Глава пятая

Онлайн чтение книги Обезьяна приходит за своим черепом
Глава пятая

...Между ними шёл высокий чёрный человек с короткими жёсткими волосами, тяжёлым, четырёхугольным лицом.

Одет он был в глухое чёрное осеннее пальто с оборванными и болтающимися пуговицами, очень длинное, из-под которого высовывались только красные, некогда модные туфли с острыми концами.

Не дойдя шага до стола, он остановился и стал спокойно ждать.

— Так, — сказал Гарднер, с удовольствием всматриваясь в него. Отлично. Очень хорошо. Господин Ганка, встаньте и подойдите ко мне.

Ганка подошёл.

— Скажите, не знаете ли вы вот этого человека?

— Вовсе он меня не знает, — быстро сказал вошедший.

— Да! — выпалил вдруг Ганка и осёкся: всё, что угодно, всё, что угодно, но именно этого не следовало ему говорить.

— Да, да, — ухватился Гарднер, — знаете, и звать его... ну... ну?..

— Да не знает он меня, не знает, — сказал длинный и обернул к Ганке своё страшное, зелёное лицо. — Я же никогда и не был в этом городе. Я...

Гарднер встал, кряхтя перегнулся через стол и с наслаждением тюкнул его тяжёлым пресс-папье по макушке.

— Ты, грязная свинья! — крикнул он, но не особенно зло. — Всё равно ничего не выйдет. Придётся рассказать всё по порядку. Уж я из тебя всё по ниточке повымотаю!

Он бросил пресс-папье на стол и сломал им карандаш.

Высокий покачнулся, но так же спокойно и окончил:

— ...я же австриец, меня зовут Отто Грубер. Я мастер по динамоустановкам. — Он как бы машинально провёл рукой по волосам и стряхнул с пальцев тяжёлые капли крови. — Я Отто Грубер! — повторил он.

— Заткните ему глотку! — приказал Гарднер.

Солдаты подскочили к высокому и схватили его за руки. Ганка же смотрел ему в лицо и вспоминал: где он его видел?

Вспомнить же было очень просто.

Год тому назад этого человека действительно привёл к нему Гаген, но кто он такой, не объяснил. Просто сказал: «Вот этого вашего соотечественника нужно спрятать на две, на три ночи» (он именно сказал «ночи», а не «дня», и Ганка сейчас же обратил на это внимание). Был тогда этот человек в цветном драповом пальто, дорогом и хорошо сшитом, очевидно, по специальному заказу. В руке у него была тросточка с ручкой из слоновой кости, и, войдя, он сейчас же прислонил её к стене. И этот жест, почти машинальный, спокойный, очевидно, очень привычный, сразу же запомнился Ганке. В то время прошёл небольшой быстрый дождь, насквозь пронизанный солнцем и ветром, и на драповом пальто и серебристой шляпе гостя лежали чёрные капли дождя. Гость снял шляпу и отряхнул её. Потом он снял пальто; под ним оказался почему-то очень приличный, но всё-таки никак не костюм, а просто комбинезон синего цвета. Он отряхнул и его и прошёл вслед за Ганкой в комнату. Вечером пришёл Ланэ и утащил Ганку в театр, а гость остался.

— Кто это у вас? — спросил Ланэ, и Ганка, застигнутый врасплох, назвал ему фамилию гостя.

— Он нехороший человек! — сказал Ланэ, подумав. — Я ему не доверил бы дом. Вы его хорошо знаете?

— Ну как хорошо! Нет, конечно, — ответил Ганка. — А почему вы так говорите, что нехороший? Разве вы...

— А вы взгляните на его лицо: оно тупое, четырёхугольное и какое-то тяжёлое. Впрочем, австрийцы в большинстве такие... Лафатер, например, пишет...

— Лафатер! — засмеялся Ганка. — Вот откуда подуло! Подождите, подождите, я скажу профессору, что вы читаете, он вам задаст Лафатера...

— Нет, нехороший человек, — вздохнул Ланэ. — Даже и без Лафатера нехороший: такое тяжёлое лицо... Вот увидите.

Когда Ганка пришёл домой, гость сидел перед шахматным столиком, курил и смотрел на фигуры.

— О! — сказал Ганка. — Так вы шахматист?

Гость встал.

— Ну, какой там шахматист... Так просто, балуюсь.

