Онлайн чтение книги Новая Ты Hidden Bodies
12

На вечеринку не принято приходить с пустыми руками, поэтому я складываю в фирменный пакет из гастронома веревку, тесак от Рейчел Рей, резиновые перчатки, целлофановые мешки, скотч и оксикодон, купленный у Деза.

Полдня искал в Интернете фотки дома Хендерсона, чтобы провести заочную рекогносцировку, но так ничего и не нашел, и даже немного занервничал.

Люби меня Эми, все было бы просто: подмигнул бы ей, вызвал на разговор в уединенное местечко, мы бы обнялись, пошептались, поплакались и сбежали в горы или на пляж. В Эл-Эй полно мест, где можно спрятать тело. Но когда это тело тебя боится, не так-то просто незаметно настичь его и вытряхнуть жизнь.

Я скупил у Деза весь оксикодон, решив, что это Голливуд и передозировкой тут никого не удивишь. Однако потом до меня дошло: Хендерсон любит ее, и если она вдруг вырубится, непременно вызовет «Скорую». Поэтому пришлось прокатиться в супермаркет и купить веревку, скотч, целлофановые мешки, кабельные стяжки и резиновые перчатки. На кассе молоденькая продавщица подмигнула мне и сказала, что тоже обожает «Пятьдесят оттенков серого». Вот до чего мы докатились: секс теперь почти не отличим от убийства.

Когда я выхожу из дома с пакетом под мышкой, от Дилайлы прилетает сообщение:

«Удачно закупиться (я за тобой не слежу) ☺».

Не отвечаю. Для ее же блага. Пусть отучается быть доступной и навязчивой.

Келвин, уже прилично обдолбанный, ждет меня в «Ла Пубелль» и практикуется в подборе хэштегов.

– Как лучше: «вечеринка у Хендерсона» или «к Хендерсону на вечеринку»?

Не отвечаю. Говорю, что пригласил с собой телочку с «Тиндера» (на самом деле, конечно, нет – это для алиби). Заказываем такси. Келвин заявляет, что с ним едет трое дружков (черт, черт, черт!). Они уже ждут нас на улице: все как один с пивом и все как один дебилы. В такси перекидываются бутылками и докапываются до меня; я аккуратно держу свой пакет на коленях и никому не отдаю.

Ублюдок один:

– Твоя косметичка, что ли?

Ублюдок два:

– Не, у него там хер.

Ублюдок три:

– Точно! Я слышал, что бывают съемные. Очень удобно.

Келвин:

– Если не прекратите дразнить Джо-бро, он не скажет вам, где такой купить.

Не отвечаю. Тупые уроды с бледными одутловатыми лицами. В мятых рубашках поверх пафосных футболок. Они ненавидят Вуди Аллена и молятся на Уэса Андерсона. Считают «Преступления и проступки» многоречивой чушью, а сами его наверняка даже не смотрели. Мечтаю вытащить из пакета и приставить им к глотке остро отточенный нож от Рейчел Рей, но общество, к сожалению, не одобряет применение холодного оружия в целях усмирения беснующихся идиотов (а зря!). К тому же водитель ни в чем не виноват, и было бы нехорошо усугублять его и без того существенные страдания.

Мы уже почти на месте, а я все еще не решил, как убрать Эми.

Ублюдок один:

– Американцам не хватает чувства юмора, чтобы понять «Парки и зоны отдыха».

Ублюдок два:

– «Паркам и зонам отдыха» не хватает американскости, чтобы быть понятым американцами.

Ублюдок три:

– Я бы вдул Эми Полер.

Ублюдок один:

– Я бы отполировал Эми «дуло».

Келвин:

– Это потому, что она твоя Полерная противоположность?

Он вконец окосел от кокаина.

– Джо-бро, давай расслабься. Ты же больше всех рвался на вечеринку. Веселись! Многие убить готовы, чтобы попасть туда. А тебе повезло.

