Онлайн чтение книги Благородный дом. Роман о Гонконге Noble House
Глава 7

В зале заседаний совета директоров для Кейси все складывалось по-прежнему непросто. Они не хотели клевать ни на одну из предложенных приманок. Беспокойство росло, и сейчас, ожидая, она чувствовала накатывающую волну неуместного страха.

Филлип Чэнь что-то машинально чертил, думая о своем. Линбар возился с бумагами, Жак де Вилль задумчиво разглядывал ее. Эндрю Гэваллан закончил записывать последние названные ею цифры и со вздохом поднял глаза.

– Очевидно, что это должно быть совместно финансируемое предприятие, – раздраженно проговорил он. От подскочившего напряжения в зале стало светлее, и Кейси еле сдержала ликование, когда он добавил: – Сколько готов вложить во всю сделку «Пар-Кон» при совместном финансировании?

– Денежное покрытие должны обеспечить восемнадцать миллионов американских долларов в этом году, – тут же ответила она, с удовольствием отметив, что все при этом постарались скрыть изумление.

Согласно опубликованным в прошлом году данным, стоимость чистых активов «Струанз» составляла почти двадцать восемь миллионов, и они с Бартлеттом отталкивались в своем предложении именно от этой цифры…

– Сделай первое предложение на двадцать миллионов, – сказал Линк. – При двадцати пяти они должны оказаться у тебя на крючке, и это будет замечательно. Для нас очень важно совместное финансирование, но предложение об этом должно исходить от них.

– Но взгляни на их баланс, Линк. Точно не скажешь, какова на самом деле стоимость их чистых активов. Истинная цифра может отклоняться миллионов на десять в ту и другую сторону, возможно и больше. Мы не знаем, насколько они на самом деле сильны… или слабы. Взгляни на этот пункт: четырнадцать миллионов семьсот тысяч удержаны в дочерних компаниях. Что это за дочерние компании, где они находятся и для чего? А вот еще: семь миллионов четыреста тысяч переведены в…

– Ну так и что, Кейси? Значит, будет тридцать миллионов вместо двадцати пяти. Наша прикидка остается в силе.

– Да, но как у них ведется бухгалтерский учет… Боже мой, Линк, позволь мы себе лишь один процент всего этого в Штатах, нас взяла бы за задницу СЕК[55] СЕК ( англ. SEC сокр. от Securities and Exchange Commission) – Комиссия по ценным бумагам, правительственная организация, контролирующая оборот ценных бумаг в целях защиты инвесторов от злоупотреблений. Создана в 1934 г. для предотвращения биржевых крахов, подобных обвалу 1929 г., вызвавшему Великую депрессию. и мы оказались бы в тюрьме лет на пятьдесят.

– Да. Но их законам это не противоречит, в том-то и заключается основная причина выхода на Гонконг.

– Двадцать для начала многовато.

– Решать тебе, Кейси. Не забывай только, что в Гонконге мы играем по гонконгским правилам, лишь бы это было в рамках закона. Я хочу поучаствовать в их игре.

– Зачем? И только не говори «для моего, черт возьми, удовольствия».

Линк рассмеялся.

– Хорошо, тогда для твоего , черт возьми, удовольствия. Только заключи сделку со «Струанз»!..

В зале повысилась влажность. Хотелось взять салфетку, но Кейси не двигалась: боялась спугнуть их и делала вид, что спокойна. Молчание нарушил Гэваллан:

– Когда мистер Бартлетт сможет подтвердить предложение восемнадцати миллионов… если мы будем согласны?

– Я подтверждаю это предложение, – любезно проговорила она, проглотив оскорбление. – Я уполномочена при заключении сделки оперировать суммами до двадцати миллионов без консультации с Линком или его советом директоров. – Она нарочно давала им пространство для маневра. Затем с невинным видом добавила: – Значит, мы договорились? Прекрасно. – И стала перекладывать бумаги. – Следующее: я хотела бы…

– Минуточку. – Гэваллан оказался застигнут врасплох. – Я… э-э… восемнадцать – это… В любом случае мы должны представить тайбаню весь пакет.

– О, я считала, что мы ведем переговоры на равных, – сказала она, изобразив удивление, – что вы, господа, все четверо, имеете те же полномочия, что и я. Наверное, в будущем мне лучше говорить непосредственно с мистером Данроссом.

Эндрю Гэваллан покраснел.

– Последнее слово за тайбанем. Во всем.

– Очень рада это слышать, мистер Гэваллан. Мое же последнее слово – двадцать миллионов, и не более того. – Она широко улыбнулась им. – Очень хорошо, передайте это предложение вашему тайбаню. А пока, может быть, определимся со сроком его рассмотрения?

Снова молчание.

– Какие у вас предложения? – спросил Гэваллан, поняв, что попал в ловушку.

– Самый минимальный срок. Я не знаю, как быстро вы любите работать.

– Почему бы нам не отложить ответ на этот вопрос до окончания ланча, Эндрю? – предложил Филлип Чэнь.

– Да, прекрасная идея.

– Не возражаю, – сказала Кейси.

«Я сделала свое дело, – думала она. – Я договорилась на двадцать миллионов, хотя могло быть и тридцать, и это притом, что они мужчины, знающие толк в бизнесе, взрослые люди, а меня считают неискушенной. Но теперь-то я получу свои „отвальные“. Боже милостивый на небесах, сделай так, чтобы эта сделка состоялась, потому что потом я получу свободу. Навсегда.

Свободу, и что я с ней буду делать?

Не бери в голову. Об этом подумаем позже».

Она услышала свой голос, продолжавший в том же духе:

– Может, мы рассмотрим подробнее, каким образом вы хотели бы получить эти восемнадцать миллионов и…

– Восемнадцать миллионов вряд ли нас устроят, – вмешался Филлип Чэнь, и ложь далась ему без труда. – Существуют ведь самые разные дополнительные расходы…

Кейси поторговалась, как прекрасный переговорщик, позволила подвинуть себя до двадцати миллионов и потом с явным нежеланием согласилась:

– Вы, джентльмены, исключительно деловые люди. Хорошо, двадцать миллионов. – Заметив, как они старательно гонят с лица улыбку, она рассмеялась про себя.

– Прекрасно. – Гэваллан остался очень доволен.

– Ну а какой вы представляете корпоративную структуру нашего совместного предприятия? – Ей не хотелось ослаблять давление. – Конечно, при условии одобрения сделки вашим тайбанем – прошу прощения, самим Тайбанем. – Степень смирения, с какой она поправилась, была именно той, что надо.

Гэваллан с раздражением смотрел на нее: ну почему на ее месте не мужчина?!

«Тогда я мог бы сказать „хрена тебе лысого“ или „шел бы ты облегчиться в свою шляпу“, и мы бы вместе посмеялись, потому что и ты, и я знаем: всегда так или иначе нужно получать одобрение у тайбаня – вышестоящего, будь то Данросс, Бартлетт, совет директоров или собственная жена. Да, и будь ты мужчиной, в зале заседаний совета директоров не витала бы такая, черт побери, сексуальность, которая здесь никак не уместна. Господи Иисусе, будь ты старая перечница, может, все шло бы по-другому, но, проклятье, такая девочка, как ты?

И что за дьявол вселяется в американских женщин? Скажите ради Христа, почему они не остаются там, где должны быть, и не довольствуются тем, в чем они великие мастерицы? Какая глупость!

А какая глупость так поспешно предлагать финансирование, и тем более глупо давать нам еще два миллиона, когда, вероятно, на все про все хватило бы и десяти. Боже мой, будь ты чуть терпеливее, эта сделка получилась бы гораздо более выгодной для тебя! В этом и беда с вами, американцами: нет у вас ни такта, ни терпения, ни вкуса, и вы ничего не смыслите в искусстве ведения переговоров, а вам, милая леди, вам слишком не терпится утвердиться. Зато теперь я знаю, на чем с вами можно сыграть».

Он бросил взгляд на Линбара Струана, который тайком пялился на Кейси, ожидая, что Гэваллан, или Филлип, или Жак продолжат. «Когда стану тайбанем, я тебя обломаю, малыш Линбар. Или обломаю, или сделаю из тебя человека, – мрачно думал Гэваллан. – Тебя нужно выпихнуть в мир, чтобы ты пожил самостоятельно, чтобы сам о себе заботился, полагался лишь на собственные силы, а не на свое имя или наследие. Да-да, нагрузить тебя работой, чтобы ты вымотался и чуть поостудил свое ян: чем быстрее ты снова женишься, тем лучше».

Он перевел взгляд на Жака де Вилля, который улыбнулся ему.

«Ах, Жак, – беззлобно думал он, – ты мой главный противник. По обыкновению, говоришь мало, все подмечаешь, много думаешь. Жесткий, упрямый и придирчивый, если нужно. Ну и какого ты мнения об этой сделке? Может, я что-нибудь упустил? Что подсказывает твой практичный ум парижского юриста? Ага, но как она тебя обыграла, отбив подачу насчет ее носика, а?

Я тоже не прочь затащить ее в постель, – рассеянно размышлял он, зная, что Линбар и Жак хотят того же. – Конечно – а кто бы отказался?

Ну а ты, Филлип Чэнь?

О нет. Это не про тебя. Тебе нравятся совсем молоденькие, да еще такие, что умеют ублажать позатейливей, если в слухах есть хоть доля правды, хейя ?»

Он снова посмотрел на Кейси. На ее лице читалось нетерпение. «Ты не похожа на лесбиянку, – тяжело вздохнул он про себя. – Или это еще одна твоя слабость? Боже, какое ужасное это было бы расточительство!»

– Совместное предприятие должно быть образовано по законам Гонконга, – начал он.

– Да, конечно. Есть…

– Каким именно образом, нам сможет сообщить фирма «Симс, Доусон и Дик». Я договорюсь о встрече на завтра или послезавтра.

– В этом нет необходимости, мистер Гэваллан. У меня уже есть предварительные предложения, составленнные ими – гипотетически и конфиденциально, конечно, – на случай, если мы решим заключить сделку.

– Что? – Они остолбенело смотрели, как она достает пять экземпляров сокращенного контракта и вручает каждому.

– Я выяснила, что они ваши адвокаты, – бодро продолжала Кейси. – Поручила нашим людям проверить, что они собой представляют. Мне сказали, что лучше их никого нет, так что они нас устраивают. Я попросила их рассмотреть возможные условия – как ваши, так и наши. Что-нибудь не так?

– Нет. – Гэваллан вдруг пришел в ярость оттого, что собственные юристы не поставили их в известность о запросах «Пар-Кон». Он стал внимательно изучать документ.

« Цзю ни ло мо на эту проклятую Кейси – как бишь ее фамилия? – думал взбешенный таким унижением Филлип Чэнь. – Пусть увянет, и навсегда иссохнет, и покроется пылью твоя „золотая ложбинка“ за такие отвратительные, наглые манеры и непристойные, неподобающие женщине привычки!

Боже, оборони нас от американских женщин!

Айийя , Линкольну Бартлетту влетит в копеечку то, что он осмелился подсунуть нам эту… эту тварь, – пообещал про себя Филлип. – Как он только посмел!»

Тем не менее сумма предлагаемой сделки произвела на него ошеломляющее впечатление.

«В течение ближайших нескольких лет это может принести по меньшей мере сто миллионов американских долларов, – прикидывал он, и голова шла кругом. – Это даст Благородному Дому стабильность, которая ему так необходима.

