Онлайн чтение книги Не прикасайся ко мне
XXVII. В сумерках

В доме капитана Тьяго также готовилось нечто грандиозное. Мы знаем хозяина дома; его пристрастие к пышности и амбиция исконного манильца требовали такого великолепия, которое повергло бы в прах местных провинциалов. Была и другая причина, по которой он считал своим долгом затмить всех остальных: Мария-Клара была его дочерью, и здесь же находился его будущий зять, привлекший к себе всеобщее внимание.

В самом деле, одна из наиболее солидных газет Манилы посвятила Ибарре целую статью, помещенную на первой полосе под заголовком: «Подражайте ему», где юноше дали уйму советов и вознесли весьма скромную хвалу. Газета называла его «просвещенным человеком и богатым капиталистом», а двумя строчками ниже: «благородным филантропом», в следующем же абзаце — «учеником Минервы, поехавшим поклониться матери Испании, истинной обители искусства и наук». Немного дальше его именовали «филиппинским испанцем». Капитан Тьяго тоже воспылал благородным рвением и уже подумывал, не построить ли ему на свои деньги монастырь.

За несколько дней до празднества в дом, где жили Мария-Клара и тетушка Исабель, доставили из Европы множество ящиков с винами и провизией, а также огромные зеркала и рояль Марии-Клары.

Капитан Тьяго приехал в канун праздника, и когда дочь целовала ему руку, подарил ей великолепный золотой ларец, украшенный брильянтами и изумрудами, где хранилась щепка от лодки святого Петра, в которой наш спаситель отправлялся на рыбную ловлю.

Первое свидание с будущим зятем было чрезвычайно сердечным. Говорили, разумеется, о школе. Капитан Тьяго выразил желание, чтобы она была названа школой святого Франциска.

— Поверьте мне, — говорил он, — святой Франциск хороший покровитель! Если вы назовете ее школой «начального обучения», вы ничего не выиграете, да и что это такое — «начальное обучение»?

Пришли подруги Марии-Клары и позвали ее на прогулку…

— Только возвращайся скорее, — сказал капитан Тьяго дочери, обратившейся к нему за разрешением. — Ты же знаешь, что приехал отец Дамасо и будет с нами ужинать сегодня вечером.

— Вы тоже отужинаете с нами, — добавил он, повернувшись к внезапно помрачневшему Ибарре. — Дома-то вы будете совсем один.

— Я бы с величайшим удовольствием остался, но мне надо быть дома, могут прийти гости, — пробормотал юноша, избегая взгляда Марии-Клары.

— Приведите ваших друзей сюда, — весело заявил капитан Тьяго. — В моем доме еды хватит, к тому же я хочу, чтобы вы подружились с отцом Дамасо…

— Это мы еще успеем сделать! — ответил Ибарра с натянутой улыбкой и поспешил за девушками.

Все вместе они спустились вниз по лестнице. Мария-Клара шла между Викторией и Идай, тетушка Исабель плелась сзади.

Люди с почтением уступали им дорогу. Мария-Клара была поразительно хороша: бледность ее прошла, и хотя в глазах еще таилась задумчивость, улыбка не сходила с ее уст. С радушием счастливицы приветствовала она своих друзей детства — теперь восторженных почитателей ее цветущей юности. Меньше чем за две недели она вновь обрела то искреннее доверие к людям, ту детскую веселость, которые словно увяли в тесных кельях монастыря. Так бабочка, покинув кокон, радостно порхает среди цветов; стоит ей только расправить крылья, немного согреться в солнечных лучах — и уже никто не узнает в ней прежней неподвижной куколки. Все существо Марии-Клары озарилось светом новой жизни, все казалось ей милым и прекрасным; и любовь свою она проявляла с той девичьей непосредственностью, которой ведомы лишь чистые мысли и чужда притворная стыдливость. Хоть она и прикрывала веером лицо, слушая веселые шутки друзей, глаза ее улыбались, а по телу пробегала легкая дрожь.

В домах загорались огни, а на улицах, где бродили музыканты, уже пылали факелы.

Через раскрытые окна было видно, как суетятся люди в празднично освещенных комнатах, откуда доносился аромат цветов и слышались звуки рояля, арфы или оркестра. По улицам гуляли китайцы, испанцы, филиппинцы, — одни в европейской одежде, другие в национальных костюмах. Расталкивая гуляющих, пробегали слуги, нагруженные мясом и курами; студенты в белых рубашках, мужчины и женщины, рискуя попасть под экипажи и повозки, с большим трудом продвигались вперед, несмотря на окрики возниц.

Перед домом капитана Басилио наших знакомых окликнули какие-то юноши и пригласили войти. Радостный голос Синанг, сбежавшей вниз по лестнице навстречу гостям, положил конец колебаниям.

