Онлайн чтение книги Невидимая невеста
XVII

Таков был трагический конец Вильгельма Шторица. Но если семье Родерих после его смерти уже ничего не угрожало, положение Миры стало еще более сложным.

Прежде всего надлежало поставить в известность о случившемся начальника полиции, с тем чтобы он принял все необходимые в таких случаях меры. И вот что было решено.

Капитан Харалан (его рана не была серьезной) отправится в особняк Родерихов, чтобы предупредить о происшедшем своего отца.

Я немедленно пойду в ратушу и сообщу о последних событиях господину Штепарку.

Лейтенант Армгард останется в саду около трупа.

Мы расстались, и, пока капитан Харалан спускался по бульвару Телеки, я быстро пошел вверх по улице Бихар к ратуше.

Господин Штепарк сразу принял меня и, после того как выслушал мой рассказ о неправдоподобной дуэли, сказал, не скрывая своего удивления и своих сомнений:

— Значит, Вильгельм Шториц умер?..

— Да… от удара сабли капитана Харалана прямо в грудь.

— Умер… В самом деле умер?..

— Пойдемте, господин Штепарк, и вы сами в этом убедитесь…

— Да, да…

Заметно было, что господин Штепарк сомневался, в своем ли я уме. Тогда я добавил:

— После смерти он утратил способность быть невидимым, и, по мере того как кровь вытекала из раны, тело Вильгельма Шторица вновь обретало свои очертания.

— Вы это видели?..

— Как я вижу вас.

— Пойдемте, — ответил начальник полиции и приказал капралу с дюжиной полицейских сопровождать нас.

Как я уже говорил, после пожара в доме Шторица жители города избегали ходить по бульвару Телеки. Никто здесь не появился и после моего ухода. Поэтому Рагз еще не знал, что освобожден от злодея.

Когда мы с господином Штепарком и его полицейскими миновали решетку и прошли через развалины, то увидели лейтенанта Армгарда.

Окоченевший труп лежал на траве, слегка повернутый на левый бок. Одежда Шторица была пропитана кровью, и ее капли сочились из раны на груди. Лицо было мертвенно-бледным. Правая рука еще держала саблю лейтенанта, а левая лежала полусогнутой. Словом, перед нами было уже похолодевшее тело, готовое к погребению.

Господин Штепарк долго смотрел на него, потом сказал:

— Это он!

Затем подошли — не без опасений — его полицейские и тоже опознали Вильгельма Шторица. Чтобы подкрепить достоверность зрительного восприятия осязанием, господин Штепарк ощупал труп с головы до ног.

— Мертв… определенно мертв! — сказал он.

Затем, обращаясь к лейтенанту Армгарду, спросил:

— Никто не приходил?..

— Никто, господин Штепарк.

— И вы ничего не слышали в этом саду, никаких шагов?..

— Никаких!

Все говорило о том, что Вильгельм Шториц был один посреди развалин своего дома, когда мы его там застигли.

— Что теперь, господин Штепарк? — спросил лейтенант Армгард.

— Я прикажу перенести тело в ратушу…

— Открыто?.. — спросил я.

— Да, — ответил начальник полиции. — Нужно, чтобы весь Рагз знал, что Вильгельм Шториц мертв, а в это поверят, только увидев его труп…

— Увидев, что он похоронен, — добавил лейтенант Армгард.

— Если его похоронят!.. — сказал господин Штепарк.

— Если его похоронят?.. — повторил я.

— Сначала, господин Видаль, надо произвести вскрытие… Кто знает?.. Исследуя органы, анализируя кровь покойного, может быть, откроют то, чего мы еще не знаем… природу вещества, которое делает человека невидимым…

— Тайну, которую никто не должен знать! — воскликнул я.

— Затем, — продолжал начальник полиции, — если со мной согласятся, то лучше всего сжечь труп и развеять пепел по ветру, как поступали с колдунами в средние века!

Господин Штепарк послал за носилками, а мы с лейтенантом Армгардом отправились в особняк Родерихов.

Капитан Харалан находился у своего отца, которому он все рассказал. Ввиду состояния госпожи Родерих решили, что следует проявить осторожность и ничего ей не говорить. К тому же смерть Вильгельма Шторица не вернет ей Миру!

Что касается моего брата, то он еще ничего не знал. Ему передали, что мы ждем его в кабинете доктора.

Узнав о смерти Шторица, он вовсе не почувствовал себя отомщенным. Сквозь рыдания он произносил полные отчаяния слова:

— Он мертв!.. Вы его убили!.. Он умер, не сказав, где Мира!.. Если бы он был жив… Мира… моя бедная Мира… Я ее уже никогда не увижу!

Что можно было сказать в ответ на этот приступ душевной боли?

