Онлайн чтение книги Возвращенный рай Paradisarheimt
Глава двенадцатая. Жених

Последнее время обитателям Лида часто, особенно в сумерки, чудилось, что на повороте дороги, исчезающей за горой Скрида, появился человек. Казалось, он ступает осторожно и вместе с тем уверенно, как человек с неомраченной совестью, всякий раз притаптывая ногой о землю, как бы пробуя, выдержит ли она его. Им долго мерещился человек у дороги, но так никто и не появлялся. Должно быть, все это проделки эльфов. Молодежь в Лиде, измученная осенней суматохой, теперь спала тяжело, крепко; их постоянно преследовал один и тот же сон. Они видели своего отца, одиноко бредущего по бесконечной дороге где-то там, за границей, осенней ночью, и он никак не мог найти дорогу домой. Первый снег исчез, но птицы не вернулись, не видно было ни буревестника, ни поморника, только, отливая синевой спины, поблескивал ворон в светлых лучах осеннего солнца. Созрела, стала мягкой и красной брусника. Небо и земля погрузились в безмолвие. По ночам стало подмораживать. На вытоптанном выгоне и на развороченных пастбищах земля застыла комьями. В начале октября пришел последний пароход. Ночью с гор с грохотом срывались камни.

Паренек, которому так и не удалось посидеть на Крапи, появился на пороге хутора, протянул хозяйке руку.

— Я вот тут проезжал мимо.

— Ты хочешь поговорить о чем-нибудь со Стейной? — спрашивает хозяйка.

— Да ни о чем особенно, — отвечает парень.

— Я позову ее.

— Если она очень занята, то не нужно, — говорит гость.

— Она в чулане, сбивает масло. Подожди, наверно, она захочет стереть масло с лица перед тем, как встретиться с молодым человеком.

— Может, не надо ее беспокоить… Я приду потом, на рождество…

— На рождество? — удивляется женщина. — До рождества еще далеко.

Неплохо, когда парень стеснителен, но во всем должна быть мера.

— Я хотел было взглянуть на одну вещицу, которая, я знаю, есть у нее. Но если она занята, не нужно. Передавайте ей привет. Может, когда-нибудь потом…

— Да ты загляни к ней в чулан, парень.

Девушка стояла у торфяной стенки в нижней юбке, ворот блузки отстегнут. Она сбивала масло — неторопливо, ритмично: словно человек и его орудие слиты воедино в своеобразном танце. При появлении юноши девушка не прервала работы. Масло забрызгало все: ее голые руки, лицо, шею. Она улыбнулась и покраснела, продолжая свое занятие — в этом деле нельзя застрять на полпути.

— Пожалуйста, пройди и сядь на бочонок, — предложила девушка.

Когда он сел, она, не отрывая взгляда от маслобойки, сказала:

— Что и говорить, редко к нам залетают белые вороны. Как ты поживаешь?

— По-старому, как обычно, — помялся парень. — Ну а ты что скажешь?

— Все хорошо, — ответила девушка, не меняя ритма и положения.

И все же она успела бросить на него взгляд сбоку, любопытный, смущенный и радостный. Довольно долго она молчала, потом наконец нашлась, что сказать:

— Что с тобой? Ты стал словно меньше, я-то думала, ты больше и сильнее.

— Наверно, потому, что ты сама раздобрела, — сказал он, не сводя глаз с этой цветущей девушки.

— Глазеем друг на друга, словно впервые увиделись, — сказала она. — Давно мы с тобой не встречались. Но, может, ты просто замерз? Почему ты так долго не приходил?

— А ты ждала меня?

Она ответила:

— Ты сказал, что придешь. Я надеялась.

— Мы же иногда виделись в церкви, — сказал он.

— Ну, и это называется — виделись? Мне стыдно — наконец пришел, а я вся в масле. Ну ничего, зато попробуешь свежей сыворотки.

— Выпачкаться маслом не так уж страшно — есть грязь и похуже. А сыворотка — это только сыворотка, снятое молоко, ни больше ни меньше.

— А ты хотел что-нибудь другое? — спросила девушка.

— Я слыхал, у тебя есть золотая монета…

— Кто тебе это сказал?

— Тебе оставили ее на подоконнике. Одну из самых дорогих, из тех, что ценятся на всем белом свете.

— Ну что ж, это никакая не тайна. Я ее тебе покажу, вот только закончу сбивать.

Наконец масло было готово. Девушка переложила сбитые комья со стекающей сывороткой из кадки в корытце, пошла в кухню и взяла горячую, только что испеченную лепешку — ведь всегда принято к свежему маслу выпекать ржаные лепешки. Даже в стихах воспеты эти три блаженства в Исландии — горячая ржаная лепешка, полная женщина и холодная сыворотка.

Девушка, не скупясь, подцепила пальцем кусок свежего масла, положила его на лепешку, налила в кувшин сыворотки и подала юноше. Потом вытащила из-под подушки узелочек, развязала его, достала золотой и показала своему гостю.

— Угу, настоящий. Я думаю, за него можно купить целую корову. Как он тебе достался?

— А! — произнесла девушка, как бы подчеркивая, что это совсем пустяковое дело. — Тут один человек оставил. Можешь взять себе, если хочешь. Мы ждем отца со дня на день — он должен приехать из Копенгагена, — и я не знаю, что он скажет, если увидит у нас золото.

— Кто же дал его тебе? — спросил парень.

— Бьёрн из Лейрура, — ответила девушка.

— За что?

— Я помогала ему раздеваться.

— И ничего больше?

