Онлайн чтение книги Нежданная любовь
Глава 18

Рискнув позднее возобновить протесты против снятия дома в Ханс-Тауне, миссис Хендред сначала обрадовалась, узнав, что Венеция отказалась от своего намерения, но потом стала беспокоиться. Она не могла поверить, что ее доводы привели к столь внезапной перемене, и чем больше думала об этом, тем меньше ей нравилась готовность племянницы забросить взлелеянный ею план. Казалось, Венеция напрочь забыла о доме в Ханс-Тауне, ибо, когда миссис Хендред заговорила о нем, она недоуменно уставилась на нее, а потом сказала:

— Ах это! Нет-нет, мэм, не беспокойтесь! Вы были правы, и мне совсем не хочется туда переселяться.

Миссис Хендред, хотя и имела все основания радоваться такому ответу, все же ощущала смутную тревогу. Ей казалось, что Венеция не только думает о чем-то постороннем, но и вынашивает какой-то новый план. Попытка выяснить, что это за план, не увенчалась успехом: Венеция только улыбнулась и покачала головой, внушив тете малоприятную мысль, что новый план может оказаться таким же шокирующим, как и старый. Миссис Хендред начало хотеться, чтобы ее суровый супруг не уезжал в Беркшир, и во время необычной для нее бессонной ночи она даже подумала о том, не отправить ли ему спешное письмо с просьбой вернуться. Однако утром это отчаянное решение стало казаться глупым и неосторожным, ибо, в конце концов, что такого могла замышлять Венеция, что оправдало бы срочный вызов ее дяди? Подобный вызов рассердил бы его так же, как и неизбежное открытие, что его жена сообщила Венеции вещи, о которых, но его мнению, ей знать не следовало. Мистер Хендред отправился в Беркшир заседать в суде квартальных сессий, которые он, будучи весьма педантичным в вопросах исполнения своих обязанностей, посещал всегда, уезжая из дому обычно на целую неделю. Правда, на сей раз мистер Хендред сказал жене, что вернется через четыре или, самое большее, через пять дней, так как должен посетить партийное собрание. Миссис Хендред решила, что едва ли что-то может случиться за столь краткий период, да и вообще, не следовало ожидать каких-либо катастрофических событий. Конечно, Венеция могла решить, что любовь для нее куда важнее общественного мнения, но она вряд ли стала бы сообщать об этом Деймрелу. Даже если она бы сделала так — хотя миссис Хендред не сомневалась, что ее племянница, несмотря на пренебрежение к традициям, не может вести себя столь неподобающе, — Деймрелу отлично известно, что для молодой и красивой женщины хорошего происхождения не может быть абсолютно безразлична ее репутация в обществе. К тому же он дал мистеру Хендреду слово джентльмена, что никогда не будет просить Венецию стать его женой. В результате миссис Хендред пришла к выводу, что ее спокойствию ничто не угрожает, а ночные тревоги, очевидно, следует приписать пирогу с индейкой, которым она чересчур увлеклась за ужином. А может, все дело в грибных оладьях — грибы вообще противопоказаны ее деликатному организму, так что нужно указать чародею, царствующему в ее кухне, чтобы он исключил их из своих восхитительных рецептов.