Петляем по холмистой дороге. Этому городу не хватает строгости. Не хватает жесткой руки, которая выбьет дурь из понаехавших ублюдков и выровняет улицы. Водитель, сдержанный и невозмутимый, напоминает маньяка из фильма ужасов. Сейчас свернет куда-нибудь и всех нас прикончит, а полиция даже искать не станет: мало ли в Эл-Эй пропадает идиотов! Безрадостный, страшный город. Поднимаемся все выше и выше, а эти придурки никак не уймутся. Обзывают Челси Хэндлер сукой, Джимми Киммела – продажной сволочью, Джимми Фэллона – везучим ублюдком. Да кто они такие, чтобы поливать хороших комиков грязью? Да как они… Что, уже приехали? Так себе местечко. Обычные холмы. И чего все так сюда рвутся? От резкого подъема у меня закладывает уши. Надо было ехать одному: сначала все разведать, составить план. Я ожидал увидеть звездные райские кущи, нависающие над «Шато-Мармон», а попал в хипстерскую тусовку, где бездельники в модных шмотках делают вид, что им нужна не роскошь, а просто «комфортное место для расслабленной жизни».

Срабатывает напоминалка: половина одиннадцатого. Пишу Дилайле:

«Нарисовались срочные дела. Поужинать не получится, давай просто выпьем. Не пропадай».

Тут же прилетает ответ:

«Даже лучше! Жду звонка. Выпивку могу принести с собой».

Что же это такое? Есть ли вообще в этом мире нормальные женщины? Мне попадаются либо дуры, начисто лишенные самоуважения, как Дилайла, либо неисправимые, прожженные эгоистки, как Эми. Одновременно их двоих я не выдержу, поэтому переключаю телефон в режим полета. Машина тормозит. Приехали. Водитель заявляет, что не сможет развезти нас по домам, и отчаливает (счастливый засранец!), а у меня пересохло во рту, стучат зубы, и жмут севшие трусы (сушилки в «Голливудских лужайках» никчемные).

Следую за своими ублюдочными попутчиками в дом, в котором «в конце девяностых какое-то время жил Бобкэт Голдтуэйт», сыгравший злодея Зеда в «Полицейской академии» (да какое мне дело!). На распахнутых воротах – камера наблюдения (а вот это интересно) и надпись «Покажите язык – я муляж». Смешные эти калифорнийцы, думают, что огульная бесшабашность – круто, а разумная предосторожность – отстой. Что ж, мне это только на руку.

Пересекаем заросший газон, где хипстеры лениво делают селфи и болтают о Мекке. Подходим к огромным резным дверям из красного дерева (это дворец, что ли, мать его?!), называем пароль, и нас впускают в дом. Пахнет эвкалиптом, огурцами и деньгами. Эми не видно. Прижимаю к себе пакет.

– Расслабься, – тянет свое Келвин. – Глянь, сколько бабла у лорда Хендерсона. Впечатляет?

Он уходит искать свое божественное гуакамоле, а я падаю на кушетку – на чертовски удобную и мягкую кушетку. Давно я не бывал в столь приятном месте. Мне тут нравится. И это бесит! Имей я деньги, завел бы себе точно такой дом. Поверить не могу, что Эми – подружка Хендерсона. Живет здесь в неге и роскоши, а я-то, дурак, думал, что она будет ютиться в какой-нибудь вонючей дыре вместе с другими начинающими актрисками… Подступает тошнота. Поднимаюсь. Не могу сидеть, зная, что она отсасывала тут этому самовлюбленному комику.

Иду на кухню. Откуда-то выскакивает Келвин. Гуакамоле он так и не нашел, зато встретил очередных ублюдочных приятелей. И чем-то еще закинулся. Я чувствую. Он изменился, стал агрессивнее. Тянется к моему пакету. Отступаю.

– Это мое.

– Выпивку все ставят на кухню. У Хендерсона полный бар.

– Это мое, – не сдаюсь я и вдруг понимаю, что сейчас все завертится (а я еще даже не выпил).

В комнату входит Хендерсон. С сияющей белозубой улыбкой кинозвезды. Еще более лощеный и подтянутый, чем на экране. Футболку наверняка ему выбрала Эми – со школьной фотографией комика Луи Си Кея и подписью «“Ван Хейлен” – отстой» (это вообще фирменный стиль Луи – ниспровергать авторитеты). Вокруг Хендерсона вьется и пускает слюни толпа кретинов: «Классная футболка… Крутяк!.. В точку… Реально отстой…» Хендерсон улыбается и говорит: «Добро пожаловать», будто это его шутка, будто это он сам сделал футболку, будто у него есть хоть капля таланта Си Кея. Напыщенный фальшивый индюк! С бесподобной, сияющей кожей. Видимо, правду говорят: чтобы добиться успеха, надо заключить сделку с дьяволом. И чем больше будет внимания, фотографий и восторженных взглядов, тем меньше останется за душой (если ты, конечно, не Мерил Стрип). Так что Хендерсон – призрак. Накачанный, мускулистый, подтянутый и совершенно пустой внутри призрак.