О благословенный день, – радовался он. – Да еще совместное финансирование на условиях доллар за доллар. Невероятно! Какая глупость предоставлять нам это так сразу и не требовать взамен даже крохотной уступки. Глупость, но что еще ожидать от глупой женщины? Айийя , Тихоокеанский пояс поглотит все, что мы сможем производить из полиуретановой пены: упаковочные, строительные, изоляционные материалы, постельные принадлежности. Одна фабрика здесь, одна на Тайване, одна в Сингапуре, одна в Куала-Лумпуре и последняя, предположительно, в Джакарте. Мы заработаем миллионы, десятки миллионов. А это агентство по лизингу компьютеров. Ну почему при аренде эти дураки предлагают цены на десять процентов ниже прайс-листа Ай-би-эм, а еще минус наши комиссионные, семь с половиной процентов? Поторговались бы немного, и мы рады были бы согласиться на пять. К следующим выходным я смогу продать три штуки в Сингапур, один здесь, один в Куала-Лумпур и один этому пирату-судовладельцу в Индонезию, наварив шестьдесят семь тысяч пятьсот долларов чистой прибыли на каждом или, получается, четыреста пять тысяч за шесть звонков по телефону. Что же касается Китая…

Что же касается Китая…

О все боги, большие, малые и очень маленькие, помогите заключить эту сделку, и я пожертвую на новый храм, на целый собор на Тайпиншане,[56] Тайпиншань – китайское название пика Виктории (Пика). – обещал он в пылу страсти. – Если Китай отменит некоторые ограничения или даже немного ослабит их, мы сможем удобрять рисовые поля в провинции Гуандун, а потом и во всем Китае, и в течение следующих двенадцати лет эта сделка будет означать десятки сотен миллионов долларов – американских долларов, не гонконгских!»

Размышления обо всей этой прибыли его умиротворили.

– Думаю, данное предложение может стать основой для дальнейшего обсуждения, – сказал он, закончив читать. – Не правда ли, Эндрю?

– Да. – Гэваллан положил письмо на стол. – Я позвоню им после ланча. Когда мистеру Бартлетту… и вам, конечно… будет удобно встретиться?

– Сегодня во второй половине дня – чем скорее, тем лучше, – или в любое время завтра, но Линка не будет. Всеми деталями занимаюсь я – это моя работа, – бодро проговорила Кейси. – Он определяет политику и официально подпишет окончательные документы после того, как я их согласую. В этом ведь заключается функция главнокомандующего, верно? – Она оглядела их, улыбаясь во весь рот.

– Я договорюсь о встрече и оставлю сообщение у вас в отеле, – продолжал Гэваллан.

– Может, определимся прямо сейчас и закончим с этим?

Гэваллан с недовольным выражением лица глянул на часы. «Почти что ланч, слава богу».

– Жак, ты как завтра?

– Лучше с утра, чем после полудня.

– И для Джона тоже, – сказал Филлип Чэнь.

Гэваллан поднял трубку и набрал номер:

– Мэри? Позвоните Доусону и назначьте встречу на завтра, на одиннадцать, с участием мистера де Вилля, мистера Джона Чэня и мисс Кейси. У них в офисе. – Он положил трубку. – Жак и Джон Чэнь занимаются у нас всеми корпоративными вопросами. Джон поднаторел в американских делах, а Доусон – спец по своим. Я пришлю за вами машину в десять тридцать.

– Спасибо, но вам нет нужды беспокоиться.

– Как вам будет угодно, – вежливо откликнулся он. – Вероятно, сейчас самое время прерваться на ланч.

– У нас есть еще четверть часа, – сказала Кейси. – Может, обсудим, каким бы вам хотелось видеть порядок финансирования с нашей стороны? Или, если хотите, можно послать за сэндвичами и работать без перерыва.

Все оторопело уставились на нее:

– Работать во время ланча?

– Почему бы нет? Так давно уже принято в Америке.

– Слава богу, здесь так не принято, – сообщил Гэваллан.

– Да, – сердито бросил Филлип Чэнь.

Она ощущала, как над ней гнетущей пеленой нависло общее неодобрение, но ей было наплевать. «Идите вы все, – выругалась она мысленно, но тут же заставила себя пересмотреть позиции. – Послушай, идиотка, не позволяй этим сукиным сынам достать тебя!»

– Если вы хотите прерваться на ланч, я не возражаю.

– Прекрасно, – просиял Гэваллан, и остальные облегченно вздохнули. – Ланч начинается в двенадцать сорок. Перед этим вам, наверное, хотелось бы попудрить носик.

– Да, благодарю вас. – Она понимала: им хочется сплавить гостью, хоть ненадолго, чтобы обсудить ее, а потом и сделку.

«Должно бы быть наоборот, – подумала она, – но не будет. Нет. Будет так же, как всегда: они станут спорить, кто первым добьется успеха. Но никому из них надеяться не на что, потому что сейчас я не хочу никого из них, каким бы по-своему привлекательным ни казался каждый. Эти мужчины ничуть не отличаются от всех, кого я знаю: они хотят не любви, им нужен лишь секс.

Линк – исключение.

Не думай о Линке, и о том, как сильно ты любишь его, и о том, как отвратно прошли все эти годы. Отвратно и восхитительно.

Помни о данном обещании.

Я не буду думать о Линке и любви.

Не буду до моего дня рождения, а до него осталось девяносто восемь дней. На девяносто восьмой день заканчивается седьмой год, и благодаря моему милому к этому времени у меня будут „отвальные“, и мы станем по-настоящему равны, и с Божьей помощью у нас будет этот Благородный Дом. Станет ли он моим свадебным подарком ему? Или его подарком мне?

Или прощальным подарком».

– Где комната для дам? – Она встала, все поднялись следом и теперь возвышались над ней, кроме Филлипа Чэня – она была выше его на целый дюйм, – и Гэваллан объяснил ей, как пройти в дамскую комнату.

Линбар Струан распахнул перед гостьей дверь и закрыл за ней. Потом ухмыльнулся:

– Спорю на тысячу, у тебя ничего не выйдет, Жак.

– Еще одна тысяча, – подхватил Гэваллан. – И десять, что не получится у тебя, Линбар.

– Принято, – откликнулся Линбар. – При условии, что она пробудет здесь месяц.

– Что-то не те уже у тебя темпы, а, старина? – сказал Гэваллан, а потом обратился к Жаку: – Ну как?

Француз улыбнулся:

– Двадцать за то, что тебе, Эндрю, никогда не завлечь такую даму в постель. Равно как и тебе, бедный малыш Линбар. Пятьдесят за это против твоей лошади.

– Мне моя кобылка нравится, клянусь Господом. У Ноубл Стар большие шансы победить. Она лучшая в нашей конюшне.

– Пятьдесят.

– Сто, и я подумаю.

– Настолько мне не нужна ни одна лошадь, – снова улыбнулся Жак, глядя на Филлипа Чэня. – Что ты думаешь, Филлип?

Филлип Чэнь встал:

– Думаю, поеду-ка я на ланч домой и предоставлю вас, жеребцов, вашим мечтаниям. Забавно, однако, что все вы спорите на то, что ничего не получится у других , а не на то, что получится у кого-то из вас.

Они снова рассмеялись.

– Глупо давать нам что-то дополнительно, а? – сказал Гэваллан.

– Сделка – просто фантастика, – воскликнул Линбар Струан. – Господи, дядя Филлип, просто фантастика!

– Как и ее derrière,[57]Задница (фр.). – добавил де Вилль тоном знатока. – А, Филлип?

Филлип Чэнь добродушно кивнул и вышел. Но, увидев входящую в дамскую комнату Кейси, подумал: « Айийя , кому вообще нужен такой большой кусок?»

Войдя в туалет, Кейси изумленно огляделась. Вокруг чистота, но запах такой, будто никто за собой не смывает, да еще ведра наставлены одно на другое, некоторые с водой. Из-за лужиц расплесканной воды кафельный пол казался грязным. «Я слышала, что гигиена у англичан не на высоте, – с отвращением подумала она, – но чтобы здесь, в Благородном Доме? Уф! Поразительно!»

Она зашла в одну из кабинок, скользя на мокром полу. Закончив свои дела, нажала на ручку. Никакого эффекта. Она нажала еще раз и еще, но ничего так и не произошло. Выругавшись, она подняла крышку сливного бачка. Он был сухой и ржавый. В раздражении она открыла дверную задвижку, подошла к раковине и открыла кран. Вода не полилась.

«Что здесь вообще происходит? Могу поспорить, эти ублюдки нарочно послали меня сюда!»

Она нашла чистые полотенца для рук, неумело вылила ведро воды в раковину, расплескав немного, помыла руки и вытерла их, разозлившись из-за того, что намочила туфли. Потом вдруг вспомнила, взяла еще одно ведро и опорожнила его в унитаз. Третье ведро пришлось использовать, чтобы снова помыть руки. Уходя, она чувствовала себя так, будто вся измаралась.

«Наверное, что-то случилось с этой проклятой трубой, а водопроводчик придет только завтра. Черт бы побрал все эти водопроводы! Успокойся, – сказала она себе. – Ты начнешь делать ошибки».

Коридор был устелен изящными китайскими шелковыми коврами, а стены увешаны картинами маслом с изображениями клиперов и китайских пейзажей. Подойдя к залу совета директоров, она услышала приглушенные голоса и смех – так смеются после скабрезной шутки или непристойного высказывания. Она знала, что стоит открыть дверь, как атмосфера добродушного подшучивания и товарищества исчезнет и снова повиснет неловкое молчание.

Она отворила дверь, и все встали.

– У вас что-то с водопроводом? – спросила она, еле сдерживаясь.

– Нет, не думаю, – удивился Гэваллан.

– Так вот: воды нет. Разве вы не знали?

– Конечно нет… О! – осекся он. – Вы же остановились в «Ви энд Эй», так что… Неужели вам никто не сказал о перебоях с водой?

Они заговорили все сразу, но Гэваллан перебил всех:

– У «Ви энд Эй» своя система водоснабжения – как и у пары других отелей, – а для остальных вода подается только четыре часа каждый четвертый день, так что приходится пользоваться ведрами. Мне и в голову не пришло, что вы не знаете. Прошу прощения.

– Как же вы управляетесь? Каждый четвертый день?

– Да. Четыре часа, с шести до восьми утра, а потом с пяти до семи вечера. Ужасно неудобно, потому что, конечно, приходится набирать воду на четыре дня. В ведра, ванную, куда только можно. Ведер не хватает: воду дадут только завтра. Боже мой, у вас ведь там была вода, да?

– Да, но… Вы хотите сказать, что водопровод не работает? Везде? – Она никак не могла в это поверить.

– Да, – терпеливо подтвердил Гэваллан. – Кроме этих четырех часов каждый четвертый день. Но вам в «Ви энд Эй» беспокоиться нечего. Отель стоит прямо на набережной и может пополнять свои резервуары с лихтеров – воду, конечно, приходится покупать.

– Значит, вы не можете принять душ или помыться?

– На такой жаре через три дня все порядком засаливаются, но, по крайней мере, труба для всех одна. И потом, это тренировка на выживание, когда перед уходом ты должен убедиться, что остается еще полное ведро.

– Я понятия не имела. – Она в ужасе вспомнила, что вылила целых три ведра.

– Наши резервуары пусты, – объяснил Гэваллан. – В этом году почти не было дождей, прошлый год тоже выдался без осадков. Чертовски неудобно, но что поделаешь. Это жизнь, и приходится мириться. Джосс.

– Откуда вы тогда берете воду?

Они тупо уставились на нее:

– Из Китая, конечно. Ее подают по трубопроводу через границу на Новые Территории или привозят в танкерах с реки Чжуцзян. По соглашению с Пекином правительство только что зафрахтовало флотилию из десяти танкеров, которые ходят вверх по Чжуцзян. Таким образом, мы получаем около десяти миллионов галлонов[58]Галлон равен 4,5 л. в день. На этот год фрахт обойдется правительству в сумму порядка двадцати пяти миллионов. В субботней газете писали, что потребление воды у нас сократилось до тридцати миллионов галлонов в день на все население, которое насчитывает три с половиной миллиона человек, и это включая промышленное использование. Говорят, у вас в стране один человек использует сто пятьдесят галлонов в день.