Покуда мысли миссис Хендред были заняты гастрономией, ее племянница как раз придумывала и тут же отбрасывала планы достижения гибели своей репутации в глазах общества. Так же быстро, как ее тетя, она решила, что бесполезно говорить Деймрелу, как мало заботит ее мнение света. Он с самого начала называл ее «зеленой девчонкой» — инстинкт подсказывал ей, что месячное пребывание в Лондоне не явится для него доказательством ее зрелости. Венеция подумала, что, несмотря на широкий опыт с женщинами, Деймрел был не умнее Эдуарда Ярдли или ее высокоразумного дядюшки. Ему казалось, что раз она получала сведения о мире «из вторых рук», то так же мало знает и свое собственное сердце, и что, повращавшись в светских кругах, она не только будет рада, что выбралась из… как он это назвал?., чертовски скверной передряги, но и счастливо вступит в брак с каким-нибудь добродетельным молодым джентльменом, могущим похвастаться происхождением, состоянием и положением. Это уже было достаточно плохо, но куда худшим — во всяком случае, более трудным — препятствием являлся аспект, о котором говорила ей тетя. Будучи светским человеком, Деймрел знал, какое мнение сложится у света о его браке с ней, и разделял это мнение. Он говорил ей, что, несмотря на всю испорченность, избегал молодых и невинных девушек, и, хотя речь шла не о браке, Венеция не сомневалась, что в этом вопросе его точка зрения ничем не отличается. Деймрел поместил ее вне пределов своей досягаемости, и объяснить ему, что он ошибается, казалось неразрешимой проблемой. Венеция вспомнила, что ее план поселиться вместе с Обри едва не подорвал решимость Деймрела. «Все лучше, чем это!» — воскликнул он. Некоторое время она обдумывала идею быстро спять дом в Ханс-Тауне и написать об этом Обри. Но этот план пришлось отвергнуть вместе с остальными, так как Венеция не была уверена, что Деймрел не в состоянии ему воспрепятствовать. Он имел куда большее влияние на Обри, чем она говорила Эдуарду, и, уже обсудив будущее Венеции с ее дядей, мог положиться на то, что мистер Хендред помешает затее племянницы. Конечно, со временем Деймрел может попять, что она предпочла жизнь старой девы выгодному браку, который, как ему казалось, предрешен для нее, но Венеция не хотела чахнуть, пока все о ней позабудут, и не питала иллюзий в отношении предмета своей любви. Жить в безбрачии, оплакивая потерянное счастье, было не для Деймрела — скорее он станет искать забвения в излишествах и вскоре опять начнет демонстрировать всей Европе какую-нибудь ослепительную и легкомысленную красавицу. Сейчас Деймрел привязан к Йоркширу из-за присутствия Обри в его доме, но Обри в любой день может покинуть Прайори, и тогда Деймрел будет потерян для нее навсегда.

Планы и опасения не оставляли места в уме Венеции для мыслей о менее важном. Она машинально отвечала на предложения тети об очередных развлечениях, сопровождала ее в экспедиции за покупками и на концерт, но, покуда ее уста изрекали вежливые банальности, мозг продолжал лихорадочно работать. Миссис Хендред, найдя племянницу в сговорчивом настроении, рискнула вновь затронуть тему брака с Эдуардом и была рада, что не встретила сопротивления. Она подозревала, что Венеция едва сознает, что ей говорят, но решила заставить ее выполнить обещание, которое та дала по рассеянности. Эдуард пригласил их пообедать в отеле «Кларендон», и, по мнению миссис Хендред, столь щедрый жест не мог не поднять его в глазах Венеции. В «Кларендоне» подавали самые лучшие и дорогие обеды в Лондоне, так как у них был повар-француз и даже самый скромный набор блюд стоил не менее четырех фунтов. Эдуард пригласил и мистера Хендреда, но этот страдающий диспепсией джентльмен редко отказывался от приглашения с меньшим сожалением. Французские блюда ему не нравились, и Эдуард тоже. Он говорил, что человек, ставший таким скучным еще до тридцати лет, на четвертом десятке превратится в невыносимо тоскливого и что Венеция могла бы найти себе кого-нибудь получше. Поэтому на обеде присутствовали только три персоны. Эдуард не имел знакомств в городе, а миссис Хендред предпочла не заменять мужа кем-нибудь из обширного круга ее друзей. Даже пожилые джентльмены охотно стали бы пробовать свои чары на Венеции, а ей никак не хотелось снабжать Эдуарда соперником.

Вечер начался хорошо. Как только метрдотель понял, что джентльмен из деревни пригласил известную законодательницу мод, миссис Филип Хендред, и очаровательную молодую леди, одетую в высшей степени элегантно, он пересмотрел первоначальный план и указал им не на уединенный столик в углу, а на стол, предназначенный для самых респектабельных посетителей, и лично представил мистеру Ярдли обширное меню. Эдуард и миссис Хендред выбрали самое сочное мясо, которым миссис Хендред смогла насладиться без всяких опасений, так как она сегодня встретила мистера Роджера, который просветил ее относительно диеты лорда Байрона: его лордство пил не уксус, а содовую воду — такого режима придерживаться куда легче, если не испытываешь особого пристрастия к вину. Поэтому обед прошел успешно, и если Венеция не вносила большого вклада в беседу, то, по крайней мере, отвечала с очаровательной улыбкой на любое замечание, обращенное к ней. Возможно, мистер Ярдли был удовлетворен, так как ему нужно было столько сообщить своим гостьям о различных исторических памятниках, которые он посетил, что ни одной из леди почти не удалось сказать что-нибудь, кроме «в самом деле?» или «как интересно!».

