Онлайн чтение книги Я не такая. Девчонка рассказывает, чему она "научилась" Not That Kind of Girl: A Young Woman Tells You What She’s «Learned»
Возьмите мою девственность (Серьезно, забирайте)

Когда мне было девять, я написала обет целомудрия на клочке бумаги и съела его. Оранжевый фломастер от моего лица обещал, что я останусь девственницей, пока не окончу школу. Мне это казалось важным: во-первых, я знала, что маминым сроком было лето перед поступлением в колледж; во-вторых, Энджеле Чейз[4]Героиня американского молодежного сериала «Моя так называемая жизнь» (1994–1995). пришлось туго в той ночлежке, куда старшеклассники бегали совокупляться. И если взять критерием отношение к печеночному паштету – а недавно я объелась им до рвоты, – то моя сила воли оставляет желать лучшего. Простой решимости могло не хватить, чтобы удержать меня от раннего вступления во взрослую жизнь, поэтому я задокументировала свою клятву на бумаге и попросила маму подписать. Она отказалась: «Ты не знаешь, с чем столкнешься в жизни, а я не хочу, чтобы ты чувствовала себя виноватой».

В итоге обет оказался излишней предосторожностью. Возможность нарушить его не представилась ни до окончания школы, ни даже на первом курсе колледжа Нью-Скул, если не считать почти удавшуюся попытку с коренастым и стремительным летчиком по имени Джеймс. Наша неудачная встреча зашла тем не менее так далеко, что на следующий день мне пришлось выуживать из-под общажной двухъярусной кровати неиспользованный презерватив салатового цвета. Все шло как положено, на мне уже не было трусов и футболки, и тут я призналась, что я девственница. Джеймс испугался (может, и не без оснований), что у меня возникнет слишком сильная привязанность к нему, причем безответная, и сбежал. На второй год я перешла в небольшой колледж в Огайо, известный тем, что первым допустил к обучению женщин и афроамериканцев, а его студенчество славилось разнонаправленной любвеобильностью. Я этим не отличалась, но сама по себе атмосфера благоприятствовала тому, чтобы дело сдвинулось с мертвой точки.

Любовным фантазиям в Оберлине было раздолье. Когда хлынул первый ливень в году, студенты выбежали во двор нагишом (я надела танкини) и кинулись обмазывать друг друга грязью. Люди общались в стиле «бывшие любовники, уже друзья». На студенческом семинаре, посвященном сексу, ежегодно выбирали юношу и девушку, которые должны были показать взволнованной толпе ревностных вестхаймерианцев[5]Рут Вестхаймер – американский сексопатолог и ведущая популярной телепередачи о сексе в 1980-е годы. пенис и вагину соответственно.

Я чувствовала себя старейшей девой городка. Не исключено, что так оно и было. Правда, мне составляла компанию грудастая панкушка из Олимпии, штат Вашингтон: ее удручали те же мысли. Мы с ней частенько устраивали посиделки в пижамах и обсуждали отсутствие перспектив. Ни дать ни взять две Эмили Дикинсон с пирсингом на физиономиях, пытающиеся угадать, что готовит нам жизнь и не перешли ли мы случайно границу, отделяющую целомудрие от убожества.

– Джош Кролник просунул мне пальцы под резинку, вот тут! Как думаешь, что это значит?

– Он и мне просовывал…

Мы даже заметили к немалому своему ужасу, что парень, на каждое занятие являвшийся в багровом банном халате, имел связь с девушкой в пижаме с Суперменом, и она, похоже, его любила. Они прилипали друг к дружке сладкими взглядами, погруженные в свой (несомненно, сексуальный) пижамно-халатный мир.

