Онлайн чтение книги Возвращенный рай Paradisarheimt
Глава восемнадцатая. Гость в доме епископа

Уже было рассказано о том, как Стейнар из Лида в Стейнлиде уехал из Исландии, чтобы повидать свою лошадь, живущую при датском королевском дворце, как он преподнес подарок, получив за это ничтожнейшую благодарность и никаких графских титулов, как потом он отправился к источнику пить воду. Вы помните, что здесь он встретил человека, существенно изменившего его судьбу; этот человек однажды был привязан к камню у церковных дверей на берегу залива Фахсафлоуи.

Проговорив некоторое время с епископом, Стейнар вдруг заявил, что его разбирает любопытство посмотреть на ту страну, в которой небесный правитель указал людям истинную веру. Если в той стране удовлетворены все запросы души и тела, заявил крестьянин, то ясно как божий день, что учение Джозефа Смита правильнее учения датских королей, и он хотел бы, чтобы его дети постигли это учение. Отсюда следует, что он, Стейнар, простой крестьянин из Лида, ради себя самого и своих близких решил примкнуть к новой вере, хотя для этого, сказал он, требуется многое, — например, нужны деньги, чтобы перебраться на другой конец земного шара по суше и по морю. Труднее всего ему будет объяснить своему семейству, почему он отправляется в эту поездку.

— Внушенное богом не нуждается ни в объяснении, ни в извинении перед людьми, — заявил епископ Тьоудрекур. — Нигде не сказано, что Спаситель, уходя из дому искупать грехи мира, объяснялся с матерью по этому поводу. Не делал этого и пророк Джозеф Смит, когда отправлялся возрождать христианство. Я перед тобой в большом долгу, дружище, и многим тебе обязан. Посмотрю, что я смогу для тебя сделать.

Потрясенный известием о том, что Сион существует на земле и врата его открыты для всех, крестьянин из Лида пропустил последний пароход, отправлявшийся в Исландию. Оказалось, что и карманные его деньги иссякли. Стейнар в тот же день пошел в город и обратился к мяснику, булочнику и канатчику с предложением купить фотографии, подаренные ему королем. Его изрядно обругали, послали ко всем чертям и заявили, что такие фотографии — небольшое украшение для жилища, к тому же их печатают ежедневно в газетах. А мясник сказал, что простой народ Дании уже тошнит от фотографий этих королей и королев. Канатчик же добавил, что королевские картинки не стоят даже веревки, необходимой человеку, чтобы повеситься. Булочник же прибавил, что готов дать ему даром по сдобной булке за каждого короля. Тогда Стейнар направил свои стопы в лавчонку, где девушка торговала швейными принадлежностями. Здесь он как-то покупал пуговицу для пиджака. Стейнар подарил девушке медаль, подаренную ему великой княгиней Ольгой Константиновной, и рассказал, что она за женщина, ну впрямь — образец красоты и благородства. Продавщица любезно поблагодарила исландца и дала ему взамен пачку иголок.

Вскоре после отбытия исландского парохода епископ Тьоудрекур пришел навестить крестьянина в Морской гостинице. Стейнар сидел в своей комнатушке и, погруженный в глубокое раздумье, ел булку. Не пускаясь в дальние разговоры, епископ вытащил из кармана кошелек, завернутый в носовой платок и заколотый тремя английскими булавками. Из кошелька он извлек американские доллары и дал Стейнару на поездку в божий град Сион. Епископ просил его присоединиться к группе скандинавских мормонов, которые в скором времени должны отправиться в путь. Перед этим их окунули в чистую воду, чтобы они обрели душевное спокойствие. К ним наверняка примкнут и другие, пожелавшие принять новую веру. Епископ Тьоудрекур спросил Стейнара, не собирается ли он принять евангелие, что на языке мормонов означает — не готов ли он уверовать в единственно верную божественную Золотую скрижаль, найденную Джозефом Смитом на горе Кумора. Стейнар ответил, что он бедный, маленький человек, и единственное, чем он может гордиться, — это небольшой толикой ума, которой он ни за что на свете не намерен поступиться, хоть ум этот не так уж и велик; какая польза от того, что дашь уговорить себя вопреки своему же здравому смыслу, в особенности в таком важном деле. Страну, которую открыли пророк, апостолы и патриархи согласно Золотой скрижали, никто не может оценить по справедливости, не побывав там, поскольку человеческое сердце нельзя считать мудрым, хотя у некоторых оно и доброе, и нет конца глупостям, в которых может убедить тебя твой мозг; вот только рот и желудок, осмелюсь заявить, самые надежные органы — лучшие советчики, хоть, может, это и звучит смешно.