— Он был промокший, — сказала она. — Он повсюду скупает лошадей, и ему частенько приходится окунаться в ледниковую воду; на нем никогда не было сухой нитки, когда он приезжал сюда по ночам.

— Да ведь он негодяй! — выпалил Йоуи из Драунгара.

— За всю свою жизнь не слыхала такого отвратительного слова ни об одном человеке, — сказала девушка, и радость исчезла с ее лица. — Кроме того, это неправда: Бьёрн из Лейрура — хороший человек!

— Первый раз слышу, чтобы Бьёрна из Лейрура называли хорошим человеком. Наоборот, все знают, что он женится по три-четыре раза в год, не говоря уже о тех, на которых не надо жениться — они замужние. А сколько таких, которых он обманывает и бросает.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, — изумилась девушка. — Это что, загадка?

— Хотелось бы, чтобы тебе не пришлось ее разгадывать, — ответил он.

— Хорошо тебе, что ты такой умный!

— Ты забываешь, что я почти на три года старше, и этой зимой уже четвертый раз буду рыбачить в Торлауксхёбне.

— По-моему, все, что ты сейчас плел, рыбацкие побасенки. Слушай же, что я тебе скажу: вряд ли есть еще такой справедливый и славный человек, как Бьёрн из Лейрура. Я всегда была застенчивой, боялась людей — до тех пор, пока он не стал ночевать у нас. Я так стеснялась тебя, что даже трудно передать. Два года я мучилась, что тогда, в горах, не отважилась разрешить тебе сесть на Крапи.

— Ну, раз ты теперь не такая стеснительная, то, может быть, расскажешь, зачем берет тебя старик в постель ночью?

— Кто рассказывал тебе?

— Погонщики болтают об этом, — ответил парень.

— Зачем берет меня в постель Бьёрн из Лейрура? Ну это уж слишком! Просто так, ни за чем, если хочешь знать. Ты смеешься! Не думала, что ты такой!

— Почему же ты мне не ответила?

— Я ни в чем не виновата, чтобы держать ответ перед тобой. Просто такой глупой, маленькой девчонке, как я, нравится, когда взрослый человек снисходит до разговора с ней, как с человеком.

— А потом?

— Что ты имеешь в виду?

— Такие типы сразу же начинают лапать.

— Лапать? Ты имеешь в виду ласкать? Меньше всего это похоже на Бьёрна из Лейрура, — выпалила девушка.

— Ты сама говорила, что раздевала его, когда он промокал до самых подмышек, — сказал парень.

— Не говорила я тебе этого. Было другое, но я не делаю из этого секрета, я рассказала маме. Часто, когда я стаскивала с него одежду, он говорил мне: «Ложись на край кровати рядом со мной, моя маленькая. Зачем тебе спать на торфяной куче в сарае?»

— Хотя я и мало смыслю в таких делах, — заметил парень, — не верится, чтобы такой мужик, как Бьёрн из Лейрура, заполучив в кровать девчонку, оставил ее в покое.

— Я тоже мало чего знаю. Только он не трогал меня. Правда, рядом с ним на меня нападала усталость и сонливость, и я не помпю, что бывало после того, как я ложилась.

— А он не прикасался к тебе?

— Только один раз, во сне, он толкнул меня невзначай. Но я отодвинулась и проснулась, точно мне приснилось что-то. И опять мигом уснула. Больше я ничего не замечала за ним, кроме того, что он большой и сильный. Представь себе, я редко спала так крепко, как со стариком. Никогда я не слыхала, когда утром он перелезал через меня и уезжал.

Юноша с сомнением рассматривал девушку.

— Как мужчине понять женщину! Нет более разных созданий на земле. Нужно либо верить, либо не верить. Я решил верить тебе, Стейнбьорг. А теперь мне пора. Нет больше времени. Спасибо за лепешку и сыворотку…

— И деньги, Йоуи, — добавила девушка. — Золотой. Хорошо, что я могу вознаградить тебя за то, что не разрешила тогда сесть на Крапи. Теперь-то лошадь при дворе короля и зовут ее Пусси.

— Не стоит вспоминать об этом. До свиданья. Я возьму твою монету в залог будущего. Спасибо.

Она смотрела на него, преисполненная благодарности за то, что он пришел, и тоски, потому что ему нужно уезжать так скоро. Она не удержалась, чтобы не сказать:

— Мне кажется, что за это короткое время ты стал больше и сильнее.

— Это благодаря лепешке и сыворотке, — сказал он. — И маслу из кадки.

Она смотрела, как он наклоняется, чтобы пройти в дверь, и чувствовала, что разочарована. Вдруг он обернулся в темном проеме дверей и подошел к ней, взглянул смущенно, собираясь что-то сказать.

— Ну что? — спросила она и улыбнулась, сильно покраснев.

— Я хотел лишь спросить, — сказал он, — такой золотой был только один?

Она задумалась, потом догадалась, что он имеет в виду. Улыбка исчезла с ее лица.

— Подожди-ка…

Она вытащила из узелка несколько красивых серебряных монет.

— Пожалуйста, — сказала она. — Возьми. Отцу наверняка не понравится, если он увидит их у меня.

Парень взял серебро и сказал, что это тоже неплохо.

— Но, — добавил он, — я хотел бы знать, не было больше золотых?

Она посмотрела на него удивленно. Вдруг ей пришла на ум мудрая фраза, вернее, ничего не значащая болтовня старого Бьёрна из Лейрура.

— Женщина получает золото только один раз, — сказала она, — а потом уже серебро.

— Ах, вот как! Так я и думал. Ты распрощалась с тем, что дороже золота.