– Это касается всех? Четыре часа каждый четвертый день?

– Мы пользуемся ведрами даже в Большом Доме. – Гэваллан снова пожал плечами. – Но у тайбаня есть одно местечко в Шек-О[59] Шек-О ( букв . скалистая бухта) – поселок на южном побережье острова Гонконг, выдающийся полуостровом в Южно-Китайское море. Известен красивыми видами и прекрасной окружающей средой. со своим колодцем. Когда нас приглашают, мы собираемся там всей оравой, чтобы смыть грязь.

Она снова вспомнила про свои три ведра. «Господи, неужели я вылила всю воду? Не помню, осталось ли еще сколько-нибудь».

– Думаю, мне еще многому придется поучиться, – сказала она.

«Да, – подумали все. – Да, черт побери, придется».

* * *

– Тайбань?

– Да, Клаудиа? – ответил Данросс в интерком.

– На встрече с Кейси только что объявлен перерыв на ланч. Мастер Эндрю на линии четыре. Мастер Линбар поднимается к вам.

– Попросите его подойти после ланча. Есть новости о Цу-яне?

– Нет, сэр. Самолет приземлился по расписанию, в восемь сорок. В тайбэйском офисе его нет. На квартире тоже. Постараюсь дозвониться, конечно. Вот еще что. Мне сейчас был занятный звонок, тайбань. Похоже, утром мистер Бартлетт ездил в компанию «Ротвелл-Горнт» и встречался лично с мистером Горнтом.

– Вы уверены? – Он вдруг ощутил, как внутри все похолодело.

– Да, вполне.

«Ублюдок, – подумал Данросс. – Или он хочет, чтобы я знал об этом?»

– Спасибо. – Пока он оставил этот вопрос на потом, но был рад, что ему дали знать. – В субботу можете поставить тысячу долларов на любую лошадь.

– О, благодарю вас, тайбань.

– За работу, Клаудиа! – Он нажал на клавишу линии четыре. – Да, Эндрю? Как сделка?

Гэваллан рассказал самое главное.

– Двадцать миллионов наличными? – недоверчиво переспросил Данросс.

– Наличными, в восхитительных, чудесных американских долларах! – Данросс почти видел, как лицо Эндрю расплылось в улыбке. – А на мой вопрос, когда Бартлетт подтвердит сделку, эта сучка нагло заявила: «О, я подтверждаю ее прямо сейчас: я могу заключить сделку на сумму до двадцати миллионов без консультаций с ним или с кем-либо еще». Ты думаешь, такое возможно?

– Не знаю. – Данросс почувствовал некоторую слабость в коленях. – Бартлетт должен приехать с минуты на минуту. Я спрошу у него.

– Слушай, тайбань, если это совершится…

Но Данросс почти не слушал восторженных излияний Гэваллана.

«Это предложение, в которое трудно поверить, – сказал он сам себе. – Оно слишком хорошее. Что тут не так? Где подвох?»

Став тайбанем, он вынужден был маневрировать, лгать, уговаривать и даже угрожать – к примеру, Хэвегиллу из банка – гораздо чаще, чем мог предположить, чтобы вывести «Струанз» из тупика, в который компанию завели его предшественники, противостоять природным и политическим катастрофам, что одна за одной обрушивались на мир. Даже продажа акций не принесла капитала и передышки, на которые он рассчитывал, потому что из-за резкого падения цен во всем мире рынки рухнули.

А в августе прошлого года пронесся, сея опустошение на своем пути, тайфун «Ванда». Сотни людей погибли, сотни тысяч остались без крова, затонуло полтысячи рыбацких лодок, двадцать кораблей, на берег было выброшено одно из судов «Струанз» водоизмещением три тысячи тонн, повреждена почти завершенная гигантская причальная стенка, и вся их строительная программа остановилась на шесть месяцев.

Осенью грянул Карибский кризис, вызвавший новое снижение деловой активности. Этой весной де Голль наложил вето на вступление Великобритании в Общий рынок – еще одно падение цен. Потом последовала ссора Китая и России[60]Окончательный разрыв между СССР и КНР оформился в 1962 г. В ответ на критику Мао Цзэдуна за отступление во время Карибского кризиса Хрущев заявил, что политика «великого кормчего» может привести к ядерной войне. Кроме того, СССР открыто выступил на стороне Индии во время ее краткого военного конфликта с Китаем. После обнародования идеологических позиций сторон – «Предложения Коммунистической партии Китая относительно генеральной линии в международном коммунистическом движении» и «Открытого письма Коммунистической партии Советского Союза» – официальные отношения между партиями прекратились. – и опять падение…

«Теперь я почти получил двадцать миллионов американских долларов, и на тебе: каким-то боком мы причастны к контрабандному оружию. Цу-янь, очевидно, сбежал, а Джон Чэнь бог знает где!»

– В бога душу мать! – зло проговорил он.

– Что? – Ошеломленный Гэваллан осекся, не закончив доклада. – Что ты сказал?

– О, ничего, ничего, Эндрю. К тебе это не имеет никакого отношения. Расскажи о ней. Как она тебе?

– Здорово считает, стремительна и уверенна, но нетерпелива. И красивая, стерва. Давненько таких не встречал, а титек, как у нее, наверное, нет ни у кого в городе. – Гэваллан рассказал, кто на что спорил. – Думаю, Линбар идет по самой короткой дорожке.

– Я собираюсь уволить Форстера и послать Линбара в Сидней на шесть месяцев, чтобы он там со всем разобрался.

– Прекрасная идея, – усмехнулся Гэваллан. – А то слишком много себе позволяет: как говорится, воздух портит в церкви. Хотя, я слышал, дамы там, внизу,[61]Там, внизу – так англичане говорят об Австралии. очень услужливы.

– Ты думаешь, сделка состоится?

– Думаю, да. Филлип от нее в восторге. Но обсуждать ее с женщиной – дело дрянь, и это правда. Как считаешь, можем мы обойти ее и иметь дело с Бартлеттом напрямую?

– Нет. В переписке он ясно дал понять, что главным от него на переговорах будет Кей Си Чолок.

– Ага, значит… вперед на приступ и все такое! Что мы не сделаем для Благородного Дома!

– Слабые места у нее проявились?

– Нетерпелива. Хочет стать своей в чисто мужской компании. Ее ахиллесовой пятой я бы назвал это отчаянное желание быть принятой в мир мужчин.

– Ну и пусть себе желает – с тем же успехом можно искать Святой Грааль. Встреча с Доусоном назначена завтра на одиннадцать?

– Да.

– Позвони Доусону, пусть отменит ее, но не раньше чем завтра в девять утра. Пусть сочинит какую-нибудь отговорку и перенесет встречу на среду в полдень.

– Замечательно придумано: вывести ее из равновесия, да?

– Скажи Жаку, что это собрание я беру на себя.

– Хорошо, тайбань. Что насчет Джона Чэня? Ты хочешь, чтобы он там присутствовал?

Данросс помолчал.

– Да. Ты уже виделся с ним?

– Нет. Он должен подойти к ланчу. Хочешь, чтобы я нашел его?

– Нет. Где Филлип?

– Поехал домой. Вернется в четырнадцать тридцать.

«Хорошо», – подумал Данросс и отложил мысли о Джоне Чэне до этого времени.

– Послушай… – Загудел интерком. – Минуточку, Эндрю. – Он нажал на клавишу. – Да, Клаудиа?

– Прошу прощения, что прерываю, тайбань, но меня только что соединили с мистером Жэнем в Тайбэе. Он на второй линии, и еще подъехал мистер Бартлетт – он внизу.

– Пригласи его, как только я закончу с Жэнем. – Он снова ткнул клавишу четвертой линии. – Эндрю, я могу задержаться на пару минут. Предложи всем выпить и все такое. Бартлетта я приведу сам.

– О’кей.

Данросс ударил по клавише второй линии.

–  Цзао ань (Доброе утро), – произнес он на северном диалекте китайского языка, так называемом мандарине. – Как дела? – Он был рад поговорить с дядей Вэй-вэй – генералом Жэнь Данва, заместителем главы тайной полиции гоминьдана в Гонконге.

–  Шунь шоу (Все идет своим чередом), – а потом по-английски: – Что случилось, тайбань?

– Я думал, вы в курсе… – Данросс вкратце рассказал о винтовках и Бартлетте, о том, что этим занимается полиция, но не упомянул ни о Цу-яне, ни о Джоне Чэне.

–  Айийя! Действительно любопытно.

– Да. Я тоже так считаю. Весьма любопытно.

– Вы уверены, что Бартлетт ни при чем?

– Уверен. На это, похоже, нет никаких причин. Абсолютно никаких. Глупо использовать для этого свой самолет. А Бартлетт человек неглупый, – сказал Данросс. – Кому могло бы понадобиться здесь такого рода оружие?

Последовала пауза.

– Преступным элементам.

– Триадам?

– Не все триады преступны.

– Нет, конечно, – согласился Данросс.

– Я посмотрю, что мне удастся выяснить. Уверен, что мы тут ни при чем, Иэн. Вы по-прежнему планируете быть в воскресенье?

– Да.

– Хорошо. Постараюсь что-то выяснить. Пропустим по стаканчику в шесть вечера?

– Может быть, в восемь? Вы еще не видели Цу-яня?

– Я считал, что он прилетит не раньше выходных. Разве он не будет четвертым на нашей встрече в понедельник с этим американцем?

– Будет. Я слышал, он улетел сегодня утренним рейсом. – Данросс старался сохранять невозмутимость.

– Он непременно позвонит. Вы хотите, чтобы он позвонил вам?

– Да. В любое время. Это не срочно. До встречи в восемь в воскресенье.

– Да, и благодарю за информацию. Если что-нибудь узнаю, сразу позвоню. Пока.

Данросс положил трубку. Он очень внимательно вслушивался в тон голоса Жэня, но ничего необычного не заметил. «Где, черт возьми, Цу-янь?»

В дверь постучали.

– Войдите. – Встав, он пошел навстречу Бартлетту. – Привет. – Он улыбнулся и протянул руку. – Я – Иэн Данросс.

– Линк Бартлетт. – Они обменялись крепким рукопожатием. – Я не очень рано?

– Вы точно вовремя. Должно быть, знаете, что я люблю пунктуальность, – усмехнулся Данросс. – Я слышал, встреча прошла хорошо.

– Прекрасно, – ответил Бартлетт, недоумевая, не имеет ли Данросс в виду встречу с Горнтом. – Кейси хорошо владеет фактами и цифрами.

– Мои парни были просто поражены: она сказала, что может завершить все сама. Это так, мистер Бартлетт?

– Она вправе вести переговоры и заключать сделки на сумму до двадцати миллионов. А что?

– Нет, ничего. Просто хотел узнать, как вы работаете. Прошу садиться, у нас есть еще несколько минут. Ланч начнется только в двенадцать сорок. Похоже, у нас может сложиться выгодное предприятие.

– Надеюсь, что так. Может, встретимся после того, как я переговорю с Кейси?

Данросс посмотрел на календарь:

– Завтра в десять. Здесь?

– Договорились.

– Курите?

– Нет, спасибо. Бросил несколько лет тому назад.

– Я тоже. Хотя до сих пор тянет выкурить сигаретку. – Данросс откинулся в кресле. – Прежде чем мы отправимся на ланч, мистер Бартлетт, пара незначительных вопросов. В воскресенье днем я собираюсь в Тайбэй и вернусь во вторник до ужина. Хочу пригласить и вас. Там я хотел бы познакомить вас с двумя людьми, предложить партию в гольф – вам понравится. Можно будет поговорить не торопясь, вы могли бы осмотреть площадки для возможных заводов. Это может быть важно для вас. Я обо всем договорился, но вот нельзя будет взять с собой мисс Чолок.

Бартлетт нахмурился, размышляя, является ли приглашение на вторник простым совпадением.