— Поднимитесь на минутку, чтобы я могла потом уйти с вами, — говорила она. — Мне скучно здесь среди чужих людей, которые только и говорят что о петушиных боях да картах.

Пришлось повиноваться. Когда юная компания поднялась наверх, из просторного зала, битком набитого гостями, навстречу им двинулась толпа мужчин и женщин, жаждавших приветствовать Ибарру и выразить восхищение красотой Марии-Клары. Некоторые старые женщины не могли сдержать восторга и, жуя свой буйо, бормотали:

— Точь-в-точь дева Мария!

Нельзя было отказаться и от предложенного им шоколада, ибо после поездки в лес капитан Басилио стал искренним другом и защитником Ибарры. Из той половинки телеграммы, которая досталась его дочери Синанг, он узнал, что Ибарре было известно решение суда в его Ибарры, пользу, и, желая быть не менее великодушным, капитан Басилио предложил считать недействительным решение дела шахматной партией. Но Ибарра не согласился, и тогда капитан Басилио заявил, что те деньги, которые он истратил бы на тяжбу, он отдает на оплату учителя в будущей городской школе. С поистине ораторским красноречием он призвал всех, кто ведет тяжбы, отказаться от своих нелепых претензий.

— Верьте мне, — говорил он, — в судебной тяжбе даже выигравший остается без штанов!

Но он никого не убедил, хотя и цитировал римлян.

Выпив шоколаду, наши юные друзья должны были еще послушать игру городского органиста на рояле.

— Когда я слушаю его в церкви, — сказала Синанг, указывая на органиста, — мне хочется плясать, а теперь, когда он играет здесь на рояле, мне хочется молиться. Уж лучше я пойду с вами гулять.

— Не желаете ли провести в нашем обществе сегодняшний вечер? — прошептал капитан Басилио на ухо Ибарре при расставании. — Отец Дамасо будет держать небольшой банк.

Ибарра улыбнулся и ответил кивком, который мог означать и отказ и согласие.

— Кто это? — спросила Мария-Клара у Виктории, указав глазами на юношу, следовавшего за ними.

— Это… это мой двоюродный брат, — сказала Виктория несколько смущенно.

— А тот, другой?

— Это мой двоюродный брат, — живо ответила Синанг, — он сын моей тети.

Они прошли мимо церкви, где царило не меньшее оживление, чем всюду. Синанг не могла сдержать удивленного возгласа при виде двух горящих ламп, старинных ламп, которые отец Сальви никогда не разрешал зажигать, дабы не тратить зря керосин. В церкви раздавались громкие крики и взрывы смеха, степенно расхаживали монахи, в такт шагам покачивая головой и зажатой в зубах сигарой. Находившиеся среди них миряне, — очевидно, провинциальные чиновники, судя по их европейскому платью, старались во всем подражать почтенным священнослужителям. Мария-Клара заметила грузную фигуру отца Дамасо рядом со стройным отцом Сибилой. В углу неподвижно стоял угрюмый и молчаливый отец Сальви.

— Грустит, — заметила Синанг, — гадает, во что ему обойдется прием стольких гостей. Вот увидите, не он будет платить за все, а причетники. Его гости всегда обедают где-нибудь в другом месте.

— Синанг! — с упреком сказала Виктория.

— Терпеть его не могу с той поры, как он разорвал «Колесо фортуны»; я больше не хожу к нему на исповедь.

Лишь один из домов городка отличался от других — окна его были наглухо закрыты, и в них не светился огонь. Это был дом альфереса.

— Ух, ведьма! Жандармская Муза, как говорит старик! — воскликнула неугомонная Синанг. — Что ей за дело до нашего веселья? Наверное, бесится от злости! А вот если нагрянет чума, закатит пир.

— Полно, Синанг! — попыталась одернуть девушку кузина.

— Я никогда ее не выносила, а теперь, после того как она испортила нам праздник своими жандармами, просто ненавижу. Будь я архиепископом, я бы выдала ее замуж за отца Сальви… Вот получились бы детки! Подумайте, она хотела арестовать беднягу Рулевого, который прыгнул в воду, только для того, чтобы угодить…

Она запнулась на полуслове, пораженная необычным зрелищем: на площади под аккомпанемент гитары пел слепой. Это был бедно одетый человек, в широкополом салакоте из пальмовых листьев. Куртка его представляла собой сплошные лохмотья, широкие панталоны, какие носят китайцы, были разорваны во многих местах, грубые сандалии стоптаны. Лицо слепого затеняли поля салакота, но эту тень время от времени словно пронизывали две молнии, которые тут же гасли. Он был высок и, судя по быстрым движениям, молод. Закончив песню, слепой ставил на землю корзину, отходил от нее на несколько шагов и издавал какие-то странные, непонятные звуки. Он стоял совсем один, на почтительном расстоянии от толпы, словно он и люди боялись приблизиться друг к другу. Порою к корзине подходили женщины и опускали в нее фрукты, рыбу или рис. Когда больше никто уже не подходил, слепой издавал еще более грустные звуки, в которых, однако не слышалось мольбы, — возможно, то было выражение благодарности. Затем слепой поднимал корзину и отправлялся дальше, чтобы повторить все сначала.