– Держи, чувак. – Келвин возвращается с добычей. – Пробуй скорее, пока не кончилось.

– Охрененное гуакамоле! – влезает какой-то дебил.

Беру начос и обмакиваю в густую зеленую жижу. Ничего особенного. Обычное перетертое авокадо – мерзкое, склизкое, вязкое, никак не божественное. Как научить местных придурков называть вещи своими именами?!

Осматриваюсь в поисках Эми. Куда она провалилась? Разве пиявкам, как она, не положено висеть на своем «господине», когда вокруг вьются толпы легкодоступных конкуренток?.. Какой-то поклонник спрашивает Хендерсона про его «девушку». Я весь превращаюсь в слух.

– Подалась на север с моей матерью, – отмахивается он.

На север? С матерью? Это не входило в мои планы. Пытаюсь успокоиться, однако вокруг слишком шумно, и игра в «крокодила» не такая уж смешная, и у девиц чересчур нарочитые винтажные шмотки и прически из пятидесятых. Девушки Нью-Йорка, вы лучшие! А тут какой-то балаган. Обхожу все комнаты, высматривая Эми – а вдруг… Возвращаюсь на кухню и наливаю себе вина. Меня снова настигает Келвин и принимается петь дифирамбы Хендерсону:

– Стив Мартин репостит все его твиты! Понимаешь, все! Что бы он ни написал. Круто, да?

Тут вплывает лорд Х. собственной персоной, зачерпывает полную горсть «Скитлз» и высыпает себе в рот, сверкая винирами.

– Охренительно круто, бро.

– Просто кайф, – поддакивает Келвин. – Кстати, это Джо, он работает у меня в книжном.

Какая-то визгливая девица терзает микрофон. Хендерсон спрашивает Келвина, живет ли тот по-прежнему в Франклин-Виллидж.

– На Бичвуд, – подобострастно поправляет его Келвин, расстилаясь, как малолетка на концерте «Бэкстрит бойз». – А Джо снимает комнату в «Голливудских лужайках».

Хендерсон смотрит на меня. Кожа у него идеальная, ни одной поры не видно, и ресницы неправдоподобно длинные.

– «Птицы», – наконец изрекает он. – Охрененное место. Сочные пьяные девочки. Да, парень, раньше я ходил туда, как ты в «Макдак», – устроить себе праздник плоти.

Тут на него снисходит вдохновение, и он сначала устраивается на стуле, потом встает и усаживается на мраморный кухонный остров. Свистит. Все мигом замолкают.

– Никто не против, если я возьму микрофон и расскажу пару новых шуток?

Все хлопают и кричат:

– Да! Мы любим тебя, Хендерсон!

– Хорошо. Начинаем, – командует он и говорит, что у него появилась девушка (аплодисменты) и у них все чудесно (крики «поздравляем»). Ее зовут Эми (аплодисменты), и она сегодня уехала из города (оглушительные аплодисменты, предложения трахнуться, отсосать и так далее). Все девицы орут что-то типа «возьми меня, я на все готова». В общем, если хотите посмотреть на радикальный антифеминизм, езжайте в дом популярного комика.

Хендерсон продолжает:

– Кошка из дома – мышь дрочит на диване и отказывается от всех вечеринок.

Хохот и крики. В Нью-Йорке максимум вежливо улыбнулись бы.

– Но, знаете, я счастлив. Мне все нравится. Недавно написала Кейт Хадсон: предлагала перепихнуться по-быстрому на парковке. А я такой, не, чет-какт не охота. Сделай себе сначала новые сиськи.

Девицы смеются громче парней, и это в корне неправильно.

– Я так охрененно счастлив, что теперь даже могу спокойно ездить мимо начальной школы, не испытывая унизительного стыда, что там мне ни разу не дала ни одна телка.

Секс до совершеннолетия – это мерзко и вообще не смешно; Хендерсон просто не понимает, как ему повезло.