– По словам суперинтендента Армстронга, я не могу покидать Гонконг.

– Уверен, что это можно изменить.

– Значит, вы тоже знаете о винтовках? – сказал Бартлетт и обругал себя за то, что проговорился. Он старался смотреть спокойно.

– О да. Вас еще кто-нибудь беспокоил по этому поводу? – спросил Данросс, не спуская с него глаз.

– Полиция даже до Кейси добралась! Господи! Мой самолет арестован, мы все под подозрением, а я и понятия, черт побери, не имею, что это за винтовки.

– Ну, беспокоиться не стоит, мистер Бартлетт. Наша полиция работает очень добросовестно.

– Я не беспокоюсь, просто меня вывели из себя.

– Это можно понять. – Данросс порадовался, что встреча с Армстронгом была конфиденциальной.

«Господи, – с беспокойством думал он, – если Джон Чэнь и Цу-янь как-то замешаны, то Бартлетт выйдет из себя по-настоящему – и плакала наша сделка, он свяжется с Горнтом, и тогда…»

– А как вы узнали о винтовках?

– Сегодня утром поступила информация из нашего офиса в Кай-Так.

– Ничего подобного раньше не случалось?

– Нет, – сказал Данросс и беспечно добавил: – Но я не вижу ничего страшного в контрабанде или в том, чтобы подторговывать оружием. По сути дела, и то и другое – достаточно уважаемые занятия. Конечно, мы занимаемся этим не здесь.

– А где?

– Где пожелает правительство ее величества, – усмехнулся Данросс. – Мы все здесь пираты, мистер Бартлетт, по крайней мере таковыми нас считают чужаки. – Он помолчал. – Если, предположим, я договорюсь с полицией, вы готовы лететь в Тайбэй?

– Кейси – человек отнюдь не болтливый.

– Я не говорю, что ей нельзя доверять.

– Ее просто не приглашают?

– Некоторые из здешних обычаев несколько отличаются от ваших, мистер Бартлетт. В большинстве случаев она будет принята, но иногда ее отсутствие… э-э… избавит нас от многих неловких ситуаций.

– Кейси не так-то просто поставить в неловкое положение.

– Речь не о том, что ее поставят в неловкое положение. Извините за прямоту, но вы, наверное, позже сами поймете, что так лучше.

– А если я не смогу «подчиниться правилам»?

– Видимо, это будет означать, что вы не сможете воспользоваться какой-нибудь уникальной возможностью, и очень жаль – особенно если в ваши намерения входит связать себя с Азией надолго.

– Я подумаю об этом.

– Извините, но мне нужно услышать «да» или «нет» прямо сейчас.

– Вам действительно это нужно?

– Да.

– Шли бы вы тогда знаете куда!

Данросс ухмыльнулся:

– Нет, так не пойдет. А пока жду вашего окончательного слова. Да или нет?

Бартлетт расхохотался:

– Ну, раз вы так ставите вопрос, я за Тайбэй.

– Прекрасно. Я, конечно, попрошу жену позаботиться о мисс Чолок на время нашего отсутствия. Это не будет умалением ее достоинства.

– Благодарю вас. Но насчет Кейси беспокоиться не стоит. Как вы хотите разобраться с Армстронгом?

– Я не стану разбираться с ним, просто попрошу помощника комиссара полиции разрешить мне взять вас с собой под свою ответственность.

– Отпустить меня под ваше честное слово?

– Да.

– А почему вы думаете, что я не могу взять и уехать? Может, я действительно ввез партию оружия.

Данросс не спускал с него глаз.

– Может, и ввезли. Может, и уедете. Но я смогу доставить вас обратно – живым или мертвым, как выражаются в кино. Гонконг и Тайбэй в пределах моих возможностей.

– Живым или мертвым, говорите?

– Гипотетически, конечно.

– Сколько человек вы убили за свою жизнь?

Настрой стал другим, и оба глубоко ощутили эту перемену.

«Опасным наше противостояние еще не стало, – подумал Данросс, – пока».

– Двенадцать, – ответил он не моргнув глазом, хотя вопрос застал его врасплох. – Двенадцать, это то, что наверняка. На войне я был летчиком-истребителем. Летал на «спитфайрах». Сбил два одноместных истребителя, «штуку»[62] «Штука» – немецкий пикирующий бомбардировщик «Юнкерс Ju 87 Stuka». и два бомбардировщика «Дорнье-17», а у них экипажи из четырех человек. Все эти самолеты сгорели в воздухе. Двенадцать – это то, что наверняка, мистер Бартлетт. Мы, конечно, обстреливали немало поездов, конвоев, скоплений войск. А что?

– Я слышал, что вы летчик. Что касается меня, не думаю, что я кого-нибудь убил. Я строил лагеря, базы на Тихом океане и все такое. Никогда не стрелял со злости.

– Но вам нравится охота?

– Да. В пятьдесят девятом был на сафари в Кении. Застрелил слона, и огромного самца антилопы куду, и много другой дичи для котла.

Подумав, Данросс сказал:

– По мне, лучше сбивать самолеты, уничтожать поезда и корабли. Люди на войне вещь второстепенная. Верно?

– Если полководцу приказал выступить в поход правитель, то конечно. Это война.

– Вы читали «Трактат о военном искусстве» Сунь-цзы?

– Самая лучшая книга о войне, – с энтузиазмом заявил Бартлетт. – Лучше, чем Клаузевиц[63] Клаузевиц Карл (1780–1831) – немецкий военный теоретик и историк, прусский генерал. или Лиддел-Харт,[64] Лиддел-Харт, сэр Бэзил Генри (1895–1970) – известный британский авторитет в области стратегического планирования. хоть и написана в пятисотом году до нашей эры.

– Да? – Данросс откинулся на спинку кресла, обрадованный, что они ушли от темы убийства.

«Я столько лет не вспоминал об убитых, – подумал он. – Это несправедливо по отношению к тем людям, верно?»

– А вы знаете, что книга Сунь-цзы опубликована в тысяча семьсот восемьдесят втором году на французском? Насколько я понимаю, она была и у Наполеона.

– Она наверняка выходила и на русском, и у Мао всегда была с собой, вся зачитанная и истрепанная, – заметил Данросс.

– А вы читали ее?

– Ее в меня вдолбил отец. Приходилось читать по-китайски – написанный иероглифами оригинал. А потом задавать по ней вопросы, и очень серьезные.

В оконное стекло стала биться назойливая муха.

– Ваш отец хотел, чтобы вы стали солдатом?

– Нет. Как и Макиавелли, Сунь-цзы писал больше о жизни, чем о смерти, и больше о выживании, чем о войне…

Данросс посмотрел на окно, потом встал, подошел к нему и убил муху с такой рассчитанной жестокостью, что Бартлетт ощутил во всем теле сигналы тревоги. Иэн вернулся за стол.

– Мой отец считал, что я должен знать, как выжить и как руководить большими группами людей. Он хотел, чтобы я был достоин однажды стать тайбанем, хотя никогда не верил, что я многого добьюсь. – Он улыбнулся.

– Он тоже был тайбанем?

– Да. И очень хорошим. Поначалу.

– И что случилось?

Данросс язвительно усмехнулся:

– А не рановато ли для семейных тайн, мистер Бартлетт? Ну, если вкратце, между нами имело место довольно неприятное, затянувшееся расхождение во мнениях. В конце концов он передал власть Аластэру Струану, моему предшественнику.

– Ваш отец еще жив?

– Да.

– Надо ли понимать вашу британскую недосказанность так, что вы объявили ему войну?

– Сунь-цзы очень точно выразился насчет объявления войны, мистер Бартлетт. Очень плохо начинать войну, говорит он, если в этом нет необходимости. Цитирую: «Высшее мастерство военачальника в том, чтобы сломить сопротивление противника без боя».

– И вы сломили его?

– Он удалился с поля боя, мистер Бартлетт, потому что был мудр.

Лицо Данросса посуровело. Бартлетт изучающе разглядывал его. Оба понимали, что подсознательно выстраивают боевые порядки.

– Я рад, что приехал в Гонконг, – промолвил американец. – И рад познакомиться с вами.

– Благодарю вас. Может быть, в один прекрасный день вы измените свое мнение.

Бартлетт пожал плечами:

– Может быть. А пока у нас затевается сделка – хорошая для вас и хорошая для нас. – Он на миг ухмыльнулся, вспомнив Горнта и кухонный нож. – Да. Я рад, что приехал в Гонконг.

– Не хотите ли вы с Кейси быть моими гостями сегодня вечером? Я устраиваю скромную вечеринку, прием, примерно в половине девятого.

– Официальный?

– Просто смокинг, это вас устроит?

– Вполне. Кейси говорила, что вам нравятся все эти церемонии – смокинги, черные галстуки. – Тут внимание Бартлетта привлекла висевшая на стене старинная картина маслом: красивая девушка-китаянка везет в лодке маленького мальчика-англичанина с собранными в косичку светлыми волосами. – Это работа кисти Квэнса? Аристотеля Квэнса?[65]Прототип Аристотеля Квэнса – английский художник Джордж Чиннери (1774–1852) – всю жизнь провел в Азии, в Индии и на юге Китая. Его кисти принадлежат портреты Уильяма Джардина и Джеймса Мэтисона, основателей знаменитой гонконгской компании «Джардин-Мэтисон», послужившей прообразом Благородного Дома.

– Да, Квэнса, – с нескрываемым удивлением подтвердил Данросс.

Бартлетт подошел поближе, чтобы рассмотреть картину.

– Оригинал?

– Да. Вы разбираетесь в искусстве?

– Нет, но Кейси рассказывала про Квэнса, когда мы сюда собирались. По ее словам, он почти фотограф, настоящий историк того раннего периода.

– Да, так оно и есть.

– Если я правильно помню, это, должно быть, портрет девушки по имени Мэй-мэй, Чжун Мэй-мэй, а мальчик – один из детей Дирка Струана от нее?

Данросс молчал и лишь наблюдал за спиной Бартлетта.

Тот подошел к полотну.

– Трудно разглядеть глаза. Значит, мальчик – это Гордон Чэнь, будущий сэр Гордон Чэнь? – Обернувшись, он посмотрел на Данросса.

– Точно не знаю, мистер Бартлетт. Это одна из легенд.

Какое-то мгновение Бартлетт пристально смотрел на него. Мужчины стоили один другого: Данросс чуть выше, зато Бартлетт пошире в плечах. У обоих голубые – у Данросса чуть зеленее, – широко поставленные глаза и лица людей, много повидавших.

– Вам нравится быть тайбанем Благородного Дома?

– Да.

– Не знаю, в чем на деле заключается власть тайбаня, но в «Пар-Кон» я могу нанять на работу и уволить любого и закрыть компанию, если захочу.

– Значит, вы – тайбань.

– Тогда мне тоже нравится быть тайбанем. Мне нужен выход на Азию, а вам нужен выход на Штаты. Вместе мы могли бы превратить весь Тихоокеанский пояс в одну большую хозяйственную сумку для каждого из нас.

«Или в саван для одного из нас», – подумал Данросс, которому нравился Бартлетт, хотя он и знал, что симпатизировать американцу – дело опасное.

– У меня есть то, чего нет у вас, а у вас есть то, чего не хватает мне.

– Да, – согласился Данросс. – А сейчас нам обоим не хватает одного – ланча.

Они направились к двери. Бартлетт оказался у нее первым. Он открыл ее не сразу.

– Я знаю, что у вас это не принято, но, раз уж я собираюсь с вами в Тайбэй, может, вы будете называть меня Линк, а я вас – Иэн и, может, прикинем наши ставки на матч в гольф? Уверен, что вы знаете: мой гандикап – официально – тринадцать, ваш, насколько мне известно, – десять, официально, а это значит, что на всякий случай снимаем по крайней мере по одному удару с каждого.[66] Гандикап – в гольфе возможности игрока в количественном выражении. Используется для подсчета на основе числа действительно выполненных ударов так называемого чистого счета, что позволяет мастерам и начинающим гольфистам играть на равных.