Городской экипаж миссис Хендред доставил их в театр. Эдуард заказал ложу, и миссис Хендред с радостью отмечала, что Венеция любезно, хотя и несколько рассеянно, принимает его заботливые усилия обеспечить ей комфорт. В действительности Венеция обдумывала новый и весьма дерзкий план и весь первый акт пьесы размышляла, хватит ли ей смелости явиться к старшей тете Деймрела, открыть ей свою историю и умолять о поддержке. План был отчаянный, и к тому времени, как опустился занавес, стало ясно, что имеется множество препятствий для его осуществления. С трудом оторвавшись от своих мыслей, Венеция обнаружила, что Эдуард спрашивает, правится ли ей пьеса. Она вежливо ответила и стала окидывать взглядом зал, покуда он выражал свое просвещенное мнение.

Ее внимание почти сразу же привлекла ложа на противоположной стороне. В начале спектакля она была пуста, но сейчас ее занимали леди и джентльмен, одетые до такой степени модно, что на них были устремлены взгляды далеко не одной Венеции. И мужчина и женщина были не первой молодости, а джентльмен обладал сильным сходством с принцем-регентом[40]ГеоргIV(1762-1830) — король Англии с 1820 г. С 1811 г. исполнял обязанности регента при душевнобольном отце, ГеоргеIII. Славился беспутным поведением.. У него были такие же выпученные голубые глаза и румяное лицо; он носил костюм необычайно широкого покроя, яркий жилет и панталоны, обтягивающие солидных размеров живот. Джентльмен посмотрел в монокль на Венецию, но она быстро перевела взгляд на его спутницу.

Если джентльмен впечатлял своей одеждой, то леди ослепляла красотой. Изысканно причесанные локоны с медным отливом обнаруживали руку опытного парикмахера, розоватый оттенок щек можно было объяснить дорогими румянами, но фигура в облегающем платье из мягкого шелка с соблазнительно низким вырезом была обязана своим великолепием исключительно природе, как и большие блестящие глаза, классически прямой нос и изящный изгиб подбородка. Бриллианты поблескивали в ее ушах, на руках и белоснежной груди; горностаевая мантия была небрежно брошена на спинку стула. Склонившись вперед, женщина, как и ее компаньон, разглядывала Венецию. На ее подведенных губах мелькала улыбка; она медленно обмахивалась украшенным бриллиантами веером, но, когда Венеция посмотрела на нее, подняла руку жестом приветствия.

Миссис Хендред, сонная после сытной трапезы, мирно дремала весь первый акт и сейчас, слушала пространные рассуждения Эдуарда, искренне желая, чтобы занавес поднялся снова и она опять могла бы вздремнуть. Монотонный голос Эдуарда действовал усыпляюще, но ее удержал от сна внезапный вопрос Венеции:

— Тетя, кто эта леди в ложе напротив?

Интерес, звучащий в ее голосе, вырвал миссис Хендред из тумана дремоты. Она выпрямилась, пожала пухлыми плечами и сказала:

— Какая леди, дорогая?

— Почти напротив нас, мэм! Я не могу указать на нее, потому что она за мной наблюдает уже десять минут. Кто она такая, тетя?

— Я уверена, что не знаю ее, дорогая, так как не заметила в ложах никого знакомого. О какой ложе ты говоришь… — Внезапно она ошеломленно вскрикнула: — О боже!

Руки Венеции стиснули сложенный веер.

— Вы знаете ее, не так ли, мэм?

— Нет-нет! — быстро ответила миссис Хендред. — Как я могу знать женщину, которая носит такое платье? Оно совершенно неприлично! Дитя мое, не обращай на них внимания! Такая наглость — смотреть на тебя, как на… Тише, дорогая, занавес поднимается, и мы не должны больше разговаривать! Господи, как же мне не терпится узнать, что произойдет во втором акте! Первый был великолепен, не так ли? Не помню, когда я так наслаждалась пьесой! А, вот и этот забавный человечек со своим слугой! Давайте замолчим, а то мы не услышим, что они скажут!

