Онлайн чтение книги Новая Ты Hidden Bodies
8

В аэропорту Лос-Анджелеса играет дурацкая песенка «Tom Tom Club» о девице, которая воображает, как пустилась бы во все тяжкие, выйдя из тюрьмы. Меня чуть не сбивает с ног размалеванная студентка с огромным чемоданом. Все толкаются и лезут напролом. Туристы с безумными глазами стадом несутся к багажной ленте, где был замечен Шон Пенн. В Нью-Йорке такая давка бывает только в метро и на распродажах; в Лос-Анджелесе люди дерутся за возможность коснуться звезды – старого похотливого алкоголика.

Проверяю почту – уже два сообщения.

Одно от Харви: «Ого у тебя идеальная кредитная история. Обычно сюда приезжают голодранцы».

Черт! Видимо, это мой крест – общаться с людьми, пренебрегающими правилами пунктуации.

Другое от Келвина: «В зале есть блю-рей можешь притащить с собой пару фильмов».

Как они тут работают? Вот у меня в магазине, например, во время смены запрещено отвлекаться.

Ловлю машину, водитель забивает в навигатор адрес «Голливудских лужаек». Интересно, Эми тоже ехала на такси? Или на автобусе? И еще интересно, когда же я наконец прекращу постоянно о ней думать. Хочется секса. Выезжаем на бульвар Ла Сьенега, и от гламурного блеска начинает резать глаза. По улицам как ни в чем не бывало посреди бела дня разгуливают девицы в откровенных вечерних нарядах и болтаются карикатурные бездомные, как из комедии «Без гроша в Беверли-Хиллз». Когда сворачиваем на Франклин-авеню, сердце заходится – Эми, Эми, Эми. Дрожащими руками открываю дверь, делаю шаг из машины и… тут же вляпываюсь в свежее собачье дерьмо.

– Черт!

Голова гудит от солнца и водки. Водитель смеется.

– Привыкай, здесь любят песиков, чувак.

В реальности «Голливудские лужайки» выглядят как трущобы из фильма «Карате-кид». При входе горит вывеска «ПОМЕСЯЧНАЯ АРЕНДА». Когда я поднимаюсь по лестнице, из-за дверей тесных маленьких квартирок доносится лай. Интересно, может, за одной из них скрывается Эми? Скоро узнаем. В Нью-Йорке эта лживая бродяжка снимала комнату с понедельной оплатой. Надо было сразу заподозрить неладное. Да, когда в штанах эрекция, в голове ветер.

Харви выглядит старше, чем на фотографиях. На его вощеные изогнутые брови смотреть противно. Я не перебиваю, когда он начинает болтать о своих выступлениях, и соглашаюсь с ним выпить. Он радостно сообщает, что моя квартира на первом этаже, рядом с его офисом. Я судорожно перебираю в голове вежливые отмазки на будущее, чтобы избежать его общества.

– Должен предупредить тебя, новобранец, – говорит он, хлопая меня по плечу. – Это не Нью-Йорк. Будешь переходить улицу в неположенном месте – влепят штраф.

– Я слышал, что в Эл-Эй не любят пешеходов, но это же просто смешно.

Харви расплывается в улыбке.

– Вот именно «просто смешно». Я точно так же сказал, когда увидел в первый раз Джо Рогана по телику. Прав я или абсолютно прав?

Разговоры о телевизионных комиках – ниже падать просто некуда, и поддерживать их – все равно что смеяться, когда ребенок ругается матом. Поэтому я меняю тему:

– Судя по вывеске снаружи, жильцы тут надолго не задерживаются?

– Мечты, знаешь, не всем удается воплотить. А что, есть друзья, которые ищут квартиру?

– Ага. – Теперь надо действовать осторожно. Если я скажу, что ищу Эми Адам, то, когда она исчезнет, подозрение падет на меня. – Есть у меня одна знакомая… Только она одна никогда не селится, предпочитает подселяться.

У этой пиявки никогда не было собственной квартиры.

Харви кивает:

– Если бы мне давали по пять баксов за каждую цыпочку, которая согласна спать на раскладушке, лишь бы платить половину… – Он мотает головой. – Я мог бы этими пятерами все стены у себя обклеить. Прав я или абсолютно прав?

Харви знакомит меня с жильцом по имени Дез. Типичный бандюган. Живет, как и я, на первом этаже и выглядит как четкие пацаны из клипов Эминема 2000-х годов. У него есть собака Литтл Ди и важное напутствие для меня.