– А что, давайте, – тут же согласился Данросс. – Но здесь мы обычно спорим не на деньги, а просто на шары.

– Черта с два, играя в гольф, я буду спорить на свои «шары».

Данросс рассмеялся:

– Может, однажды и придется. Мы здесь обычно спорим на полдюжины шаров для гольфа, что-нибудь в этом духе.

– Британцы считают, что спорить на деньги плохо, Иэн?

– Нет. Как насчет пятисот с каждой стороны, а команда победителя получает все?

– Американских долларов или гонконгских?

– Гонконгских. Среди друзей должны быть гонконгские. Для начала.

* * *

Ланч подавали в столовой совета директоров на девятнадцатом этаже. Это был угловой зал в форме буквы «Г» с высоким потолком и синими портьерами, пестрыми голубыми китайскими коврами и широкими окнами, из которых был виден Коулун, взлетающие и садящиеся в аэропорту Кай-Так самолеты и открывался вид на запад – до островов Стоункаттерз и Цинъи, и дальше, на часть Новых Территорий. На величественном старинном дубовом столе, за которым могли разместиться двадцать человек, были разложены подставки для приборов и изящное столовое серебро, расставлен лучший уотерфордский хрусталь.[67] Уотерфордский хрусталь – массивная стеклянная посуда, которую изготавливают с 1720 г. до наших дней в Уотерфорде, Ирландия. Отличается толстыми стенками, глубокой насечкой геометрических фигур и великолепной полировкой. Шестерых присутствующих обслуживали четверо молчаливых, вышколенных официантов в черных брюках и белых тужурках с вышитым гербом «Струанз».

Когда Бартлетт с Данроссом вошли, уже были поданы коктейли. Кейси, как и все остальные, пила сухой мартини с водкой. У одного Гэваллана был двойной розовый джин. Бартлетту, хотя он не успел ничего заказать, сразу подали хорошо охлажденную банку пива «анвайзер» на серебряном подносе эпохи короля Георга.

– Кто вам сказал? – восхитился Бартлетт.

– От «Струана и компании», – объявил Данросс. – Мы знаем о ваших предпочтениях. – Он представил гостя Гэваллану, де Виллю и Линбару Струану, принял бокал шабли со льдом и улыбнулся Кейси. – Как дела?

– Прекрасно, спасибо.

– Прошу прощения, – обратился Бартлетт ко всем остальным, – но мне нужно кое-что передать Кейси, пока не забыл. Кейси, позвони, пожалуйста, завтра Джонстону в Вашингтон и выясни, с кем нам лучше всего поддерживать контакт в здешнем консульстве.

– Хорошо, конечно. Если не удастся связаться с ним, я попрошу Тима Диллера.

Любое упоминание имени Джонстон значило «как продвигается сделка?». Ответ «Диллер» означал «хорошо», «Тим Диллер» – «очень хорошо», «Джонс» – «плохо», «Джордж Джонс» – «очень плохо».

– Прекрасно, – улыбнулся ей в ответ Бартлетт, а потом повернулся к Данроссу. – Красивый зал.

– Он соответствует.

Кейси усмехнулась, поняв подтекст.

– Встреча прошла очень хорошо, мистер Данросс. В результате выработано предложение для вашего рассмотрения.

«Как это по-американски – взять и вылезти со всем этим. Ну никакого такта! Неужели она не знает, что о делах говорят после ланча, а не до него?»

– Да. Эндрю рассказал мне в общих чертах, – ответил Данросс. – Не хотите ли еще выпить?

– Нет, спасибо. Думаю, что в этом предложении затронуты все вопросы, сэр. Нужно ли еще что-нибудь пояснить для вас?

– Думаю, конечно, будет нужно, со временем. – В душе Данросс, как и всегда, умилился этому «сэр». Это слово употребляют в разговоре многие американки, и зачастую не к месту, обращаясь к официантам. – Мы вернемся к вашему предложению, как только я его изучу. Пиво для мистера Бартлетта, – добавил он, еще раз пытаясь отложить разговор о бизнесе на потом. Затем обратился к Жаку: – Ça va?[68]Ну как? (фр.)

– Oui, merci. A rien. Пока ничего.

– Не переживай, – сказал Данросс. Вчера любимая дочка Жака с мужем попали в ужасную автомобильную аварию. Это случилось во Франции, где они проводили отпуск, и Жак еще точно не знал, что произошло на самом деле. – Не переживай.

– А я и не переживаю. – Снова это галльское пожимание плечами, скрывающее всю безбрежность тревоги.

Жак приходился Данроссу двоюродным братом и работал в «Струанз» с сорок пятого года. На войне ему пришлось несладко. В сороковом он отослал жену с двумя маленькими детьми в Англию, а сам оставался во Франции. До окончания войны. Вступил в отряд партизанов-маки́, потом была тюрьма, смертный приговор, побег и снова партизанский отряд. Недавно ему исполнилось пятьдесят четыре. Сильный кареглазый мужчина с мощной грудью и грубыми руками, покрытый множеством шрамов, он был всегда спокоен, но мог разозлиться, если его выводили из себя.

– Вас устраивает эта сделка в принципе? – продолжала Кейси.

Данросс вздохнул про себя и полностью сосредоточился на ней.

– Возможно, у меня будет контрпредложение по некоторым незначительным пунктам. В то же время, – решительно добавил он, – вы можете исходить из того, что в целом она приемлема.

– О, прекрасно, – сказала довольная Кейси.

– Здорово. – Бартлетту тоже было приятно это услышать, и он поднял свою банку с пивом. – За успешное заключение сделки и большие прибыли – для вас и для нас.

Они выпили. Остальные, заметив в поведении Данросса признаки надвигающейся грозы, размышляли, в чем могут заключаться контрпредложения тайбаня.

– Много времени потребуется, чтобы нам завершить все это, Иэн? – спросил Бартлетт, и все услышали это Иэн . Линбар Струан даже неприкрыто вздрогнул.

К их изумлению, Данросс лишь ответил:

– Нет, – словно подобная фамильярность была в порядке вещей, и добавил: – Не думаю, что адвокаты накопают что-либо непреодолимое.

– Мы встречаемся с ними завтра в одиннадцать, – вставила Кейси, – мистер де Вилль, Джон Чэнь и я. Мы уже получили от них предварительное исследование… там все в порядке.

– Доусон – хороший специалист, особенно по налоговому законодательству США.

– Кейси, может, нам следует вызвать нашего налоговика из Нью-Йорка? – предложил Бартлетт.

– Конечно, Линк, как только мы будем готовы. И Форрестера. – Она повернулась к Данроссу. – Это глава нашего подразделения по пенопласту.

– Хорошо. На этом мы закончим говорить о делах до ланча, – сказал Данросс. – Правила дома, мисс Кейси: никаких дел за едой, это очень вредно для пищеварения. – Он подозвал Лима. – Мы не будем ждать мастера Джона.

Мгновенно ниоткуда материализовались официанты. Они выдвигали кресла для присутствующих, расставляли отпечатанные карточки с именами, обозначавшие место каждого, на серебряных подставках и разливали суп.

В меню был суп, рыба или ростбиф и йоркширский пудинг, на выбор, из гарнира – отварная фасоль, отварной картофель и морковь. К супу предлагалось шерри, к рыбе – шабли, к ростбифу – кларет. На десерт – бисквиты с шерри и взбитыми сливками. Портвейн и сыры.

– Вы надолго приехали, мистер Бартлетт? – спросил Гэваллан.

– На сколько потребуется. Однако, мистер Гэваллан, мы, похоже, собираемся надолго установить деловые связи, поэтому, может быть, вы отставите эти «мистер Бартлетт» и «мисс Кейси» и будете называть нас Линк и Кейси?

Гэваллан не сводил глаз с Бартлетта. Ему хотелось сказать: «Видите ли, мистер Бартлетт, мы здесь предпочитаем не торопиться с такими вещами: это один из немногих способов отличать друзей от знакомых. Для нас имена – дело приватное. Но раз тайбань не стал возражать против вашего „Иэн“ – ужас как странно звучит, – ничего поделать не могу».

– Почему бы и нет, мистер Бартлетт? – вежливо ответил он. – Не вижу необходимости настаивать на церемониях. Верно?

Жак де Вилль, Струан и Данросс хмыкнули про себя при этом «мистер Бартлетт», отметив, как искусно, используя то, что ему пришлось принять против воли, Гэваллан поставил американцев на место и вынудил их потерять лицо, чего ни тому ни другому никогда не понять.

– Спасибо, Эндрю, – поблагодарил Бартлетт. Потом добавил: – Иэн, позвольте мне нарушить правило и задать еще один вопрос до начала ланча: вы сможете закончить к следующему вторнику?

Токи в зале тут же потекли в обратном направлении. Лим и остальные слуги замерли. Все взгляды обратились на Данросса. Бартлетт подумал, что зашел слишком далеко, а Кейси была в этом просто уверена. Она наблюдала за Данроссом. На его лице не дрогнул ни один мускул, но выражение глаз изменилось. Все в зале понимали, что самому Тайбаню бросили вызов. Или давай действуй, или нечего и рот раскрывать. К следующему вторнику.

Все ждали. Молчание, казалось, повисло в воздухе. И продолжало висеть.

И тут Данросс нарушил его.

– Я дам вам знать завтра, – проговорил он спокойным голосом, так что роковой момент миновал, сотрапезники перевели дух, а официанты продолжили свою работу, и все ощутили облегчение. Кроме Линбара.

Он по-прежнему чувствовал выступивший на руках пот, потому что один знал про то, что связывало всех потомков Дирка Струана, – внезапный и странный, почти первобытный, позыв к насилию. И он видел: этот позыв чуть не выплеснулся наружу, почти выплеснулся, но не совсем. На сей раз он прошел. Но понимание того, что он есть и в любой миг заявит о себе, ужаснуло Линбара.

Сам он вел происхождение от Робба Струана, сводного брата и партнера Дирка Струана, поэтому в его жилах не было крови Дирка. Линбар горько сожалел об этом и еще больше ненавидел Данросса за то, что ему, Линбару, тошно становилось от зависти.

«„Каргу“ Струан на тебя, Иэн чертов Данросс, и на все твои поколения», – подумал он и невольно содрогнулся при мысли о ней.

– Что случилось, Линбар? – спросил Данросс.

– О, ничего, тайбань. – Он чуть не подпрыгнул на стуле. – Ничего – просто вдруг кое-что пришло в голову. Извините.

– Что пришло в голову?

– Я подумал о «Карге» Струан.

Ложка в руке Данросса замерла в воздухе, и все остальные уставились на него.

– Это не совсем полезно для твоего пищеварения.

– Конечно нет, сэр.

Бартлетт посмотрел на Линбара, потом на Данросса:

– Кто это – «Карга» Струан?

– Семейная тайна, – сухо усмехнулся Данросс. – В нашей семье много тайн.

– А у кого их нет? – сказала Кейси.

– «Карга» Струан – наш фамильный призрак. Была им и остается.

– Сейчас уж точно нет, тайбань, – возразил Гэваллан. – Ее уже почти пятьдесят лет как нет в живых.

– Может, она и вымрет с нами, с Линбаром, Кэти и мной, с нашим поколением, но я не очень-то в это верю. – Данросс как-то странно посмотрел на Линбара. – Не встанет ли «Карга» Струан сегодня ночью из своего гроба и не сожрет ли нас?

– Ей-богу, не стану даже шутить про нее, тайбань.

– Будь проклята «Карга» Струан, – отрезал Данросс. – Будь она жива, я сказал бы ей это в лицо.

– Да, ты сказал бы. Конечно, – хохотнул Гэваллан. – Хотел бы я на это посмотреть.