— Только объясните, мэм…

— Ш-ш! — прошипела миссис Хендред. Когда более угрожающее шипение донеслось из соседней ложи, Венеция погрузилась в молчание.

Миссис Хендред взволнованно обмахивалась веером, и, вместо того чтобы присоединиться к взрыву смеха, которым публика приветствовала одну из забавных реплик на сцепе, она воспользовалась этой возможностью, чтобы схватить Эдуарда за рукав и, когда он наклонился к ней, шепнуть что-то ему на ухо. Венеция тоже не смеялась — она сидела неподвижно, с озадаченным выражением лица, не слыша того, что говорили актеры. В следующую минуту Эдуард прошептал ей:

— Венеция, вашей тете стало дурно. Вы не возражаете выйти из ложи? Здесь очень душно — думаю, на воздухе миссис Хендред полегчает.

Венеция сразу же поднялась и, покуда Эдуард выводил из ложи ее тетю, накинула на плечи плащ, взяла плащ миссис Хендред и вышла следом. Два служителя старались привести в чувство миссис Хендред с помощью нюхательной соли, энергичного обмахивания веером и обрызгивания водой. Лицо ее казалось слишком румяным для леди на грани обморока, но, когда Эдуард, выглядевший серьезным и озабоченным, тихо сказал Венеции, что ее тетю лучше как можно скорее отвезти домой, она сразу же согласилась и посоветовала ему вызвать наемный экипаж, поскольку кучер миссис Хендред должен привести к театру ее карету не раньше чем через час. Эдуард сразу же отошел отдать распоряжение швейцару, а миссис Хендред, которую двое служителей подвели к лестнице, слабым голосом сообщила, что приписывает свое недомогание вальдшнепу a la royale[41]По-королевски (фр.), только она ни за что на свете не скажет этого мистеру Ярдли!

Сидя рядом с тетей в дурно пахнущем наемном экипаже, Венеция не делала попыток повторить вопрос, сыгравший такую большую роль в странном приступе миссис Хендред. Но когда, по прибытии на Кэвендиш-сквер, леди объявила о своем намерении сразу же отправиться в постель, Венеция отозвалась скорее весело, чем встревоженно:

— Конечно, мэм, но предупреждаю, что от меня не так легко отделаться. Я пойду с вами!

— Нет-нет, дитя мое! Я чувствую, что приближается очередной спазм! Уортинг, почему вы не пошлете за мисс Брэдпоул? Вы же видите, что мне не по себе!

Прежде чем Уортинг смог напомнить хозяйке, что она отпустила горничную до одиннадцати, Эдуард, проводивший дам домой, счел нужным вмешаться:

— Поразмыслив, мэм, я пришел к выводу, что было бы самым разумным сообщить вашей племяннице об обстоятельствах, вынудивших нас покинуть театр в середине пьесы.

— Вы, несомненно, правы! — подтвердила Венеция. — Отведите тетю в гостиную, пока я приготовлю для нее успокоительное. Оно поможет вам, дорогая мэм.

Она быстро взбежала по лестнице, игнорируя протестующие стоны миссис Хендред.

Придя вскоре в гостиную, Венеция застала тетю сидящей в кресле с видом человека, готового подчиняться самым тяжким ударам судьбы. Эдуард с торжественным до тошноты выражением лица стоял на коврике у камина, а Уортинг, успев зажечь свечи и развести огонь, с явной неохотой собирался удалиться.

Миссис Хендред с отвращением посмотрела на снадобье, приготовленное племянницей, но, поблагодарив, взяла стакан. Венеция обернулась, чтобы проверить, достаточно ли плотно Уортинг закрыл за собой дверь, и осведомилась без всяких предисловий:

— Кто была эта леди, мэм?

Миссис Хендред вздрогнула, но Эдуард, взявший на себя инициативу, спокойно ответил:

— Это леди Стипл, дорогая Венеция. В ложе она была, как сообщила мне миссис Хендред, вместе со своим супругом, сэром Лэмбертом Стиплом. Но думаю, что эти имена говорят вам очень мало.

