вовремя. Смывай с себя дорожную вонь. Сегодня у нас пир, и, возможно, родня покажет нам женщину, на которой женится наш батюшка. У нее все зубы целы (я узнал это у людей осведомленных) и она славная… Что-что, Саша?

– Сергий Радонежский позвал меня к себе в монастырь на холме Маковец! – повторил Саша громче.

Коля посмотрел на него недоуменно.

– Я хочу стать монахом, – объявил Саша.

Теперь уже внимание обоих принадлежало ему целиком. Петр, натягивавший сапоги с красными каблуками, так резко развернулся к сыну, что чуть было не упал.

– Зачем? – вскричал Коля в полном ужасе.

Саша стиснул зубы, чтобы не ответить что-нибудь резкое: его брат уже успел покуролесить с женской прислугой царских хором.

– Чтобы посвятить свою жизнь Богу, – сообщил он Коле несколько высокомерно.

– Как я вижу, твой святой произвел немалое впечатление, – заметил Петр, прежде чем Коля успел опомниться.

Он уже вернул равновесие и натягивал второй сапог… возможно немного более энергично, чем необходимо.

– Я… да, это так, батюшка.

– Хорошо, я разрешаю, – сказал Петр.

Коля изумленно открыл рот. Петр поставил ногу на пол и выпрямился. На нем был кафтан, охряный и ржаво-коричневый, золотые перстни на пальцах блестели при свете свечей. Волосы и бороду он расчесал с благовонным маслом и выглядел одновременно внушительно и неловко.

Саша, ожидавший долгих сражений, изумленно воззрился на отца.

– С двумя условиями, – добавил Петр.

– Какими?

– Во-первых, ты не станешь посещать этого святого, пока не отправишься поступать в его монастырь. А это произойдет только после следующего сбора урожая, чтобы у тебя было время на размышления. Во-вторых, ты должен помнить, что если станешь монахом, то твоя доля наследства отойдет твоим братьям, так что жить тебе придется только на твои молитвы.

Саша судорожно сглотнул:

– Но, батюшка, если бы я только мог еще раз с ним увидеться…

– Нет! – отрезал Петр тоном, не допускающим возражений. – Ты можешь становиться монахом, если пожелаешь, но сделаешь это с открытыми глазами, а не зачарованный словами какого-то отшельника.

Саша неохотно кивнул.

– Хорошо, батюшка.

Петр, чуть более мрачный, чем обычно, повернулся, не говоря больше ни слова, и зашагал вниз, туда, где их уже ожидали кони, задремавшие в сумерках.