– И я тоже, – усмехнулся Данросс, но потом заметил недоумение на лице Кейси. – А-а, это только бравада, Кейси. «Карга» Струан – исчадие ада, если верить легендам хотя бы наполовину. Она была женой Кулума Струана, сына Дирка Струана, основателя нашей компании. В девичестве Тесс, Тесс Брок, она приходилась дочерью Тайлеру Броку, заклятому врагу Дирка. Рассказывают, что Кулум и Тесс тайно сошлись в тысяча восемьсот сорок первом году. Она – шестнадцатилетняя красавица, он – наследник Благородного Дома. Почти Ромео и Джульетта – с той разницей, что они остались в живых. Но это ничего не изменило в кровавой распре Дирка и Тайлера или в противостоянии семейств Струан и Брок, а лишь усилило и усложнило его. Родилась она в тысяча восемьсот двадцать пятом году как Тесс Брок, а умерла в тысяча девятьсот семнадцатом как «Карга» Струан. Девяностодвухлетняя, беззубая, безволосая, злобная и ужасная до последнего дня. Странная штука жизнь, хейя ?

– Да. Иногда в это трудно поверить, – задумчиво произнесла Кейси. – Почему люди в старости столь разительно меняются – становятся такими отвратительными и злыми? Особенно женщины?

«Из-за моды, – мог бы сразу ответить на это Данросс, – и потому еще, что мужчины и женщины стареют по-разному. Несправедливо? Да, но это неоспоримый факт. Женщина замечает, что на коже появляются складки, кожа обвисает, лишается упругой свежести, а ее мужчина по-прежнему глядит молодцом, и ему еще строят глазки. Она видит молодых куколок и приходит в ужас от мысли, что они уведут ее мужчину, а в конце концов так и случается, потому что ему надоедает вечное брюзжание и подпитываемая ею самой агония самобичевания, и, конечно, из-за присущего ему бессознательного стремления к молодым…»

« Айийя , ни один афродизиак в мире не сравнится с молодостью, – говаривал старый Чэнь-чэнь, отец Филлипа Чэня и наставник Иэна. – Ни один, юный Иэн, ни один. Нет такого, нет, нет и нет. Послушай меня. Началу ян нужны соки инь , но молодые соки, о да, они должны быть молодыми, соки, которые продлят твою жизнь и напоят ян – о-хо-хо! Запомни, чем старше твой „мужской стебель“, тем больше ему нужна молодость, перемена и молодой пыл, чтобы его жизненная сила била через край. Чем чаще „мужской стебель“ пускают в дело, тем больше он приносит радости! Но не забывай одного: как бы ни была бесподобна эта услада, восхитительная, неземная, ох какая сладкая и ох какое удовольствие приносящая „прелестная шкатулка“, что гнездится у них между ног, берегись ее! Ха! Она – западня, засада, камера пыток и гроб твой! – Старик хихикал, и его живот прыгал вверх и вниз, и слезы текли у него по лицу. – О, боги восхитительны, верно? Они даруют нам рай на земле, но ты позна́ешь настоящий ад при жизни, когда твой „одноглазый монах“ не сможет поднять голову, чтобы войти в рай. Судьба, дитя мое! Это нам суждено – страстно желать „ненасытную ложбинку“, пока она не пожрет тебя, но ох, ох, ох…»

«Должно быть, она тяжела для женщин, особенно для американок, – думал Данросс, – эта травма старения, неизбежность того, что оно наступит так рано, слишком рано. И в Америке это хуже, чем где-либо еще.

Зачем мне изрекать истину, которой вы уже, наверное, прониклись до мозга костей? Зачем говорить, что американская мода заставляет вас гнаться за вечной молодостью, которую не может дать ни Бог, ни дьявол, ни хирург? Вы не можете быть двадцатипятилетней в тридцать пять, или выглядеть на тридцать пять, когда вам за сорок, или на сорок пять, когда перевалите за пятьдесят. Простите, я знаю, что это несправедливо, но это факт.

Айийя , – с жаром думал он, – слава Богу, если Он есть, слава всем богам, великим и малым, что я мужчина, а не женщина. Мне жалко вас, американская леди с такими красивыми именами».

И Данросс ответил просто:

– Полагаю, потому, что жизнь прожить – не поле перейти, а нас пичкают разными глупостями, вот мы и носимся с фальшивыми ценностями – в отличие от китайцев, которые мыслят здраво. Господи, как невероятно здраво они мыслят! Что касается «Карги» Струан, наверное, всему виной была ее дрянная броковская кровь. Думаю, это был ее джосс – ее судьба, ее удача или неудача. У них с Кулумом родилось семеро детей – четыре сына и три дочери. Все сыновья погибли раньше срока. Двое – от «поноса», наверное от чумы, здесь, в Гонконге, одного зарезали в Шанхае, а последний утонул в графстве Эршир, в Шотландии, где расположены поместья нашей семьи. От одного этого свихнется любая мать, а ведь еще были ненависть и зависть, всю жизнь окружавшие ее и Кулума. А если прибавить сюда все трудности жизни в Азии, передачу Благородного Дома чужим сыновьям… в общем, вы понимаете. – Данросс задумался, а потом добавил: – Согласно легенде, она вертела Кулумом Струаном всю его жизнь и до самой смерти тиранила Благородный Дом – всех тайбаней, всех невесток, всех зятьев и всех детей. И даже после смерти. Помню, как нянька-англичанка – чтоб ей вечно гореть в аду – говорила мне: «Вы лучше ведите себя хорошо, мастер Иэн, а не то я призову „Каргу“ Струан и она слопает вас…» Мне тогда было лет пять-шесть, не больше.

– Какой ужас, – вздохнула Кейси.

Данросс пожал плечами:

– Все няньки так поступают с детьми.

– Слава богу, не все, – поправил Гэваллан.

– У меня никогда не было приличной няньки. Или плохой ганьсунь .

– А что такое ганьсунь ? – спросила Кейси.

– Это значит «близкий к телу». Таково более точное название служанок, которых мы именуем ама . Как в Китае до сорок девятого года, в богатых семьях, так и здесь, в большинстве европейских и евразийских семей, у детей всегда были свои «близкие к телу», которые заботились о них и в большинстве случаев оставались с ними всю жизнь. Большинство ганьсунь дают обет безбрачия. Их можно легко узнать по длинной косичке. Мою ганьсунь зовут А Тат. Она чудесная старушка и до сих пор живет с нами, – пояснил Данросс.

– Моя была мне роднее матери, – подхватил Гэваллан.

– Значит, «Карга» Струан – ваша прабабушка? – спросила Кейси у Линбара.

– Господи избави, нет! Нет, я… я веду свой род не от Дирка Струана, – ответил Линбар, и Кейси заметила, как на лбу у него выступил пот. Странно… – Моя линия происходит от его сводного брата, Робба Струана. Робб Струан был партнером Дирка. Тайбань – прямой потомок Дирка, но даже при этом… никто из нас не ведет своей родословной от Карги.

– Вы все родственники? – удивилась Кейси, чувствуя какое-то необычное напряжение в зале. Линбар явно не знал, что сказать, и, хотя она обращалась к нему, смотрел на Данросса.

– Да, – отозвался тот. – Эндрю женат на моей сестре Кэти. Жак – двоюродный брат, а Линбар… У Линбара наша фамилия. – Данросс усмехнулся. – В Гонконге многие до сих пор помнят Каргу, Кейси. Она всегда носила длинное черное платье с большим турнюром и смешную шляпу с огромным, побитым молью пером. Все абсолютно вышедшее из моды. А еще у нее была черная палка с серебряным набалдашником. Обычно Каргу носили по улицам в чем-то вроде паланкина четверо носильщиков. Росту в ней было не больше пяти футов, но она была круглая и крепкая, как ступня носильщика-кули. Жуткий ужас она наводила и на китайцев. Они дали ей прозвище Почтенная Старая Мать – Заморская Дьяволица с Дурным Глазом и Зубами Дракона.

– Это точно, – хохотнул Гэваллан. – С ней были знакомы мой отец и бабка. Они владели торговыми компаниями здесь и в Шанхае, Кейси, но во время Великой войны[69]Имеется в виду Первая мировая война. почти обанкротились и в девятнадцатом году присоединились к «Струанз». Мой старик рассказывал, как еще мальчишкой часто ходил с приятелями за Каргой по улицам. Когда ее особенно донимали, она вынимала вставную челюсть и клацала ею на них. – Он изобразил, как Карга это делала, и все рассмеялись. – Старик божился, что эта челюсть была в два фута высотой, на какой-то пружине и издавала вот такой звук: клац, клац, клац!

– Да, Эндрю, я об этом и забыл, – ухмыльнулся Линбар. – Моя ганьсунь , старая А Фу, хорошо знала «Каргу» Струан, и всякий раз, когда поминали ее имя, А Фу закатывала глаза и молила богов защитить нас от злого глаза и волшебных зубов. Мы с братом Кайлом… – Он остановился, а потом продолжил уже другим голосом: – Мы еще подшучивали над А Фу по этому поводу.

– Наверху в Большом Доме есть ее портрет, вернее, два, – сказал Данросс, обращаясь к Кейси. – Если вам интересно, когда-нибудь покажу.

– О, спасибо, с удовольствием. А портрет Дирка Струана есть?

– Даже несколько. И один портрет Робба, его сводного брата.

– Очень хотелось бы взглянуть на них.

– Мне тоже, – поддержал Бартлетт. – Черт возьми, никогда не видел фотографий деда с бабкой, не то что портрета прапрадеда. Мне всегда хотелось узнать, какие они были, мои предки, и откуда родом. Знаю лишь, что дед якобы управлял компанией по перевозке грузов в местечке под названием Джеррико. Должно быть, здорово знать, откуда ты. Вам повезло. – Он не принимал участия в разговоре, а вслушивался в завораживавшие его недосказанности, ища то, что позволило бы за отпущенное на это время принять решение – Данросс или Горнт. «Если это будет Данросс, – говорил он себе, – то Эндрю Гэваллан – враг, и ему придется уйти. Молодой Струан ненавидит Данросса, француз – загадка, а сам Данросс взрывчат, как нитроглицерин, и не менее опасен». – По вашим рассказам, «Карга» Струан – просто фантастическая фигура, – сказал он. – Да и Дирк Струан, видимо, был личностью довольно своеобразной.

– Вот вам шедевр умолчания! – провозгласил Жак де Вилль, и глаза его засверкали. – Да это был величайший пират во всей Азии! Подождите, вот посмо́трите на портрет Дирка и увидите фамильное сходство! Наш тайбань – его копия, вылитый Дирк, и, ma foi,[70]Честное слово (фр.). унаследовал все его худшие черты.

– Шел бы ты, Жак, – добродушно парировал Данросс. И повернулся к Кейси. – Это не так. Жак всегда меня поддразнивает. Я на Дирка совсем не похож.

– Но вы же ведете свою линию от него.

– Да. Моя прапрабабушка Уинифред была единственной законной дочерью Дирка. Она вышла замуж за Лечи Струана Данросса, из нашего клана. У них был один сын, мой прадед. Насколько нам известно, наша семья – Данроссы – единственные прямые потомки Дирка Струана.

– Вы… вы сказали «законная»?

Данросс улыбнулся:

– У Дирка имелись другие сыновья и дочери. Один из сыновей, Гордон Чэнь, был от дамы, которую на самом деле звали Шэнь, – о ней вы знаете. Сегодня это линия Чэнь. Есть также линия Чжун – от Дункана Чжуна и Кейт Чжун, его сына и дочери от знаменитой Чжун Мэй-мэй. Во всяком случае, так гласит легенда, и эти легенды здесь принимаются на веру, хотя никто не может подтвердить их или опровергнуть. – Данросс на миг замолчал, и вокруг его глаз обозначилась сеточка морщинок, подчеркивавших улыбку. – В Гонконге и Шанхае наши предки вели себя… э-э… дружелюбно, а китайские дамы красивы, как были, так и есть. Но женились они на своих дамах редко, а противозачаточные пилюли изобрели недавно, так что не всегда и знаешь, кому ты, может быть, приходишься родственником. Мы… э-э… мы не обсуждаем вещи такого рода прилюдно. В лучших британских традициях делаем вид, что этого не существует, хотя все знаем, что верно обратное, и никто не теряет достоинства. Евразийские семьи в Гонконге обычно принимали фамилии матерей, а в Шанхае – отцов. Похоже, все мы сжились с этой проблемой.