Епископ Тьоудрекур холодно ответил, что он никому не собирается навязывать учение, провозглашенное Джозефом и Брайямом; каждый на своей собственной шкуре волен убедиться в правде, особенно тот, кто не признает душу, считая ее лишенной разума. Если Стейнар после своей поездки в Юту найдет, что бог обманул мормонов, то что ж, пожалуйста, он может вернуться к себе домой. Итак, порешили, что Стейнар поедет в Америку некрещеным.

Тьоудрекур сказал, что сначала вся компания поедет в Англию и там дождется парохода, отправляющегося в канун рождества в Америку. Он предупредил, что в Англии их ничего хорошего не ждет. Его слова подтвердились. Как только они приехали туда, им, как скотине, проданной на убой, навесили на шею номерки и продержали взаперти три недели в бараке для эмигрантов, лишенном каких бы то ни было удобств. Единственное, что они получали, — это похлебку и черствый хлеб. Но когда они приедут в Дом для мормонов в Нью-Йорке, говорил епископ, никто уже не будет жевать водоросли и пить воду — каждый получит бифштекс, молоко и целую гору овощей. Кашей там не будут кормить вовсе. И действительно, так оно потом и оказалось. Многим вообще не хотелось покидать то место.

Затем вас посадят в поезд, говорил епископ, он повезет вас через цветущие края, потом через пустыни. В его время там не было дорог и им приходилось пробиваться через каменистую пустыню пешком. Теперь на пути нет никаких препятствий, продолжал епископ Тьоудрекур, разве только иногда стадо бизонов пересечет полотно железной дороги и застопорит движение. В пустыне есть кустарник, именуемый местными жителями «сейчвуд». Он совсем не требует воды и ядовит. Иногда из его зарослей выскакивают краснокожие; своей ловкостью и повадками они напоминают старинных героев исландских саг; стреляют из лука с меткостью Гуннара с Конца Склона, без промаха убивают человека наповал; нередко пассажирам приходится сходить с поезда и сражаться с ними.

Стейнар сказал:

— Меньше всего я ожидал, покидая Исландию, что мне придется драться с Гуннаром с Конца Склона.

— Когда доберешься до долины Соленого озера, — объяснял епископ, — то прежде всего спроси дорогу на Испанскую Вилку. Скажи, что ты из Исландии, — увидишь, как тебя радушно встретят. Попроси направить тебя к почтовому дилижансу — он ходит до города Прово. Оттуда ты пойдешь пешком. Иди себе по дороге, куда она тебя поведет. Слева от себя ты увидишь самую высокую гору, которую когда-либо приходилось видеть исландцу. Называется она скалой Тимпаногос в честь индейской богини. Ущелья там в десять раз глубже, чем ущелье Альманангьяу в Тингведлире. Там в лесу исландцы могут спокойно пасти своих овец, не страдая от дождя и ветра и потому не нуждаясь в водке. На самом верху этой огромной горы, почти в два раза большей, чем Эрайвайокюдль, растет чудесное, с виду неприметное дерево — называется оно дрожащей осиной. На склонах этой горы пасутся две отары моих овец. Но это между прочим. До какого места мы дошли? Да, главное, держись дороги, не сбейся с пути, любезный друг. Когда гора Тимпаногос окажется позади, ты увидишь другую гору — она как бы вырезана из сложенного вдвое листа бумаги. Это Сьерра Бенида, Благословенная Гора, — оттуда солнце восходит над Испанской Вилкой, отчего она кажется золотистой. Как-то одна старуха забралась туда с ведром и лопатой в надежде накопать золота и серебра… Ты иди прямо по дороге, начнутся дома — не обращай на них внимания, пока не подойдешь к дому, стоящему на перекрестке. Это епископский дом, дом номер двести четырнадцать. Под забором растет сухой кустарник, он тянется до самой веранды. Я хочу, чтобы пустыня всюду была со мной, всюду, и в пустыне я хочу умереть. Веранда окружает весь дом. Ты увидишь входную дверь, а по обе стороны от нее — два окна. Дом выстроен наполовину из кирпича, который я сам изготовил, а наполовину из бревен. Крыша поддерживается колоннами. Наверху балкон с резным навесом. Тут находили ночлег немало добрых людей. В Юте считается полезным спать на воздухе, не среди зимы, конечно, которая кончается в феврале; там нет этих бесконечных зимних месяцев, как в Исландии, когда народ голодает и скотина мрет от недостатка пищи. Пожалуйста, не вздумай стучаться в дверь — у нас это не заведено. Тебя встретят три мои сестры — все мормоны сестры и братья — и дети моей средней сестры. Передавать от меня ничего не надо, скажи, что я ничего им не шлю, а сам приеду через три года. Я тут у короля и пишу книгу для исландцев. У них в хозяйстве есть все — свиньи, пятнадцать овец, овощей вдоволь, и пастор Руноульвур в сюртуке произносит проповеди среди домашних овец. Мы зовем его Роунки. Скажи, что ты будешь спать на скамейке, на балконе, а если захочешь чем-нибудь заняться, обращайся к старшей — она в очках. Неподалеку, наискосок от дома — мастерская, где я делаю кирпичи; скажи старухе, что я разрешил тебе ходить туда, и, если захочешь, можешь вместо меня их делать. Потребуй, чтобы она достала тебе глины, а солому надо просить у Роунки. Передай второй сестре, чтобы следила за детьми получше — я сейчас лишен такой возможности. Что поделаешь, я не могу не тревожиться за детей. Скажи ей, что истина должна быть на первом месте. Женскому роду надо с этим смириться. Передай Марии, что если когда-нибудь всевышний посылал святого на землю, так эта святая — она. Запомни: если будешь креститься, не забудь окунуться во имя своих умерших родственников — не захочешь же ты оставлять их в преисподней. Кирпичами распоряжайся по своему усмотрению: можешь продавать или просто раздавать, как сочтешь нужным. Должен сказать, что лично я больше раздавал, чем продавал. Кирпич — хороший подарок, а это уже больше того, что можно сказать о драгоценных камнях; к тому же христианский подарок.