– Не трахай. Дилайлу. Прилипнет.

– Обещаю.

Это полезное знакомство. Мне пригодится человек, свободно владеющий языком калифорнийских «падонков» образца девяностых и знающий, где достать ксанакс и наркотики.

Харви вытаскивает ключи от моей квартиры и сообщает, что парни тут не слишком тактичные, а Дилайла – милая и дружелюбная девушка (то есть озабоченная и распутная в переводе на человеческий язык).

– Я тут, знаешь, типа ведущего ток-шоу, все приходят и вываливают свои проблемы. Так что не стесняйся, брателло. У нас все по-простому, как в «Гриффинах».

– Обязательно, – вру я.

– Прав я или абсолютно прав?

Сколько можно? Похоже, он сам себе приплачивает, чтобы повторять эту дурацкую фразу не реже двух раз в час.

В моей квартире воняет тухлыми апельсинами и курицей. И все вокруг розовое. Девица, которая жила тут до меня, Брит, – съехала спешно и не по своей воле.

– Родители нагрянули, – поясняет Харви и включает розовую лампу, высвечивая на стене репродукцию Кандинского. – Половину их денег она спустила на то, чтобы сделать себе новый нос, остальное – на то, чтобы набить его кокаином. В конце концов из него хлынула кровь, и она загремела в больницу. – Качает головой и гладит вызывающе розовый диван. – Из этой истории должна получиться отличная шутка. Надо раскрутить… А тебе, брателло, крупно повезло: и диван, и курица, и телик – все в твоем распоряжении. Родители велели выкинуть, но зачем же разбрасываться хорошими вещами…

Один плюс – в «Икею» ехать не придется.

– Конечно. Супер! – поддакиваю я.

Харви хватает мусорное ведро.

– А вот тухлятину я, пожалуй, выкину. Ты не возражаешь, брателло?

Получилось почти забавно – в первый раз за все знакомство.

На кухонном столе новенький набор фирменных ножей от Рейчел Рей. Достаю один – острый. Пригодится. Только рукоятки больно веселенького оранжевого цвета. Заваливаюсь на диван. Чехол измазан тайским соусом и засохшей спермой. Кандинский напоминает о Нью-Йорке, Нью-Йорк – о сексе.

Раздается стук в дверь, и в комнату вламывается девица, похожая на тех, что я видел из окна такси: на каблуках, размалеванная, в обтягивающем платье. Секси, конечно, но не настолько, как ей кажется. Такой человек мне тоже здесь нужен. И желательно без трусов, с раздвинутыми ногами прямо здесь и сейчас.

– Спокуха! Я Дилайла. Пришла за своим блендером.

Еле удерживаюсь, чтобы не рассказать, как ее за глаза называют липучкой. Впрочем, тарахтит она как пулемет, так что даже при желании слова не вставить. Работает Дилайла в ночную смену (как поговаривают), живет прямо надо мной – «заранее извини за шум, стены здесь бумажные» – и хочет забрать блендер, который ей обещала эта «чертова кокаиновая шлюшка». Без стеснения заглядывает подряд во все шкафы и с грохотом захлопывает дверцы.

Она кипит от ярости. Может, догадывается о всеобщем заговоре против ее вагины? Тычет в Кандинского.

– Вообще-то это тоже мое. Но, похоже, картинка в твоем вкусе, да? Поди, даже знаешь, кто художник?

– Эндрю Уайет[4]Эндрю Ньюэлл Уайет (1917–2009) – выдающийся американский художник-реалист; практически полная противоположность абстракционисту В. Кандинскому..

– Молодец, не то что Брит. Харви «Заткнитесь» рассказал о ней?

Ясно, значит, тут у всех есть погоняло.

– Немного. Как я понял, печальная история.

Дилайла сообщает, что Брит явилась в Эл-Эй, чтобы стать актрисой, но кончила шлюхой.

– Ее в Вегас пригласили. Она еще меня с собой зазывала. Говорила, повеселимся на халяву, отдохнем – и домой.

– Хм.

– Вот-вот. Я даже сумку собрала. Нет, конечно, лететь не собиралась, хотела просто посмотреть, вдруг в аэропорту будут знаменитости, про которых я смогу написать. И вот я такая приехала, а она мне и говорит: «Ой, кстати, реши, с кем будешь спать. Можно всего двух выбрать, ничего страшного».

– И кого ты выбрала?

– Ха, – отвечает она невозмутимо. – Вот уж дудки. Я сказала, что если она сядет на самолет, сразу позвоню в полицию и ее родителям.