— Вы, как всегда, правы, Эдуард, — заявила Венеция. — Они не говорят мне ровным счетом ничего, и я бы очень хотела, чтобы вы позволили тете ответить самой! Мэм, когда я впервые увидела эту женщину, то испытала странное чувство… Я знала, что это невозможно, и подумала, что причина всего лишь в сильном сходстве. Но леди внимательно смотрела на меня, привлекла ко мне внимание мужа и подняла руку, не просто помахав мне, а таким жестом, будто она меня узнала! Тогда у меня в голове мелькнула фантастическая мысль — я подумала, что эта женщина… моя мать!

Миссис Хендред со стоном глотнула успокоительное:

— О, мое дорогое дитя!

— Ваша сообразительность, Венеция, облегчает мою неприятную задачу, ставшую необходимой из-за непредвиденных обстоятельств, — сказал Эдуард. — Должен сообщить вам, что она действительно ваша мать.

— Но моя мать умерла много лет назад! — воскликнула Венеция.

— О, если бы это было так! — Миссис Хендред поставила стакан и с горечью добавила: — Я говорила это раньше и буду говорить всегда! Я знала, что она никогда не прекратит досаждать нам! И как раз теперь, когда мы думали, что она обосновалась в Париже!.. Меня не удивит, если она вернулась только для того, чтобы погубить тебя, дитя мое, ибо эта женщина всегда причиняла только неприятности, не говоря уже о том, что была никудышной матерью!

— Но как такое могло произойти? — допытывалась ошеломленная Венеция. — Леди Стипл — моя мать? Значит…

— Меня не удивляет, что вам трудно это осознать, — мягко заговорил Эдуард. — Все же не сомневаюсь, что, подумав, вы поймете, как это произошло. Позвольте предложить вам, дорогая Венеция, присесть на этот стул, пока я принесу вам стакан воды. Для вас это явилось сильным потрясением. Иначе и быть не могло, и, хотя правда так или иначе должна была стать вам известной, я искренне надеялся, что этого не случится, пока вы не найдете свое место в жизни.

— Разумеется, это было потрясением! Но мне не нужна вода, благодарю вас! Только сообщите мне всю правду, а не ту ее порцию, которую вы сочтете подобающей! Насколько я понимаю, мои родители развелись. Господи, неужели моя мать бежала с этим мужчиной?

— Думаю, Венеция, вам незачем знать все подробности, — веско произнес Эдуард. — Уверен, что, придя в себя, вы сами не захотите в них вникать. Эта тема не из тех, на которые я рискнул бы вас просвещать. Кроме того, не забывайте, что во время этого злополучного события я еще учился в школе.

— Ради бога, Эдуард, не будьте таким напыщенным! — сердито сказала Венеция. — Тетя, моя мать бежала с ним?

Теперь, когда ее племянница уже знала самое главное, миссис Хендред начала понемногу оживать. Она выпрямилась в кресле, поправила элегантную шляпу и отозвалась сравнительно спокойно:

— Нет, любовь моя! Она не бежала в буквальном смысле слова. Хотя не могу не пожалеть, что этого не случилось… Такие истории происходили с ней не первый раз, и люди болтали о ней годами, хотя поначалу она держалась так скромно, что я ни о чем не догадывалась до тех пор… Ну, не важно! Тогда бедный генерал еще был жив, и он уговорил Франсиса смириться, так как обожал ее! А она не заботилась ни о нем, ни о Франсисе! Самая бессердечная…

— Подождите, мэм! Какой генерал?