Однако я попытался обнадежить и успокоить брата, а позднее и госпожу Родерих. Нет, нельзя было отчаиваться… Мы не знали, где находится Мира… удерживается ли в каком-нибудь доме в городе или ее уже нет в Рагзе. Но один человек знал, должен был знать это… слуга Вильгельма Шторица… Герман… Мы будем его искать… Мы его найдем, хоть в самом отдаленном уголке Германии!.. У него — в отличие от его хозяина — не было оснований молчать… Он заговорит… его заставят заговорить… даже если придется предложить ему целое состояние!.. Мира возвратится в свою семью… к своему жениху… к своему мужу, и разум вернется к ней благодаря заботам, ласке и любви близких!..

Марк ничего не слышал… не хотел ничего слышать… Он считал, что единственный человек, который мог нам все рассказать, мертв… Не следовало его убивать… Надо было вырвать у него его тайну!..

Я не знал, как утешить брата. Внезапно наш разговор был прерван шумом, донесшимся снаружи.

Капитан Харалан и лейтенант Армгард бросились к окну, которое выходило на угол бульвара Телеки и набережной Баттиани.

Что там еще произошло?.. В том состоянии, в котором мы находились, ничто, мне кажется, не могло нас удивить, даже воскресение Вильгельма Шторица!..

Это был похоронный кортеж. Труп на носилках, даже не прикрытый простыней, несли двое полицейских в сопровождении остальной части взвода… Рагз узнает, что Вильгельм Шториц умер и что время террора закончилось!

Поэтому, пройдя по набережной Баттиани до улицы Иштвана II, кортеж должен был пересечь рынок Коломан, а затем миновать наиболее многолюдные кварталы, ведущие к ратуше.

По-моему, было бы лучше, если бы кортеж не проходил мимо особняка Родерихов!

Мой брат подошел с нами к окну. При виде окровавленного тела, которому он хотел бы вернуть жизнь даже ценой собственной жизни, он испустил крик отчаяния!..

Собравшаяся толпа — мужчины, женщины, дети, бюргеры, крестьяне пусты — бурно проявляла свои чувства… Если бы Вильгельм Шториц был жив, его бы растерзали! Труп же пощадили. Но, очевидно, как сказал господин Штепарк, население Рагза не захочет его погребения в священной земле. Он будет сожжен на городской площади или сброшен в Дунай, и воды реки унесут его далеко, в глубины Черного моря.

В течение получаса перед особняком Родерихов раздавались крики, затем наступила тишина.

Капитан Харалан сказал, что собирается в резиденцию губернатора, чтобы переговорить относительно розысков Германа. Нужно было написать в Берлин, в посольство Австрии, подключить к поискам германскую полицию, которая, несомненно, окажет содействие… Ей помогут газеты… Будут предложены вознаграждения тем, кто найдет убежище Германа, единственного человека, который знает тайны Вильгельма Шторица и, вероятно, сторожит его жертву.

Капитан Харалан в последний раз поднялся в комнату своей матери и потом покинул особняк в сопровождении лейтенанта Армгарда.

Я остался с братом, и какими же тягостными были эти часы, проведенные рядом с ним! Как его успокоить? Я с ужасом видел, что нервное возбуждение все сильнее охватывает беднягу! Я чувствовал: он ускользает от меня, и опасался кризиса, сопротивляться которому у него, возможно, не хватит сил!.. Он бредил!.. Хотел уехать, сегодня же вечером уехать в Шпремберг… В этом городе Германа, должно быть, знали… Почему бы ему не быть в Шпремберге… И может быть, Мира с ним!..

Вполне вероятно, что Герман находился в Шпремберге. Но что касается Миры, такое предположение следовало отбросить. Она исчезла накануне вечером, а сегодня утром Вильгельм Шториц был еще в Рагзе… Я, скорее, склонялся к мысли, что ее увезли в окрестности города… что Герман сторожил где-то это бедное создание, лишенное и рассудка, и видимой оболочки.

Как при таких обстоятельствах можно отыскать Миру?..

Мой брат отказывался меня слушать… Он даже не спорил… У него была только одна мысль… навязчивая мысль… уехать в Шпремберг!..

— И ты будешь меня сопровождать, Анри, — сказал он.

— Да… мой бедный друг, — ответил я, не надеясь, что сумею отговорить его от этой бесполезной поездки.

Я смог добиться лишь того, что отъезд был отложен до следующего дня… Нужно было повидать господина Штепарка, попросить его дать мне рекомендательное письмо к полиции Шпремберга, затем предупредить капитана Харалана, который, разумеется, захочет нас сопровождать.

Около семи часов капитан с лейтенантом Армгардом вернулись в особняк. Губернатор их заверил, что немедленно будут предприняты поиски в окрестностях Рагза, где — тут наши мнения совпадали — Мира находится под охраной Германа.