– Позвонила?

– Нет, конечно. Через пару дней встретила ее в аэропорту, отвезла в «Баскин Роббинс» и дала выплакаться.

Иду на кухню и достаю блендер из шкафа над холодильником. Дилайла осматривает меня с головы до ног.

– Зовут-то тебя как?

– Джо Голдберг. А тебя?

– Я же сказала.

– Ну да. А по-настоящему?

Вздыхает.

– Мелани Крейн. Но теперь все в прошлом. Нет больше той неудачницы, которая вылетела с факультета журналистики из-за романа с женатиком из «Нью-Йорк таймс». – Она пожимает плечами. – Теперь я тайный репортер и литературный негр. Вот за что я люблю Лос-Анджелес. Тут можно начать жизнь с чистого листа. Оставить прошлое позади.

Неудачницы все так думают, и Эми не исключение. Она тоже надеется оставить прошлое – меня! – позади. Не тут-то было, дурочки. В прошлом остается лишь то, что прошло и уже не болит.

– Дай мне свой номер, – требует Дилайла, отмывая блендер. – Возьму тебя как-нибудь с собой на вечеринку – меня часто приглашают. Хоть город посмотришь. Местные только в «Птицы» и «Ла Пубелль» таскаются. Скука. – Она вздыхает и принимается объяснять, что первая забегаловка вполне гостеприимная и прикольная, а во второй, французской, тусуются в основном хипстеры.

Мне вдруг вспоминается эпизод из сериала «Офис», когда герой Б. Дж. Новака сначала заявляет, что не намерен вливаться в коллектив, а потом случайно забывает сырную лепешку в духовке, устраивает пожар и получает кликуху, как и все прочие обитатели офиса, – «Поджигатель».

Я не из тех, кто ходит в забегаловки или хипстерстерские кафе, поэтому диктую Дилайле телефон. Она может мне пригодиться.

– А вообще, я лицемерка, – смеется она (интересно, в Эл-Эй все озвучивают о себе то, что в Нью-Йорке предпочитают хранить в тайне?). – Я ведь часто бываю в «Птицах». У меня даже татушка есть со строчкой из их фирменной песни. Мне нравится заканчивать там вечер, после всех тусовок.

Она наклоняется вперед, задирает платье и слегка раздвигает ноги, чтобы я мог прочитать слова, выбитые у нее на внутренней стороне бедра, гладко выбритого, покрытого автозагаром. Это «Don’t Stop Believin’» группы «Джорни», затасканная до тошноты в «Клане Сопрано», «Лузерах» и во всех барах Америки.

– Знаю, песня – отстой, – говорит она и хлопает меня по макушке, чтобы я отодвинулся. – Но здесь не проживешь, если перестанешь верить.

Дилайла почти особенная. А для девушки хуже нет, чем быть «почти» – почти красивой или почти умной. Есть в ней какая-то незавершенность, неуверенность. Эми совсем другая. Ей все дается легко: она выше, симпатичнее, сексуальнее, умнее. Будет преспокойно сидеть перед тобой нога на ногу, с немытой головой и есть чернику из контейнера. Даже если эти двое познакомятся, подругами точно не станут. Дилайла – девушка, которая пытается; Эми – которая берет. Правда, теперь я знаю, что первое лучше.

Повисает молчание. Стоит мне сделать шаг, и мы будем вместе: я помогу ей избавиться от бесполезных надежд, тянущих вниз, а она избавит меня от Эми. Но я не хочу избавления. Я хочу мести, а Дилайла хочет свой блендер. Машет «пока». Выходит и закрывает за собой дверь. Занавес.

Скачиваю альбом «Джорни». Представляю гладкое бедро Дилайлы, прижатое к моему лицу, и кончаю прямо на розовый диван. Потом принимаю душ, влезаю в джинсы (принципиально не стану носить шорты), натягиваю футболку, выгребаю из холодильника протухшую жратву (не хватало еще подхватить заразу) и выкидываю в мусорку. Проходя мимо стеклянной коробки, в которой находится офис Харви, заглядываю внутрь. Старик делает селфи, а мое мусорное ведро стоит на полу (вот гад, так и не вернул). В Нью-Йорке я месяцами мог не встречать соседей. Здесь же все хотят быть на виду. И это желание так ослепляет, что люди ничего не замечают вокруг. Харви даже не обратил на меня внимания, когда я проскользнул мимо его двери и вышел на охоту.