— Господи, Венеция, конечно ее отец — твой дедушка, хотя ты, естественно, не можешь его помнить! Генерал Чилтоу — такой чудесный, обаятельный человек! Все его любили — и я в том числе. Орелия была его единственным ребенком, и он ничего для нее не жалел, тем более что его жена умерла вскоре после родов. Она была настолько избалованной и испорченной, что каждый мог предвидеть, чем это кончится. Бедная мама — твоя дорогая бабушка — умоляла Франсиса не жениться на ней, но все напрасно! Твой отец абсолютно потерял голову, а ведь он был очень разумным человеком! Твоя бабушка представляла его многим достойным молодым леди, но он не обращал на них внимания, а как только увидел Орелию, влюбился без памяти и не желал никого слушать! — Миссис Хендред тяжко вздохнула и покачала головой. — Мне она никогда не нравилась! Конечно, Орелия была очень красива — все считали ее восхитительной, — но в ней всегда ощущалось что-то не то. Я не одна это чувствовала, уверяю тебя! Многие мои приятельницы считали нелепой всю шумиху вокруг нее, но, разумеется, джентльмены не замечали в ней никаких недостатков! Они ходили за ней, как собачонки! А ведь у нее даже не было никакого состояния, что делало это особенно смешным… Но должна признать, для твоего отца явилось великим триумфом завоевать ее, хотя, видит бог, лучше бы он женился на Джорджиане Денни — сестре сэра Джона, которая впоследствии вышла за старшего сына Эпплдора. Ты ведь знаешь, дитя мое, что твой отец был не то чтобы скуп, но бережлив, а Орелия понятия не имела об экономии, поэтому сразу начались неприятности. Она пристрастилась к игре, заказывала дорогие наряды, заставляла Франсиса покупать ей драгоценности… Эти бриллианты, которые были на ней сегодня вечером! В жизни не видела ничего более вульгарного! А платье, под которым не было ничего, кроме нижней юбки! Хотела бы я знать, как ей удается сохранять фигуру! Правда, выглядит она, как… — Эдуард предупреждающе кашлянул, и леди Хендред, оборвав фразу, смущенно добавила: — Не знаю, как она выглядит, но, безусловно, не так, как нужно!

— Как райская птица, — услужливо подсказала Венеция. — Я сама так подумала. Но…

— Венеция, — укоризненным тоном прервал ее Эдуард, — не позволяйте вашему языку произносить то, что вам не подобает!

— Как случилось, мэм, что папа развелся с ней? — осведомилась Венеция, игнорируя его вмешательство.

— Ничто на свете не заставит меня это обсуждать! — содрогнулась миссис Хендред. — Если бы только Франсис не позволил генералу примирить его с ней после истории с Йеттенденом! Но Орелия всегда умела обвести мужчин вокруг пальца!.. Было бы лучше для всех, если бы твой отец оставался непреклонным, но он позволял ей обманывать его, а когда родился Обри… Перед этим, обнаружив, что она снова беременна, Орелия впала в такое раздражение… Ну, потом этот ужасный сэр Лэмберт Стипл начал за ней волочиться, и всем стало ясно, чем это кончится! Его отец только что умер, оставив ему огромное состояние, и, конечно, он был хорош собой, хотя и жуткий распутник… Сэр Лэмберт принадлежал к компании принца — тогда он еще не был принцем-регентом, — а более непристойной публики, думаю, никогда не существовало! Умоляю тебя, дорогая племянница, не спрашивай меня, как вышло, что твоему отцу пришлось развестись с ней! Я даже думать не могу об этом скандале!.. Боже мой, где моя нюхательная соль? Ах, вот она!

Венеция, с удивлением слушавшая этот монолог, медленно произнесла:

— Так вот почему папа замуровал себя в Андершо и никому не позволял упоминать ее имя! Более глупую выходку трудно себе представить! Но это было очень в его духе!

— Перестаньте, Венеция! — строго сказал Эдуард. — Помните, о ком вы говорите!

— Не перестану! — заявила Венеция. — Вы отлично знаете, что я никогда не испытывала привязанности к отцу, и если вам кажется, будто сейчас самое время притворяться, что я его любила, то у вас в голове ветряная мельница! Ну как только можно быть таким глупым эгоистом? По-вашему, он любил меня, если вместо того, чтобы позволить мне расти, как другие девочки, он похоронил меня заживо? Очевидно, отец боялся, что раз я похожа на маму внешне, то могу пойти в нее и в других отношениях!