Он был, очевидно, недоволен тем, что его застали за этим занятием, и даже слегка покраснел.

— А вот мы сейчас сыграем, — сказал Ганка и весело потёр руки. Ну-ка, ваши какие? Белые?

— Да нет, не буду, — засмеялся гость. И опять смущённо: — Я же так, для себя... Кто это приходил к вам?

— Разве я вам не представил его?

— Только фамилию сказали.

— А! Так! Это мой товарищ по институту, учёный хранитель музея предыстории Иоганн Ланэ. Он вам понравился?

— А что? — спросил гость и, подойдя к столу, смешал шахматы. — Я же его не знаю, но, кажется, добродушный, хороший человек.

— Почему? — удивился Ганка.

— А что, разве я не прав?

— Нет, правы, конечно, если это только опять не по Лафатеру.

— По чему? — спросил гость и сдвинул брови. — По Лафатеру? Это ведь, кажется, что-то из области физиономистики? — нерешительно вспомнил он. Нет, я этим не занимаюсь. Но он такой толстый, одышливый...

— «Толстый — значит добрый человек», — пишет где-то Сервантес, заметил Ганка. — Вы правы, конечно: и хороший, и добрый. Только...

— Только немного трусливый? — угадал гость.

— А откуда вы знаете про Лафатера? — нахмурился Ганка.

— Так! — неохотно ответил гость и стал складывать шахматы в ящик. Когда я ещё бегал в школу, у нас на рынке сидел старик и гадал, и над ним была большая вывеска: «Определение характерам способностей по Лафатеру», вот я и запомнил.

На другой день они сыграли в шахматы, и гость легко побил Ганку.

— Что за чёрт! — сказал ошалело Ганка. — Нет, это случайность! Давайте-ка ещё!

Сыграли ещё раз, и Ганка опять был побит.

— Чудеса! — сказал Ганка. — Ничего не понимаю! Он встал, походил по комнате, пофыркал, потом вернулся к шахматному столику.

— Нет, не могу! — сказал он. — Что ж, вы меня два раза обыграли, как мальчишку... Я ведь считался... А ну, давайте-ка ещё...

И третий раз Ганка проиграл.

Он сначала нахмурился, засопел, зафыркал, потом подошёл к гостю и хлопнул его по плечу.

— Ничего не поделаешь, — сказал он, с явной симпатией рассматривая его неподвижное четырёхугольное лицо, — не гожусь! Вот тебе и Лафатер! — Он довольно потёр руки и захохотал. — Вот тебе и Лафатер! — повторил он весело.

...Всё это вспомнил Ганка, смотря на Отто Грубера, но целая пропасть была между тем молчаливым, замкнутым, но очень сильным и живым человеком и этим страшным, костлявым призраком, с которым двое солдат, очевидно, неопытных и молодых, делали что-то непонятное. Словно какой-то ветер прошёл по его лицу и стёр всё, чем отличается живой человек от мертвеца. Именно от трупа, тронутого не тлением, а грязной желтизной медленного увядания, была окаменелая неподвижность лица: и цвет кожи, и даже то неживое спокойствие и прямота взгляда, которым он смотрел перед собой.

«Лафатер?» — почему-то вспомнил Ганка, и вдруг ему показалось, что он сходит с ума...

А кровь текла и текла.

Теперь на полу уже была изрядная лужица, и волосы на голове Грубера были липкие и красные.

Солдаты повалили его зачем-то на пол, вернее — не повалили, а как-то пригнули, и остановились, растерянно пыхтя и не зная, что же им делать дальше.

Гарднер встал из-за стола.

— Господин Ганка, — сказал он громко, — так как же звать этого человека?

— Я не знаю, — ответил Ганка.

— Но вы же сказали «да»? — нахмурился Гарднер.

— Я ответил: «Да, я не знаю».

— Позвольте, позвольте! Я спросил вас: «Вы знаете этого человека?» И вы мне на это ответили: «Да, я знаю».

— Вы сказали, — поправил Ганка: — «Вы не знаете этого человека?» — И я вам сказал: «Да, я не знаю».

— Ловко! — присвистнул Гарднер. — Выходит, что я вам и подсказал, что вы не знаете? Вот она, школа Курцера! — обратился он к офицеру. — Узнаёте? Как я сказал, Ганс?