– У нас все это по-свойски, – пояснил Гэваллан.

– Иногда, – добавил Данросс.

– Значит, Джон Чэнь – ваш родственник? – спросила Кейси.

– Если идти от садов Эдема, то, думаю, мы все родственники. – Данросс смотрел на пустующее место за столом.

«Не похоже это на Джона – пускаться в бега, – с тревогой думал он, – и не тот Джон человек, чтобы оказаться замешанным в контрабанде оружия, какая бы причина за этим ни стояла. Или быть таким глупцом, чтобы попасться. Цу-янь? Ну, этот – шанхаец и мог легко запаниковать – если рыльце в пуху. Джона слишком хорошо знают, чтобы его не заметили при посадке в самолет сегодня утром, так что это отпадает. Должно быть, на лодке – если он сбежал. Но куда на лодке? В Макао – нет, это тупик. На корабле? Как нечего делать, если заранее запланировать или даже не планировать, а договориться за час до отплытия. Круглый год от тридцати до сорока рейсов отправляется ежедневно по расписанию во все части света, большие суда и маленькие, не считая тысяч джонок, которые не подчиняются никаким расписаниям, и даже если ты в бегах, несколько долларов туда-сюда – и вывезут без вопросов, вывезут или ввезут. Мужчин, женщин, детей. Наркотики. Все, что угодно. Однако ввозить что-то контрабандой нет смысла, кроме людей, наркотиков, оружия, спиртного, сигарет и бензина, – остальное не облагается пошлиной и ввозится без ограничений.

Кроме золота».

Данросс улыбнулся про себя. Ввозишь золото легально по лицензии – тридцать пять долларов за унцию – для транзита в Макао, а что происходит потом, никого не касается, но невероятно выгодно. «Да, – размышлял он, – а совет директоров нашей компании „Нельсон трейдинг“ собирается сегодня днем. Прекрасно. Это предприятие, которое стабильно всегда».

Накладывая на тарелку рыбу с предложенного серебряного подноса, он почувствовал на себе пристальный взгляд Кейси.

– Да, Кейси?

– О, я просто подумала – откуда вы знаете полностью мои имена? – Она повернулась к Бартлетту. – Тайбань удивил меня, Линк. Нас еще не представили, а он уже назвал меня Камалян Сирануш, с такой же легкостью, словно произнес «Мэри Джейн».

– Это персидское имя? – заинтересовался Гэваллан.

– Изначально – армянское.

– Камааля-ан Сиррраннууушш, – пропел Жак, которому понравились шипящие и свистящие. – Très jolie, mademoiselle. Ils ne sont pas difficiles sauf pour les cretins.[71]Очень красиво, мадемуазель. И не трудно, если только для кретинов (фр.).

– Ou[72]Или (фр.). les англичан, – добавил Данросс, и все рассмеялись.

– Как вы узнали, тайбань? – спросила Кейси. Называть его «тайбань» было как-то удобнее, чем «Иэн». «„Иэн“ не к месту, пока еще», – думала она под впечатлением от его прошлого, «Карги» Струан и теней, которые, казалось, окружают Данросса.

– Я спросил у вашего адвоката.

– Что вы имеете в виду?

– Джон Чэнь позвонил мне вчера около полуночи. Ему вы не сказали, как расшифровываются ваши инициалы, а мне хотелось узнать. Было слишком рано звонить в ваш офис в Лос-Анджелесе – там в это время наступило лишь восемь утра, поэтому я позвонил вашему адвокату в Нью-Йорк. Мой отец говаривал: сомневаешься – спроси.

– Вы дозвонились до Сеймура Стайглера Третьего в субботу? – переспросил изумленный Бартлетт.

– Да. К нему домой в Уайт-Плейнз.

– Но в телефонной книге нет его домашнего номера.

– Знаю. Я позвонил приятелю-китайцу в ООН. Он по моей просьбе нашел этот номер. Я сказал мистеру Стайглеру, что хочу выяснить полное имя, потому что его нужно указывать в приглашениях, и это, конечно, чистая правда. Нужно ведь быть аккуратным, верно?

– Да, – согласилась Кейси, в полном восторге от него. – Да, нужно.

– Ты знал, что Кейси… что Кейси – женщина? Вчера вечером? – спросил Гэваллан.

– Да. Вообще говоря, мне это стало известно еще несколько месяцев тому назад, хотя я и не знал, как расшифровываются инициалы Кей Си. А что?

– Ничего, тайбань. Кейси, вы сказали про Армению. Ваша семья эмигрировала в Штаты после войны?

– После Первой мировой войны, в восемнадцатом году, – уточнила Кейси, начиная историю, которую приходилось рассказывать не раз. – Изначально наша фамилия звучала как Чолокян. Когда дедушка с бабушкой приехали в Нью-Йорк, они отбросили «ян» для простоты, чтобы американцам было легче ее произносить. Но меня все же назвали Камалян Сирануш. Как вы знаете, Армения расположена на юге Кавказа – чуть севернее Ирана и Турции и южнее русской Грузии. Раньше это было свободное суверенное государство, но сейчас территория страны поделена между советской Россией и Турцией. Моя бабушка – грузинка: в прежние времена было много смешанных браков. Мой народ – около двух миллионов человек – жил во всех уголках Оттоманской империи, но массовые убийства, особенно в пятнадцатом и шестнадцатом годах нашего века… – Кейси содрогнулась. – Это был просто геноцид. Нас осталось меньше полумиллиона, и теперь мы разбросаны по всему миру. Армяне были торговцами, художниками, ювелирами, писателями и воинами. В одной турецкой армии насчитывалось почти пятьдесят тысяч армян. Потом, во время Первой мировой войны, турки разоружили их, изгнали из армии и расстреляли – генералов, офицеров, солдат. Они составляли элитное меньшинство, и так продолжалось веками.

– Именно поэтому турки ненавидели их? – спросил де Вилль.

– Они были работящим народом, держались особняком, несомненно, прекрасные коммерсанты и предприниматели – контролировали немалую часть бизнеса и торговли. Дед говорил, что торговать у нас в крови. Однако главная причина, видимо, в том, что армяне исповедуют христианство. Это было первое христианское государство в истории, еще при римлянах, а турки, как вы сами понимаете, мусульмане. В шестнадцатом веке турки завоевали Армению, и на границе всегда шла война между христианской царской Россией и турками, воинами ислама. До семнадцатого года царская Россия оставалась настоящим нашим защитником… Оттоманские турки – странный народ, очень жестокий, очень странный.

– Ваша семья уехала до всей этой напасти?

– Нет. Дедушка с бабушкой были люди довольно богатые и, как многие другие, считали, что с ними ничего не случится. Им удалось бежать как раз перед приходом солдат. Они ушли через заднюю дверь с двумя сыновьями и дочерью, взяв с собой лишь то, что могли унести, и вырвались на свободу. Остальным членам семьи это не удалось. Дед сумел подкупить хозяина рыбацкой лодки, и тот тайком вывез его с бабушкой из Стамбула на Кипр, где они каким-то образом получили визы в Штаты. У них было немного денег, немного драгоценностей – и немало таланта. Бабушка до сих пор жива… и до сих пор может поторговаться с лучшими из них.

– Ваш дед был торговцем? – переспросил Данросс. – Именно поэтому вы решили заняться бизнесом?

– Как только мы стали что-то соображать, в нас, конечно, вбили, что мы должны сами зарабатывать себе на жизнь. Дед открыл в Провиденсе компанию по изготовлению оптических приборов, линз и микроскопов, а также компанию по импорту и экспорту, в основном ковров и парфюмерии, немного приторговывая на стороне золотом и драгоценными камнями. Отец создавал образцы ювелирных изделий и сам изготавливал их. Его уже нет в живых, но у него был собственный магазинчик в Провиденсе, а его брат, мой дядя Бгос, работал с дедом. Теперь, когда дед умер, компанией по импорту и экспорту управляет мой дядя. Это небольшой, но стабильный бизнес. Мы с сестрой выросли в среде, где торговались, продавали, подсчитывали прибыли и убытки. Это была одна большая игра, и мы участвовали в ней на равных.

– Где… о, еще трюфелей, Кейси?

– Нет, спасибо, я сыта.

– Где вы научились бизнесу?

– Думаю, я училась всюду. После колледжа окончила двухгодичные курсы по делопроизводству у Кэтрин Гиббс в Провиденсе: стенография, машинопись, основы бухгалтерского учета, делопроизводство плюс кое-какие основы бизнеса. А в компаниях деда я работала с тех пор, как научилась считать, – вечерами, и в выходные, и в праздники. Меня учили думать и планировать, претворять планы в жизнь, так что бо́льшую часть своих знаний я получила на практике. Конечно, после окончания школы я продолжала заниматься на специальных курсах – там, где мне хотелось. В основном вечерами. – Кейси усмехнулась. – В прошлом году даже поступила на курсы при Гарвардской школе бизнеса. Для некоторых преподавателей это было как взрыв водородной бомбы, хотя сегодня женщинам становится чуть легче.

– Как вам удалось стать исполнительным директором «Пар-Кон индастриз»? – спросил Данросс.

– В силу проницательности, – пошутила она, и они вместе рассмеялись.

– В работе Кейси – сущий дьявол, Иэн, – пояснил Бартлетт. – Читает с такой скоростью, что просто не верится, поэтому может охватить гораздо более широкую тематику, чем два обычных исполнителя. Великолепно чувствует опасность, не боится принимать решения, больше заключает сделок, чем срывает, и ее не так-то просто вогнать в краску.

– Это мое самое замечательное качество, – сказала Кейси. – Спасибо, Линк.

– Но ведь, наверное, бывает очень нелегко, Кейси? Разве вам не приходится ужасно многим поступаться как женщине, чтобы все успеть? Должно быть, не так просто выполнять мужскую работу? – осведомился Гэваллан.

– Я не считаю свою работу мужской, Эндрю, – тут же отреагировала она. – Женщины настолько же умны и работоспособны, как и мужчины.

Линбар и Гэваллан сразу стали беззлобно подшучивать, но Данросс их остановил:

– Думаю, этот вопрос мы пока отставим. И все же, Кейси, как вы попали на вашу теперешнюю должность в «Пар-Кон»?

«Рассказать, как все было на самом деле, Иэн, похожий на Дирка Струана, величайшего пирата в Азии, или поведать то, что уже стало легендой?»

Однако первым заговорил Бартлетт, и она поняла, что может спокойно слушать. Его версию она слышала сотню раз: отчасти это была правда, отчасти нет, желаемое выдавалось за действительное. «Сколько правды в ваших легендах – о „Карге“ Струан и Дирке Струане? Что вы такое на самом деле? И как стали тайбанем?» Она с удовольствием потягивала в меру сладкий портвейн и предавалась размышлениям.

«Что-то здесь не так, – не отпускала настойчивая мысль. – Я отчетливо это чувствую. Что-то не так с Данроссом. Но что?»