Выбор был невелик, особенно для таких, как я – не бисексуалов. Не меньше половины традиционно ориентированных мужчин в кампусе играли в «Подземелья и Драконы», еще четверть полностью отказалась от обуви. Больше всех мне понравился длинноволосый скалолаз Прайван, но однажды в конце занятия он встал из-за парты, и оказалось, что на нем длинная белая юбка. Стало ясно: прежде чем я отведаю плотской любви, мне придется пойти на некоторые уступки.

* * *

Джона[6]Имя изменено в интересах невиновного. Л. Д. мне встретился в закусочной. Он не придерживался никакого особого стиля, разве что одевался немного в духе стареющих лесбиянок. Невысокого роста, но сильный (похоже, мужчины ниже метра шестидесяти – моя судьба), он носил футболку с символикой своей школы (как оригинально – символика школы!), очень воспитанно вкушал земную пищу – мне это нравилось, потому что было нетипично для закусочной, где даже веганы постоянно так нагружали свои тарелки, будто завтра конец света, а потом ковыляли в общагу, заторможенные, силясь переварить съеденное. Мимоходом я пожаловалась на то, что не могу съездить в Кентукки для журналистского проекта, и Джона сразу же предложил мне свои услуги. Впечатленная его щедростью, я все же не решалась на пятичасовую поездку с незнакомцем. А вот пять или сорок пять минут секса пришлись бы кстати.

Разумеется, лучший способ этого добиться – устроить вечеринку с вином и сыром. И я ее устроила – в своей комнатке площадью два с половиной на три метра на «тихом этаже»[7]Этаж, обитатели которого стараются не производить лишнего шума. Требования к уровню шума и «тихие часы» варьируются в зависимости от учебного заведения. корпуса Ист-Холл. Чтобы добыть вино, мне пришлось сесть на велосипед и одиннадцать миль крутить педали по морозу до винного магазина под Лорейном, в котором не требовали удостоверения личности. В итоге я купила пиво и сыр, а также большую коробку крекеров с разными вкусами. Джона получил приглашение в общем письме, как бы заодно с прочими гостями, благодаря чему мне удалось выдержать непринужденный стиль: «Всем привет. По четвергам мне иногда ужасно хочется вечером расслабиться. А ВАМ?» И он пришел, и остался даже после того, как все собрали вещи и ушли. Я поняла, что мы как минимум должны продвинуться дальше поцелуев. Сначала мы весело болтали, потом начали обмениваться нервными восклицаниями, как бывает от робости, когда люди не решаются поцеловаться. В конце концов я сказала, что мой отец рисует огромные изображения пенисов на заказ. Джона спросил, нельзя ли найти их в интернете. Тогда я схватила его за шиворот и приступила к делу. Футболку я стянула почти мгновенно, как в тот раз перед летчиком. Джона был впечатлен. Продолжая в том же темпе, я рванулась к «аварийному комплекту первокурсника» за презервативом (хотя я училась уже второй год и вообще была уверена, что в случае катастрофы нам понадобится существенно больше, чем солнечные очки Ray Ban , причем поддельные, батончик мюсли и несколько пластырей).

А в это время на другом конце кампуса моя подруга Одри маялась в своем личном аду. Целый семестр она воевала с соседкой по комнате, поклонницей ролевых игр по эпохе Возрождения. Пылкую филадельфийку вожделел каждый ролевик и каждый фанат блэк-метала в кампусе. Одри всего лишь хотела спокойно читать «Нью Рипаблик» и чатиться с бойфрендом из Виргинии. Соседка же подцепила мальчика, который однажды попытался приготовить метамфетамин на общей кухне, результатом чего стал визит людей в защитных костюмах. Одри попросила соседку не держать в холодильнике контрацептивное кольцо, и девица восприняла это как тяжкое оскорбление своей чести.

Перед тем как отправиться на мою сырно-пивную вечеринку, Одри оставила соседке записку: «Я была бы признательна, если бы вы занимались сексом потише. Скоро экзамены». В ответ соседка сожгла записку, растерла пепел по полу и оставила собственную: «Фригидная стерва. У тебя из влагалища песок сыпется».