Стейнар Стейнссон из Лида сердечно поблагодарил епископа и расцеловал на прощанье. И, только распрощавшись, вспомнил об одном пустяке.

— Послушай, друг, — сказал он, — по всему видно, ты окажешься в Исландии раньше меня, и если тебе доведется увидеть у большой горы маленькую женщину, то, пожалуйста, передай ей эту пачку иголок.

И он пошел своей дорогой.

Обойдя почти полсвета, он стоит сейчас на пороге дома епископа и троекратно стучит в дверь. Он находится в пустынной долине, которая в противоположность долинам Исландии зеленеет среди зимы. На севере возвышается высоченная гора, по сравнению с которой исландские горы кажутся холмами, точь-в-точь как человек превращается в карлика рядом с великаном. На востоке — гора поменьше, наверняка полная золота и серебра — так она отсвечивает; гора правильной формы, словно вырезана ножницами.

Дверь открыла женщина в очках, согнутая старостью, вся в морщинах. Спросила властно, словами и голосом старухи из сказки:

— Кто стучится в мой дом?

— В дом епископа надлежит стучать троекратным ударом — в честь святой троицы, моя милая женщина. Добрый день тебе, — сказал гость.

— Святого духа почитают не стуком, — отозвалась женщина. — Но мы разрешаем лютеранам стучать два раза — во имя отца и сына.

После этого она изменила тон, протянула руку и спросила гостя, чем может служить ему.

Стейнар рассказал ей, как случилось, что он оказался здесь, — сам епископ послал его сюда, сказал, что епископ не послал своим сестрам суетных подарков, а лишь благословение, уповая на вечную славу и блаженство.

— Ну, это ты от себя добавил, — сказала женщина. — Что-то не похоже на слова Тьоудрекура. Как он поживает?

— Он просил меня передать, что остается пока в Дании, где живет король, и собирается писать книгу для исландцев; домой вернется не раньше чем через три года.

— Слышите, сестры, — и женщина в очках обратилась к двум другим, вошедшим в комнату, — наш Тьоудрекур — среди тех ужасных людей, которые не одну сотню лет жили за счет исландцев, до тех пор пока у нас не осталась только одна сорочка на теле, да и то не у всех.

— Мне не хотелось бы ничего дурного слышать о Дании, — сказал Стейнар. — В особенности сейчас, когда я благополучно добрался до царствия небесного. К тому же я могу засвидетельствовать, что в Дании есть замечательная вода. Называется она водой Кирстен Пиль; поверьте, лучше воды не найти. Мы с епископом Тьоудрекуром вместе пили эту воду.