Доктор был еще у госпожи Родерих. В гостиной находились только оба офицера и я с братом.

Поскольку жалюзи были спущены, слуга принес лампу и поставил ее на одну из консолей. Мы должны были пройти в столовую только тогда, когда спустится доктор Родерих.

Пробило половину восьмого. Я сидел рядом с капитаном Хараланом и собирался поговорить о поездке в Шпремберг, когда дверь галереи распахнулась, вероятно, от порыва ветра, так как рядом никого не было. Далее произошло самое удивительное: дверь сама закрылась…

О! Я никогда не забуду этой сцены!

Прозвучал голос… но не тот, что мы слышали в вечер обручения, грубый, оскорблявший нас исполнением «Песни ненависти», а голос чистый и радостный, самый любимый голос! Голос Миры!..

— Марк… дорогой Марк, — произнесла она, — и вы, господин Анри, и ты, мой брат… Ну что ж, сейчас время обеда!.. Вы предупредили об этом родителей?.. Харалан… Сходи за ними, и сядем за стол… Я умираю от голода!.. Вы пообедаете с нами, господин Армгард?..

Это была Мира… сама Мира… Мира, к которой вернулся рассудок… Выздоровевшая Мира! Словно она, как обычно, спустилась из своей комнаты. Это была Мира, которая нас видела, но которую мы не видели!.. Мира-невидимка!..

В изумлении мы застыли на стульях, не смея ни двигаться, ни говорить. Мы не решались пойти в ту сторону, откуда слышался голос… Однако Мира была здесь, живая (мы это знали) и вполне реальная, хотя и невидимая…

Откуда она пришла?.. Из дома, куда отвел ее похититель?.. Значит, она сумела убежать, ускользнуть от Германа, пройти по городу, вернуться домой, никем не замеченная?.. Между тем двери особняка были заперты, и никто их ей не открывал!..

Вскоре мы получили объяснение… Мира спустилась из своей комнаты, где Вильгельм Шториц превратил ее в невидимку… Когда мы считали, что ее нет в особняке, она по-прежнему находилась в своей постели… В течение двадцати четырех часов она лежала неподвижно, не произнеся ни слова, в бессознательном состоянии. Никому в голову не пришло, что она могла быть здесь, и действительно, можно ли было это себе представить!

Очевидно, Вильгельму Шторицу что-то помешало похитить ее сразу. Но он вернулся бы, если бы сегодня утром не был убит капитаном Хараланом…

Перед нами была Мира выздоровевшая (может быть, под влиянием жидкости, сделавшей ее невидимкой), но ничего не знавшая о событиях последней недели. И вот она в гостиной, разговаривает с нами, видит нас, но не осознает, спустившись в темноте из своей комнаты, что не видит себя!..

Марк поднялся, протянув руки, словно хотел обнять Миру…

А она продолжала:

— Но что с вами, друзья мои?.. Я вас спрашиваю… а вы не отвечаете?.. Вы, кажется, чем-то удивлены? Что же случилось?.. И почему здесь нет матушки?.. Может быть, она больна?..

Мира не закончила фразы. Дверь снова открылась, и вошел доктор Родерих.

Мира тут же бросилась к нему — по крайней мере, мы так предполагали, — воскликнув:

— Ах! Отец!.. Что-то произошло?.. Где матушка? Она больна?.. Я поднимусь к ней в комнату…

Доктор остановился на пороге, он понял…

Мира была рядом, обнимала его, повторяя:

— Моя матушка… моя матушка!..

— Она не больна!.. — пробормотал доктор. — Она сейчас спустится… Останься здесь, дитя мое, останься!

В этот момент Марк нащупал руку Миры и тихо увлек ее в сторону, как если бы вел слепую…

Но слепыми были только те, кто не мог ее видеть!

Затем мой брат посадил ее рядом с собою…

Мира больше ничего не говорила, напуганная тем впечатлением, которое производила на окружающих. Марк дрожащим голосом произнес несколько слов, из которых она, должно быть, ничего не поняла:

— Мира… моя дорогая Мира!.. Да… Это, конечно, ты… Я чувствую, что ты здесь… рядом!.. О, умоляю… любимая… не уходи…

— Дорогой Марк… Почему такой встревоженный вид?.. Вы все… пугаете меня… Отец… ответь мне!.. Случилось несчастье?.. Моя матушка… моя матушка!..

Марк почувствовал, что она встает, и мягко удержал ее:

— Мира… дорогая… говори же… говори еще!.. Я хочу слышать твой голос… ты… ты… моя жена!.. Моя любимая Мира!..

Глядя на эту сцену, мы с ужасом думали, что тот, кто только и мог вернуть нам Миру такой, какой она была, мертв и унес с собой свою тайну.