– Я познакомился с Кейси в Лос-Анджелесе, в Калифорнии, лет семь назад, – начал Бартлетт. – Получил письмо от президента компании «Хед-Оптикалз» в Провиденсе, некой Кейси Чолок, которая хотела поговорить о слиянии. В то время я занимался строительством по всему Лос-Анджелесу: жилье, супермаркеты, пара крупных зданий под офисы, производственные площади, торговые центры – в общем, говори, что надо, и я построю. Наш оборот составлял три миллиона двести тысяч, и я только что выставил акции на продажу. Но мне еще было ох как далеко до «Большого табло». Я…

– Вы имеете в виду Нью-Йоркскую фондовую биржу?[73]Этим прозвищем Нью-Йоркская фондовая биржа обязана не только размерам электронного табло, где отображаются котировки ценных бумаг, но и тем, что на ней представлены акции «большого бизнеса» – крупнейших компаний США.

– Да. Так вот, появляется сияющая, как новый пятак, Кейси и говорит, что хочет, чтобы я объединился с компанией «Хед-Оптикалз», валовая прибыль которой, по ее словам, составила в прошлом году двести семьдесят семь тысяч шестьсот долларов, а потом вместе с ней поглотил компанию «Рэндолф оптикалз», этакого ветерана отрасли: объем продаж в пятьдесят три миллиона, котировки на «Большом табло», громадный сектор рынка линз, солидный счет в банке. И я сказал: «Вы с ума сошли, но почему именно „Рэндолф“?» – «Во-первых, – заявила она, – потому что я акционер компании „Бартлетт констракшнз“, – она приобрела десять акций по одному доллару: мой капитал составлял миллион акций, а пятьсот тысяч было продано по номиналу, – и считаю, что для „Бартлетт констракшнз“ было бы классно завладеть „Рэндолф“. А во-вторых, потому, что этот сукин сын Джордж Тоффер, управляющий „Рэндолф оптикалз“, – лжец, жулик и вор и пытается выжить меня из бизнеса».

Бартлетт ухмыльнулся и остановился, чтобы перевести дух, а Данросс вклинился со смешком:

– Так и было, Кейси?

Кейси быстро пришла в себя:

– О да, я сказала, что Джордж Тоффер – лжец, жулик, вор и сукин сын. Он до сих пор остается таковым. – Кейси улыбнулась без тени юмора. – И он действительно хотел выжить меня из бизнеса.

– Почему?

– Потому что я сказала, чтобы он убирался – сгинул.

– А почему вы так сказали?

– Я только что возглавила «Хед-Оптикалз». Годом раньше умер дед, и мы – я и дядя Бгос – кидали монетку: кому какой бизнес достанется… Мне выпала «Хед-Оптикалз». Примерно за год до этого «Рэндолф» уже предлагали купить нас, но мы отказались. У нас было замечательное небольшое производство, хорошие рабочие, хорошие технические специалисты, некоторые из них – армяне, небольшой кусок рынка. Да, ощущалась нехватка капитала, пространства для маневра, но мы перебивались, и качество у «Хед-Оптикалз» было оптимальным. Сразу после того, как я возглавила компанию, Джордж Тоффер «случайно зашел». А воображал он, боже мой, что он только из себя не строил! Хвастал, что служил в армии США, что он герой войны, а я выяснила, что все вранье: такой тип. Так вот, он сделал мне еще одно просто смешное предложение по передаче ему «Хед-Оптикалз»… сначала плел про бедную маленькую девочку, которой самое место на кухне, потом было: «Давайте поужинаем сегодня вечером у меня в люксе» и «Почему бы нам не поразвлечься? Ведь я здесь несколько дней один…» Я сказала: «Спасибо, не надо», и он очень расстроился. Очень. Но вернулся к делу и вместо покупки нашей компании предложил субподряд по некоторым его контрактам. Предложение было хорошим, и, немного поторговавшись, мы согласовали условия. Он сказал, что, если мы справимся с этим контрактом, следующий будет в два раза больше. Мы уложились в месяц и сработали лучше и дешевле, чем когда-либо получалось у него. Я выполнила все условия контракта, и он огреб фантастическую прибыль. Но он тут же нарушил обещание, которое дал на словах, и вычел – украл – двадцать тысяч триста семьдесят восемь долларов. На следующий день к «Рэндолф» ушли пятеро моих лучших клиентов, а неделей позже – еще семь. Им всем были предложены сделки по цене ниже себестоимости. Он заставил меня попотеть неделю-другую, а потом позвонил. «Привет, детка, – проквакал он, довольный, как жаба в ведре грязи. – Я тут буду на выходные один на Мартас-Винъярд». Это небольшой островок у восточного побережья. И добавил: «Может, подъедешь, немного развлечемся, поговорим о будущем и об удвоении наших заказов». Я предложила отдать мои деньги, на что он рассмеялся, мол, сначала подрасти, и сказал, что мне лучше еще раз рассмотреть его предложение, потому что при нынешних оборотах скоро никакого «Хед-Оптикалз» не будет.

Я обругала его, – продолжала Кейси. – Если меня вывести, ругаться я умею довольно прилично, и я объяснила на трех языках, что ему сделать с собой. Еще через четыре недели клиентов у меня не осталось совсем. Прошел еще месяц, и рабочим пришлось искать другое место. Примерно тогда я подумала: а почему бы не попробовать в Калифорнии? На восточном побережье оставаться не хотелось. – Она вымученно улыбнулась. – Это был вопрос потери лица – если бы тогда я представляла, что это такое. Я подумывала, не взять ли отпуск на пару недель, чтобы поразмыслить, как быть. И вот однажды я бесцельно бродила по выставке штата в Сакраменто, и там оказался Линк. Он сидел в будке и продавал акции «Бартлетт констракшнз», и я купила…

– Что он делал? – спросил Данросс.

– Да-да, – подхватил Бартлетт. – Именно так я продал больше двадцати тысяч акций. Я сбывал их на ярмарках штатов, по почте, в супермаркетах, биржевым маклерам, в торговых центрах, а также инвестиционным банкам. Точно. Продолжай, Кейси!

– Так вот, я прочитала проспект его акционерного общества. Понаблюдала за ним некоторое время и подумала: у этого человека уйма энергии и предприимчивости. Таких цифр, баланса и темпов расширения не было ни у кого, и еще мне пришло в голову, что у человека, который сам продает собственные акции, должно быть будущее. Так что я купила десять акций, написала ему и познакомилась. Вот и все.

– Так уж и все, Кейси? – усомнился Гэваллан.

– Расскажи ты, Линк, – попросила она.

– О’кей. Так вот. Тогда…

– Немного портвейна, мистер… виноват, Линк?

– Спасибо, Эндрю, но… э-э… нельзя ли еще пива? – Пиво принесли мгновенно. – Так вот, Кейси пришла на встречу со мной. После того как она все рассказала, почти так же, как сейчас, я спросил: «Минуточку, Кейси. В прошлом году валовая прибыль „Хед-Оптикалз“ составила меньше трехсот тысяч долларов. Какая прибыль намечается в этом году?»

«Ноль, – ответила она с этой своей улыбочкой. – Все активы „Хед-Оптикалз“ – это я. По сути дела, я – это все, что есть в компании».

«Какой мне тогда смысл сливаться с нулем? У меня хватает своих проблем».

«Я знаю, как можно обставить „Рэндолф оптикалз“».

«Ну и как?»

«Двадцать два процента „Рэндолф“ у трех человек, которые терпеть не могут Тоффера. С двадцатью двумя процентами вы могли бы получить контрольный пакет. Я знаю, как можно добиться от них доверенности, а самое главное, мне известно слабое место Тоффера».

«И в чем же оно?»

«Он тщеславен, у него мания величия, но что важнее всего – он дурак».

«Дурак не может управлять компанией».

«Возможно, когда-то он был посметливее, но сейчас он – дурак. Он готов – бери голыми руками».

«И что вы хотите в результате всего этого получить, Кейси?»

«Голову Тоффера: я хочу его уволить».

«А еще?»

«Если я сумею показать вам, как… Если мы сумеем заполучить „Рэндолф оптикалз“, скажем за шесть месяцев, я хотела бы… Я хотела бы заключить с вами контракт на один год с правом продления до семи лет и окладом, какой вы сочтете соразмерным моим способностям, чтобы работать в качестве вашего исполнительного вице-президента и заниматься приобретениями. Но я хочу этого как личность, как равный, а не как женщина. Вы, конечно, босс, но я буду с вами на равных, как был бы на равных мужчина, как личность… если справлюсь».

Ухмыльнувшись, Бартлетт отхлебнул пива.

– «О’кей, – сказал я, – договорились». А сам подумал: «Я ничего не теряю. У меня паршивые три четверти миллиона, у нее нулевой баланс и ни цента за душой, а „Рэндолф оптикалз“ за шесть месяцев – это просто даром!» Так что мы ударили по рукам, мужчина и женщина. – Бартлетт засмеялся. – Первый раз в жизни я взял и заключил сделку с женщиной и ни разу не пожалел об этом.

– Спасибо, Линк, – тихо произнесла Кейси, и всем стало завидно.

«И что же было после того, как вы уволили Тоффера? – думал Данросс, как и все остальные. – Именно с того момента у вас двоих все и началось?»

– Ну а поглощение, – обратился он к Бартлетту, – оно прошло гладко?

– Какое там гладко! Но первая кровь пролилась, и полученные мной – полученные нами уроки – пригодились на тысячу процентов. Контрольный пакет очутился у нас через пять месяцев. Мы с Кейси получили компанию, крупнее нашей в пятьдесят три с половиной раза. За час до времени «Д» я был в минусе на четыре миллиона, так и до тюрьмы, черт побери, недалеко, но через час у меня оказался контрольный пакет. Ну и битва была, скажу я вам! Через полтора месяца мы реорганизовали компанию, и теперь валовая прибыль подразделения «Рэндолф» компании «Пар-Кон» составляет сто пятьдесят миллионов долларов в год, цены на акции растут. Получился классический блицкриг, который стал образцом для «Пар-Кон индастриз».

– А этот Джордж Тоффер, Кейси? Как вы его уволили?

Отведя свои карие глаза от Линка, Кейси обратила их на Данросса, и тот подумал: «Господи, вот бы обладать тобой».

– Когда мы получили контрольный пакет, я… – начала Кейси и осеклась, потому что зазвонил единственный в зале телефон и вдруг воцарилось напряженное молчание. Все, даже официанты, тут же переключили все внимание на аппарат, кроме Бартлетта. Гэваллан и де Вилль побледнели. – В чем дело? – спросила Кейси.

Тишину нарушил Данросс:

– Это одно из правил нашего дома. Во время ланча соединяют, только если возникло что-то срочное – для кого-то из нас.

Все смотрели, как Лим отставляет поднос с кофе. Казалось, минула целая вечность, пока он прошел через зал и снял трубку. У всех были семьи, и каждый гадал, кто умер, с кем случилась беда. Господи, только не мне! Все помнили, как телефон взорвал тишину два дня назад. Звонили Жаку. А еще в прошлом месяце звонили Гэваллану: его мать была при смерти. В течение многих лет звонили им всем. И все звонки несли плохие вести.

Эндрю Гэваллан был уверен, что звонят ему. Его жена, Кэтрин, сестра Данросса, лежала в больнице и ждала результатов изнурительных исследований: вот уже несколько недель она неизвестно почему плохо себя чувствовала. «Господи боже, – думал Эндрю, ежась под взглядами остальных. – Возьми себя в руки».

–  Вэййй? – Послушав, Лим повернулся и протянул трубку: – Вас, тайбань.

Остальные с облегчением выдохнули и устремили взоры на Данросса. Он шел к телефону чеканным шагом.

– Алло?.. О черт… Что?.. Нет… нет, сейчас же буду… Нет, ничего не предпринимайте. Я сейчас буду. – В мертвой тишине он положил трубку, и все видели, что он в шоке. Помолчав, он проговорил: – Эндрю, скажи Клаудиа, чтобы перенесла собрания советов директоров, назначенные на вторую половину дня. Вы с Жаком и Кейси продолжайте. Это звонил Филлип. Боюсь, беднягу Джона Чэня похитили. – И он покинул зал.