— Чего только не услышишь, Мария! — сказала вторая сестра, сравнительно молодая и здоровая женщина; она вела под руку бледную, почти слепую старуху, нескладную, словно мешок с мукой.

Пальцы у старухи были худые, скрюченные, точно оголенные ветки, а кисти — опухшие. Она была почти лысая. Улыбка открывала беззубые, как у младенца, десны. И все же она излучала материнское тепло, правда способное согреть лишь грудного младенца или, быть может, обреченного на смерть. За ее юбку цеплялся большеглазый ребенок.

— Я вижу, вы и есть та, которой я должен напомнить, чтобы она следила за детьми. — И Стейнар протянул руку второй сестре, цветущей, полной женщине.

— Послушай-ка, Мария, дорогая, он обращается ко мне на вы! — воскликнула со смехом вторая сестра.

— Такое обращение больше всего подходит в доме епископа, во всяком случае при первой встрече, — сказал гость.

— Что это Тьоудрекуру вздумалось, что с детьми может что-нибудь приключиться, когда они на попечении у Марии, — сказала вторая сестра.

— Дорогие, что же вы стоите? Приглашайте человека, накрывайте на стол, — прошамкала старуха: из-за отсутствия зубов она не выговаривала ни «р», ни «с».

Стейнар Стейнссон невольно снял шляпу. Он взял скрюченные руки старухи и поцеловал их с почтением и сердечностью, но не осмелился на этот раз передать ей то, что просил епископ Тьоудрекур.

— Подумать только, этот почтенный человек один прошел такой длинный путь, — сказала старуха, на ощупь знакомясь со Стейнаром, проводя костлявыми руками по его лицу и телу. — Бог всегда ведет нас. Кажется, у меня осталось немного кофе в банке, после того как на прошлой неделе побывал у нас этот лютеранин.

— Если только пастор Руноульвур не позаботился о нем, как всегда, — сказала вторая сестра.

Такие дома, как этот, встречались раньше в Исландии один-два на округ. В других местах это было редкостью. Двери такого дома днем и ночью открыты для гостей. На столе всегда еда, человек может заглянуть сюда на время или остаться подольше: в таких домах никогда не чувствуешь тесноты. Никто никогда не высказывал недовольства малоприятным гостем — а такие попадались нередко, — хозяева никогда не ждали платы за гостеприимство, веря в то, что все странствующие — бедняки; ведь тот, кто побогаче, предпочитает сидеть дома. В доме епископа Тьоудрекура в божьем граде Сионе требовалось только одно: входить в дом без стука. Два удара прощались лютеранам, третий же считался оскорблением святого духа.

Большинство из тех, кто останавливался в доме епископа Тьоудрекура, были бездомные исландцы: или только приехавшие, или же те, кто постигли правду об обетованной земле с помощью неразумного мозга или еще более неразумного сердца, а не с помощью других, действительно надежных органов. Многие из гостей епископа оставались здесь надолго, и среди них был пастор Руноульвур, бывший священник в Хвалнесе. Повинуясь божественному призванию, он покинул свой приход в Исландии и отправился служить в самую захудалую в мире маленькую лютеранскую церквушку, воздвигнутую тремя семействами чудаков в самом сердце божьего града Сиона. Вскоре после приезда в Америку он стал мормоном и прошел обряд крещения. После этого тотчас же забил досками окна в лютеранской церкви. Никто толком не знал, почему не повезло Руноульвуру на служебном поприще в Сионе, а ведь мало кто после крещения с таким рвением ратовал за правильную веру, и еще меньше — кто так хорошо сознавал, во что он верит; будучи человеком ученым, он тщательно проштудировал «Книгу мормона», откровения пророка, древние священные книги. В то же время другие люди — и малоспособные и малознающие — поступали на службу прямо из коровника, и не проходило много времени, как они становились секретарями в Совете, как назывался их церковный Комитет, некоторые — даже епископами; а иным так везло, что они попадали прямо в верховное руководство, и не успевала корова промычать три раза, как становились старейшинами, членами совета семидесяти и даже апостолами. Пастор Руноульвур довольствовался тем, что присматривал за пятнадцатью ярками, порученными ему епископом Тьоудрекуром шесть лет тому назад, в день крещения Руноульвура. Ему пока не удалось продвинуться выше заместителя члена Совета, хотя никто другой не мог лучше, чем он, убедить сомневающегося и вести диспуты с лютеранами. Пастор Руноульвур мог уговорить кого угодно на что угодно — покинуть дом, хутор, а подчас страну; не исключено, что это его полемическое искусство и внушало страх мормонам, ибо могло оказаться обоюдоострым оружием. Но пятнадцать овец, порученные его заботам — он строго следил, чтобы число их оставалось неизменным, сколько бы для этой цели ни понадобилось заколоть, пусть хоть столько же, — видимо, любили пастора, подрастали, прибавляли в весе; отменные были у них хвосты — в отличие от хвостов исландских овец, длинные, увесистые. Епископ Тьоудрекур проявил такую терпимость в вопросах веры, что приказал сестрам сшить пастору Руноульвуру новый лютеранский сюртук, как только старый пришел в негодность; видно, он придерживался обычая, по которому пленному генералу вражеской армии предоставляется возможность носить свою форму сколько он того захочет, а также шпагу, если она не утеряна и не сломана. И вот этот-то человек небольшого роста, быстроногий, худой, с мутными глазами, перекошенным лицом, одетый в сюртук в пустыне, взялся обратить Стейнара Стейнссона в праведную веру.