— Вы спросили подследственного, — методически ответил офицер, — не знает ли он этого человека, и на это подследственный вам ответил: «Да».

— Понятно! — Гарднер посмотрел на солдат — те всё пыхтели и прижимали Грубера к полу. — Отпустите вы его, — с отвращением сказал Гарднер.

Солдаты отошли и встали поодаль, опустив красные руки по швам.

Грубер шумно вздохнул, поднял голову, опёрся рукой о пол и стал подниматься.

Кровь лилась.

— А ну! — сказал офицер и рывком поднял его с пола.

— Уведите его! — махнул рукой Гарднер.

Грубер повернулся к Ганке.

— Я не знаю, что вы хотели сказать, — проговорил он спокойно, — но если вы...

— Да что же это?! — рявкнул Гарднер. — Что вы стоите, как истуканы! Выкиньте его!.. Ну!..

Грубера опять схватили за руки.

Офицер подошёл, развернулся и ударил его.

Все они вышли из комнаты.

Гарднер подошёл к двери и посмотрел им вслед.

— Ганс, опять в рубашку его! — крикнул он. — На целые сутки в рубашку. Я потом приду, посмотрю сам...

Он повернулся в Ганке.

— Вот этого человека видели у вас на квартире, — сказал он своим обычным тоном. — А чтобы вы не сомневались больше, я даже скажу и кто именно его видел. Видел его у вас доктор Ланэ. Он ещё предупреждал, что этот человек ему весьма подозрителен, вы же засмеялись и пригрозили ему профессором Мезонье. Кто же он такой?

Он снова сел за стол, поднял пресс-папье, погладил его и оставил. Потом взял обломок карандаша, посмотрел на него и бросил в корзину.

Ганка весь дрожал. Лицо Гарднера в ржавых пятнах прыгало у него перед глазами.

В такие минуты он понимал, что значит увидеть всё в красном свете.

Его передёргивало от лютой ненависти и страха перед тем, что сейчас, сию секунду, должно произойти.

«Боже мой, Боже мой, — заклинал он сам себя, — что я сейчас сделаю!» Он почувствовал лёгкую дурноту и опёрся головой о стену.

Гарднер сидел и гладил пресс-папье.

И вдруг, вместо того чтобы броситься на Гарднера и вцепиться ему в горло — в кадык, в кадык, в самый кадык, что так омерзительно выглядывал из-под галстука! — Ганка пошатнулся, ноги у него подогнулись, и он плюхнулся на пол.

Необычайная, туманная слабость охватила его. Он снова ощутил противный запах ванили, отныне неразрывный для него с подвалом, тюрьмой и жёлтой лампочкой. Потом вспомнил, что Грубер безмолвно стоял, стирая кровь с волос, и она пачкала ему пальцы и капала на пол.

Он почувствовал такую тоску и такое отвращение ко всему, что ему показалось — сейчас у него лопнет сердце.

«Лафатер! — подумал он. — Боже мой, Боже мой, ведь это я схожу с ума!»

— В смирительную рубаху, — сказал тогда кто-то над ним, и глаза и щёки у него сразу стали горячими.

Потом он сидел почему-то на полу, — почему? почему? почему? — смотрел на Гарднера и плакал.

Слёзы текли у него по лицу, — это было очень неприятно, он не стыдился и не стирал их.

Гарднер наклонился, крепко обхватил его под мышки и легко оторвал от пола.

— Опля! — сказал он весело.

Потом Ганка увидел себя на стуле, и около него на столе лежали та же полоска бумаги и остаток карандаша.

— А вы закурите, закурите, это очень помогает, — суетливо советовал Гарднер и всё совал ему папиросу.

Потом он зажёг спичку, дал закурить и смотрел, как Ганка, посапывая, всей грудью вдыхал дым.

— Что, хорошие папиросы? — спросил Гарднер.

— Очень! — ответил Ганка.

— Так как звать этого человека? — Ганка молчал. — Молчите? Тогда я вам скажу: Войцик, Войцик. Карл Иоганн Мария Войцик, вот как его зовут. И вы отлично знаете это. Ну что, угадал я?

— Нет, — ответил Ганка и отвернулся. — Не угадали. Ничего я не знаю про этого человека.


Читать далее

Глава пятая

Нецензурные выражения и дубли удаляются автоматически. Избегайте повторов, наш робот обожает их сжирать. Правила и причины удаления

закрыть