Мария-Клара догадалась, что со слепым связана какая-то тайна, и с сочувствием стала расспрашивать про него.

— Прокаженный, — сказала ей Идай. — Четыре года тому назад он заболел этим недугом; одни говорят, что заразился, ухаживая за своей матерью, другие — что получил проказу от долгого пребывания в сырой тюрьме. Он живет в поле, неподалеку от китайского кладбища, и ни с кем не общается; все избегают его. Если бы ты только видела его хижину! Ветер и дождь пронизывают ее насквозь, как игла холстину. Ему запрещено трогать что-либо, принадлежащее другим людям. Однажды бедняга проходил мимо канавы, не очень глубокой, куда как раз упал ребенок; он помог вытащить ребенка. Но отец, узнав об этом, пожаловался префекту, и тот приказал выпороть его на площади, а розги затем сжечь. Это было ужасно! Прокаженный бежал, мучители его преследовали, а префект кричал: «Запомни! Лучше утонуть, чем подцепить твою болезнь!»

— Это правда, — прошептала Мария-Клара и, движимая безотчетным порывом, быстро подошла к корзине несчастного и опустила туда ларец, подаренный отцом.

— Что ты сделала? — ахнули ее подруги.

— У меня не было ничего другого! — ответила она, улыбаясь, чтобы скрыть слезы.

— Что он будет делать с твоим подарком? — спросила ее Виктория. — Ему как-то бросили деньги, но он оттолкнул их палкой. Зачем они ему, если никто ничего не примет из его рук? Ведь не может же он съесть твой ларец?

Мария-Клара с завистью взглянула на женщин, торговавших всякой снедью, и пожала плечами.

Прокаженный подошел к корзинке, взял в руки сверкающий ларец, упал на колени, поцеловал его и, сняв шляпу, прижался лбом к пыльной дороге в том месте, где только что стояла девушка. Мария-Клара закрыла лицо веером и поднесла к глазам платок.

Меж тем к прокаженному, застывшему словно в молитве, подошла какая-то женщина. Волосы ее были распущены и взлохмачены. При свете фонарей люди узнали изможденное лицо безумной Сисы. Почувствовав прикосновение руки, прокаженный вскрикнул и, вскочив на ноги, отпрянул назад. Однако к ужасу всех Сиса схватила его за руку и сказала:

— Будем молиться, молиться! Сегодня день памяти усопших! Эти огни — души людей; помолимся за моих сыновей!

— Разъедините их, оттолкните ее, сумасшедшая заразится! — неистовствовала толпа, но никто не смел к ним приблизиться.

— Видите свет на колокольне? Это мой сын Басилио спускается вниз по веревке! Видите свет в окне монастыря? Это мой сын Криспин! Но я не увижу их, потому что священник болен; у него было много золотых монет, и они пропали! Помолимся, помолимся за душу святого отца! Я отнесла ему амаргосо и сарсалиду; в моем саду было много цветов, и у меня было двое сыновей! У меня был сад, я сажала цветы и растила двух сыновей! — Отстранив прокаженного, она убежала, распевая: — У меня был сад, были цветы и двое сыновей, двое сыновей, сад и цветы!

— Что ты сделал для этой бедной женщины? — спросила Мария-Клара у Ибарры.

— Ничего! Она исчезла из города, и никто не мог ее найти, — ответил юноша с некоторой досадой. — К тому же я был очень занят. Но ты не волнуйся. Священник обещал мне помочь, хотя посоветовал действовать очень деликатно и осторожно, ведь в этом деле замешаны жандармы. Священник принял в ней большое участие.

— А разве не говорил альферес, что прикажет разыскать ее сыновей?

— Да, но он тогда был немного… навеселе!

Не успел Ибарра это сказать, как они увидели солдата, который вел, вернее, волочил безумную: Сиса отчаянно сопротивлялась.

— Почему вы ее схватили? Что она сделала? — спросил Ибарра.

— Что сделала? Разве вы не видели, какой она устроила переполох? — ответил блюститель порядка.

Прокаженный схватил свою корзинку и поспешил скрыться.

Мария-Клара пожелала вернуться домой; от ее радостного настроения не осталось и следа.

— Значит, есть на свете и несчастливые люди, — прошептала она. А когда ее жених откланялся, отказавшись войти в дом, она опечалилась еще больше.

— Так надо! — сказал юноша.

Мария-Клара поднялась наверх, размышляя о том, как может быть скучно в праздничные дни, когда приходят с визитом чужие люди.