Будучи человеком всезнающим и болтливым, он тут же обрисовал незнакомцу жизнь и обычаи народа в этих краях, рассказал о родственных взаимоотношениях в доме епископа. Пастор Руноульвур сообщил, что у епископа Тьоудрекура три жены; лично он думает, что любил епископ только одну-единственную — ту, которую он увез с собой из Исландии в пустыню; по дороге она умерла от жажды, он похоронил ее в песках; после смерти у него остался на руках младенец; он нес его по пустыне, пока жизнь теплилась в нем, но в конце концов угасли последние искры жизни. Епископ зарыл младенца в песчаной дюне и поставил над могилой крест из двух лучинок. Говорят, это была девочка. Епископ Тьоудрекур был одним из тех выходцев из Исландии, которые дорого заплатили за землю обетованную.

Среди путников, странствовавших по пустыне вместе с Тьоудрекуром и его подругой, которую он потерял, была одна женщина средних лет, звали ее Анной. Она носила очки в железной оправе и была на пятнадцать лет старше епископа. Она отдала матери и малютке всю свою воду — всю до последней капли. После смерти матери она сменяла Тьоудрекура по ночам, баюкая малютку. Тьоудрекур был ей признателен за это. Когда они, выжив, добрались наконец до святого места, он женился на ней, хотя душой был вечно связан с той, оставшейся в пустыне. С тех пор Анна хозяйничает в его доме: ее называют Железной Анной. Половину того, что заработали, они отдали церкви и постятся в четыре раза чаще, чем положено. Они делают кирпич, построили себе дом и немало вытащили валлийцев, датчан, а также исландцев из земляных нор, в которых те жили раньше.

Это и многое другое полезное, что сделал Тьоудрекур, выдвинуло его на важные посты: он стал главой приходского Совета, епископом, президентом Верховного руководства, старейшиной в пасторстве Мельхиседека и одним из двенадцати апостолов агнца. И такого-то человека в Исландии привязали к камню, где обычно привязывают лошадей, заткнули рот и собирались избить публично!

В то время в этих краях жила странствующая бедная женщина, как рассказывали, родом из Колорнея. Ученые англичане из Верховного руководства считали, что такой город есть где-то во Франции. Потом оказалось, что это местечко Кьяларнес в Исландии. Женщина эта была большая, дородная; в свое время ее арестовали солдаты. (Быть арестованным в этой стране означало, что человеку угрожают оружием.) В те годы правительство Америки стало посылать вооруженные войска в божий град Сион, чтобы святые поступились своими принципами, указанными им богом и пророком, и среди них самым святейшим принципом — многоженством. Эти солдаты наградили девушку ребенком. На следующий год она была арестована индейцами, которые стреляли из лука с удивительным искусством и убивали людей с такой же ловкостью, как Гуннар с Конца Склона. Из-за этих арестов несчастная девушка снискала дурную славу, в особенности среди валлийцев и датчан в Испанской Вилке — они тогда соперничали в целомудрии. Никто не хотел пускать в дом такую женщину, и ей часто доводилось ночевать в зарослях тамариска у соленых болот среди кваканья лягушек, щелканья кузнечиков и пения цикад. Тут же спали ее дети. Как-то на рождество епископ Тьоудрекур вытащил эту несчастную с ее детьми из канавы и заявил, что по учению, провозглашенному Джозефом Смитом и его верным учеником Брайямом Янгом, не дозволено, чтобы женщин арестовывали солдаты и индейцы средь бела дня. Всевышний особым откровением провозгласил многоженство, и ни одна женщина в рождественскую ночь не должна лежать в канаве со своими детьми. Святые Судного дня в своих церквах проповедуют и освятили законом право мормонов брать под защиту как можно больше женщин, вместо того чтобы выгонять их в пустыню и затем подвергать насмешкам. С этими словами епископ Тьоудрекур предложил мадам Колорней войти в его дом и стать его женой вместе с Железной Анной, чья металлическая оправа на очках к тому времени уже сильно заржавела. Он усыновил детей, появившихся у мадам Колорней после этих злосчастных арестов. Вскоре у них появились собственные дети. Тем самым он завоевал себе еще большее уважение в Испанской Вилке. Его ум и добрая воля равнялись его бесстрашию перед предрассудками валлийцев и датчан. И никто так не поддерживал его на стезе правды, как его первая жена — Железная Анна.