Рыдая, Одри побежала ко мне в надежде остаться на ночь. Акт сожжения записки напугал ее как предвестник более серьезных, телесных повреждений. К тому же Одри была абсолютно уверена, что я доедаю сыр в одиночестве, поэтому она распахнула дверь не постучавшись – и обнаружила лежавшего на мне Джону. Моментально поняв всю торжественность ситуации, она прокричала сквозь слезы: «Мазлтов!»

Я не говорила Джоне, что я девственница. Сказала только, что занималась этим «не так часто». И я была уверена, что порвала девственную плеву еще в школе, в Бруклине, когда перелезала через забор в погоне за котом, который не желал, чтобы его спасали. И все же боль оказалась сильнее, чем я ожидала, и другого рода, тупая – больше похожая на головную, чем от пореза. Мы нервничали, и, привет равенству полов – ни один из нас не кончил. Потом мы лежали и разговаривали, и мне показалось, что он хороший человек, что бы это ни значило.

* * *

На следующее утро я проснулась как ни в чем не бывало и занялась обычными делами: позвонила маме, выпила три чашки апельсинового сока, съела пол-упаковки острого чеддера, оставшегося с прошлого вечера, послушала песенки под гитару. Посмотрела красивые картинки в интернете и проверила, нет ли пикантных вросших волосков на линии бикини. Почитала почту, сложила свитера и снова разложила, чтобы решить, какой надеть. Укладываясь спать, чувствовала себя как обычно и легко заснула. Никаких открытых шлюзов, ни кладезей освобожденной женственности. Она осталась такой, какой была, – осталась собой.

Мы с Джоной занимались сексом только один раз. На следующий день он остановил меня и сказал, что мы слишком рано это сделали, надо было подождать несколько недель и познакомиться поближе. Потом он попросил меня быть его девушкой, надел мой ярко-розовый велосипедный шлем, заявил, что это «шлем верности», и с улыбкой маньяка поднял вверх большой палец. Я «встречалась» с ним полдня и положила этому конец в стиральной комнате его общежития. В рождественские каникулы он отправил мне сообщение в Facebook, очень краткое: «Ты супер».

Заниматься сексом оказалось явно проще, чем я воображала. Мне пришло в голову, что последние пару лет я обращала внимание на мальчиков, которых не интересовала, и все оттого, что сама не была готова. Мне, конечно, нравились фильмы про бедовых подростков, но в школьные годы я увлекалась домашними животными, сочинением стихов о тайной любви и отдавала свое тело во власть только собственным фантазиям. И я все еще не была готова расстаться с этим. Мне казалось, как только я позволю кому-нибудь в меня проникнуть, в моем мире произойдут трудноопределимые, но радикальные перемены. Я никогда больше не смогу так же невинно обнимать родителей и наедине с собой буду чувствовать себя совсем иначе. Как можно быть по-настоящему одинокой, если кто-то копался у тебя внутри?

Какой вечной кажется девственность, а потом – какой незначительной. Я с трудом вспоминала чувство утраты, неловкость и позыв в туалет после секса с Джоной. Я помню, как девушка-панк проплыла мимо, держа за руку своего бойфренда-старшекурсника, и мы с ней даже не кивнули друг другу в знак того, что прошли испытание. Наверное, секс у нее был каждую ночь, и ее пышная грудь вздымалась и опускалась в такт какому-нибудь хардкору. Опыт разорвал наши узы. Мы больше не были членами одного клуба, только частью большого мира. И слава богу.

Только позднее секс и личность стали одним целым. Я со всей точностью описала ту сцену дефлорации в сценарии к своему первому фильму «Художественный документализм», за исключением момента, когда Одри вышибла дверь в страхе за свою жизнь. Играя в этой сцене, я чувствовала себя изменившейся гораздо больше, чем во время первого сексуального опыта. Словно тогда был просто секс, а теперь – работа.