— Вот именно, дорогая! — подтвердила миссис Хендред, закрывая пробкой флакон с нюхательной солью. — Поэтому я всегда говорила, что ты не должна давать людям ни малейшего повода считать, будто ты на нее похожа! Поэтому я не могу порицать твоего бедного папу, хотя твой дядя изо всех сил убеждал его, что он совершает величайшую ошибку. Но твой дядя никогда не обращал внимания на сплетни, а Франсис был не в состоянии вынести подобное унижение. Это неудивительно, так как Орелия вместо того, чтобы спрятаться от общества, выставляла себя напоказ всему городу, хотя ее, конечно, нигде не принимали. Прости, что я говорю такие вещи о твоей матери, но мне кажется, дитя мое, ты должна знать правду! Как только сэр Лэмберт женился на ней — чудо, что он вообще это сделал, так как все знали, что она была его любовницей и стоила ему целое состояние! — Орелия стала вести себя просто вызывающе! Ей словно доставляло удовольствие вгонять нас всех в краску и заставлять окружающих глазеть на нее! Каждый день она приезжала в парк в фаэтоне, сидя на козлах и правя четверкой лошадей кремовой масти в серебряно-голубой сбруе, которых сэр Лэмберт купил у Эстли, как будто она не его жена, а нечто совсем другое!

— Боже мой! — рассмеялась Венеция. — Какая лихость! Конечно, для папы это было ужасно. Бедняга меньше, чем кто-либо другой, был способен плясать под мелодию «Все рогоносцы дураки»!

— Ты права, дорогая, только, пожалуйста, не пользуйся подобными неподобающими выражениями. Теперь ты понимаешь, какой неловкой была ситуация? Особенно когда наступило время выводить тебя в свет — твой дядя требовал, чтобы я убедила Франсиса согласиться на это. Я предлагала представить тебя в обществе, но твой отец категорически отказался… С другой стороны, подумай, в какое положение я могла попасть — Стиплы тогда жили на Брук-стрит, а Орелия была способна на любую выходку! Вот и сегодня вечером ей хватило наглости помахать тебе рукой! Слава богу, что рядом не было никого из знакомых! Интересно, что привело их назад в Англию?

— Значит, они сейчас не живут в Англии, мэм?

— Не живут уже несколько лет, хотя, думаю, сэр Лэмберт приезжает сюда время от времени, так как у него большое имение в Стаффордшире. Очевидно, Орелия считала, что раз она принимала у себя принца-регента и его компанию, то и общество примет ее снова, но она просчиталась, поэтому лет шесть-семь назад сэр Лэмберт продал лондонский дом и они отправились в Лиссабон или еще куда-то. После заключения мира они жили в Париже. Угораздило же их вернуться в Лондон как раз в отсутствие твоего дяди! Не знаю, что мне делать!

— Ничего, мэм, — сказала Венеция. — Даже дядя не смог бы изгнать их из страны! — Она встала со стула и начала ходить по комнате, прижав ладони к вискам. — У меня в голове полнейший сумбур! Каким образом я ни разу не слышала, что моя мать жива? Ведь дома все должны об этом знать — мисс Поддермор, няня, жители деревни…

— Твой папа всем запретил упоминать об этом, дорогая. Кроме того, в Андершо знали далеко не все — твой дядя позаботился, чтобы дело не получило огласки, — а я уговорила мисс Поддермор никому не говорить об этом ни слова. Она чудесная женщина!

— Да, и няня тоже… Но служанки… Хотя они так боялись папу, что никогда бы не осмелились проболтаться… А позже, когда я выросла…

— Вы забываете, что до смерти сэра Франсиса поддерживали знакомство только с семьей Денни, моей матерью и мной, — объяснил Эдуард. — А к тому времени прошло уже много лет. Я не говорю, что о скандале забыли, но он стал слишком давним, чтобы о нем думали в Йоркшире. Едва ли у вас была возможность о нем услышать.

— Господи, почему же папа не рассказал мне?.. Какая глупость! А Конуэй об этом знает?

— Да, но Конуэй мужчина, дитя мое! Конечно, он должен был все узнать, отправляясь в Итон, но твой папа запретил ему даже упоминать об этом.

— Чушь! — фыркнула Венеция. Она посмотрела на Эдуарда: — Так вот почему я не нравлюсь миссис Ярдли!

Он протестующе поднял руку:

— Уверяю вас, дорогая Венеция, что вы ошибаетесь! Моя мать часто говорила мне, что вы ей очень нравитесь. То, что она какое-то время была недовольна нашей дружбой, вполне понятно, ибо у нее высокие принципы и все скандальное внушает ей отвращение, как должно внушать любому достойному человеку.

— Такому, как вы? — осведомилась Венеция.