– А сегодня с утреца я вызвал японских шлюх. И знаете, что я им сказал? «Я так счастлив, что мне даже не нужен минет, просто трахните друг друга».

Оглушительный смех.

– Моя девушка разозлится, если узнает об этом, так что возьмитесь за руки и пообещайте не выдавать меня.

Келвин вместе с остальными адептами пошлого юмора присягает на верность своему кумиру.

– А еще у меня разные яйца, – делано вздыхает Хендерсон.

– У тебя классные яйца! – визжат девицы.

– И хер слишком велик. Для еврея.

Восхищенный смех. Будто представитель избранного народа, рассуждающий о размере своего достоинства, еще может кого-то веселить на достигнутой культурной ступени человеческого развития.

– Вы не представляете, как это приятно, когда девушка, с которой я встречаюсь… Да, блин, встречаюсь! Сам поверить не могу. А вы можете?

Он мотает головой. П@#уй нарциссизм!

– Так вот, моя девушка во время секса просто контроль над собой теряет. Ну, вы меня понимаете, парни… Только это между нами. Так, кто снимает? Где камера? Уберите камеру.

У всех камеры! Он просто не придумал, как закончить шутку. Самонадеянный кретин! Стонет, изображая, как Эми кончает, и ухмыляется. Скалится как ублюдок. И кланяется.

– А потом я такой: «Без обид, конечно, но я ведь не настолько хорош. Имитировала?»

Толпа замирает. Хендерсон поднимает бровь и выдает:

– И знаете, что она мне ответила?

Снова ухмыляется ублюдочной улыбкой. Порочный сластолюбец – не дай бог таким стать.

– Она сказала: «Просто до тебя у меня был самый отстойный секс, от бывшего до сих пор воротит».

Потолок падает мне на голову, а пол под моими ногами, выложенный метлахской плиткой, обрушивается в подвал. Всё, конец. Мое сердце перестает биться, кровь застывает, а Хендерсон как ни в чем не бывало продолжает разбалтывать всему миру про нас с Эми.

На негнущихся ногах я выбираюсь из гостиной, поднимаюсь наверх и вламываюсь в хозяйскую спальню, где Эми трахала этого урода и рассказывала ему обо мне. Да пошла ты к черту, Эми! И будь ты проклята. Сначала использовала меня, а потом использовала нас, чтобы развлечь своего нового бойфренда… Он знает обо мне, значит, и я имею право узнать о нем все. Заглядываю под кровать. Так и есть. Тупицы без воображения всегда хранят там свои коробки с секретами, а в коробке – фотографии бывшей жены, дневники, вырезки из газет, старые билеты и прочее сентиментальное дерьмо.

Ее звали Марджи, она таскалась с ним в «Птицы», сидела у него на коленях, смеялась над его дурацкими шутками, фотографировалась голой на их дерьмовом диване. Они вместе ходили на концерт Билли Джоэла (на самые дешевые места). Он был пухлым, и в груди у него тогда еще билось сердце. А потом, когда дела пошли в гору, они развелись. Теперь Марджи живет в озерном краю во Флориде. У нее муж-моряк и трое маленьких детей. И она ни капли не выглядит несчастной. Просто секс был отстойный, и от бывшего до сих пор воротит. А вот он по ней явно скучает, и я избавлю его от страданий. Смех внизу становится громче. Кто-то должен спасти мир и остановить распространение этой заразы.

Дроблю четыре таблетки оксикодона и высыпаю в металлическую бутылку для воды, стоящую на прикроватной тумбочке между банками с ксанаксом и со снотворным. Забираю коробку с секретами с собой в гардеробную и отправляю Келвину сообщение, что уехал на такси с телочкой из «Тиндера». Дилайле пишу: «Извини, сегодня ничего не выйдет».

Кажется, я начал понимать, почему Хендерсон так любит импровизацию. Свобода опьяняет. Я не собирался его убивать, но нельзя безнаказанно жаловаться с телеэкрана, что тебя не устраивает «куст» твоей подруги, и поливать дерьмом Кейт Хадсон перед толпой уродов, и рассказывать всем направо и налево про свои онанистские привычки, и открывать дом для незнакомцев (через десять минут после нашего прихода пароль от вечеринки не перепостил в «Твиттере» только ленивый). Нельзя смеяться над людьми, которых даже не знаешь.