Нисколько не повредило репутации епископа в округе и не лишило его уважения жен и то, что он решился жениться в третий раз. На сей раз он заключил священный союз перед богом с Марией из Эмпухьядлюра, старухой, которой перевалило за семьдесят, скрюченной подагрой и слепой. Она тоже в свое время совершила переход через пустыню.

Мария была родом с островов Вестманнаэйяр, замужем никогда не была. Приехала она в Америку девочкой с одним знакомым семейством с ее родины — она присматривала у них за детьми. Мария пронесла детей через пустыню, ухаживала за их больной матерью. Мать умерла в пустыне, как это часто случалось. Когда они дошли до места, Мария не покинула детей. Она воспитывала их, шила им и стирала, штопала одежду, учила псалмам Хадлгримура Пьетурссона и рассказывала поучительные саги о святых с островов Вестманнаэйяр. Никогда она не отзывалась дурно ни о людях, ни о животных, была одной из тех жительниц Исландии, кто никогда не хулит погоду. Когда ее приемные дети выросли и разбрелись, кое-кто был даже убит на войне, — она взяла других детей, лишившихся родителей. И этот выводок тоже воспитала, обучая мудрости островов Вестманнаэйяр, стирая и латая долгими бессонными ночами, почти ослепшая, но с огромным чувством любви, не требуя ни награды, ни благодарности. Время шло, и эти дети выросли и разбрелись по свету в поисках того, о чем никогда не заботилась Мария Йоунсдоухтир. Тут-то и пошла молва об этой исландской женщине, любящей чужих детей. Марию попросили позаботиться о маленьких датчанах, родившихся в святом городе, который злые люди называют городом Соленой лужи. Уже совсем старая, полуослепшая, Мария отправилась в этот замечательный город. Датские дети не понимали исландских псалмов, но Мария довольствовалась тем, что рассказывала им о добрых людях с островов Вестманнаэйяр, о том, как они достают из горных расщелин птенцов. Но и эти дети стали взрослыми, распрощались с ней, и опять слепая, скрюченная старуха оказалась одинокой и бездомной, на этот раз — на широких улицах святого города. Когда Мария пыталась перейти улицу, ее сбил с ног проезжающий кабриолет. Полиция доставила ее в больницу. Старуха рассказала, кто она и откуда. В Испанской Вилке стало известно о том, что одинокую слепую старуху из Исландии подобрали на улице с переломанными ногами.

Как только епископ узнал об этом, он заложил коляску и поехал в город Соленого озера, повидал эту женщину в больнице и предложил выйти за него замуж, соединиться с ним узами в храме господа бога на веки веков и дал доллар, чтобы купить кофе. Тьоудрекур попросил главного в больнице сообщить ему, когда выздоровеет эта исландка, с тем чтобы приехать за ней и забрать ее домой. Тьоудрекур справил свадьбу с этой женщиной по всем правилам и обрядам и привел ее в дом № 214 на главной улице в Испанской Вилке. Мария стала растить детей, подаренных миру мадам Колорней, учила их благозвучным псалмам пастора Хадлгримура Пьетурссона и сагам островов Вестманнаэйяр. Мария говорила, что она надеется на всевышнего — он в милости своей не покинет ее и позаботится, чтобы вокруг нее всегда были дети, на которых она могла бы расточать свою заботу до тех пор, пока ее руки способны держать спицы.