— Не отрицаю, что не питаю любви к подобным вещам, — ответил он. — Я старался преодолеть растущую привязанность к вам, но у меня ничего не получилось. Однако вскоре я убедился, что в вашем характере и поведении нет ничего, что бы делало вас недостойной сменить мою дорогую мать в качестве хозяйки Незерфолда. Иногда вы бываете немного легкомысленной, на что я неоднократно намекал вам, но в вашей добродетели я не сомневаюсь.

— Эдуард, ваш панегирик превращает меня из женщины неизвестно во что! — сказала Венеция, опустившись на стул и прикрыв ладонью глаза.

— Вы расстроены, — мягко сказал он. — Это неудивительно. То, что вы узнали, не могло не причинить вам боль, но вы не должны падать духом.

— Сделаю все возможное, чтобы не впасть в отчаяние, — дрожащим голосом пообещала Венеция. — Пожалуй, вам лучше уйти, Эдуард! Не думаю, что смогу продолжать этот разговор без истерики.

— Вполне естественно, что вам хочется побыть одной и обдумать то, что вы услышали. Я оставляю вас в хороших руках, — добавил Эдуард, поклонившись миссис Хендред. — Хочу сказать лишь одно, прежде чем уйти. Возможно, что… э-э… леди Стипл захочет поговорить с вами. Разумеется, вы на это не согласитесь, но, если она пришлет вам письмо, не отвечайте на него, не повидавшись со мной! Я тщательно все обдумаю и не сомневаюсь, что завтра смогу посоветовать вам, в каких выражениях следует составить ответное послание. Умоляю, мэм, не звонить дворецкому, чтобы он меня провожал, — я знаю дорогу!

Эдуард пожал руку хозяйке дома, ободряюще похлопал Венецию по плечу и удалился.

— Если кто-нибудь и должен советовать тебе, как ответить Орелии, то, по-моему… — начала слегка шокированная миссис Хендред. — Впрочем, я уверена, что у него наилучшие намерения. Бедное дитя, ты так расстроена! Как бы мне хотелось…

— Со мной все в порядке! — прервала Венеция, опуская руку и являя изумленной тете смеющееся лицо. — Умоляю, дорогая мэм, не выглядите такой скандализованной! Неужели вы не понимаете, насколько абсурдно… Нет, вижу, что не понимаете! Но если бы Эдуард задержался хоть на минуту, я бы не выдержала и расхохоталась! Боль, отчаяние!!! Да я ни разу в жизни не была так обрадована!

— Венеция! — ахнула миссис Хендред. — У тебя истерика!

— Вовсе нет, дорогая мэм, хотя когда я думаю о той чепухе, которую говорили о моей репутации и моих перспективах на будущее, то удивляюсь, что не лежу на полу и не дрыгаю ногами! Несомненно, Деймрел знает правду! Думаю, он знаком с моей матерью — она представляется мне именно такой женщиной, с которой он должен быть знаком! Теперь, когда я думаю об этом, мне кажется, Деймрел однажды сказал что-то, доказывающее, что он знает ее. Но тогда он пребывал в насмешливом настроении, и я не обратила на это внимания! Но если Деймрел знал о моей матери, почему же он считал, что брак с ним погубит меня? Это форменный идиотизм!

Миссис Хендред испытала очередной шок.

— Умоляю тебя, Венеция! — заговорила она. — Именно поэтому ты не должна выходить за него замуж! Господи, дитя мое, только подумай, что скажут люди! «Какова мать, такова и дочь!» Сколько раз я говорила, что твое положение заставляет тебя быть в высшей степени осмотрительной! Видит бог, обстоятельства достаточно щекотливые — хотя твой дядя уверен, что ты получишь самые достойные предложения руки и сердца. Увидев, насколько ты исключительная девушка — совсем не такая, как твоя мать, хотя должна признать, что внешне ты очень на нее походишь, — любой мужчина без колебаний… Хотя чем больше я думаю о мистере Фокскотте, тем сильнее сомневаюсь на его счет, потому что…

— Не тратьте время на мысли о нем или любом из подходящих женихов, которых вы для меня нашли, дорогая мэм! — прервала Венеция. — Во мне куда больше от мамы, чем вам кажется, и единственным подходящим для меня мужем может быть только повеса!